Текст книги "Записки из детского дома"

Так я оказалась в реабилитационном центре. Там хорошо относились к детям, мне понравилось. С братом созванивались, пока он был в школе. Когда Самир был дома, мачеха запрещала ему звонить и общаться со мной, настраивала его против меня. Странная женщина, она хотела как-то добиться, чтобы брат не любил свою сестру. Самир все же дождался своего, отец в очередной раз жестоко избил его и перед уездом из дома предупредил, что это только начало. Брат не стал этого дожидаться, сразу же сбежал в полицию и показал побои. Но так как в моем реабилитационном центре не было мест, его отправили в другой город. И на какое-то время мы потеряли связь.

Я слышала, что вскоре его вернули отцу. Но Самир сбежал снова, и на этот раз попал в федеральный розыск. Перед побегом, он украл у отца деньги, и тот на него заявил в полицию. Моего брата нашли и посадили в СИЗО. Для меня это был шок. Я думаю, что это вина отца. Так решили и в суде – его все-таки лишили родительских прав. С братом мы переписываемся, помним нашу мамочку, которая нас очень любила. Я думаю, если бы отец нам дал хоть капельку любви, доброты, все было бы по-другому.

Правда, не хватает теплоты родителей, но все равно я решила, когда у меня будут дети, я отдам им всю свою любовь и теплоту, ради того, чтобы они были счастливыми и гордились своей мамой. Жизнь меня уже всему научила! Люди, я заклинаю: дарите детям любовь, теплоту ваших сердец, они очень в этом нуждаются! И, может быть, тогда было бы меньше горя и детских слез на земле.

Часто в одной короткой детской записке гораздо важнее написанного то, что ребенок наоборот не написал, и это легко читается между строк. Здесь могут быть в первую очередь представлены имена мамы и папы, а потом последует многозначительная пропасть. Короткое и ненавязчивое определение приемным родителям – заменит любое их описание, объяснит причины дальнейшего поведения ребенка. А фраза, которую можно прочесть в конце, как бы намекнет на то, что в тексте важны были на самом деле только два предложения – первое и последнее. Когда я впервые прочитал записку четырнадцатилетнего Александра Вирта из Артынского детского дома Омской области, я подумал, что мальчик слишком грамотно и четко расставил каждое предложение, каждое в нем слово, будто он давно уже точно так же расставил и все приоритеты в жизни.

Здравствуйте, Владимир. Хочу рассказать вам историю своей судьбы.

Мою маму зовут Наталья, а папу Александр. С момента моего рождения я сразу же попал в дом малютки. В два года меня отправили в детский дом №26 города Омска, там у меня были уже сестры Кристина и Женя. Чуть позже ко мне стали приезжать незнакомые люди, которые потом стали мне приемными родителями, а в 6 лет они меня забрали. Я стал жить в приемной семье.

Мне сначала нравилось, а потом я становился старше, и у нас стали возникать ссоры. Я стал уходить из дома, бродяжничал, спал, где придется, даже воровал еду и вещи. Меня искали, находили и возвращали домой. Дома меня ругали родители, и я снова убегал. Мне нравилась такая жизнь – свободная. Но однажды после очередного возвращения домой, родители отправили меня в реабилитационный центр.

И в 13 лет я стал жить в центре. Мне там не понравилось. Я конфликтовал с воспитателями и дрался. В центре работали молодые и пожилые воспитатели. После очередного конфликта с воспитателем, я ее ударил. А на утро меня увезли в психдиспансер. Меня лечили препаратами, и там я находился длительное время. После лечения меня привезли в Артынский детский дом. Я здесь живу уже 6 месяцев.

За это время я смог проявить себя: участвую в различных конкурсах на уровне района, области, в различных мероприятиях учреждения. Мне это нравится. Стараюсь слушаться во всём взрослых, но не всегда у меня получается. Мне здесь очень нравится жить: у нас хорошие воспитатели, всегда выслушают и дадут совет. Здесь тепло, уютно, очень красивая природа, свежий воздух. Наш детский дом стоит в сосновом бору, и мы летом ходим в лес собирать ягоды и просто погулять.

Но мне иногда хочется увидеть папу и маму, и жить с ними в одном доме.

