Текст книги "Выживший. Первый секретарь Грибоедова"

«Семь престолов»

Договор, угодный хозяину Кавказа Паскевичу, переменам не подлежал, но постатейное обсуждение шло своим чередом.

Сомнению не могли быть подвергнуты аксиомы. Первая. Ханства Эриванское и Нахичеванское переходят к России навечно. Эриванские земли с правобережьем Аракса – тоже Россия. Вторая аксиома. Подтверждается власть Российской империи на отошедшие к ней кавказские и закавказские территории, обретенные в прежние времена. Третье. Россия получает право свободного торгового мореплавания на Каспийском море. Таким же правом обладает Иран, но Россия, сверх того, имеет исключительное право на военный флот. Четвертое. Признание Аббаса-мирзы наследником иранского престола. Пятое. Обязательное возвращение на родину всех пленных и других подданных, оказавшихся в неволе в пределах Персидского царства.

Во врем чтения статей и хвалебного с обеих сторон их толкования присутствовали посторонние. С русской стороны художник Владимир Иванович Мошков. Меняя места, но оставаясь малоприметным, он делал портретные зарисовки для картины «Заключение мира в Туркманчае». Увековечивал.

Другой человек носил чалму. Из-под чалмы – две бездны без единой искры света. Хосров-мирза, улыбнувшись, показал Александру Сергеевичу на этого странного человека:

– Астролог аги.

– Кто он, этот ага?

Принц Хосров застенчиво улыбнулся:

– Мой государь. Мой отец.

– Простите! Я, разумеется, знаю: персияне величают своих отцов так же, как духовных наставников – ага.

– Своего наставника я подарю вам! – сказано было загадочно. Но тут всех позвали на заседание.

Переговоры шли уже третий день, речи персиян многоречивые, а тут вдруг слово взял Аббас-мирза и объявил:

– Подписание договора свершится в 12 часов ночи, сегодня, с 9 на 10 февраля.

Зачитали оставшиеся статьи, и Хосров-мирза шепнул Грибоедову:

– Звезды поведали астрологу о лучшем времени, когда надо поставить подписи.

Так и было. Трактат о мире главы делегаций подписали в полночь. Аббас-мирза, Паскевич, министр иностранных дел Ирана Абуль-Хасан-хан и уполномоченный МИДа России Обрезков.

По приказу главнокомандующего 101 выстрел из русских орудий возвестил войскам, народу и всему миру об окончании войны.

Поздравляя Грибоедова, Хосров-мирза поднес русскому дипломату манускрипт семи поэм поэта Джами. На первой странице было начертано: «На память от Хосров-мирзы другу Грибоедову. Месяц шабан, год 1243-й».

Александр Сергеевич был в восторге от столь удивительного дара.

– Это и есть мой наставник! – открыл драгоценному другу юный принц.

– Я читал Джами в переводе на английский язык. Знаю: ибн Ахмед Джами – великий поэт Средневековья. Ученые называют его последним классическим поэтом на языке фарси.

– Нуриддин Абдуррахман ибн Ахмед Джами – суфийский шейх, поэт, философ, создатель законов музыки. Все тайны вселенной запечатлены здесь, в «Семи престолах». Поэмы Джами в просторечии называют «Семирицей».

Великий день не желал уступать своего места дню грядущему. Заря, а Грибоедов не расставался с манускриптами поэмы. Первая поэма «Золотая цепь» даты создания не знала. Вторая «Дар благородным» вышла из-под пера Джами в 1481–1482 годах. Триста сорок шесть лет тому… Престол Москвы занимал в то время Иоанн Васильевич Грозный. Третья поэма «Четки праведников» датирована 1482–1483 годами. «Книга мудрости Искандера» – 1485-м. Все эти творения – изощренная мистика суфия, но ведь и поэзия замечательная. Поэмы «Юсуф и Зулейха», «Лейли и Меджнун» отнесены тоже к 1485 году. Грозного царя в России сменил блаженный Федор Иоаннович – стало быть, Годунов. Заканчивала «Семирицу» более ранняя поэма «Саламан и Абсаль», 1480–1481 годы. Последние три поэмы о любви. Впрочем, для суфия человеческая любовь – это всего лишь иносказание о любви Аллаха.

