Текст книги "Записки из детского дома"

Глава III
Посменные мамы и папы

Я вернулся с севера, и вокзал меня встретил все тем же осенним воздухом. Вокруг никакого снега, никаких морозов. Такая разница в климате – привычная и обычная для нашей страны, но ощущая ее на себе, все равно каждый раз удивляешься. Этими мыслями я в тот же день и поделился по телефону со своим бывшим коллегой из детского дома, Александром Сергеевичем Митюриным, который неожиданно мне позвонил с вопросом: «Ну, как погостил у мамы?».

– Это мне знакомо, – ответил он на мои мысли. – Я же тоже долгое время жил и работал на севере, ты помнишь. А потом пришлось приехать сюда. Начал искать здесь работу. И нашел вот, в детском доме…

С Александром Сергеевичем мы начали общаться как раз в тот самый период, когда я работал на «индивидуалке». Несмотря на то, что он являлся инструктором по труду, наши смены стали пересекаться. То есть его, каким-то чудом, тоже начали ставить на индивидуальную группу. Позже я стал все чаще и чаще посещать его мастерскую – небольшой кабинет, оборудованный станками, с кучей инструментов и сплошь заставленный поделками с резьбой из дерева.

– Александр Сергеевич, а может мы с вами как-нибудь встретимся на днях, и вы мне расскажите о своей работе в детском доме?

– Да без проблем Володь, приезжай, – охотно согласился он.

– Я вот свой первый день рабочий запомнил очень хорошо, – начал Александр Сергеевич свой рассказ. – Приехал я устраиваться, как сейчас помню, 29 января. Инструктором по труду, в мастерскую. Договорился, что первого февраля прихожу. А тридцатого января, на следующий же день, слышу звонок, директор звонит: «Александр Сергеевич, так и так, у нас ночного воспитателя нет, давай-ка, выйди!». Я отвечаю: «Да я еще как бы и ничего не знаю, как себя вести с ними…». А она мне: «Не расстраивайся, приедешь, там тебя Марина встретит, взрослая воспитанница, со старшей группы, все объяснит. Ты будешь на двух группах!».

Я приезжаю, никакой воспитатель детей мне не передал. Вахтер только сказал, что в курсе, что на группу, что директор ему звонил, предупредил. Марину позвали. Молодая девчонка идет и по ходу дает комментарии: «Вот здесь средняя группа, вон там старшая…». И дальше продолжает так рассказывать с ходу, как будто я работаю там уже лет десять: «Так, вот Иванова нужно поднять в четыре часа, чтоб не обоссался, того в два часа, другому таблетки в пять часов дать».

А я ей говорю:

– Стоп, стоп, стоп. Дай-ка я нарисую чертеж!

Нарисовал чертеж двух спален – девчонок и пацанов. Расписал все по фамилиям, кого поднять, кого проводить. А мне до этого директор сказала, что вообще спать нельзя! Я кофе себе набрал, взял ночник, удлинитель. В общем, все, чтоб не спать. Стол выдвинул на середину игровой комнаты, чтоб обе спальни видеть.

Марина говорит:

– Я вам с младшей группой помогу, уложу их, они не проблемные. А здесь следите за Бациллой!

Вот, я даже забыл, как его зовут, может Вова, а может и нет, как сказали по кличке – Бацилла, так и запомнил на всю жизнь. Он никчемный человек был, ни к чему не приспособленный, ни к учебе, ни к работе. Его просто терпели до выпуска. Ну, настоящая бацилла! А Бацилла по первому впечатлению оказался общительным парнягой, со всеми перезнакомил меня. Ребята мой стол окружили сразу, стали расспрашивать меня, кто я, откуда, чего. И тут раз, прибегает медсестра и стучит в дверь. Я открываю, она спрашивает:

– У вас все на месте?

– Все здесь.

– Я видела, как Бацилла через дорогу переходил!

А ключ у меня, игровая закрыта была! А время одиннадцатый час… Я в шоке! Начал считать, одного нет! И ребята все молчат, как стена! Спрашиваю:

– Где Бацилла?

