Текст книги "Записки из детского дома"

Записки из детского дома
Владимир Жёлтый

Дизайнер обложки Альберт Сафин

Редактор Марина Дмитриева

© Владимир Жёлтый, 2017

© Альберт Сафин, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4485-4736-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оформление переплета и макет: Альберт Сафин

Редактор и корректор: Марина Дмитриева

Десять лет Владимир Жёлтый работал в детском доме и записывал свои наблюдения о жизни детей-сирот, мечтая издать книгу. Свои заметки он объединил с письмами от воспитанников и выпускников детских домов со всей России. Так появился этот документальный и наполовину художественный роман, который отвечает на многие вопросы о сиротстве и беспризорности в нашей стране. Как живут дети до детского дома? Почему они туда попадают? Какие условия проживания в сиротских учреждениях? Что ждет ребят за стенами детских домов? Как принимают они внешний мир? И как этот мир принимает их?

Новости проекта «Записки из Детского Дома» читайте в группе «Вконтакте»: https://vk.com/zapiski_is_dd

Письма с историями присылайте на эл. адрес: [email protected]

Контактные данные автора:

[email protected]

8—927—024—29—02

https://vk.com/id13942022

Предисловие

На четвертом году работы в детском доме, при подготовке к поступлению на филологический факультет, я искал в библиотеке необходимую литературу, и неожиданно в руки мне попалась книга Ф. М. Достоевского «Записки из мертвого дома». Она очень сильно меня поразила и вдохновила. Это произведение некоторые называют гениальной книгой-репортажем. Там содержатся воспоминания писателя о его пребывании на каторге.

Спустя еще шесть лет, когда я писал заявление об увольнении, случайно узнал, что прошел отбор на всероссийский молодежный форум в Крыму «Таврида» в смену молодых писателей и поэтов. На базе форума можно было защитить какой-либо проект и получить на его реализацию денежный грант. Мне не пришлось долго трудиться над разработкой плана проекта, ведь до этого я обдумывал его почти десять лет. Я довольно быстро и с легкостью расписал все по пунктам.

Единственная сложность возникла с названием проекта. В поисках нужных мыслей я стал разгребать свои черновые записи, наткнулся на рабочую папку с историями из детского дома, начал листать страницы и на обороте одного листа нашел рукописную пометку – «Записки из мертвого дома». Слово «мертвого» зачеркнуто, а сверху подпись – «детского».

Часть I
Пронумерованные семейки

И сколько в этих стенах погребено напрасно молодости, сколько великих сил погибло здесь даром! Ведь надо уж все сказать ведь этот народ необыкновенный был народ. Ведь это, может быть, самый даровитый, самый сильный народ из всего народа нашего. Но погибли даром могучие силы, погибли ненормально, незаконно, безвозвратно. А кто виноват? То-то, кто виноват?

Федор Достоевский

«Записки из Мертвого дома»

Глава I
Будь осторожнее, привыкай

Как и многих детей, мама пугала меня тем, что сдаст в детский дом за плохое поведение. Мне слышать это было намного страшнее, чем другим, так как сделать ей это было якобы проще – моя мама работала в детском доме секретарем. Всё практически так и получилось. Можно сказать, что сдала.

– Вов, у нас там компьютерщик на работу не выходит уже долгое время. Техника запущена, я директору сказала, что ты разбираешься немного… Может, зайдешь, поможешь? – попросила она однажды.

Мне шел восемнадцатый год. Я учился на втором курсе педагогического колледжа, в шкафу вот уже как год пылились без дела «корочки» с курсов оператора ЭВМ. «Ну, вот и пригодились!», подумал я и прихватил их, как оказалось, на свое первое рабочее место. Работать пришлось после учебы, по вечерам и выходным. Составление презентаций, печать документов, переустановка операционных систем, выбивание пыли из системных блоков. Работы хватало.

В один из первых рабочих вечеров, когда я возился с очередным умирающим компьютером, дверь моего кабинета резко захлопнулась и ключ, по неопытности оставленный мной снаружи в замке, сделал несколько оборотов! По коридору послышались быстрые удаляющиеся шаги и детский смех. Так случилось мое первое знакомство с обитателями дома, которым он принадлежал по праву.

