Текст книги "Записки из детского дома"

Гена взял тарелку, я отвернулся в окно, чтоб его не смущать. Вдруг, кто-то что-то крикнул, я сразу же обернулся – тарелка вдребезги, весь пол в салате, Гена в конвульсиях. Ребята смеются.

Позже, вечером, когда все уладилось, я лишний раз поинтересовался, как он себя чувствует, Генка ответил:

– Салат жалко. Вкусный, наверное, был.

Весна – отличное время для рыбалки! Об этом я узнал от своих же первых воспитанников. А также и то, что начинать нужно как можно раньше с утра. Поэтому, приходите-ка Владимир Васильевич, не к 8.00, а к 7.00? Нет? Ну, так хотя бы к 7.30?

Наш детский дом располагался вблизи реки Волга, идти до берега минут пять, не больше. Но разве будет хороший улов с дамбы? Или с песчаного пляжа? Конечно, нет. Идти нужно было за два-три километра, к какому-то небольшому заливу. Вот там рыбы полно, да и лишний раз никто не потревожит. Каждый выходной в конце весны и начале лета, мы пропадали там на весь день, забывая про обед и ужин – за ними бегал специальный посыльный. Вообще все было распределено по ролям. Кто-то отвечал за еду, кто-то нёс снасти, кто-то копал червей, кто-то насаживал, кто-то ловил, кто-то собирал улов. Вот он – индивидуальный подход.

Ничто так не способствует дружбе, как занятие каким-то общим делом. Рыбалка – одно из самых лучших занятий в этом плане. Я сидел на траве вблизи реки, рядом были все мои ребята-рыбаки, изредка квакали лягушки, мы все улыбались весеннему солнцу. Помню, я подумал о том, что главное в моей работе совсем не работа.

На лето всех детей из детского дома вывозили в загородный лагерь. Так как сотрудники лагерей отказывались работать с нашими детьми, да и дети их не особо слушались, вместе с ребятами отправляли еще и отряд наших воспитателей. Каждому из нас необходимо было отработать там хотя бы одну смену.

Что такое лагерь? Смотря кому задать этот вопрос. Домашний ребенок ответит, что это сосновый бор, теплая речка, спортивные мероприятия, игры, эстафеты, смешные сценки, дискотеки и новые знакомства. Воспитанник детского дома скажет, что это ночные побеги на соседние турбазы, возможность украсть, выпить или уединиться с девочкой. Воспитатель скажет, что это наказание – двадцать одни сутки вдали от дома, загородом, на закрытой территории с отрядом подростков, постоянно планирующих побег, воровство, пьянку или драку, отсутствие возможности нормально поесть, выспаться и помыться. И все это за копеечную зарплату.

И для всех вместе лагерь – это один и тот же день, который повторяется двадцать один раз и выглядит следующим образом: подъем, зарядка, завтрак, кружки-игры, обед, сон-час, полдник, игры, вечернее мероприятие, ужин, дискотека, второй ужин, отбой. Различие в днях – это тема вечернего мероприятия. Инсценировать музыкальный клип или разыграть сказку? Кстати, интересно, сильно ли волновал этот вопрос парнишку вроде Балагана, которого периодически ночью вытаскивали из кровати своей подружки Виктории?

Когда смена кончалась домашних детей увозили, а через пару дней завозили новых. Наши оставались. И еще раз. И еще. Так все лето. Последняя смена без преувеличений была для ребят самой тяжкой. Мало того, что одни и те же мероприятия по четвертому кругу, так плюс к этому начинается сезон дождей, а с ним и запрет на купание в речке, холод и сырость в сосновом бору, ощущение заканчивающегося лета, приближающейся учебы, а для кого-то скорого выпуска в свободную и пугающую взрослую жизнь. Настроения нет ни на что, опустив руки, ребята ходят от дерева к дереву унылые и скучающие. Я знаю это, потому что всегда приезжал к ним именно на последнюю смену.

Но вскоре наступала осень, разговоры о лагере утихали, ребята потихоньку втягивались в учебный процесс, а выпускники во взрослую жизнь, все реже и реже посещая стены детского дома. Кстати, в одно из таких редких посещений девушка Виктория безуспешно пыталась скрыть от всех свой покруглевший живот.

Лето выдалось замечательное.

Глава III
Как вам такой квэст?

В середине учебного года мне нужно было проходить учебную сессию. Вернувшись с нее на работу через три недели, я обнаружил, что моей восьмой «семейки» больше не существует.