– Не знаем. Не знаем.

Обыскал все. Нет нигде! Звоню директору:

– Так и так, Бацилла сбежал.

А она мне спокойно так отвечает:

– Ну, ты подожди! Может, вернется еще… Он, наверное, за водкой пошел.

Вот это да! Это мой первый день что ли отметить? Это я в шутку подумал. Смотрел в окно, выходил на улицу, все закоулки ближайшие проверил. Нет нигде. И тут девочка ко мне подбегает сверху:

– Александр Сергеевич! А он вас разыграл! Он вон в шкафу прятался!

Я вообще не понял ситуации! Поднимаюсь обратно в игровую, а он сидит в трусах, обернутый одеялом и смотрит телевизор. Смеется, надо мной прикалывается. Ну, директор-то сказала, что за водкой мог побежать. Я, не будь дураком, все шкафы на середку вывалил, обыскал все! И случайно отодвигаю занавеску в спальне мальчиков, а там на одном подоконнике еды припасено, целую кучу со столовой натаскали, на закуску походу. А на другом подоконнике – простыни скручены на узлах. С третьего этажа, таким образом, он через окно уходил и так же обратно поднялся! Вот спортивный какой! Ладно, обыскал все матрасы, подушки шкафы перевернул, не нашел.

– Где водка? – спрашиваю.

Молчат все, как партизаны. Ну, ладно. Делать нечего, я выключаю свет и говорю всем спокойной ночи. Сижу, читаю книжечку. Передо мной – дверь в туалет, направо – комната мальчиков, налево – комната девочек. Когда мне сказали, что группы называются «семейками», у меня ассоциации какие-то неверные возникли, мысли нехорошие были, честно. Я всю жизнь в мужском, грубом коллективе проработал! И думаю, ну, раз «семейка», сейчас начнется – девочки к мальчикам побегут, мальчики к девочкам. Слежу четко, кофе стакан за стаканом. Ну, раз один выглянет – я не сплю, другой – я на месте. А они привыкли, что воспитатели всегда спят, а на меня смотрят – удивляются.

Спрашиваю:

– Ты чего?

– Да, я в туалет.

– Ну, – говорю, – пойдем со мной.

Посмотрел, он зашел, дела сделал, вышел, дальше в койку. В общем, они смотрели, смотрели – я не засыпаю. Ну, и часам к двум ночи, значит, тишина. Обход сделал – девочки спят, мальчики спят. На подоконник смотрю, а еды нет. Ну, я понюхал всех, водкой ни от кого не пахнет, значит, просто так съели, а никакая не закуска. Сижу дальше, тишина. И только бак в туалете мне покоя не дает. Вода там бежит и бежит, а они еще по старинке были, наверху такие бачки.

Наступает утро. Приходит дневной воспитатель. Делает обход, все в целости-сохранности. Про бачок ей сообщил, чтоб сантехнику передали, починили. Распрощались. Прихожу через день, а мне рассказывают, что все ребята из старшей группы с утра оказались пьяными!

А потом выяснилось! Этот Бацилла, по трубе забрался под потолок, и бутылку в сливной бачок запрятал! Бутылка заклинила спуск, клапан не срабатывал и вода постоянно бежала! Утром, сразу как я ушел, они эту бутылку достали, а закуски-то нет, они ее всю натощак и выпили. Да и много что ли надо детям? Пьянющие, вдоль стенки кое-как, буквально поползли в столовую на завтрак! Вот такой был у меня яркий и запоминающийся первый рабочий день в детском доме.

– Ну, а потом я стал работать инструктором по труду, приучал детей к прекрасному. Поделки, народное творчество, выпиливание, выжигание. Дома у меня хранился огромный архив, оставшийся от отца и от деда. Это куча самых разных чертежей, хранившихся еще с XX века. Я решил использовать все это в работе.