Компьютерный класс находился в отдаленном от детей корпусе на втором этаже. Закон подлости в таких ситуациях работает безотказно, поэтому, как и следовало ожидать, с мобильным телефоном возникла какая-то проблема. Мой рабочий вечер грозил затянуться до утра.

Примерно через пару часов я услышал поворот ключа в замке, дверь открылась.

– А ты все еще тут что ли? – удивилась спасшая меня пожилая вахтерша. – Я думала давно ушел. Увидела, что свет горит, думала, забыл выключить!

– Я ключ снаружи оставил, кто-то из детей пошутил, закрыл меня, – пояснил я.

– Ну, ты тоже додумался! Конечно, тут сам бог велел! У нас дети такие! В следующий раз будь осторожнее. Привыкай.

А какие – «такие»? Было бы к чему привыкать, подумал я. Ведь это же здорово! Ребята еще не потеряли дух авантюризма, озорства, тяги к проказам и приключениям! По-моему, вполне так естественное состояние для детей. Истории, которые можно до старости рассказывать в компаниях. Как ночью намазали кого-то пастой, подожгли пятки! Что еще? Закрыли компьютерщика в кабинете? Правильно. Что им до компьютеров? В них играть умели тогда только человек пять «продвинутых» ребят. Остальные, эти чумазые сорванцы, с утра до ночи, и зимой, и летом гоняли мяч по полю, играли в дворовые игры.

Вскоре мне поручили вести компьютерный кружок. А точнее – занять детей играми. Собрать и починить старые компьютеры специально для игр, организовать игровой класс, открывать и закрывать его по времени для разных групп по очереди. «А то, что они шляются по улице, пусть хоть играть будут», – такой вывод сделал кто-то из начальства.

Их так и привели ко мне – чумазых, угорелых, со двора. Под тихий шум системных блоков, они, поначалу молча, с открытыми ртами, стояли друг за другом в очереди и смотрели на мельтешащие в мониторах фигурки как на какое-то чудо света. Игры увлекали, затягивали, собирали ребят толпами.

Постепенно я стал для них чуть ли не главным человеком в детском доме – тем, кто открывает священную дверь в мир компьютерных игр.

Артем Сизякин имел небольшой дефект в умственном развитии. Это был совершенно безбашенный, с обезображенным лицом мальчишка, объект постоянных насмешек. Дури хоть отбавляй, хватило бы на весь детский дом. Играть ему, конечно же, никто не давал. Переходя от компьютера к компьютеру, он стоял за спинами игроков с широко открытым ртом, и в буквальном смысле пускал слюни.

Как-то раз, на одном из мониторов он увидел момент в игре, где персонаж останавливает красивую машину, открывает дверь, вытаскивает водителя, несколько раз пинает его, садится в машину и уезжает.

– Кхуто, – невнятно промычал Артем, шмыгнул носом и вытер стекающие слюни.

– Фу! Сизякин! Свали отсюда! – крикнул на него игрок.

Опустив голову, Артем ушел. Играть ему никто не давал. Да и не получалось у него.

Однажды в игровой кабинет ко мне забежал Женька – парень с телосложением уже взрослого, здорового мужика. Я его встречал и раньше, но до этого момента как-то мельком, потому что компьютерный класс он обходил стороной. Все больше пропадал на футбольном поле или был в бегах. Женька всегда ходил по пояс раздетый. И теперь, вблизи, я отчетливо рассмотрел на его груди самодельную синюю наколку, надпись «ВАЙНА».

– Я поиграю немного? – пробасил он.

– Да, проходи.

Женька сел играть, через некоторое время я к нему подошел и поинтересовался:

– Что это за надпись у тебя? Что значит?

– А, это что ли? – махнул он рукой. – Война. Кликуха моя.

– А с ошибкой специально сделали?

– В смысле? – удивился Женька.

– В прямом, война ведь через «о» пишется…

– А, бл.., вот он г..н!!! – начал он на кого-то материться, выключил игру и вылетел из класса.