Следующее письмо пришло ко мне из «Петропавловского детского дома» Омской области, р. п. Муромцево. Ответственный педагог-психолог Ильина Н. Н. помогла составить шестнадцатилетнему Александру М. его счастливую историю о вере, поиске и примирении.

Когда я родился, мама отказалась от меня и оставила в роддоме. Врачи думали, что я не выживу. Но я выжил… Три года я воспитывался в доме малюток. Затем меня перевели детский дом №1, где я прожил десять лет. На протяжении этих лет были и хорошие моменты и плохие, но самое главное – там я приобрел друзей, с которыми общаюсь до сих пор.

А в 2013 году меня взяли в приемную семью. Это была семья педагогов. Отношения у меня в этой семье не сложились. Через некоторое время от меня отказались, и я оказался в больнице. Из больницы меня забрала другая семья. Но и в этой семье у меня возникли проблемы: ссоры и недопонимание. С центра реабилитации для несовершеннолетних «Гармония» меня перевели в «Петропавловский детский дом».

Этот детский дом лучший в Омской области. Здесь очень хорошие педагоги, хорошие условия для проживания, очень хорошее питание. Здесь приучают к труду, чтоб в дальнейшей жизни не было трудно.

Но на протяжении всех этих лет мысль найти маму не покидала меня. «Мама… какая она?» – думал я. Я часто представлял встречу с ней, и меня охватывала волна обиды. «Почему она меня оставила? Почему? Мама, как ты мне сейчас нужна», – кричал я во сне.

Время шло своим чередом. Администрацией детского дома был организован поиск моей мамы. Педагоги вселяли в меня надежду, что я обязательно найду маму или родственников, надо только подождать. И чудо произошло! Меня через социальные сети нашла троюродная сестра, затем мне написала тетя. Тетя дала мне номер телефона мамы.

Сердце бешено стучало в моей груди, когда я набирал номер телефона, мысли путались в голове. «Алло, это Елена Александровна? – спросил я. «Это Александр…» Так я в первый раз услышал мамин голос. Я простил и понял маму. Для меня это был трудный шаг. Но это стоило того.

Теперь у меня огромная семья: мама, сестра, тети, дяди, бабушки. Мне кажется, что я все эти шестнадцать лет знал их, жил с ними. На каникулы я езжу к маме и к бабушке в гости. В этом году я заканчиваю 9-ый класс, поступлю в колледж и буду жить ДОМА.

Теперь я знаю точно, невозможное – возможно! Верьте в чудо!

Глава VI
И все у них было хорошо

В то же время, когда начали поступать первые письма на адрес проекта, в один из вечеров я проезжал недалеко от района, где проживала Нина Ивановна Морозова – та самая пожилая воспитательница, работавшая в нашем детском доме с семидесятых годов, которая не пожалела для меня десяти рублей в день увольнения. Недолго думая, я решил наведаться к ней в гости, чтобы все-таки вернуть эти деньги. А заодно, возможно, и побеседовать о ее работе в детском доме.

– Ой…, – вздохнула Нина Ивановна и начала говорить. – Работала долго. В двадцать один год я пришла работать сначала в школу, а в двадцать шесть лет перешла в детский дом. Это было ровно в 70-ом году. Столько не живут некоторые, сколько я работаю! И было у меня три полных выпуска и один неполный.

– Это как, неполный выпуск? – решил уточнить я.

– Да как бы тебе объяснить… Вот, раньше знаешь, как было? Ты берешь первый класс, и кто бы тебе ни достался, плохие ли, хорошие ли, не тасовали их туда-сюда, ведешь до девятого или до одиннадцатого класса. До конца, до победы. Это уже твой крест. Его выпускаешь, тебе снова дают первый класс. Это было очень хорошо. Почему? Я не исправляла чужие ошибки, я не портила уже кого-то хорошего. Я своих детей, какими делала, такими они и шли. Ты понимаешь?

– Да, отлично понимаю.