Ложась в постель, Александр Сергеевич улыбался:

– Милый принц Хосров-ага! Своим даром ты приобщил меня к поэзии Востока, к поэзии Джами.

Пытался вспомнить еще кого-то из персов, но сон уже властвовал.

И все-таки назвал:

– Навои. Навои – ученик Нуриддина Абдуррах… ибн Ахм-м… Джами.

Не имей сто друзей, имей одного родственника

13 февраля коллежский секретарь Грибоедов в экипаже курьера мчал, сколь возможно мчать по горным дорогам, из Туркманчая в Эривань.

Пятница и суббота ушли на сочинение писем официальных и личных – личных Паскевича, но о Грибоедове. Донесение о мире с Ираном, составленное коллежским секретарем, подписали уполномоченные императора и МИДа Паскевич и Обрезков. Донесение было адресовано графу Нессельроде.

Сочинял Грибоедов и судьбоносный для себя рапорт главнокомандующего Ивана Федоровича Паскевича начальнику Главного штаба Ивану Ивановичу Дибичу. В рапорте было дано объяснение, почему злейший враг России, соблазнивший шаха Персии вероломно напасть на Россию, первый министр Аллаяр-хан, получает ничем не заслуженную свободу и должен быть отпущен в Тегеран.

12 февраля Александр Сергеевич приготовлял Паскевичу письма, в которых главнокомандующий давал характеристики Грибоедову, коему и поручено доставить в Петербург Туркманчайский договор для ратификации. Одно рекомендательное письмо Паскевич адресовал министру графу Нессельроде: Грибоедов – деятельный участник всех этапов переговоров. «Отличный усердный и опытный в здешних делах чиновник». Паскевич просит для нужного работника «единственной награды в 4 тысячи червонцев». Императору Паскевич раскрывает правду о сути успеха переговорного процесса: «Я осмелюсь рекомендовать (Грибоедова), как человека, который был для меня по политическим делам весьма полезен. Ему обязан я мыслью не приступать к заключению трактата прежде получения вперед части денег, и последствия доказали: без сего долго бы мы не достигли в деле сем желательного успеха».

Грибоедов уже по пути к Тебризу и Нахичевани, чувствовал себя щедрым добрым джинном. Встретился нечаянно с Щербатовым, они однокашники по университету. Служба на Кавказе Щербатова – опала. Взял его письма для передачи отцу.

В Эривани Грибоедов отдыхал от дороги и был порадован нежданным подарком генерала Красовского и его офицеров. Остановка в Эривани предполагала отдых двухдневный, и Александр Сергеевич был приглашен в Зеркальный зал дворца сердара. Офицеры 20-й пехотной дивизии в свободное от службы время преображались в актеров, играли отборные пьесы. Для Грибоедова они поставили «Горе от ума».

Мы не знаем, всю ли комедию сыграли любители театра в эполетах, или все тот же третий акт, разрешенный цензурой адмирала Шишкова. Но это был единственный спектакль «Горе от ума», поставленный при жизни автора и пережитый автором вместе с актерами и зрителями.

22 февраля в 7 часов вечера залпы орудий сообщили Грузии и Тифлису о победе России над Ираном.

24 февраля, сопровождаемый князем, гвардии поручиком Иваном Малхазовичем Андрониковым, посланник мира Грибоедов отбыл по Военно-Грузинской дороге через Кавказ, Ставрополье, Малороссию в великую Россию.

Чиновный взлет Грибоедова

Война с Персией закончилась в полночь 9 февраля 1828 года, но только 9 марта посланник мира Грибоедов прибыл в дивный древний стольный град России. Ночевал в доме матери, Анастасии Федоровны. Но успел побывать у Степана Бегичева – полковника в отставке, встретился с Андреем Николаевичем Муравьевым, передал письмо семье Лазаря Лазарева, занимавшегося переселением армян из Персии. Навестил по-свойски Алексея Петровича Ермолова… Уже здороваясь с любимым генералом, спохватился: Давыдов и все верные Ермолову сослуживцы почитали Грибоедова перебежчиком от прежнего наместника Кавказа к Паскевичу. Получалось, будто Александр Сергеевич хвастал своим положением, явившись к отстраненному от власти на Кавказе великому человеку. Коллежский секретарь потому и везет мир императору, ибо близкий родственник генерала-фаворита, наследника всех должностей Ермолова.