Война был с какой-то деревни. Кличку ему дали там же, и неспроста. Как только он подвыпивал самогона, в деревне начиналось настоящее побоище. Громил все на своем пути, дрался со всеми, кого видел вблизи себя. Утихомирить в тот момент никто его не мог. В итоге родителей лишили прав, а его определили к нам. И в прямом и в переносном смысле Войну перевезли в детский дом.

Через несколько дней он снова постучался в мой кабинет. Я открыл. Он опять по пояс раздетый. Но теперь в надписи «ВАЙНА» – буква «А» была жирно несколько раз обведена в кружок, видимо, означавший букву «О». Я ничего не сказал, улыбнулся, а он, как ни в чем ни бывало, прошел к игровому месту. Ну, хорошо. Эту ошибку он хоть как-то исправил.

В детском доме Война, конечно же, был лидером. Но в силу своего простоватого, деревенского характера, то ли делал вид, то ли действительно об этом не догадывался. Использовал он свое лидерство только для того, чтобы за него выполняли обязанности дежурного, приносили сигареты и еду из столовой прямо в группу. Хотя, в принципе, что еще нужно?

При мне он жил в детском доме последний год. Сразу же после выпуска, подвыпив, он с парой дружков решил у кого-то отнять машину и немного покататься. Выбрали автомобилиста они явно неудачно. Парень решил постоять за себя, и из завязавшейся драки Война вышел со сломанной рукой и со своим же ножом, торчавшим из ноги. Всем войнам когда-то приходит конец. И вскоре, благодаря своему воинственному характеру, Женька угодил в колонию.

А вот эту ошибку ему уже не исправить.

Долгий и настойчивый стук раздался в дверь моего класса. Я открыл. Оттолкнув меня, в кабинет буквально влетела разъяренная замдиректора по воспитательной части Л.Н., которая по совместительству была еще и воспитателем на группе. Это была моложавая и шустрая женщина пенсионного возраста в очках, нелепо посаженных на острый кончик вездесущего носа. Почему-то, поверх своей одежды, она часто надевала нараспашку белый медицинский халат, что, несомненно, придавало к ее педантичной строгости еще и холодную, строгую педантичность.

– Так! Ну-ка, вставай и проваливай отсюда! – закричала она на смуглого парнишку по кличке Тарас.

– Да пошла ты на х..! – ровным тоном отвечал ей тот, продолжая гонять по полю виртуальных футболистов.

– Быстро вставай, давай! Иначе компьютер ты этот больше не увидишь!

– А с х.. ли? Это мой комп! Я его выиграл на футболе!

– А кто устроил вам эту игру? Кто тренировал вас? Кто кормил все это время? В чьей форме вы там бегали?

– Ты че попрекаешь?!

Какое-то время они вели перебранку на равных с матом, с криками.

– Так, все. Я пошла за директором! – выпалила женщина и так же стремительно вылетела из класса.

– Из-за чего она ругается? – спрашиваю я Тараса.

– Да набухался я недавно! А эта с..ка теперь зае..ла, компом попрекает! Заберет, говорит. Пусть только попробует. Я всю группу раз..у! Я отвечаю за свои слова!

Женщина в белом халате быстро вернулась, только на этот раз за ней тянулся хвост. Следом в кабинет вошла директриса – грузная, пожилая женщина со светлым, хитрым, прямым и пронизывающим взглядом. За ней сразу подоспела замдиректора по учебной части Л.Б. – кудрявая женщина пенсионного возраста, в старомодной одежде, с огромными черными кругами под глазами и гнилыми зубами. С небольшим опозданием вошла полноватая гром-женщина – замдиректора по хозчасти. В общем, привычная делегация в полном составе.

Они обступили Тараса со всех сторон и буквально начали его терроризировать. Остальные ребята, человек пять-шесть, тихо продолжали играть в игры и делали вид, что ничего не происходит. Тарас, кстати, пытался тоже делать такой вид, как будто это не ему говорят, как его поставят на учет в наркологию, что все будущее у него будет перечеркнуто, что пойдет он по стопам родителей-алкоголиков…

– Ты мать мою не трогай, – отмахивался Тарас в эти моменты, обильно сдабривая свои фразы матом, но не прекращая играть в свой компьютер.