– Вот почему мои все выпускники так сильно дружат. А вот когда я выпустила второй выпуск. Был у нас один очень бешеный класс, который срывал у нас самоподготовку. Толпами не ходили на уроки. Вызывает меня директор и говорит: «Нина Ивановна, возьми пятый класс? Видите, что творится?». А я сначала: «Нет, а мне, зачем чужой класс?». А она: «Нина Ивановна, пожалуйста, я его разделю. У тебя будет только двадцать шесть человек!». Володь, а это мечта была! Это сейчас работают и плачут – ой, у меня двенадцать человек, а у кого-то там вот восемь! А тогда классы были по сорок человек, и мечта была двадцать шесть получить. И я повелась на эти двадцать шесть человек. И работать начала с ними с пятого класса, а не с первого.

– И как вам с ними работалось? Не пожалели?

– Не пожалела, конечно. Сейчас они, как и все остальные, также на встречи ко мне приезжают. Но по сложности они были как все сорок человек. И вот после этого выпуска снова взяла с первого класса.

– Кстати, а что за встречи, о которых вы говорите? – удивился я, потому что на моей памяти такой практики не было, дети просто выпускались и, можно сказать, пропадали.

– Так встречи выпускников. Это сейчас они никто не собираются. А мои выпускники вообще ко мне ездят каждый год, каждого выпуска и на Дни рождения ко мне приходят, и друг для друга устраивают праздники. Приезжают с разных городов всегда. И встречи устраиваем большие, по тридцать, по пятьдесят человек собираемся.

– Как здорово, – сказал я.

– Да, – продолжала Нина Ивановна, – меня постоянно чем-то награждают, какие-то медали, я уже даже счет потеряла и не отмечаю какую награду и за что. И до сих пор меня ставят на самую сложную группу, на взрослых, на самых хулиганов. Хоть ночью, хоть днем.

– Нина Ивановна, а поделитесь секретом, как так получается, что вас в таком возрасте и до сих пор всегда на самую сложную и самую взрослую группу ставят? И со всеми хулиганами вы справляетесь. А то все говорят, надо бы вот на них мужика, грубую силу. Но ставили же, и мужики с ними не справляются. А вы же как? Какие у вас методы?

– Ой, Володь, тут много причин. Даже не знаю, с чего начать… Давай сначала. Когда я только пришла работать в школу, где учились и сироты тоже, пришла с такой мыслью, как и многие, наверное, что вот какие миленькие, несчастные, хорошие сиротки. А когда стала работать… Ох, оказывается, какие эти сиротки шустрые! И были у нас раньше огромные классы для самоподготовки, человек на сорок. Парты, три ряда. А я пришла после школы. Привыкла к таким наказаниям, типа поставить в угол. А здесь? До фонаря им! А потом я узнала, что в детских домах так издевались над ними! И в ящики запирали, и крысами пугали. Даже был мальчик, однажды, у него оказалась вся спина сожженная. Говорит, наказывали в детском доме, привязали к батарее, а потом забыли про него, спина сгорела. И вообще рассказывали такое… Ужасно! Я тогда организовала воспитателей, объяснила, что нельзя так работать с детьми. И пошли мы все вместе в детский дом. И стали выговаривать, что нельзя так наказывать, после этого работать невозможно с детьми. А вот когда поработаешь с ним хотя бы года два, они к тебе привыкают, и намного легче становится. Но вот когда в лагерь ездила, там все меняли. Никогда мне моих детей не давали. Собирали орду старших парней, меня ставили на них. Дети мои бегают и спрашивают: «Вы почему с нами не работаете?». Говорю им: «Ребята, ждите до класса седьмого-восьмого, тогда мне вас дадут!».

Но я сама даже не знаю, с чего это все началось. Но мне это и сейчас помогает. Приводят новенького, он начинает хабалить. Тут же самый сильный хулиган из стареньких, сразу его отводит в сторону и, слышу, поучает: «Ты в эту смену не смей так делать, в любую другую еще можно, но здесь даже не думай!». Ну, а вот пример из недавнего. Вика К., которая с ВИЧ и недавно родила у нас. Тоже, когда пришла в первый день, сразу у кого-то спрашивает насчет меня: «Это что за старуха-пальцы веером?». А девочка ей другая отвечает: «Ты с этой старухой лучше не связывайся, иначе у тебя будет проблем больше, чем волос на голове!». И матом у меня не ругаются в группе. А если кто-то ругнулся, бывает, конечно – пусть даже самый отпетый хулиган, который и директоров и замов матом кроет – заметит, что я услышала, сразу извинится. Ведется это со старых времен, из года в год. И я даже не знаю почему. То ли они видят, как ко мне приезжают взрослые выпускники, мужчины и женщины и почтительно общаются, то ли… Да, не знаю, Володь!