– Володь, группу пришлось расформировать, мы решили там сделать ремонт. Мальчишек раскидали по разным «семейкам», – сообщила мне директриса.

– Но зачем сейчас ремонт? Середина учебного года, зима… Обычно ведь это все летом бывает.

– Это не твоего ума дело, – осекла меня она.

– Да, извините. Но с кем я теперь буду работать?

– Пока решаем, но скорее всего на «индивидуалку» пойдешь или по замене на разные группы будем ставить, если кто-то где-то не выйдет.

– Понял.

Хотя ничего я в тот момент еще не понял.

Многие, наверное, знают, что такое квэсты. Я про те самые игры, где вашу компанию закрывают в комнате, и вы должны за определенное время разгадать головоломки, а потом целыми и невредимыми оттуда выбраться. Участвовать в этом для меня всегда было как-то скучновато. Знаете ли, нет реалистичности. В окружении своих сообразительных и скорее всего адекватных друзей, вы разгадываете интересные загадки. Ясное дело, что по истечению времени дверь откроют, вам скажут – вы проиграли или выиграли, разница невелика. Другое дело квэст, в котором мне пришлось тогда участвовать на протяжении полугода.

В детском доме была следующая практика. Дети, которые «не умещались» ни в обычной школе, ни даже в коррекционной, помещались в группу индивидуальной подготовки, а проще говоря, в «индивидуалку». Это были новенькие дети, которых еще не успели распределить по школам. Товарищи с диагнозами «имбецильность» и «дебильность». Ребята, которые забросили школу и несколько лет жили на помойках и в канализациях. Девушки, подрабатывавшие на трассах. Всех в одну «индивидуалку».

С 8.00 до 13.00 пока остальные в школе, их собирали в одном маленьком кабинете. В твоем распоряжении несколько парт, стульев, сломанное пианино, ключ от кабинета, десять человек, пять часов. Цель – сдать детей живыми, выжить самому и желательно не сойти с ума. Двери закрываются, время пошло.

Как вам такой квэст?

Когда я закрывался с «индивидуальщиками» в этой комнате, то ощущал себя персонажем одной из моих самых любимых книг «Пролетая над кукушкиным гнездом» Кена Кизи, о том, как обычный дебошир решил откосить от судимости в психиатрической клинике. Вот только кем конкретно я там был, до сих пор точно не могу определить. По факту я должен соотнести себя с медперсоналом. Самому мне, конечно же, хотелось бы сравнивать себя с главным героем, этим воинственным борцом против системы угнетения, хаоса и абсурда Рэндлом Макмерфи. Но на деле, скорее всего, я являлся всего лишь одним из пациентов.

Блондинистый подросток Коля Дудинов, когда не получалось сбежать, обычно устраивал себе лежанку из стульев и разваливался на задних рядах, периодически выкрикивая несвязные матерные ругательства, по поводу того, что ему «все надоело» и вообще «зачем он здесь». Кто-то лупил пальцами по клавишам пианино, оно издавало странные звуки, под которые Настя и Катя, недавно привезенные с очередной «блат-хаты», устраивали дикие танцы.

Ринат Каримов одновременно пытался то танцевать, то петь, то рассказывать стих. У Рината была крайняя степень умственной отсталости, по-научному – имбецильность. Если описать более доступным языком, то выглядит это так, будто человеку достался мозг какого-нибудь умного попугайчика, который научился произносить слова, но совершенно не понимает их значения. Поэтому у Рината, например, строчка «Скажи-ка дядя, ведь не даром…» иногда продолжалось песней «В лесу родилась ёлочка».

В один из таких типичных дней в кабинет постучалась замдиректора по учебной части. Я открыл дверь и по недовольному взгляду Л.Б. с огромными черными кругами под глазами, понял, что пришла она далеко не с мирным настроем.

– Почему тут так шумно? – сухо спросила она.

– А мы тут репетируем, – решил отшутиться я, надеясь перевести тон общения в более дружелюбный.

– Что репетируете?

– Как это что? Номер на цирковое шоу.

– Так, всё шутки шутим. План работы мне свой покажите, Владимир Васильевич.

– Какой еще план? Никто мне ничего не говорил насчет плана, что он нужен. Меня поставили временно, по замене, – начал я оправдываться.

– План всегда должен быть, когда выходите на работу с детьми, – строго заявила Л.Б.

– Да какой же тут может быть план? План один – выжить, – продолжал отшучиваться я.

– Так, что это за хамство еще? Объяснительную мне напишите, по какой причине у вас отсутствует план работы.