Наверное, если бы было можно, он влез бы в монитор и растворился в этой игре, лишь бы не слышать весь этот кошмар.

– Да он и не слушает нас, ему вон все равно, сидит, играет, – проскрипела кудрявая женщина-вампир.

– А ты че, Пудель, подтявкиваешь? – огрызнулся Тарас, рядом послушались смешки.

– Да нужно просто вырубить щиток! – крикнула гром-женщина и без лишних раздумий щелкнула кнопками на рубильнике.

Компьютеры потухли, послышались недовольные вздохи.

– Ну, все, с..ки, п..да вам, – Тарас вскочил с места и выбежал из кабинета.

– Так, Владимир Васильевич, давайте этот компьютер на склад относите, – велела директриса.

По коридору послышались удаляющиеся удары по дверям и звуки разбитых стекол. Позже я узнал, что он действительно разгромил полгруппы, где жил. Окна, двери, столы…

Да, Тарас отвечал за свои слова.

На вид он был довольно хрупким парнишкой. И кроме любви к алкоголю и наркотикам имел еще и огромную любовь к футболу. Кстати, это описание вполне подходит не только Тарасу. Таких парней при мне было с пару десятков. Буквально в каждом выпуске была пара-тройка ребят, которым, казалось бы, по внешнему виду и по состоянию здоровья дорога в спорт вообще заказана, но вопреки этому, на футбольном поле они были гениями мяча.

Однажды я стоял на поле и наблюдал, как физрук проводит тренировку. К нему также зашел еще один товарищ по личному делу, но ненадолго задержался на игре. В какой-то момент он спросил:

– А это кто такой ловкий? – указывая на Тараса. – В команде какой-то, наверное, профессионально занимается?

– Кто? Тарас, что ли? – удивился физрук. – Да брось, нюхач еще тот!

Возвращаясь в здание, я подумал, а что если Тарасу организовать спортивный режим, питание, как у игроков нашей сборной, дать ему такие же гонорары? Добился бы он успеха большего, чем они? Или это игроков сборной следует поместить в интернаты, на госхарчи и выдавать в месяц двести рублей пособия? Неизвестно, для кого какие условия станут толчком к успеху. Я знаю только то, что после выпуска, Тараса как футболиста никто не узнал. Как, впрочем, и остальных похожих на него ребят.

Глава II
Остальные сложнее

Так прошло два года. Я окончил педагогический колледж и первое лето провел в безуспешном поиске «нормальной» работы. Приближалась осень. И как-то раз ко мне в компьютерный класс вбежала Л.Н. в белом халате, как всегда, делая вид, что рассматривает какие-то бумаги поверх очков.

– Володь, я сейчас воспитателей комплектую на учебный год. Ты же у нас уже окончил колледж?

– Ну да, – неуверенно протянул я.

– Так вот, у нас там одна воспитательница с восьмой группы уходит в декрет. Может, возьмешь ее полставки? Это всего тринадцать часов. А если в выходные будешь работать, то это вообще, только раз в неделю придешь с утра. Например, в одно воскресение до девяти вечера отработаешь и все. Ты же в лагере уже был пару раз вожатым?

– Ну да… – снова ответил я.

– Так вот, ничего же сложного? Все то же самое, только воспитателем будешь. Да и тем более у тебя ключ от компьютерного. Откроешь им кабинет, посадишь играть и никаких хлопот!

– Я не уверен, что это то, что мне бы хотелось… – начал было я, но долго слушать Л.Н. не любила.

– Я, конечно, понимаю, работа это не мужская. Но это же временно, потом найдешь получше, престижнее, где платят больше, а пока у нас подработаешь. На хорошую группу поставлю. Да что говорить, пошли за мной, сейчас сам все увидишь!

