Текст книги "История афинской демократии"

II. Расцвет

Греко-персидские войны – один из моментов борьбы между Западом и Востоком, Европой и Азией, борьбы, которая Красной нитью проходит через последующую историю: вспомним покорение Востока Александром Македонским, нашествие арабов и крестовые походы, завоевание Балканского полуострова турками и войны с ними европейских государств и т. д.

Уже при Кире персы достигли берегов Малой Азии и подчинили себе находившиеся там греческие города. Но наступательное движение их на этом не остановилось. Как известно, древние монархии стремились стать «всемирными», все расширяясь и поглощая соседей. Одна за другой они рушатся, входя в состав новой, еще более обширной державы, пока процесс этот не закончился образованием колоссальной Римской империи, обнявшей все берега Средиземного моря, почти весь известный тогда мир, orbis terrarum…

Во время Скифского похода персидский царь впервые вступил на европейскую почву. Фракийское побережье и греческие города, Византий, Халкедон, были покорены; Македония признала свою зависимость от персидского царя, и его власть в известном смысле простиралась теперь уже до самой горы Олимпа, до границ Фессалии. Одновременно с этим персидское владычество надвигалось и на юге, в Африке, где ему подчинилась Кирена, не говоря уже о Египте. Таким образом, наступательное движение персов широко охватывало греческий мир. Прибавим к этому уже упомянутое требование Артафрена, чтобы афиняне восстановили у себя власть Гиппия, отказ афинян, натянутые отношения между обеими сторонами, и мы поймем, что открытое столкновение Греции с Персией было неизбежно, являлось лишь вопросом времени. Поводом послужило, как известно, восстание Милета и та помощь, которую оказали этому городу Афины и Эретрия.

Здесь не место останавливаться на самом ходе борьбы греков с персами, борьбы, имевшей громадное, мировое значение, так как тут дело шло не только о судьбе и независимости Эллады, но и о будущих судьбах исторического мира, о господстве греческой или восточной культуры, тех или других политических начал. Предполагая главные факты Греко-персидских войн известными, мы здесь коснемся лишь тех моментов, которые имеют отношение к внутренней истории Афин – к истории их демократии.

Поход Датиса и Артафрена, закончившийся сражением при Марафоне, был походом и против афинской демократии: в стане персов находился изгнанный тиран Гиппий, владетель Сигея и вассал персидского царя, надеявшийся на возвращение к власти, на содействие сторонников, которые у него еще были в Афинах. В числе таких сторонников молва впоследствии называла даже Алкмеонидов. Говорили, что когда кончилась битва при Марафоне и персы садились уже на корабли, им подан был сигнал, посредством поднятого щита, указывавший на удобный момент для нападения на Афины, и что такой сигнал дали именно Алкмеониды. Геродот (VI, 115, 121 сл.) удивляется этой молве, горячо опровергает обвинение, называя его клеветой, и ссылается на то, что Алкмеониды ненавидели тиранию, много претерпели от нее и больше всех других сделали для освобождения Афин от тиранов. Но и Аристотель в числе «друзей тиранов» около времени Марафонской битвы называет, как мы видели, одного из Алкмеонидов, Мегакла, который подвергся остракизму. Мы слишком мало осведомлены о тогдашнем положении дел в Афинах – источники для этого скудны, и трудно сказать, насколько основательны были подобные обвинения и слухи8585
  Некоторые новейшие историки – Эд. Мейер, Р. фон Пёльман (Pohlmann R. von. Grundriss der griechischen Geschichte. 3 Aufl. München, 1906) – верят им.


[Закрыть]. Они показывают лишь, каково было тогдашнее настроение, с какой ненавистью относились к Алкмеонидам их враги, какая борьба шла между главами партий. По-видимому, в то время в Афинах, может быть, под влиянием печального исхода Ионийского восстания и падения Милета, произошла реакция. Мы знаем, например, что за несколько лет до Марафонского сражения в архонты был избран несомненный сторонник Писистратидов и их родственник – Гиппарх, сын Харма. Алкмеониды были оттеснены, влияние их пало. На первом месте мы видим представителя не их фамилии, а фамилии Филаидов.