И в большинстве ко мне приходили больные дети. Психически больные и физически, ко мне тянулись. Они не вписывались в общий коллектив! А у меня находили всегда понимание. Даже девочка одна, эпилептик, ко мне приходила на занятия, что-то выпиливала. Эти дети, они отдавались полностью тому, что я преподавал, все очень качественно делали. Я им помогал, конечно, не без этого. Но я вижу, если ребенок хочет что-то сделать и старается это сделать, почему бы ему не помочь? Здесь чуть-чуть подправить, там чуть-чуть подштриховать, подгладить, подклеить, подрисовать, что он сам еще не видит.

Очень часто так случается, что ребенок, у которого в силу его особенностей, либо нездоровья что-то не получается. Он злится на себя, на учителей. Когда же такие дети видят, что я не только им задаю что-то, но и сам выполняю то же самое своими руками, они тянутся и ко мне и к ремеслу, с удовольствием занимаются, стремятся научиться. Главное ведь все показывать на своем примере. На этой работе нельзя ошибаться. Если ты торопишься, делаешь неправильно, нервничаешь, ребенок тут же, как зеркало отражает твои ошибки, а это недопустимо. Здесь важно и самого себя привести в норму, и ребенка.

И что меня возмущало всегда, что на когда какой-то конкурс поделок, городской ли, областной, их поделки, этих детей, везли совершенно другие ребята! Красивые, симпатичные, прилизанные, умные. Да и ладно бы! Но ведь и подписывали чужими именами эти поделки! Их нельзя было афишировать, видишь ли. Их стеснялись. Их не повезешь никуда – кто-то может на людях наложить в штаны, кто-то упасть в припадок, у кого-то просто лицо не такое. И возили поделки совершенно другие люди. Этот факт меня очень злил. Несколько раз я с руководством ругался, но ответом было одно: «Это наша действительность, так что ты тут не лезь!». Но ведь те дети получали какие-то подарки, призы за поделки, которые они не сделали. Хвалились, когда приезжали. А авторам поделок как было обидно! Я им и конфет покупал и чаем с тортом угощал, пытался как-то сгладить ситуацию. Очень, до глубины души меня все это возмущало.

– Кстати, – добавил я, – вот это совсем недавно мне Денис рассказывал, как их отправили на награждение, а он даже не понял за что.

– Да! Такое сплошь и рядом было. Вот, например, делаю рамку красивую, купил багетную липу, выпиливаю рамку, нахожу образ Михаила, старенькая красивая икона. Делаем ее в основу, вырезаем ее всю мелкой резьбой, доводим до ума и отправляем в Самару. Но руководство снова посылает какого-то старшеклассника, выпускника. И когда икона заняла первое место, естественно к нему подошли с вопросом: «А как ты это сделал?». А он и сказать-то ничего не может! Его не подготовили к такой ситуации!

Наша беседа подходила к концу и напоследок Александр Сергеевич рассказал еще одну небольшую историю:

– Были, конечно, и всякие каверзные ситуации в мастерской, неприличные. Расскажу вот один случай. Привезли к нам в детский дом как-то двух цыганок. Зиту и Гиту. На следующий же день сразу приехал табор и Гиту забрал. Цыганка такая здоровая приехала, седая, вся в золоте, типа жена барона. Говорит: «Гиту берем, а эту не возьмем. Она порченая!».

То есть обе сестры были, но вторую не взяли. Уж не знаю, что значит для них «порченная», но, видимо, как я понял потом, и по характеру, и в физическом плане. Она воровала все, что видит! В коридорах срывала занавески даже и продавала на базаре потом! Одежду, которую выдадут ей, она быстренько пойдет, продаст.

И вот история с ней случалась у меня. Как обычно, дети ко мне пришли в мастерскую, занимаются, пилят, строгают, я наблюдаю за ними. И тут дверь распахивается – Зита! До трусов юбка, пьяная, в руках пиво. И говорит:

– Ну че, Александр Сергеевич! Хочешь меня?

Ну, я молча смотрю, думаю, и что дальше? Она села на стул, нога на ногу. Я сижу напротив, она продолжает:

– Че ты напротив меня сел? Под юбку мне заглядывать?