Только 14 марта, в среду, в третьем часу пополудни в Петербурге грянуло сто залпов и один из орудий Петропавловской крепости. Залпы первой победы императора Николая Романова.

Поздним вечером того же дня государь подписал указы о пожаловании Грибоедова в статские советники и о награждении орденом Святой Анны 2-й степени. 15 марта Грибоедов получил медаль «За участие в Персидской войне».

Это – история. А вот оно, духовное наше счастье: общение Грибоедова с Пушкиным. Они оба жили в гостинице Демута.

16 марта Грибоедова представили императрице и великому князю Михаилу Павловичу. В тот же день Александр Сергеевич был принят Александром Христофоровичем Бенкендорфом. Разговор шел о брате шефа жандармов, о генерале Константине Христофоровиче, покинувшем Кавказ после ссоры с Паскевичем.

17 марта император давал торжественный обед в Концертной зале Зимнего дворца по случаю мира с Персией. Грибоедов знакомится с членами царской фамилии, с митрополитами Серафимом и Филаретом, а Николай I «во внимание к услугам» пожаловал посланцу мира четыре тысячи голландских червонцев. Люди, считающие чужие деньги, тотчас сравнили премию Кутузова за Бородино с премией Грибоедова. Фельдмаршалу было пожаловано 100 тысяч, а коллежскому секретарю, кроме чина и креста, почти 50 тысяч.

Пасху 25 марта раб Божий Александр встретил на вершине своего успеха. Государственного. На пасхальном обеде Грибоедов и Пушкин были у Свиньина, соученика Грибоедова по пансиону. Посланник мира весело рассказывал об обычаях персиян и прочитал наизусть отрывок из новой своей трагедии «Грузинская ночь».

Во вторник, 27 марта, на обеде у Михаила Виельгорского Грибоедов был с Пушкиным, Жуковским, Вяземским. В письме к жене Вяземский сравнивал двух великих поэтов: «В Грибоедове есть что-то дикое… в самолюбии: оно при малейшем раздражении становится на дыбы, но он умен, пламенен, с ним всегда весело. Пушкин тоже полудикий в самолюбии своем, и в разговоре, в спорах, были у него сшибки задорные».

16 апреля Грибоедову выдали в Герольдии «Свидетельство о дворянстве». Право на дворянство он обрел еще в 1822 году, получив чин коллежского асессора, но теперь ему присвоили дворянский герб. У предков Грибоедова герба не было.

В пятницу, 20 апреля, Грибоедов вместе с Пушкиным, Вяземским, Крыловым были на вечере у Жуковского. Обсуждали отказ императора принять Пушкина и Вяземского на военную службу. Тотчас решили отправиться в путешествие по заграницам.

«Свершая Европейский набег, – писал Вяземский жене, – мы можем показаться в городах как Жирафы или Осажи – краснокожие индейцы. Не шутка видеть четырех русских литераторов».

Инструкция самому себе

Апрельские дни в Петербурге случаются солнечными. Божия милость нищей братии. Людям, достойным жития в стольном городе, всякая погода по их умыслам.

Солнце и Грибоедов вошли в кабинет министра иностранных дел Карла Васильевича Нессельроде, как сговорясь, в одно время.

Месяц тому назад произведенный в статские советники, Грибоедов получил от министра задание написать «Проект инструкции посылаемому в Персию». Знал бы Александр Сергеевич, кого инструктировал!

У министра составитель инструкции застал Ивана Мальцова. Мальцов – сотрудник Азиатского департамента, но в кабинете великого начальника он – юноша двадцати лет от роду, чувствовал себя своим. Грибоедову Мальцов обрадовался. В глазах восторг, а в голове вопрос: так ли уж случайно пригласил Карл Васильевич его, малую сошку, именно в это время?

Министр представил Мальцова Грибоедову.

– Мы знакомы. – В голосе Александра Сергеевича звучало расположение.

– Мне Господь послал видеть вас так близко! – искренне признался Мальцов. – По Петербургу молва о вашей трагедии. Говорят, под солнцем такой еще не было.

– Молва? – удивился Александр Сергеевич.