Это был Мильтиад, богатый и могущественный династ, еще недавно владетель Херсонеса Фракийского, родственник и один из преемников того Мильтиада, который во времена Писистрата основал там владение. Во время Скифского похода Дария он, как известно, предлагал разрушить мост на Дунае и затем с опасностью для жизни бежал из Херсонеса в Афины. Сюда он явился с многочисленной свитой, с богатыми сокровищами, с наклонностями династа, с замашками лица, привыкшего властвовать. В сущности, между ним и тогдашними Афинами, с их зародившеюся демократией, было мало общего: Мильтиад не свыкся с республиканским строем Афин, да и афиняне смотрели на него подозрительно, как на бывшего тирана. И на первых же порах враги выступили против Мильтиада с обвинениями по поводу его действий в Херсонесе. На этот раз он вышел оправданным. Его даже избрали в стратеги в тот год, когда персы под начальством Датиса и Артафрена предприняли поход против Греции: Мильтиад, хорошо знавший персов, их сильные и слабые стороны, их тактику и приемы, казался необходимым и самым подходящим вождем в предстоявшей борьбе. И при Марафоне мы видим его главным действующим лицом; номинально главнокомандующим считается еще полемарх, но в действительности на первом плане стоят стратеги, и в особенности Мильтиад. Победой при Марафоне (480 г.), где гоплиты свободных Афин одержали верх над полчищами персидского царя, он блестяще оправдал возлагавшиеся на него надежды.

Пользуясь славой и на этот раз неограниченным доверием, Мильтиад убедил афинян предоставить в его распоряжение флот, отряд войска и денежные средства для дела, о котором он определенно не говорил, но от которого сулил громадные выгоды для Афин. Велики были ожидания народа, но тем сильнее его разочарование, когда оказалось, что предприятие Мильтиада направлено было против одного из Кикладских островов, Пароса, и что оно окончилось полной неудачей. Образ действий Мильтиада вызвал сильный ропот и негодование. Говорили, что Мильтиад предпринял экспедицию против Пароса для удовлетворения лишь личной мести. Таким настроением народа воспользовались враги Мильтиада, во главе которых стоял Ксантипп, связанный с фамилией Алкмеонидов общими интересами и свойством (он был женат на племяннице знаменитого Клисфена). Ксантипп обвинил Мильтиада в государственной измене, в том, что он «обманул народ», и требовал его казни. Больной вследствие полученной во время осады Пароса раны, лежа на носилках, Мильтиад слушал обвинения, сам не будучи в состоянии защищаться. Друзья его указывали на прежние его заслуги, на Марафонскую победу, на завоевание острова Лемноса, и народ вместо смертной казни присудил Мильтиада к денежной пене, как предлагал его защитник, в 50 талантов за причиненный государству ущерб. Мильтиад вскоре умер, и пеня уплачена была его сыном Кимоном.

Так сошел с поприща победитель при Марафоне. В таком отношении афинян к Мильтиаду впоследствии нередко видели «позор для Афин», черную неблагодарность демоса к великому деятелю. Но Геродот, сообщающий об этом эпизоде, напротив, усматривает в исходе процесса – в том, что назначена была денежная пеня, а не смертная казнь, – доказательство расположения народа к Мильтиаду (VI, 136). Английский историк Дж. Грот, в своей «Истории Греции» являющийся «адвокатом афинского демоса», защищает последний от обвинения в неблагодарности, доказывает вину Мильтиада и говорит, что благодарность за прежние заслуги не может доставить деятелю безнаказанность за последующие проступки. По-видимому, афиняне могли опасаться, чтобы пример Мильтиада не нашел подражателей: они не желали, чтобы на будущее время их вожди распоряжались так народными средствами и силами, потому что это могло создать особое положение отдельного лица в государстве, повести к тирании, вовлечь государство в непредвиденные затруднения и опасности. Они находили справедливым, чтобы возмещены были, по крайней мере, понесенные государством убытки.