Я опять молчу. Ну, что с дурой пьяной разговаривать? Думаю, как поступить. Она еще к тому же и закурила. А тогда не так строго с этим было, я и сам в мастерской курил. Докурила, в мою пепельницу затушила, вытаскивает презерватив и говорит:

– Ну че, давай со мной на столе?

А дети бросили работу, смотрят на всю эту сцену! Я насмотрелся, терпение лопнуло, схватил ее за руку и вытолкал из мастерской. А за дверью кто-то подслушивал. Естественно, все перевернули, слухи нехорошие пошли. Даже к начальству вызывали разбираться. До того неприятно было… Но хорошо, что дети, которые занимались в мастерской все подтвердили, как оно было на самом деле.

Постепенно проект разрастался в социальных сетях, специальный журнал для детских домов «Беспризорник» напечатал о нем статью. Естественно, в первую очередь, это привлекло внимание многих сотрудников подобных учреждений по всей стране. Олеся Беляева из Северодвинска одна из первых решила мне написать.

– Здравствуйте! На просторах интернета случайно попалась мне статья об устройстве вашего, как вы там выразились, «инкубатора». Это очень интересно и очень все знакомо! И у нас, кстати, его так же называют… Спасибо за такой проект!

– Здравствуйте! Спасибо и вам за интерес! А вы как-то связаны с детскими домами?

– С детскими домами я связана давно и надолго. Работаю воспитателем с восемнадцати лет.

Изучая ее анкету в социальной сети, я увидел, что Олеся оказалась молодой девушкой моего возраста, мы имели с ней много общих интересов, поэтому я решил перейти «на ты», немного пообщаться и узнать о ее опыте работы:

– А ты можешь рассказать, почему решила работать в детском доме? Как это получилось?

– Почему бы и нет, расскажу, – ответила Олеся и принялась набирать длинное сообщение.

Через несколько минут я прочитал:

– Моя история началась в восьмом классе школы. Как сейчас помню, был День самоуправления. Нам, восьмиклассникам, предложили побыть учителями в школе, каждый мог выбрать тот предмет, который больше по душе приходился. Тогда День самоуправления ввели первый год в нашем городе. Нам всем было интересно, все выбирали свои любимые предметы. Я выбрала психологию. Задачей было найти одного или нескольких учеников, которые либо отличаются плохим поведением и прогулами, либо были «белыми воронами», написать ход работы, перспективы и прочее. Я взяла для этого эксперимента друга моего младшего брата. Всё сложилось как нельзя лучше. Я даже не могла подумать о том, что после такого нововведения парень изменится, станет учиться, перестанет прогуливать. С тех пор мы с ним лучшие друзья, дружим уже почти пятнадцать лет, для всех наших знакомых мы брат и сестра. А я для себя тогда решила, что моя работа будет связана с помощью детям, оказавшимся в тяжелой жизненной ситуации.

– Да уж, рановато возникла у тебя такая идея. А как дальше все получилось?

– Потом я окончила одиннадцать классов, мама настояла на том, чтоб шла учиться на рабочую профессию, пошла на повара-кондитера. Отучились. В восемнадцать лет поступила в университет на педагога-психолога. Одновременно с поступлением устроилась работать в один из детских домов нашего города. Очень не хотели меня туда брать, потому что восемнадцати лет, а в детском доме воспитывались дети от трех до девятнадцати лет, и свободные места были только на группах, где дети с четырнадцати лет. Директор боялась меня принимать из-за небольшой разницы в возрасте с воспитанниками. Долго отказывала в приеме на работу, но всё же взяла. Как-то получилось, что сразу со всеми детьми сдружились, ездили в походы, вместе на концерты, ходили гулять на море. У нас Белое море в пяти минутах ходьбы от детского дома. Особенно я сдружилась с девочкой Полиной тринадцати лет и её семнадцатилетним братом Павлом. Они оба были неформалами, и я в те времена такой же как и они была.

– Интересно! – ответил я, заодно тоже вспомнив похожий период из своей юности. – Может, расскажешь о них?