– Как у воспитателя у меня слабым местом был быт. То занавески не так висят, то белье не так сложено… Но чтоб у меня дети не выучили уроки! Это было сто процентов, чтоб учились, чтоб школу не пропускали. Что я только не придумывала. У меня были ответственные по математике, по русскому. Было 40 человек! Разве возможно их всех охватить одной? А у меня вот получалось. Ко мне молодых воспитателей кучей водили на самоподготовку! Чтоб учились, как правильно проводить. Л.Б. говорила: «Нина Ивановна как дирижер! Она видит всех в классе. Они ей отвечают, внимание она привлекает полностью». А как отношения испортились, обязательно стала план проверять. Это сам, наверное, знаешь, коронный прием у нее. Потом додумалась детей проверять после самоподготовки. Берет трех-четырех человек. И начинает проверять. Все ли выучили? Ну, иногда, конечно, было, что кто-то что-то недоучил. Она меня вызывала, отчитывала. Я говорю: «Дорогая Л. Б., придите ко мне в класс, я приду в свой нерабочий день. И покажите, дайте пример, как нужно проследить! Вот их 35 человек. Если я по одной минуте на математику, это 35 минут. По одной минуте на человека по истории. Это еще 35 минут. По одной на биологию. И так далее? Мне надо не 2 часа, а 5 часов! Так это просто, чтоб я на каждого просто внимание по минуте уделила. Но по минуте я не могу досконально каждого проверить. Надо больше?». Не понравилось, как я отвечаю. И вот с администрацией у меня теперь отношения не очень хорошие.

– Я думал, что вы так давно работаете, значит все в порядке с начальством. А почему говорите, что нехорошие? Из-за таких вот пустяковых рабочих моментов? – спросил я.

– Почему не очень хорошие? Потому что были такие казусы, когда некоторые события происходили… Ну, ты знаешь, у меня то с Л.Б. что-то не то, то с В. А. Ну, вот например. Не знаю, может это неправильно о чем-то отрицательном говорить, но раз уж речь зашла. Из-за чего отношения наши испортились. Был один нехороший случай… Это я рассказываю как есть! А уж сам смотри, публиковать это где или нет, – предупредила Нина Ивановна и рассказала первую историю.

– Был у нас Андрюшка Филиппенко. Был у нас шеф-повар, у директора с ней были прекрасные отношения. А потом у них что-то случилось, разругались. И вот надо было директору эту шеф-повара, как-то прижать. И мы тоже все ходили постоянно у нее все проверяли, что-то взвешивали, чтоб детям давали норму положенную. И вот Андрюшка, что-то углядел, но он не знал начала, не знал, почему все это затеяли. Он решил, что директорша гоняла поваров и требовала, чтоб детей кормили лучше. Так вот, когда приехали из лагеря в интернат, раздали нам колбаску, через которую свет видно. Он подходит к поварам и говорит:

– Ну что, перестала вас директорша гонять? В лагере-то вон какую колбасу давали! А это что даете? Опять надо к директору идти и показывать эту колбасу!

Он пошел. Конечно же, дали ему втык хороший. Но все прошло, Андрюшу отругали и выгнали. Проходит какое-то время, не помню. Был ужин, а Андрюшу все не видать. Бежит ко мне Дима Никитин:

– Нина Ивановна, а там Андрюшку пытают!

– Где? Как?

Появляется Андрюша, весь в слезах, губы распухшие, нос красный.

– Что случилось?

В общем, завели его в кабинет несколько сотрудников администрации. И стали ругать его за то, что он лезет не в свои дела. На столе, на кружочке лежала нарезанная колбаса. То ли специально нарезали, то ли осталась после чего-то. Только вот она упала на пол… И его начали мордой в пол тыкать и приговаривать: «Жри, пока не лопнешь!». Андрюша сопротивлялся. Дети в шоке. Я говорю:

– Ребят, вы знаете, вам поверят лучше, больше. Идите к директору и скажите, что вы мне ничего не говорили, потому что толку никакого не будет, поэтому сразу к директору.