– Интересно, почему мне никто не объясняет, по каким причинам расформировали мою «семейку», а меня, не имеющего образования коррекционного педагога, ставят на «индивидуалку»? – я начал тоже выходить из себя.

– Это еще что такое? – стала возмущаться Л.Б., срываясь на крик, – Как ты смеешь так язвить? Лезть не в свои дела? Плана работы нет, объяснительную писать не хочешь! Так, я буду составлять выговор!

В кабинете повисла гробовая тишина. Все ребята смотрели на замолчавшую и трясущуюся от гнева замдиректора. Царивший до этого балаган успокоился и замер, как в последней немой сцене «Ревизора» Гоголя, которую через пару минут нарушил удивленный возглас Рината Каримова:

– Л.Б., ну ты че-е-е?

Часто, вспоминая этот случай, я думал, что Ринат некоторые слова произносил все-таки вполне осознанно. Просто не мог придать им более грамотную форму. А может, просто не хотел.

Я жил тогда в частном, старом и ужасно ветхом доме. Я страшно стеснялся его и, естественно, никому не сообщал, где живу и вообще редко кого-то приглашал в гости, даже из знакомых и друзей. Но разве что-то скроешь от детей?

Весеннее, воскресное, пасхальное утро. И вдруг – звонок! Выглядываю в окно – моя ватага! Все мои воспитанники из бывшей восьмой «семейки», будучи раскиданными по разным группам, решили собраться и навестить меня. И непременно на Пасху!

– Христос Воскрес, Владимир Васильевич! – хором закричали они, когда я открыл дверь.

Пока я раздавал всем поровну мелочевку, которая скопилась за год, некоторые ребята разбрелись по двору, с большим интересом рассматривая все мое скудное имущество. А перед уходом Филиппок заявил:

– Владимир Васильевич, ну и чего вы стеснялись? Все у вас тут классно!

– Да, брось, Максим! Чего тут классного? – смутился я.

– Да все! – ответил он, – Это хотя бы у вас свой дом. Уж точно лучше, чем в нашем «инкубаторе» жить!

Вскоре кто-то заболел из воспитателей и меня временно поставили на первую «семейку», которая состояла из взрослых ребят, от четырнадцати до семнадцати лет. Но каким-то образом к ним определили одного маленького мальчишку с большой отсталостью в развитии. Говорил он крайне редко, совершенно невнятно и только, когда ему срочно что-то становилось нужным или если его кто-то донимал. В остальное время он сидел молча, смотрел в окно, а то и вообще, просто в стену.

Его мама не страдала наркоманией или алкоголизмом. Это была довольно успешная на вид женщина, молодая, стройная и ухоженная. И как примерная мама она считала своим долгом каждые выходные навещать своего сына. В детском доме. А иногда она даже забирала его к себе на пару дней. Это в том случае, если ее любовник куда-то уезжал, и мальчик не мог ему надоедать своими невнятными просьбами и пристальными взглядами в стену.

Один из таких счастливых для мальчика дней выпал как раз в мою смену. Взрослые девочки, которые обычно за ним присматривали, сразу же начали помогать ему одеваться и собирать вещи в рюкзак. Молодая мама тем временем решила подойти ко мне.

– Вы у них новый воспитатель? – спросила она.

– Да, но не постоянно. Поставили совсем недавно, временно, по замене.

– Как мой мальчик у вас себя ведет? – продолжала она свой допрос строгим тоном.

– Хорошо, он тихий, его почти незаметно, – спокойно отвечал я.

– Вы следите, чтоб его старшие здесь не обижали, а то он в тот раз мне жаловался.

– Конечно, я слежу, при мне пока что было все нормально.

– А уроки вы с ним учите?

– Он же учится в коррекционной школе. С ним там все учат по специальной программе, насколько я знаю.

– Ну и что. Тогда просто пусть вам что-нибудь читает хотя бы.

– Так, а разве он умеет? – удивился я.

– Нет. Но ведь вы должны научить! – строго заявила мама и, не дождавшись моего ответа, ушла.

В первой «семейке» жила Ольга Гнутова – смелая, задиристая «девчонка-пацан». И был у нее друг, Андрей Сальнов, которого изначально все звали Толстый или просто Сало. Он всегда и во всем ее слушался и подчинялся. И попробуй только скажи что-нибудь против.

– Ты че, как баба? – сразу же говорила ему Оля с таким презрением, как будто думала, что считаться «бабой» позорно не только для парня, но и для самой девушки.