Я шел за развевающимся белым халатом по коридору, уговаривая себя, что все это, действительно, будет временно. До того момента посещать детские группы мне не приходилось, ребята сами приходили ко мне в кабинет. Мы поднялись на второй этаж детского корпуса, Л.Н. постучала в старую деревянную двустворчатую дверь. Послышались шаги, нам открыла пожилая смуглая женщина.

– Добрый день, Галина Михайловна. У вас все на местах? – строго задала Л.Н., как я потом понял, стандартный и привычный вопрос.

– Конечно. Проходите, посмотрите.

– Я хочу ребят с Володей познакомить. Если ему понравится, будет у вас на группе по выходным. Вы же не против? – спросила она и посмотрела на воспитательницу поверх очков.

– Конечно, нет. Да и вообще, как бы было здорово, парень на группе! – улыбнулась мне Галина Михайловна и провела нас в помещение.

У входа располагались полки-обувницы, на которых в ряд стояли несколько десятков пар обуви, что сразу показалось мне неестественно и как-то казенно для детской жилой комнаты. По другую сторону – две двери в туалет и умывальники. Я всегда думал, что в жилье должен быть один унитаз, а здесь их было штук пять, перегороженных нелепыми фанерными панелями. Рядом, за стеной – также, штук пять умывальников и душевая кабина.

Мы прошли в игровую комнату, где кучка ребят, человек десять, сидели на ковре у телевизора.

– Ну, вот, смотри. Отличные ребята! – указывая, как на витрину, сказала мне женщина в белом халате.

Все дружно посмотрели на меня и, не стесняясь, начали шептаться между собой:

– А че это за пацан?

– Не знаю.

– Кто это?

– Я тоже не знаю.

– Да этот тот, кто там компы чинит.

– Дети, познакомьтесь, это Владимир Васильевич, – представила меня Л.Н. – Вы многие его уже видели, он работает у нас в компьютерном классе. Хотите, чтоб он был у вас воспитателем?

– А в компы будем играть? – без замедлений спросил один из мальчишек у меня.

Я переглянулся с Л.Н., она чуть заметно кивнула.

– Конечно, – говорю я. – По воскресениям, в мою смену, обязательно будете там играть!

– О! Тогда круто! Классно! – стали радостно и дружно выкрикивать ребята.

После всех необходимых согласий с моей стороны, подписей об ответственности за жизнь и здоровье детей, снова плетясь по коридорам детского дома за бегущей Л.Н., я слушал от нее какие-то важные советы, рекомендации, касающиеся группы:

– Ну, вот и отлично! Ребята, правда, хорошие, я думаю, вы подружитесь. Сложных там немного. Ну, разве что Светка Пикарева, с ней могут быть проблемы, она немного того, с диагнозом. Сам увидишь. Может быть буйной, в школе учительницу с лестницы столкнула. Но ты не бойся, начнет буянить, в соседнюю группу постучишься, там девчонки воспитательницы помогут, быстро ее утихомирят, она их боится. Так. У Генки Репьева может случиться припадок эпилепсии. Следи, чтоб таблетки во время принимал, а то он иногда обманывает, не пьет. Если упадет, сам от него не отходи, мальчишки пускай за медиками бегут, они все знают уже, привыкли. Потом. Ну, Жировов с Кожановым могут напиться, случай уже был. Тоже следи. Золотарев может к матери убежать. Глаз да глаз, сам не отпускай, замучаемся потом бегать, искать по городу. За Галаниным тоже следи, он бродяжник и курит уже, а взрослые мальчишки заставляют его бегать сигареты стрелять. Ну, Филиппович просто грязнуля, чтоб тебя как воспитателя не позорил, смотри по утрам, чтоб мылся, зубы чистил, все чистое надевал. Парамонов нервный немного, но хлопот не доставит, думаю, он парень уже взрослый, кстати, всего-то на год младше тебя, уже в техникуме учится. Два брата Белоножко, Ванька старший и Женька младший, деревенские, они хорошие. Так. Ну, вроде по всем сказала, если что, приходи, все подскажу, научу.

– И это хорошая группа? – удивленно спрашиваю я.

– Остальные сложнее.