Ну и что? Детям внушение сделали, что все в порядке, выгнали. Каждому напомнили, какие у них есть грехи. Ну и прочее, сам же знаешь, как это делается. Что делать? Опять я пошла сама к директору. Говорю: «Я понимаю, что не будет конечно никакого судебного дела, но хоть выговор им сделайте, выгоните с работы, или что-нибудь предпримите! Нельзя же так над парнем издеваться было!». В итоге, неправильно я поступаю! Поэтому теперь я не в милости. У Нины Ивановны на все свое мнение, все может высказать. А я не могу молчать! Это мои дети, я с ними столько лет вместе!..

Нина Ивановна задумалась, как будто что-то вспоминая, а потом продолжила:

– А недавно у Андрюшки была свадьба. Он после выпуска стал жить с нашей же интернатской девочкой, с Леноркой, и прожили они вместе семь лет. А почему прожили столько и не расписывались? Они оба окончили по два ГПТУ бесплатно, оба получили по квартире. В результате они соединили квартиры, и теперь у них одна в центре, прекрасная квартира. Короче, выжали они все интернатские льготы, что могли. Теперь они захотели завести второе дитё и решили, наконец-то, устроить свадьбу. И меня, конечно же, приглашают.

От интерната я пришла одна, как всегда. Смотрю, прекрасно одеты и Андрюша, и Ленора, гости все хорошие! И лимузин белый у ЗАГСа, и лепестки роз! В общем, все как положено. Стали их расписывать. Стоим мы все в ЗАГСе. И по какому-то недоразумению никто, наверное, не предупредил ведущих, потому что они вдруг говорят: «Родители, поздравляйте молодоженов!». А я то знаю, что ни у Ленорки, ни у Андрюшки никого нет. Я как-то оглянулась, может все-таки кто-то… Батюшки! У меня аж комок в горле. Я вдруг понимаю, что родитель-то одна я! Все их родители – это я… Выхожу, пытаюсь что-то сказать, а у самой слезы из глаз…

– И еще вот случай вспомнила, – продолжила Нина Ивановна через некоторое время. – Был у меня мальчишка Вовка Седых. И этот мальчик очень хорошо учился по математике, по черчению. И очень любил футбольные команды, скапливал постоянно какие-то эмблемы, изготавливал флажки всех стран, очень много.

И вот однажды в лагере работала девочка-психолог, как бы на практике. И к ней приехал папа с Самары. А он преподаватель в каком-то строительном училище. С Вовкой они очень подружились. И он ему предложил: «А ты в строительное училище хочешь?». Тот ему ответил: «Да, конечно, у меня черчение отлично, меня даже на олимпиаду приглашали». Все, у них с этим мужчиной образовалась надежная связь. Вовка решил, что после лета поедет поступать.

Но вот Вова приехал в наш интернат. И что-то ему на кухне вот не понравилось! Так как он товарищ сильный, его часто приглашали там загрузить, отгрузить, принести. В общем, что-то он там углядел, что что-то было, а этого потом не дали. И говорит мне: «Я пойду к директору!». Я ему говорила: «Вовик, миленький, не ходи, не надо». Но он опять на своем: «Нет, пойду, директору скажу!». Сколько раз предупреждала, Вовка не ходи, не надо. Вот уперся и все: «Нет, пойду, она многого не знает!». Ну, флаг тебе в руки, думаю.

Вовик пошел, Вовик стал директрисе что-то объяснять. Дело дошло до того, что она обозвала его и дебилом, и сволочью, и что ничего он не понимает. А Вовка все одно и потому: «Ваш сын же приезжал, ему загрузили мясо и он поехал, я видел!». Директорша говорит: «Это он мясо наоборот привез!». А Вовка: «Я что, не понимаю, когда привез, а когда увез?». В итоге, выгнала она его из кабинета.

Ну, вот лето кончается, я говорю директорше:

– Вовку-то надо везти на поступление в строительный.