– Полина в детском доме оказалась с трех лет, а Павел был повзрослее. С этими ребятами я проводила практически всё своё свободное время. У них был старший брат. Но он умер в три года. Мама Полины и Павла ушла из жизни, когда Полине было три года. Говорят, не смогла смириться с потерей старшего сына. Папа запил. Так ребята оказалась у нас. Когда Павлу было девятнадцать лет, ушел и он. Ушел, в смысле навсегда, из жизни. Из-за невзаимной любви. А через год точно так же ушел и отец, оставив записку со словами «не могу жить без любимой». Полинка осталась совсем одна. Все боялись, что и она со своим характером уйдет так же, как и её родные. Но, наверное, на счастье случилось так, что девочка забеременела. Рано, в пятнадцать лет. В шестнадцать родила дочку. Потом в восемнадцать родила вторую. Кстати, я её крестная мать. Сейчас Полине двадцать лет, и у неё родился ещё мальчик. Наверное, кто-то её осудит, но по какой-то закономерности она восполнила то, что потеряла. У неё замечательный муж, хорошая семья, и, несмотря на её возраст, она замечательная мама троих деток.

– Девочка родила в пятнадцать! – удивился я. – Это же целые передачи на ТВ об этом снимают. А у вас как и почему это случилось? Были разбирательства какие-то?

– Полина всегда была своенравной девочкой, если что-то не нравилось, сразу истерика и побег из детского дома. Иногда закрывалась в ванной и делала вид, что режет вены. Брила голову наголо, сбривала брови, стригла ресницы, всё для того, чтоб на неё обратили внимание. Пирсинг, красные, синие, зеленые волосы – это для неё было естественным состоянием. И вот, познакомилась она с парнем, когда ей было пятнадцать лет. Он был старше. Резко изменилась, стала мягче, не огрызалась на воспитателей, а потом ушла к нему жить.

– Ушла к нему жить? Из детского дома? – я слышал подобную историю впервые.

– Да. Так как парень адекватный, и его родители взяли ответственность за Полину на себя, то мы спокойно отпускали её к нему. Мы её отпускали к будущему мужу домой по заявлениям, написанным его родителями, потом она и сама уходила, но все знали, где она и поэтому не подавали в розыск и не делали это самовольным уходом. Если бы не муж, то она бы спилась или сторчалась бы, так как она употребляла наркотики, ну и соответственно пила. Но когда «залетела», перестала всё употреблять, организм молодой, легко отвыкнуть. И когда мы узнали, что она беременна, никто не заставлял её делать аборт, потому что ребенок и будущий муж могли, и смогли в итоге, вытащить её из ямы, в которую она катилась. Никто не стал бить тревогу. В шестнадцать лет её выдали замуж. Через два года родилась вторая дочка. А еще через два – сын.

– А как у нее прошла свадьба? Это же очень необычно. Ни разу не слышал, не видел как в детском доме может проходить свадьба.

– А свадьба… – начала Олеся, как будто ничего удивительного в этом не было. – Полина на то время жила у родителей будущего мужа, а тот был в армии, когда у неё был седьмой месяц беременности. Его вызвали со службы, и их расписали в местном ЗАГСЕ. Потом он уехал обратно служить. По приезду через полгода заделали второго ребенка и зажили семьей.

– Да уж, здорово! Так а все-таки, а как свадьба проходила?

– А там ничего интересного. Пригласили воспитателей, родителей и некоторых родственников, расписались и всё. Без празднования. Он сразу улетел на службу.

– С церемонии?

– Практически. Никто не заострял внимания на свадьбе, так как всё впопыхах было.

– А мне вот наоборот очень интересно. Свадьба, на которой воспитатели выдают замуж свою несовершеннолетнюю, беременную воспитанницу… – я пытался представить, но получалось что-то с трудом.

– Наверное, ситуация со стороны и правда дикая. Но на тот момент ничего необычного для нас всех не было. Поженились и поженились. Главное, что счастливы.

– Тогда ладно, – улыбнулся я.