В детском доме ребята жили «семейными группами», а проще говоря – «семейками». Суть этих «семеек» в том, что в одной группе собирали детей разных возрастов – от самых маленьких до совсем взрослых. Все потому, что у неблагополучных родителей часто рождаются не один и не два ребенка. При лишении родительских прав всех братьев и сестер помещают в детский дом, а чтобы не разъединять, определяют в одну «семейку». Например, у меня такими братьями оказались двое Белоножко – задорные, смуглые и курчавые деревенские мальчишки.

Но там, где не было братьев и сестер, разные возраста объяснялись тем, что старшие ребята должны помогать младшим, учить их чему-то, а младшие, в свою очередь, должны брать с них пример. Идея была крайне успешной, так все и получалось. Старшие, с сигаретой в зубах, помогали младшим освоить профессии «разнорабочий» и «принеси-подай», а те, вырастая, тому же самому по прошлому примеру учили следующее поколение.

Рано утром мне нужно было принять «семейку» у ночной няни, разбудить детей и отвести на завтрак в шумную столовую. Сонные ребята медленно жевали жидкую кашу, толкались у окна раздачи, выпрашивая добавку у поваров, потом вытирали за собой столы, подметали полы. Потом нужно было собрать их и отвести к школьному автобусу, который увозил их в школу на отшибе города, где до часу-двух дня учителя пытались вбить в них какие-то знания.

По прибытию обратно в детский дом, начинался «разбор полетов» – кто получил двойку, кто переговаривался с учителем, кто прогулял уроки. Прерывалось все это криком: «Ку-у-у-у-у-шать!». Так дежурные звали на обед. Слишком жидкое первое, слишком сухое второе, хлеб, компот. Шум, гам, толкотня. До пяти часов свободное время – прогулки, игры на улицах, занятия в кружках, число которых из года в год сокращалось. И, конечно же, откровенное безделье.

С пяти до семи – было неприкосновенное, святое время, когда все закрывались в своих группах на «самоподготовку», учить уроки. Ну, или хотя бы делать вид. Хорошо, когда минут на десять-пятнадцать раньше звучал спасающий от этой скуки привычный крик: «Ку-у-у-у-у-шать!». Ужин. Снова шум, гам, толкотня, плюс сражения за куски хлеба, которые необходимо было запасать на ночь.

До девяти часов – игры в футбол, прогулки вокруг детского дома, с целью «настрелять» сигарет и мелочи. Затем, на вырученные деньги – походы в магазин за любимой «бич-лапшой». В девять меня сменяла ночная няня. Я уходил, а ребята принимались перед телевизором шуршать пакетами с запасенной едой. До отбоя нужно было все съесть. Впереди следующий, такой же день.

Все-таки не зря воспитанники называли детский дом «инкубатором».

В «инкубатор» и обратно я ходил пешком, на дорогу тратил по полчаса. Однажды на одной из таких прогулок я подумал, как часто многие из нас могут просто так вот идти в одиночестве и о чем-то думать. Некоторые после трудного рабочего дня совершают лишний круг на автомобиле, кто-то прогуливается по лесу, кто-то уединяется в своей комнате с книгой или компьютером, кто-то в ванной. По тем же причинам мы «затыкаемся» наушниками в переполненном общественном транспорте, стараемся сесть на свободное сидение, без соседнего пассажира. Видимо, нам это просто жизненно необходимо – почувствовать себя отдельно от всех.

Я задумался об этом тогда, потому что ко мне в группу определили новенького мальчишку. Его звали Илья, но все сразу же прозвали его Рыжим, на что он совсем не обижался. Он жил у нас уже около двух месяцев и вроде бы ко всему привык и освоился. Но однажды, когда мы все были на прогулке, я заметил, что он вдруг исчез. Я тут же решил проверить его в спальне. Весь день он бегал веселый, жизнерадостный, но когда я зашел в комнату, то увидел, что он лежит и рыдает, уткнувшись в подушку.

– Что случилось? – спросил я его.

– В этот день умерла моя мама, – ответил Рыжий.