– Слышал от Соболевского.

– От Соболевского? А ваш друг – от Ивана Ветра?

– Да нет! – опять-таки наивно возразил Мальцов. – От Булгарина. Речь о «Грузинской ночи».

Лицо статского советника закаменевало на глазах.

– Я по неотложному делу, Иван Сергеевич.

Положил на стол министра рукопись проекта. Нессельроде рукопись принял, но все еще не отправлял от себя Мальцова. Провел автора «Проекта инструкции» к столу для деловых бесед. Благодарно положил руку на стопу листов.

– Александр Сергеевич! Вам предстояло доставить ратификацию Туркманчайского договора Фетх-Али-шаху. Вы были нездоровы, и государь дал вам время восстановить силы.

– Глубочайше благодарен его величеству и вам, Карл Васильевич, – поклонился Грибоедов. – И покуда я не у дел, просил бы ваше высокопревосходительство разрешить мне путешествие в Париж, в Европу… Прежде всего для поправки здоровья. В эту поездку подобралась прекрасная компания. Едут Крылов, Пушкин, князь Вяземский и я с ними.

Нессельроде улыбался располагающе.

– Сколь мне известно, господину Пушкину путешествие в Париж государь не запретил. Пушкин свободный русский дворянин, он имеет право ехать за границу, но государю это будет неприятно. Увы! Вас я тоже не могу далее держать не занятым делом. Предлагаю вам должность поверенного в делах Персии.

Грибоедов поднялся, помедлил и снова поклонился. Глянул в сторону Мальцова. Юноша все еще в щенячьем восторге, созерцая сочинителя драмы, каких не бывало под солнцем.

– Карл Васильевич, услышьте меня, Бога ради! – Грибоедов сказал это совсем уж по-домашнему. – Поверенный в делах для падишаха, для всей его сатрапии от муджтихида до мехмендаря – это всего лишь бумажная крыса на краю ковра. Вы сказали «поверенный», а передо мной чредою: Абдул Вахаб Мирза Мастемид-Дауле, Мирза Абдул Гасан-хан, Мухаммад хан Шефи, визирь Мирза Неби-хан… Для ведения государственных дел с этими вельможами необходим посол, представляющий самого императора России. Ежели мы не хотим быть на задворках шахского дворца, где желанным будет посол королевы Великобритании, но не поверенный в делах из Петербурга.

Нессельроде посмотрел на Грибоедова, улыбнулся Мальцову.

– Согласен. Мы ни шагу не должны уступать английскому послу ни в чем.

Министр подал рукопись инструкции Мальцову.

– Дело срочное. Передайте проект вашему директору.

Должность директора Азиатского департамента занимал Родофиникин. Мальцов взял рукопись, сделал движение к дверям, но министр удержал его, положа руку на руку Ивана Сергеевича.

– Возвращайтесь. Наше с вами дело требует внимательности.

Удивительно. Мелкая сошка в министерстве имеет дело, в коем заинтересован сам министр.

От Нессельроде Грибоедов предполагал услышать наедине что-то особо важное. Министр повторил свою мысль:

– Уступать Англии даже в мелочах не след.

– Карл Васильевич! Константин Константинович Родофиникин имеет взгляды на Персию несколько иные. Я убежден: необходимо проводить в Персии такую политику, которая привела бы к заключению договора о дружественных намерениях России. Будущему послу, или все-таки поверенному в делах, я желал бы держаться именно этой линии. Необходимо также поддержать наследного принца Аббас-мирзу согласиться с рассрочкой выплаты контрибуции. Для современной Персии контрибуция – бремя, отягчающее жизнь шаху и оголодавшему народу.

Лицо у министра понимающее, но спрашивать принялся о начавшемся после Великого поста театральном сезоне.

– «Сандрильон» не пропустили? Итальянцы начали сезон Россини. В мае у них оперы «Коррадино», «Севильский цирюльник», «Турок в Италии», «Ченерентола», премьера «Сороки-воровки».

– Я слушал в Большом театре немецкую оперу «Снег», а в Малом был на представлении французской труппы. Давали комедию «Роман».

– А что с вашей комедией? Есть ли надежда на публикацию? Между прочим, судьба адмирала Шишкова решена. Государь подписал указ о его отставке.