Вообще в годы, наступившие после Марафонской битвы, в Афинах происходит внутренняя борьба. Тогда впервые, как мы видели, стали применять остракизм; последовал ряд изгнаний – родственника Писистратидов Гиппарха, Алкмеонида Мегакла, обвинителя Мильтиада – Ксантиппа; затем во время борьбы из-за флота подвергся остракизму Аристид. Только ввиду нашествия Ксеркса изгнанники возвращены были на родину раньше срока. Так представители знатных фамилий враждовали между собой; один за другим подвергались они преследованию, не исключая и Алкмеонидов, и должны были на время удалиться из Афин; а демос усиливался: наступал период его владычества…

В 487/86 г. произошла важная по своим последствиям реформа, касавшаяся способа избрания архонтов.

Мы видели, что жребий при избрании архонтов, хотя и в смешанном виде, введен был Солоном. Во время последующих смут и тирании Писистратидов он не применялся: тиранам выгоднее было простое избрание посредством голосования, чтобы иметь возможность проводить своих сторонников. Не восстановил жребия и Клисфен; при нем, по-видимому, удерживался тот же способ избрания архонтов, что и при тиранах. Только спустя три года после Марафонской битвы, в архонтство Телесина, т. е. в 487/86 г. дл Р.Х., система Солона была восстановлена, но с некоторыми изменениями: по свидетельству Аристотеля (Ath. Pol., 22), архонтов стали выбирать жребием по филам из 500 – или, если принимать предложенную некоторыми учеными поправку в тексте, из 1008686
  Дело в том, что число 500 представляется непомерно большим, особенно если принять, что архонтами могли быть тогда только пентакосиомедимны; кроме того, известно, что впоследствии от каждой филы было по 10 кандидатов. Все это говорит в пользу предложенной поправки.


[Закрыть] – кандидатов, предварительно избранных (посредством голосования) демотами, т. е. членами дема. Впоследствии – но когда именно, неизвестно – и при предварительном избрании голосование заменено было жребием, но двустепенность выборов осталась как своего рода пережиток, – любопытный пример того консерватизма, желания сохранить по возможности старые формы, которые проявляли иногда афиняне.

Введенный в 487/86 г. способ избрания архонтов, вероятно, стоит в связи с той внутренней борьбой, которая тогда происходила в Афинах. Жребий до некоторой степени должен был устранить или уменьшить поводы к борьбе, ослабить влияние могущественных лиц и фамилий при замещении должностей архонтов. Недаром введение этого способа избрания совпадает с первыми случаями применения остракизма. Но введение жребия при избрании 9 архонтов из столь большого числа предварительно намеченных голосованием кандидатов вместе с тем знаменует собой падение архонтата. Новый способ выборов указывает, что прошло уже то время, когда первый архонт являлся первым лицом в государстве, самым влиятельным сановником, а полемарх – главнокомандующим над военными силами, когда вообще коллегия архонтов играла видную роль в государственном строе. Очевидно, прежнее значение архонтата отошло уже в область прошлого. Прежде в архонты избирались наиболее влиятельные и выдающиеся лица; теперь всякий заурядный афинский гражданин признавался достойным и способным нести обязанности архонта. Перемена эта имела и дальнейшие, чрезвычайно важные следствия: открывалось поле для деятельности «вождя народа», «демагога»8787
  Meyer Ed. Geschichte des Altertums. Bd. III. Stuttgart, 1901. S. 343 f.


[Закрыть]; демагог становится необходимым, хотя сам по себе и не должностным лицом в государстве, фактически главным руководителем народного собрания, внутренней и внешней политики Афин. А из должностных лиц выдвигается на первый план стратег. Таким образом, влияние переходит к демагогу и одному из стратегов. Но в эпоху расцвета афинской демократии, до самой смерти Перикла, демагог и стратег обыкновенно соединяются в одном лице. Раздвоение, пагубный разлад и конфликт обнаруживаются позже…

Жребий в Афинах употреблялся не только при избрании архонтов; мало-помалу, при господстве демократии, он находил себе все большее и большее применение; его стали употреблять при выборе почти на все должности, кроме немногих, преимущественно военных: последние всегда замещались лицами, избираемыми посредством голосования, по понятной причине – должности эти требовали специальных способностей; рискованно было вверять начальство над войском и защиту государства лицам, обязанным своим избранием жребию, т. е. случаю.