Однажды Толстый с одним другом гуляли по железнодорожным путям. И в какой-то момент друг предложил ему перелезть через вагон, под предлогом: «Если ты мужик, то перелезешь». Сало, конечно же, считал себя настоящим мужиком и полез без лишних раздумий. Схватился за высоковольтный провод…

В общем, парнишка обгорел весь полностью, а оставшаяся одежда прилипла к расплавленной коже. Но после всего этого он чудом выжил! Довольно редкое явление в таком случае, повезло ему если не единственному в мире, то одному из очень немногих. Правда, после многочисленных операций и реабилитации, Толстым его уже никто не называл. Но зато и «бабой» больше никогда не дразнили.

После долгих переездов из больницы в больницу Сало вернулся в детский дом, как раз в то время, когда я работал на их первой «семейке». Ему пересадили много участков кожи, выглядеть он стал прилично (если не снимал майку) и даже снова немного пополнел. Оля очень обрадовалась возвращению своего друга, ведь это означало, что впереди еще много новых похождений. К тому же в их компании появился новый участник – Вова Бутусов. Это был светлый, высокий парень, тихий и молчаливый.

– Можно мы во дворе погуляем? – однажды спросила разрешения у меня Оля.

– Да, можно, – подумав, почему бы и нет, ответил я.

Через какое-то время в очередной раз я выглянул в окно проверить ребят на игровой площадке. Как и следовало ожидать, их там уже не было. Еще через несколько минут в группу забежал маленький мальчишка-посыльный, и сообщил, что меня вызывают к директору.

– Владимир Васильевич, скажите, пожалуйста, где у вас находятся Бутусов, Сальнов и Гнутова? – строго спросила директриса, сверля меня своим пронизывающим, строгим и одновременно добрым взглядом.

– Они во дворе. Я отпустил их погулять, – неуверенно ответил я.

– А вот у меня совсем другие сведения, – хитро прищурившись, заявила она.

Оказывается, ребята в этот момент тащили в пункт приема металла огромную трубу, найденную в овраге. Когда они проходили мимо одного дома, из него вышла женщина, узнала наших воспитанников и благодушно выдала им тележку. Они покатили на ней трубу, а женщина тем временем дозвонилась нашему директору и обо всем доложила. После этого доноса, наш водитель тут же отправился за ними, но в детский дом компанию привезли уже с пустой тележкой и с деньгами в кармане. Трубу успели сдать.

– Деньги у них надо немедленно забрать, – велела директриса. – Не дай бог напьются. Всех ко мне в кабинет, срочно.

Трое искателей приключений, понурив голову, стояли в кабинете директора и целый час выслушивали, как их отчитывают за то, что нехорошо обманывать воспитателя, нехорошо лазить по оврагам и искать металл, нехорошо его сдавать, и все в таком духе. Когда речь зашла о деньгах, директриса велела немедленно отдать их ей. После скромных отговорок, Ольга, как предводительница компании, сухо буркнула Бутусу:

– Принеси ей деньги.

Бутус отправился в группу к своему тайнику, но через некоторое время пришел с еще более грустным видом. Денег нет, их украли. Вернулись в группу мы все вместе и перевернули все, что можно, нигде не нашли.

– Не верьте им, следите за каждым шагом. Они врут, деньги просто не хотят отдавать, – предупредила директриса и наконец-то отстала от меня и ребят.

Если честно, даже я не поверил в то, что деньги украли. Но вечером, когда все поиски утихли и ребята смирились с тем, что впустую потратили время и силы на транспортировку трубы, ко мне подошел скромный и застенчивый мальчишка, один из воспитанников группы, и тихо сказал:

– А я знаю, где деньги.

– Да? И где же? – спросил я.

– У меня. Я когда на кровать к себе пошел, лег и увидел их на полу, рядом со шкафом. Я не знал, что это их деньги. Взял себе, а потом боялся признаться. Они бы и не поверили, сказали бы, что я специально их украл. А я просто не знал.

– Так, давай их сюда.

Он принес мне деньги, я ему посоветовал больше никому ничего не говорить. В сдаче металла я ничего плохого не видел. В детстве я сам жил на окраине города, и мы с друзьями часто собирали медную проволоку в мотки, а потом ее сдавали. На полученные деньги мы покупали себе всякие вкусности и было у нас такое чувство, будто лимонады, шоколадки и жвачки, купленные на эти деньги, намного вкуснее, чем то же самое, но купленное на деньги родителей. Только вот у ребят из детского дома не было возможности это сравнить.

Поэтому чуть позже я подозвал к своему столу Ольгу, Сало и Бутуса.