Грибоедов невесело развел руками:

– Один Шишков и нашел возможным разрешить публикацию отрывков комедии в альманахе Греча.

– Ах, вон как! – посочувствовал Нессельроде и поднялся проводить посетителя. – Я вижу, вы относитесь с симпатией к юному Мальцову. Он напечатал в «Московском вестнике» перевод романа Вальтер Скотта «Жизнь Наполеона».

– Я встречался с Иваном Сергеевичем, и не раз. Они с Соболевским очень веселый народ.

– Мальцов молод, но замечательно разбирается в делах финансовых. Для нашего министерства весьма полезный сотрудник. И о нашем деле: Константин Константинович Родофиникин проштудирует ваш проект, и мы встретимся, скажем… 25 апреля.

«Через пять дней, – огорчился Грибоедов, – что-то они быстро запрягают».

Уже через четверть часа в кабинете Нессельроде снова был Иван Мальцов.

– Я вижу, вы ставите господина Грибоедова высоко, стало быть, прекрасно разбираетесь в людях.

– Когда Грибоедов в Петербурге, Пушкин и Грибоедов всюду вместе.

– Совсем уже скоро Александр Сергеевич отправится в Персию, послом ли, поверенным ли… А вы могли бы занять пост первого секретаря посольства.

– Первого секретаря?

– А почему бы не первого? Грибоедов собирается создать Российскую Закавказскую компанию. Задумано могуче, под стать компаниям Ост-Индской или даже нашей Российско-американской. Вы в делах производства и торговли человек опытный и удачливый.

Иван Сергеевич вкладывал деньги министра Нессельроде безошибочно. Прибыль всегда была значительная.

– Вот так, – сказал себе Иван Сергеевич, покинув кабинет вице-канцлера. – Вся наша жизнь – воля Господа. Се истина.

В апреле по заданию министра Нессельроде Грибоедов работал над «Проектом инструкции посылаемому в Персию», а уже 1 мая проект обернулся «Инструкцией статскому советнику Грибоедову». В инструкции Грибоедов выработал линию к заключению с Персией договора «о дружественных намерениях России». Предусматривались меры поддержки наследного принца Аббаса-мирзы и рассрочка в выплате контрибуции.

Все эти статьи директор Азиатского департамента Константин Константинович Родофиникин изъял, приготовляя будущему послу верную смерть.

Без должности

Пушкина и Грибоедова Бог благословил побыть вместе. Ответ на свое прошение государю Пушкин получил через день-другой. Оказывается, граф Нессельроде текст царского неудовольствия сообщил Грибоедову почти дословно. Итак, на войну нельзя – царь бережет гений поэта, но какая угроза жизни от путешествия в Париж – в город-праздник? Медвежьи объятия империи сблизили двух Богом данных русскому народу сочинителей. Император Николай I даже на малое время не пожелал отпустить Пушкина за пределы России. А ведь для писателя видеть все равно что обретать. Писателю от Бога дано Богом вмещать увиденное. Жить в этом увиденном мире. Обретенная Европа родила бы неведомых нам, несбывшихся: дедушку Крылова, Пушкина, Грибоедова, Вяземского. Их жизнь бок о бок могла бы стать русской школой совершенства на столетия вперед. У жизни вариантов множество, но даже самые худшие были бы памятны.

Гадать бессмысленно. Об одном Грибоедове скажем. Его «Горе от ума» – не комедия и не сатира на высшее общество России XIX века. Грибоедов запечатлел государство, созданное Петром Великим. В «Горе от ума» наша страна до того преображенная, что забыла саму себя. Другой образ этой России у Фонвизина в «Недоросле».

Сравните: протопоп Аввакум и Чацкий. Анастасия Марковна и Софья.

Быть для Европы жирафами, краснокожими индейцами Пушкину с Грибоедовым, Крылову с Вяземским не пришлось. Не ведаем, какие стихи мы декламировали бы, стоя под елкой, мамам, папам, дедушкам, бабушкам, ребятам детского сада, школы…

Обоим поэтам жизни было дано меньше сорока лет, и обоим – бессмертие. Сколь оно велико, бессмертие, для наших времен – неизвестно. Видимо, до той поры, пока русский народ помнит «аз» и «буки» и себя самого. Великие люди не ангелы, живут по-человечески. Господь Бог Иисус Христос остался без пищи перед неплодной смоковницей.