– Успеем.

– Ну, надо везти уже! Как же, училище хорошее, самарское, там и конкурс, его должны взять. Давайте повезем.

В конце концов, она говорит:

– Я сама поеду и его отвезу.

– Ну ладно, везите.

Увезли моего Вовку. Через недели две он приезжает из Самары, уже поступил. Приходит ко мне и говорит:

– Нина Ивановна, знаете, куда меня определили? В дурдом!

– В какой еще дурдом?

А в Самаре есть училище, в которое направляют ребят слаборазвитых, после коррекционных школ. Девочек там учат редиску сажать, мальчиков какие-то ящики колотить. И Вовика, оказывается, поместили туда же.

– Что делать-то теперь? – спрашивает. – Нина Ивановна, я понял. Это меня за тот скандал с кухней.

– Вовка. Ты пока иди сначала к директору училища, ничего не говори, ни на кого не жалуйся. Характеристику я тебе писала. Оценки, ты объясни, что это из нормальной школы, там вся математика, физика и черчение – это четыре и пять, троек там почти и нет. Иди, скажи, что не знаешь, как туда попал, видимо, что кто-то ошибся. Не получится если, я сама куда угодно поеду. Но тебя мы переведем!

Вовка пошел: «Вот мой аттестат, вот моя характеристика, я окончил нормальную школу!». Директор ему говорит:

– Господи, как же ты к нам попал-то?

– Не знаю, как так получилось.

– Слушай, но я отпустить тебя не могу уже. Потому что вся смета уже составлена. Ты живи у нас. А учиться будешь в том училище, в котором собирался, я тебя переведу.

Ну, высказала я, конечно, нашей директрисе. Разве можно так поступать? Может, что-то наговорил, может что-то сделал не так. Но разве так можно, мальчишке испортить всю оставшуюся жизнь? Ну и что бы он получил этот диплом, куда бы он с ним пошел, умный парень? А так, Вовку легко перевели в строительный, благополучно учился. Но так и жил в общежитии с умственно-отсталыми ребятками. Как-то раз приезжает и говорит:

– Нина Ивановна, меня там все ребята дураком считают!

– Это как так?

– А, все говорят мне, дядь Седых, ты что, дебил что ли? Что-то чертишь, какие-то уроки учишь! Зачем тебе это надо? Мы вот ничего не учим, а у нас оценки хорошие. А ты – дебил! А один раз вообще уж, иду, а они спорят: «Почему самолеты выше не летают?». Сгорят от солнца, думают. Я к ним подхожу, говорю, ребят, да не сгорят, наоборот, там обледенение! А они мне: «Ой, уйди Седых, ты дебил, ты ничего не понимаешь»!

А вообще, сейчас вот вспоминаю про Вовку этого… Однажды сидим с ребятами, и я говорю: «Вот что хорошее мы вспоминаем, это ладно. А вот у вас есть что-то такое плохое, обидное?». И Вовка Седых говорит:

– Есть, Нина Ивановна. Я помню, как я мерз. Я зимой ходил в ледяных сапогах без носок. Это было ужасно. Мы жили, нас приютили в кочегарке. И вот я больше всего помню, как мерзли ноги. И как на качелях катался. В кочегарке жил, нас какой-то кочегар там приютил. И я, наверное, и грязный был, и вшивый. И вот я катаюсь на качелях. И вышла бабушка с внучкой. И девочка канючит, что на качели хочет. А я встаю и говорю: «Садись девочка, катайся!». Она к качелям бежит, а бабушка ей кричит: «Куда ты сядешь после этой грязи, после этого мальчишки. Разве можно?». Я ушел и так долго плакал… Из-за того, что после меня девочке даже на качели не разрешили сесть. Это у меня останется, наверное, на всю жизнь.

Проблемы конечно у меня были с ним как у воспитателя. Вот из-за этих ног его, он потом долго и часто мочился. И стыдно ему было, поэтому простыни вечно где-то прятал. А это все где-то воняет, тухнуть начинает. Кошмар. И я ему говорю:

– Ну, ты вставай пораньше, либо полоскай их, либо на прачку беги, там мокрую отдашь, а чистую тебе дадут, ты застелешь.