– Ну, а потом случилось так, что мне пришлось уволиться из прошлого детского дома. Год перебивалась подработками. Потом поняла, что работа с детьми, именно такими детьми – это моё. Перешла в другой детский дом. Это даже не детский дом, а социально-реабилитационный центр, работала там на круглосуточном отделении. Это была работа мечты. Я бы на всю жизнь там осталась. Если бы не мизерная зарплата, которая позволяла только оплату коммунальных услуг.

– Тоже недолго там проработала?

– Четыре года… Потом все-таки перешла в школу-интернат, где до сих пор работаю.

– А что в том центре за четыре года происходило?

– Мне почему-то с того времени мало что вспоминается. Только одна девочка, Оля. Она до пятнадцати лет жила с мамой. Мама обеспечивала всем, чем возможно. Еда, одежда, косметика и все такое прочее… А потом девочка отбилась от рук. Оказывается, всё на поверхности лежало. Мама хотела создать видимость благополучия – идеально прибранная квартира, идеально причесанная девочка. Но девочка в переходном возрасте решила, что не должно быть всё так идеально, если это только видимость. На душе у неё была такая чернота, что не вообразить. Все её страхи, все её беспокойства, все её интересы высмеивались матерью, потому что «это некрасиво», «что скажут люди» и «так нельзя». Наверное, нельзя такое писать, но все же… Оля пошла по рукам. Не пересчитать, сколько у неё было парней и даже девушек! А сколько фотографий с её обнаженным телом или где она в пьяном угаре занимается сексом, и все это было выложено в социальные сети! Сколько раз она прибегала ко мне домой с порезанными венами. Сколько раз я вытаскивала её с «блатхат» и «вписок». Она не понимала, почему так всё происходит. Я догадывалась, что из-за того, что её учили только, чтоб на виду всё было хорошо. В итоге, вот очередной протест юной девушки. Но все хорошо закончилось, сейчас она в детском доме, далеко от Северодвинска. Там она староста группы, отличница и умница! Всё потому, что теперь она стала независима от матери.

– Жесткая история. И почему ты говоришь, что такое нельзя писать? Как раз даже нужно!

– Что нужно, согласна. Я имела в виду, что писать нельзя такое конкретно мне, потому что при устройстве на работу говорят, что типа секретно и нельзя выносить за стены.

– Ах, вон чего… А в итоге все получается, как в ситуации с этой мамой и девочкой Олей – одна только видимость благополучия. Только в масштабах страны, – подытожил я.

С Олесей Беляевой мы еще неоднократно списывались в соц. сетях, постоянно обнаруживая поразительные сходства нашей работы, несмотря на то, что детские дома расположены так далеко друг от друга. Расстояние между Самарской областью и Северодвинском составляет практически две тысячи километров.

С Александром Дунаевым мы познакомились тоже в интернете, хотя в реальности наши пути неоднократно могли бы пересечься на общих мероприятиях и в лагерях, несколько раз мы имели дело с общими воспитанниками, которых переводили между нашими детскими домами. Но по каким-то прихотям судьбы наше знакомство состоялось намного позже, только благодаря журналу «Беспризорник», где наши статьи следовали друг за другом. Он работал в соседнем городе нашей области, в Чапаевском детском доме и так же, как и я, планировал написать об этом книгу.

Он тоже удивился, как много схожего в наших учреждениях и периодически, все же отмечая какие-то отличия, Александр описал, как было устроен их детский дом:

– Официальное название нашего детского дома звучало так: «Специальная, коррекционная школа-интернат для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей». Как и любая другая школа-интернат подобного типа живет по режиму. В 7.30 подъем, полчаса на утренний личный туалет, надеть школьную форму. Убраться в спальне, вымыть полы, протереть батареи и подоконники – все это обязанности дежурных. В 8.00 завтрак, 8.30 – внеклассное чтение, хочешь не хочешь, читай или хотя бы делай вид, что читаешь. Главное, чтобы раскрытая книга лежала перед тобой. Для девятиклассников в это время обычно нулевые уроки для подготовки к экзаменам. В 9.00 передача воспитателем детей на уроки.