Излечивая от смертоносных болезней, возвращая слепорожденным зрение, Иисус просил не называть исцелителя. И никто из спасенных не исполнил просьбу. Такова природа человеческая.

Все встречи двух самых значительных поэтов России не могли быть запечатлены современниками, но окружение Пушкина и Грибоедова знало истинную цену их сочинений. Разумеется, не было свидетелей их встреч один на один в гостинице Демута на Мойке. Неизвестно, посещал ли Пушкин Грибоедова в доме Косиковского на Невском проспекте, где тот нашел себе квартиру. Ксенофонт Полевой изумился походной простоте жилища знаменитого человека. Единственным украшением комнат был рояль – необходимая принадлежность жизни Грибоедова. Рояль выглядел богато.

Впрочем, свидетелем встреч бывал и сам Пушкин. В своей рабочей тетради он запечатлел Грибоедова за фортепиано на даче Олениных в Приютино. Рисунок на полях послания Анне Олениной.

 
Пустое вы счастливым ты
Она, обмолвясь, заменила.
И все счастливые мечты
В душе влюбленной возбудила.
Пред ней задумчиво стою,
Свести очей с нее нет силы;
И говорю ей: как вы милы!
И мыслю: как тебя люблю!
 

Кстати, у Олениных в Приютино Глинка услышал грузинскую мелодию, сыгранную Грибоедовым. Перед отъездом полномочный министр в Персии заходил к Пушкину, и Пушкин дал ему на суд только что написанное стихотворение: «Не пой, волшебница, при мне». В стихотворении было четыре строфы. Месяц спустя текст был переработан, сокращен на одну строфу. Публикуя эти стихи в альманахе «Северная пчела» в 1829 году, Пушкин снова вносил поправки в текст. А вот Грибоедов, обрадованный вниманием Пушкина и Глинки к грузинской песне, – по дороге в Москву – в Грузию – в Персию сочинял к этой песне русские стихи.

 
Жива ли я? Мертва ли я?
И что за чудное виденье!
Надзвездный дом,
Зари кругом,
Рождало мир мое веленье.
И вот от сна
Привлечена
К земле ветшающей и тесной.
Где рой подруг,
Тьма резвых слуг?
О, хор воздушный и прелестный!
Нет. Поживу
И наяву
Я лучшей жизнию беспечной:
Туда хочу,
Туда лечу,
Где насыщусь свободой вечной!
 

Современники, дорожа памятью о Пушкине, запечатлели чтения эпические.

16 мая, в среду, Грибоедов слушал трагедию «Борис Годунов». Когда-то рассеянный братец поэта, Лев, забыл привезти Грибоедову в Тифлис сочинение старшего брата. Теперь драму «Борис Годунов» автору комедии «Горе от ума» читал сам Александр Пушкин. Это было в салоне графа Ивана Степановича (Жана Франсуа) Лаваля, эмигранта, управляющего экспедицией Коллегии иностранных дел.

Слушали: княгини Голицыны, одна – урожденная Измайлова, другая – Суворова, внучка полководца; поэт Адам Мицкевич, братья Андрей и Александр Карамзины, поэт князь Петр Вяземский, соавтор Грибоедова, сотрудник МИДа Андрей Иванович Кошелев.

Вяземский об этом чтении писал жене: «Кажется, все были довольны, сколько можно быть довольным, мало понимая». Кошелев сообщил матери, что драму Пушкина он слушал, «драму, которою всегда будет гордиться Россия».

Грибоедов в беседе с Пушкиным раскритиковал образ патриарха Иова, и Пушкин согласился: «Действительно, патриарх был человек большого ума, я же, по рассеянности, сделал из него глупца».

Перед отъездом в дикую Персию Грибоедов бывал в театрах. В Малом смотрел «Ромео и Юлию» Шекспира. Бывал и на концертах, и дома у пианистки Марии Шимановской. Слушал в доме графа Кушелева в ее исполнении увертюры Бетховена, вариации Герца на темы оперы «Иосиф» Мегюля, увертюру Россини. Посетил Грибоедов «музыкальное утро» пианистки.