– У меня для вас есть сюрприз, – сказал я и положил перед ними несколько сотен рублей.

Ребята от радости закричали и наперебой стали все выпытывать. Я ответил:

– Кое-кто их нашел, но я не буду говорить кто. Я вам их отдам, но вы потратите их сейчас же, при мне. И никому об этом ни слова. Договорились?

Конечно же, договорились! Счастливые и довольные они сразу же отправились в магазин, накупили кучу всяких лакомств и весь вечер с удовольствием их поедали, что даже не пошли в столовую на ужин. Потом мы еще долго с ними смеялись, вспоминая этот случай, и каждый раз я обещал ребятам, что когда-нибудь обязательно напишу об этом историю, которая войдет в книгу.

Что ж, я выполнил свое обещание.

Летом мы отправлялись в новый лагерь, за сто с лишним километров от детского дома. Назывался он «Тихие озёра». Когда я впервые приехал туда, вокруг меня тут же образовалась компания друзей-воспитанников. Это были Филиппок, Шпага и Дадон. С большим удовольствием они повели меня на экскурсию по лагерю.

– Владимир Васильевич, пойдемте мы вам покажем, где вы будете жить! – повел чуть ли не за руку меня Филиппок.

– Вот смотрите, – Дадон показал мне сарайчик на отшибе, вместо стекла у которого была фанерка, закрывающая половину окна. – В той смене там две воспитки жили, у них окно выбили и что-то вынесли. В общем, теперь вы там один будете жить.

– Мы даже прибрались у вас там! – гордо добавил Филиппок.

Я зашел в унылую лачужку с тремя кроватями.

– Выбирайте любую. Хотя я вам советую вот эту, у стены, – сказал Шпага.

– Почему?

– А эта рядом с окном, а тут стекла, видите, нет. Продует еще.

– Точно, спасибо, – сказал я и присел на пружинистую кровать.

Сразу же раздался какой-то стук, на пол что-то упало. Я заглянул под кровать – топор!

– А это еще что? – спросил я, держа в руках инструмент.

– Как что? – удивился Дадон. – Топор! Еще спасибо скажите, для вас старались, сперли его у дяди Васи.

– Спасибо, конечно. Но зачем?

– Да, знаете, тут всякое бывает. У вас вот, кстати, еще и замка теперь нет. Был навесной, но его кто-то стащил пока пересменка была. Так что… Вы спите вообще крепко?

Дальше мы пошли осматривать территорию. Мальчишки активно размахивая руками, указывали, где футбольное поле, где эти самые озера тихие, где столовая, где умывальники с туалетами.

– А это что у вас тут? Дождевая вода? – спросил я, указывая на бойлер с мутной водой.

– В смысле дождевая? Самая что ни на есть питьевая! А то, что ржвачиной отдает, так это для пользы. Наверное. Может там витаминов много… – смеялся Шпага.

– Да не слушайте его, это здесь вода такая, – пояснял Дадон, – Утром наливаешь – чистая. А к вечеру становится вот такой ржавой. Тут все умывальники к вечеру желтые-желтые. Отмывать без толку, к вечеру все равно такими становятся.

В этот же день, ближе к вечеру, ко мне подбежал Артем Сизякин, который стал уже довольно взрослым пареньком, но, впрочем, оставшийся все таким же безбашенным и дурным.

– Владимир Васильевич! Если молочка нужна какая-нибудь, ну там кефир, молоко, ты мне скажи, я тебе вечерком принесу, – сказал, как обычно жуя слова в своей привычной манере.

– Это откуда ты возьмешь? – удивился я.

– А у меня ключ от склада есть. Я в первую смену поварам помогал картошку чистить и спер у них. Третью смену уже не догадываются! – рассмеялся Сизякин и заговорщицки подмигнул.

Наверное, любой человек с высокими моральными принципами сказал бы, что о кражах нужно немедленно заявить, ключ отобрать и вернуть поварам, а заодно и топор дяде Васе, провести воспитательные беседы и все такое прочее. Но присмотревшись внимательно к полупьяным поварам и грязной посуде, на дядю Васю-слесаря, который отказывался ставить замок и окно, прислушавшись к историям о ночных приключениях нашей шпаны…

В общем, я сказал ребятам, как они и предсказывали, большое спасибо. И в первую же ночь я спокойненько подпер выбитую оконную раму к входной двери, выпил перед сном принесенного мне со склада кефирчика, положил у изголовья топор и, засыпая, любовался, как колышется на выбитом окне прибитое гвоздями покрывало.