Некоторое время, забыв про всех, я так и просидел с ним в полной тишине. Говорить что-то было бессмысленно. Что тут скажешь? Да и не бывал я в такой ситуации ни разу. Потом я решил, что мальчик не зря выбрал такой момент и уединился в спальне. Ему хотелось побыть одному. На свой страх и риск я встал и вышел из комнаты.

Многие из нас время от времени вспоминают горестные моменты, какие-то неудачи, безответную любовь, покинувшего человека. Пусть воспоминания об этом приносят душевную боль, переходящую чуть ли не в физическую. Но ведь именно в этот момент те самые чувства оживают вновь, тот человек стоит перед тобой, словно живой. И есть в этой боли часть какого-то счастья, ощущение близости и радости. Хоть эти теплые чувства и следуют одновременно с покалываниями в груди и слезами на глазах. Очень важно в такие моменты остаться наедине с самим собой.

Но у ребят в детском доме такой возможности практически нет! На протяжении суток они вынуждены постоянно находиться на виду. Палата на десять кроватей, стоящих друг от друга на расстоянии разломанной тумбочки, пара шкафов, с подписанными полками. В такой палате невозможно «найти себя в одиночестве», здесь постоянно кто-то рядом находится, кто-то рядом спит, кто-то на соседней кровати играет в карты, кто-то постоянно мимо проходит. В бане моются группами. В столовой едят всем «инкубатором». Спальня, игровая, туалет, школа, двор, коридоры, кабинеты – что угодно, где бы ни был ребенок, его постоянно окружают люди.

И все же, несмотря на постоянное нахождение среди людей, каждый из этих ребят выглядел по-своему одиноко. Как будто невозможность уединения во внешнем мире компенсируется внутренним одиночеством. Почти каждый из них выступает один на один с миром и как будто кричит: «Пусть здесь и сейчас я не могу быть отдельно от вас, но внутри себя – я все равно один!». И вот это «одиночество в кругу подобных» мне всегда казалось главным и каким-то неизлечимым пороком детского дома.

Не догадываясь о горе Рыжего, остальные ребята играли в прятки во дворе своего «инкубатора». Какое-то время, понаблюдав за ними, я снова собрался вернуться в спальню, чтобы проверить мальчишку, как вдруг:

– Кто мается? – услышал я задорный голос Рыжего на игровой площадке позади себя.

Как ни в чем не бывало он снова продолжил игру с остальными ребятами.

Конечно же, идеальным воспитателем я сразу не стал. В первые же мои смены был разбит стеклянный столик, сломана дверь, выбито окно, накурено в туалете. Сумасшедшая и бывавшая совершенно неадекватной Пикарева постоянно устраивала какие-то скандалы, ко всем задиралась. Галанин время от времени внезапно пропадал и так же внезапно появлялся. Золотарев без спроса, якобы незаметно убегал к матери, но к вечеру самостоятельно возвращался обратно. Филиппович то и дело ходил как оборванец. Жировов с Кожановым не пили, но как только я куда-то отлучался, курили в туалете. Один Генка Репьев исправно пил таблетки и не падал в припадке. Пока что.

Своим еще не состоявшимся педагогическим чутьем, я начинал что-то чувствовать. Что нужно что-то менять, искать какой-то подход. Но из прослушанного в пол-уха курса педагогики в колледже, в моей памяти рядом со словом «подход» смутно возникало только слово «индивидуальный». Видимо, в этом-то и есть какой-то секрет, подумал я. Действительно, как здесь мог быть общий подход? Если одному мальчишке двенадцать лет, а другому семнадцать? Если одна девочка уже интересуется мальчиками, а другая в свои пятнадцать с трудом выговаривает слова? Объединить их и занять чем-то общим никак невозможно.