Так как я работал еще и учителем, то сразу после сдачи детей уходил на урок, принимал детей у других воспитателей. В зависимости от количества уроков, воспитатель после них принимал детей. В девятом классе обычно шесть уроков, и они заканчивались как раз перед обедом, если уроки заканчивались раньше, шли в спальный корпус там переодевались в обычную, так называемую домашнюю одежду и ждали обед, который по графику по времени начинался в 14.10. После обеда так называемое свободное время или общественно-полезный труд, уборка территории, закрепленной за классом, дежурные в это время моют класс и школьный объект, закрепленный за классом. Кто-то из ребят предпочитает в это время поспать, кто-то посмотреть телевизор, кто-то идет на секцию поиграть в футбол, волейбол, баскетбол. А кто-то, если есть возможность, посидеть в компьютерном классе.

В 16.30 строго всем классом посещение полдника, после чего воспитательный час согласно тематике. Каждый день недели попадал под ту или иную тематику. После воспитательного часа, который обычно идет не более получаса, до 19.00 – выполнение домашнего задания. Если ребята делали уроки раньше времени, то разрешается заняться своими делами, я для этой цели обычно приносил ноутбук, и мы просматривали фильмы. Я скачивал с интернета разные фильмы, но старался, чтобы они как-то заставляли ребят задуматься, поразмышлять.

После «самушки», так ребята ласково называют нелюбимый режимный момент выполнения домашних заданий, все школа идет на ужин в 19.30. Хотя обычно питание происходит в две смены, младшее звено с 1-го по 5-й класс и старшее с 6-го по 9-й классы. После ужина свободное время, прогулки на улице, просмотр телевизионных передач и фильмов, ну у каждого занятие по душе. Потом вечерняя линейка или, наверное правильнее сказать, построение, отметка о наличии детей в каждом классе. Затем подготовку ко сну и в 21.30 отбой. После чего воспитатели, передав своих подопечных ночному воспитателю и нянечкам, разъезжаются по домам.

Конечно такой режим не каждый день, а только в учебные дни с единственной оговоркой, что обучаются шесть дней в неделю и по субботам нет «самушки», а в воскресение «самушка» с утра. В субботние дни обязательно душ, стирка, генеральная спален, закрепленных объектов в спальном и школьном корпусах.

– Все, практически, как у нас, – сказал я, прочитав. – Только у нас самоподготовку не называли «самушкой». А вот сам интернат часто называли инкубатором.

– Инкубатором-то и у нас называли, это вообще походу распространенное явление. Ну, или просто сокращенно – «батор». Да это и не случайно, правда, что-то такое в этом есть. Все-таки, жизнь ребенка в подобном учреждение весьма специфична. Это система, которая отдаляет ребенка от реальной жизни, это коллективное общежитие, это гедонистический образ жизни, где ребенок получает все от государства – еду, одежду, игрушки, канцтовары и прочее. Очень часто это отсутствие вообще какого-либо понятия о семье. Где ребенок только со слов воспитателя или учителя понимает, что такое семья. Я, например, в первый год совсем не понимал всей специфики работы, психологии ребенка живущего в системе школы-интерната. А непонимание этого означало делать ошибки в подходе к воспитанию ребенка. Но ведь нужно понимать, что ошибки в подобной работе могут быть плачевными. Все-таки объектом работы здесь выступают не какие-то материальные предметы, не шкаф и не стул, а реальные человеческие души. И прежде, чем приступить к работе, нужно задуматься, а имеем ли мы право что-то в них менять? Мне кажется, сам процесс воспитания должен происходить во взаимодействии, нежели в воздействии. Но как говорится, опыт приходит со временем. И сколько бы ни писалось учебников по педагогике, но каждая человеческая душа индивидуальна и к каждой инструкцию не подберешь.

– Как все верно подмечено, – согласился я.