И вот один раз я в очередной раз подхожу к тумбочке, Вовка он уже взросленький бы, подхожу все хорошо сложено, но пахнет и все тут. Раскидываю я сложенное белье его, а там комом простынь мокрая У меня конечно зло на него, и я его зову и говорю:

– Вот еще раз я вытащу такую простынь у тебя, я ее на линейке при всех покажу, пускай все видят. Уже сил никаких нет! Сколько можно с этим бороться?

Он повернулся и ушел, ничего не сказал. Прошло, может быть, полчаса, он ко мне подходит и говорит:

– Нина Ивановна, если вы так сделаете, я повешусь.

– Вова, миленький, ну ты уж прости, что я тебе так сказала. Ну, хорошо, давай садись со мной и скажи. Научи меня. Как мне с тобой поступать? Меня тоже ругают, выговоры за твою мокрую постель. Сейчас ты мне объяснишь, как мне с тобой поступать.

– Все, Нина Ивановна, вы больше никогда не увидите моей мокрой простыни, – ответил он и больше, действительно, никаких проблем не было.

А сейчас Вовка Седых в Самаре живет, женился, ребенок есть, работает по строительству. И все у него хорошо.

Нина Ивановна открыла на столе огромную, пузатую папку, из которой сразу рассыпались по столу куча самых разных фотографий – и большие, и маленькие, и современные цветные, и старые черно-белые. Хаотично выхватывая то одну, то другую фотографию из всей кипы, она рассматривала их и комментировала:

– А вот Игорь Хайлов. Приехал из Ташкента. Сейчас работает начальником кинологической службы Самары. И где-то в первом классе, подходит однажды и говорит мне: «Можно я арбуз куплю?». Ну, можно, конечно. Пошел на базар, потом приходит и говорит: «А мне арбуз не продали». Спрашиваю, почему? А ему сказали, денег мало. Ну, и я спросила, сколько у него денег. А он отвечает, что 30 копеек! Игорь, говорю, это у тебя в Ташкенте можно было купить арбуз, а тут намного дороже! – Нина Ивановна рассмеялась, откладывая фотографию в сторону, и продолжая рассматривать остальные.

– А вот Лидка, была такая драчунья! Она била всех! Всех до одного мальчишек. Это что-то невозможное. В 70-х то годах. Детей перед первым классом отбирали в детском доме. И когда они учились первый, второй год, на них смотрели, и если они не тянули, то их отправляли в специальные коррекционные детские дома, остальные продолжали учиться. Вот эту Лидку собрались отправить куда-то. А она училась хорошо! Не дам, говорю, Лидка учится хорошо! Да, она хабалка, драчунья, хулиганка. Но она не дура! Ее нельзя туда отправлять. Защищала ее любыми способами. Но как только потом Лидка что натворит, была виновата я. Вот не пустила ее, говорили мне, теперь мучайся! Я мучилась, а в результате девчонка закончила хорошо школу, институт, живет в Самаре. И все у нее хорошо, – Нина Ивановна отложила фотографию с Лидкой в стопку, взяла другую карточку и продолжила:

– А вот этот парень занимался велоспортом и был влюблен в мою девочку, в Наташу Чебаркову. Она однажды уехала в Тольятти к своим родственникам. И нет ее с каникул что-то. Обещала приехать ну, например, числа десятого, а уже первое, а ее все нет. Он с ума сходил-сходил, и вдруг пропадает. Оказывается, поехал в Тольятти на велосипеде, это за сто километров! А ему сказали там, что она только что уехала. Он приехал обратно и упал, весь побледнел. Это ж почти двести километров получилось! А она над ним хихикает: «Ну что, съездил дурак?». Я ей: «Замолчи, негодница, не смей так с ним!». Потом ребенок у них появился, после выпуска. Но почему-то расстались, вышла Наташа замуж за другого. А он ремонтировал церкви, большие деньги зарабатывал. Правда, потом в тюрьму неожиданно попал. Не знаю уж, за что…

И снова фотография в стопку с просмотренными, а в руках у Нины Ивановны другая:

– Вот, два брата Карасевых. Один из них живет сейчас в Москве, занимается бизнесом, пять сыновей. Его и еще Сережку Салтанова, возила я в Суворовское училище, так как они хорошо учились. Но Сережка не хотел в Суворовское. Как он будет без рыбалки? Тут Волга, а зачем в училище? И, тем не менее, уговорила. Первой сдавали математику, сдали на пятерки. А русский сдали на двойки и приехали обратно. Тем не менее, оба окончили институты. А раньше не было денег на книжках, это сейчас копятся. Все деньги, которые поступали детям, уходили государству, как оплата за жилье. И на книжках ни рубля не было. Были деньги у того, кому бабушка подкопила или еще кто. Мать их привезла, когда муж повесился, а у нее пять человек детей. Троих оставила, а двоих вот братьев Карасевых привезла в детский дом. Так что, какие у них накопления могли быть? И я им тогда говорю: «Так как вы учитесь хорошо, в Суворовское не попали, идите в СВВАУЛ. Там вы выживете, там и форма, и еда!». И вот они, первые из интерната, пять человек, которые поступили в СВВАУЛ, вертолетное училище. Сейчас они уже по летным часам – пенсионеры.

Слушая историю за историей, я понимал, что слышу что-то новое и не совсем обычное. И решил озвучить свои мысли:

– Нина Ивановна, я вот смотрю, даже на примере вашего первого выпуска, все успешные люди. А ведь тогда были намного жестче условия, чем сейчас. Но ведь у наших сегодняшних выпускников вы не найдете такую совместную фотографию, – я указал на фото, где дружно обнявшись стояли счастливые, взрослые мужчины и женщины. – И они сейчас почти не поступают в университеты, успешным ничем почти не выделяются. Выскажите свое мнение, почему те выпуски такие успешные, и почему сейчас так?

– Володь, я не могу сказать. У меня и последний выпуск вот неплохой. Последний это 2000-ые. Сказать, что они плохие, я не могу. Многие получили образование. Причины… – задумчиво произнесла Нина Ивановна.

– Ну, хорошо. А как вы относитесь к наследственности, к генетике, верите в нее?

– Есть. Верю. Конечно, дети некоторые поставили цель себе такими не быть… Да, вот что говорить! – воскликнула Нина Ивановна и схватила одну фотографию. – Вот тут вот на фото, Павел, хороший парень был, отличник. Стихи читал! И в восьмом классе, значит, появляется мамашка. Не лишена почему-то родительских прав. Вот как сейчас помню, она приехала и такая: «Емаааа, сынок, это ты что ли, в натуре?!». И стал он к этой маме ездить, а так как мальчишка смышленый, его стали в форточки совать. Отсидел он потом три раза. И вот только что одумался, после третьей отсидки. Приезжает и говорит: «Нина Ивановна, всю молодость сгубил! Первый раз сел думал, не продумали кое-что, не так все сделали, на следующий раз лучше все спланируем. Второй раз все равно сел. И третий. Потом сказал, все. Ребята уже приходили с водкой, я им отвечаю, ребята я не пью. А они спрашивают, как же к тебе приходить? Говорю, приходите, приносите чай, конфеты». Так вот и осталась одна особенность у него. Приезжает в гости всегда со своим чаем, чифирчик в термосе. А так, прекрасно живет теперь, организовал швейную мастерскую. Свадебные платья, куртки, тулупы. Живет в Безенчуке.

– Так вот и все равно в итоге, исправился, стал успешным, – улыбнулся я.

– Ну, да. А недавно у меня с внуком случилось несчастье. Какие-то ребята стали к нему приставать, требовать деньги, три тыщи. Не отдашь – на счетчик. Внук как-то в разговоре о них проболтался. Я тут подумала, три тыщи мы можем отдать, но ведь они не успокоятся, так и будут требовать. Как же быть? Точно! Позвоню Павлу! Объясняю ситуацию. Он сразу же спросил номер этих ребят… Я не знаю, что он им говорил, только на следующий день приходят ребята к моему внуку и говорят, что он ошибся, что они совсем несерьезно, пошутили насчет денег, забудь. Павел приезжает, я у него спрашиваю: «Ты чего им сказал-то?». «Нина Ивановна, да какая разница что сказал, проблему же решили?».