До всего пришлось доходить на практике. Я начал присматриваться к каждому ребенку в отдельности, искать его особенные черты, чтобы через них найти этот самый индивидуальный подход. И вскоре понял, что все особенности практически всегда скрываются за теми же недостатками. Например, если недостатком Парамонова для меня была его взрослость, то это только потому, что я не отделял его от остальных детей. Стоило только несколько раз поговорить с ним совершенно по-свойски на привычные взрослые темы, которые и самого меня тревожили, как он начал прислушиваться ко мне и спрашивать различные советы. Недостатком Золотарева были его побеги к матери и сестре – так это потому, что он их очень любил! Стоило только несколько раз побеседовать с ним о семье, как он начал каждый раз спрашивать разрешения, чтобы их навестить. Бродяжничество Галанина и неряшливость Филипповича по сути были следствием одних и тех же черт характера – любопытства, непоседливости, веселости. Стоило дать им пару совместных заданий, как они стали друзьями «не разлей вода», и контролировать их стало намного проще.

Света Пикарева хоть и была совершенно неадекватной, сумасшедшей, нервной и вспыльчивой, в то же время она внутри, на самом деле, была очень доброй и легкоранимой. Когда мы все сидели в компьютерном классе, пока все играли в игры, она постоянно что-то печатала. Однажды она подошла ко мне и спросила:

– А можете мне распечатать письмо на листе?

– Да, конечно, – сказал я и нажал на кнопку печати.

– Ой! А что это тут два? Мне только один нужно! – почему-то засмеявшись, закричала Света.

Я подошел и посмотрел.

– Ну, все верно, ты же сама два раза скопировала одно и то же, – объяснил я ей, показывая файл.

– А! Ну, оставь себе лишний. Мне только один нужно!

– Свет, а кому это письмо, куда ты его отправишь? – спросил я, с интересом рассматривая первые слова.

– Отстань! – засмеялась Света и выбежала из класса.

На лежавшем передо мной листке, который я храню со всеми остальными записками, я прочитал следующее:

Привет дорогая мама!!! Мама прости миня за среду, Да я винавата, извени миня, Да я чуствую сваю вину перя Тобой, да я знаю что ты За меня переживаеш, больше Небуду действовать на твои НЕРВЫ, Я БОЛЬШЕ НЕ БУДУ ТЕБЯ НЕРВИРОВАТЬ МАМА Я ПЕРЕСТАНУ РЕЗАТ РУКИ, ШТОБЫ ТЕБЯ НЕ РАСТРАИВАТЬ И Я БУДУ ТЕБЯ СЛУШОТЬСЯ, МАМА ПРОСТИ – ПРОСТИ МИНЯ, ЭТО ПОСЛЕДНИЙ РАЗ, мне очинь Стыдно перетабой, прости меня Я сделаю всё штобы ты миня Простила и небуду тебя доводит Я буду слушатьса тебя как Галину МИХАЙЛОВНУ, ятебя люблю мама Послуший миня пожалуста ты самая Хоршая чудесная и милая весёлная и добрая и самая любимоя! мама моя желаютебе только удачи добра прости миня с тань опат моей мамой пожалуста и опшайса самной нармально как раньше пока целую сольнушка моё прости миня.

Только позже я узнал, что маму Света с рождения не видела и никогда не знала где она.

Гена Репьев любил кушать все, что не любят обычные дети. Он любил сало, рыбу, печень, чеснок, яйца. Неизвестно, где и когда он ел чеснок, но чесночный запах преследовал его постоянно. Печень он съедал за всех сразу же, на ужине. А когда у него откуда-то появлялся кусок сала, он непременно прятал его за пазухой и, понемногу откусывая, таскал его так с собой весь день. Невозможно было уговорить его не засовывать сало под майку!

Обычно, когда давали вареные яйца, большинство ребят их тоже не ели. Гена собирал их со всей столовой и где-то прятал. Потом помогал поварам что-то принести, унести за несколько рублей. На эти деньги он шел в магазин и покупал пакетик майонеза. Хорошо, когда лук зеленый мог найти. Лук он тоже очень любил.

В один из таких «яичных» дней он долго и старательно столовой ложкой нарезал яйца в тарелку, порубил чеснок и зелень, потом все обильно заправил майонезом. Отличный салат получился в тот раз! Мне даже издалека было заметно, как Гена сглатывал слюну в предвкушении. Но есть сразу было нельзя. Нужно было куда-то уединиться, чтобы ребята не доставали. Обычно он «пропадал» в мастерской или в столовой у поваров.