– Вообще много трудностей у меня было в работе, – продолжал Александр. – Заявление на увольнение я не раз писал. Часто по всяким пустякам. Вот например однажды я вел урок по ОЖС в 7 классе, стоял у доски и объяснял материал. Тема была связана с правонарушениями несовершеннолетних. Парни внимательно слушали, задавали вопросы. За первой партой сидели девочки, демонстративно показывая, что само их присутствие на уроке – это уже одолжение для меня. Ангелина сидела в зимней куртке, так как ей было холодно, хотя «сидела» – мягко сказано. Она растянулась вдоль парты и спокойно дремала. Все мои замечания с самого начала урока она игнорировала. В конце концов, то ли из отсутствия опыта, то ли просто не хотелось тратить время, я от нее отстал. А зря…

В класс без стука зашел директор и сразу же обратил на нее внимание. Высказал мне замечание и велел после урока зайти к нему. Резко хлопнул дверью. Ангелина поднялась, села прямо, посмотрела на меня и спросила: «Александр Васильевич, вас после этого накажут?». Я тогда огрызнулся на нее, прикрикнул: «Лучше сядь нормально!».

После разговора с директором я написал свое первое заявление на увольнение. Правда, так и не донес его. Но разговор был более чем жесткий. Я еще тогда думал, как руководство вообще может позволять себе так разговаривать с подчиненными? Оказалось, что могут. Да еще и не так.

Эта девочка, Ангелина, после того случая так и продолжала учиться кое-как, личная жизнь ее интересовала больше. Позже уже в девятом классе она родила, а еще позже лишилась родительских прав. Уже после выпуска из интерната, кое-как сдав экзамены и поступив в училище, Ангелина встретилась с родной мамой. Оказывается, она была украдена родной бабушкой-цыганкой в еще младенческом возрасте в Белоруссии. Эта же бабушка привезла ее в Россию и оставила на железнодорожном вокзале. Но к маме Ангелина так и не вернулась.

С Александром Дунаевым мы время от времени продолжали общение. И каждый раз, когда созванивались или списывались в Интернете, рано или поздно разговор заходил о нашей работе. И снова и снова можно было слышать настолько схожие истории, что иногда мы в шутку сомневались: «А может, мы все-таки в одном здании работали?».

Александр вспоминал:

– Сережка находился в интернате еще с дошкольного отделения. Он учился не моем 9 «А» классе, а в параллельном, но так как у обоих классов спальня была общая, я каждый день общался и с ним. Сережка всегда искал приключения: то выпьет лишнего, то обнюхается. Как-то раз я нашел у него под матрасом тюбик клея и забрал. Серега сразу догадался, что это я забрал. В ответ он у меня забрал сумку и поставил условие, если не верну тюбик, то не получу сумку. Эта игра продолжалась целый день, но тюбик я так ему и не отдал, а сумка ко мне, конечно же, вернулась.

Пакеты с засохшим клеем валялись везде, нюхачи были всегда одни и те же – так называемая группа риска или «трудные». Параллельно нюхали все те, кто постоянно покидал территорию школы, чаще всего сбегали в Самару. Сбегали в основном, чтобы навестить друзей, настрелять монеток. Часто приходили сообщения, что тех или иных видели в определенных участках города. Они стояли возле супермаркетов, закусочных, торговых центров. Стояли днем, вечерами, а ночью собрав какую-то сумму и потратив ее на алкоголь или клей, прятались по подвалам. Воспитатели подавали заявления в розыск. Иногда еще не успев подать, брали машину и путешествовали по всей области в поисках детей.

Только толку от этого было мало. Как только их отмывали, откармливали и одевали в чистую одежду, на следующий день они опять убегали. Воспитатели боролись с побегами как могли. Иногда, например, заставляли, чтобы ребенок ходил в школу в одних шортах, майке и сланцах. Так можно было делать, потому что школьный корпус соединялся со спальным теплым переходом. Но и это их не останавливало, даже в таком виде дети сбегали. Добирались до областной столицы автостопом, на автобусах, на электричке, и везде их сажали и подвозили. Сбегали преимущественно ребята из средних классов, старшие же обычно ждали их с добычей. Конечно, это касалось не всех детей, но все же, я думаю, таких было слишком много.