Некоторой коррективой при жребии служила докимасия, или «испытание», которому подвергался каждый кандидат на какую бы то ни было должность. Впрочем, это «испытание» касалось не способностей лица или его пригодности для данной должности, а его жизни, его поведения и нравственных качеств, равно как его формальных прав. Например, кандидату в архонты предлагались вопросы: кто его отец и дед и из какого дема? кто его мать и бабка и из какого дема (от архонта требовалось гражданство, по меньшей мере, в третьем колене)? чтит ли он Аполлона Патроя (Отцовского) и Зевса Геркея (Оградного, хранителя домашнего очага)? есть ли могилы предков и где они? хорошо ли обращался с родителями? исполнял ли военную службу и нес ли финансовые повинности? и т. д. В таком же роде была докимасия и при замещении других должностей. Чуть не вся жизнь кандидата могла подвергнуться подобному «испытанию»… Быть должностными лицами могли афинские граждане не моложе 30 лет. Для занятия некоторых должностей – архонтов, казначеев – требовался особый, более высокий ценз. По закону феты вообще не имели права занимать должности; это Солоново установление, оказывается, никогда не было формально отменено даже впоследствии, при полном торжестве демократии. Аристотель говорит, что и в его время, когда у желающего подвергнуться жеребьевке для занятия какой-нибудь должности спрашивали (при докимасии), к какому классу он принадлежит, то ни один не скажет, что он фет (Ath. Pol., 7). Но на практике закон обходился, и в IV в., хотя Солонов закон, по которому казначеи должны быть из пентакосиомедимнов, оставался еще в силе, но в действительности, по свидетельству того же Аристотеля (Ath. Pol., 47), занимать эту должность мог всякий, избранный по жребию, даже и очень бедный. Запрещалось два раза занимать одну и ту же должность, за исключением военных, на которые можно было выбирать одно лицо несколько раз, даже из года в год, и отчасти должности булевта: членом Совета 500 можно было состоять дважды в течение жизни. Булевты подвергались докимасии перед советом, решение которого первоначально имело окончательную силу, впоследствии же допускалась апелляция в суд, дикастерий; архонты должны были подвергаться двойной докимасии – и перед советом, и перед судом, а все прочие должностные лица – только перед последним.

Все должностные лица подлежали контролю, а по окончании срока службы должны были давать отчет в своих действиях; впоследствии, если дело касалось финансовой стороны, то отчет сдавался перед коллегией логистов (причем, во всяком случае, окончательное решение принадлежало суду), а во всем остальном – перед коллегией эвфинов. До сдачи отчета нельзя было быть избираемым на другую должность, отлучаться из страны и свободно распоряжаться своим имуществом.

Эпоха борьбы с персами была тем моментом, когда создались Афины, которые мы видим и в Периклов век. Тогда окончательно определилось направление всей дальнейшей истории их; тогда они вступили на новый путь, которым потом лишь продолжали идти. Тут начало всех последующих явлений, характеризующих афинскую историю V в., – морского могущества Афин, их гегемонии, их чистой демократии. На новую стезю направил их среди опасности со стороны врага гений Фемистокла.

Фемистокл не принадлежал к верхнему слою тогдашней афинской аристократии. Он – человек «новый». Отец его был не из очень знатных; мать – не афинянка, а чужестранка. Фемистокл, следовательно, – не чистокровный афинянин и с точки зрения строгого афинского права должен был считаться даже незаконнорожденным. Не отличался он и образованием. Он сам говорил о себе, что петь и играть на кифаре не учился, но сделать государство великим и богатым умеет. О Фемистокле и его реформатской деятельности, столь важной для Афин, источники говорят, в сущности, очень мало. Зато они сообщают много анекдотов, бросающих тень на него. Редко какая другая личность в греческой истории вызывала такую страстную ненависть врагов. Каких только обвинений не взводили на Фемистокла, – то в излишней расточительности, то в скаредности, то в удивительном коварстве; но особенно подчеркивали его непомерное честолюбие, корыстолюбие, неразборчивость в средствах. Лишь один историк древности вполне оценил значение личности Фемистокла. Это – Фукидид. Он отмечает, как отличительную черту Фемистокла, силу природных дарований, прирожденный проницательный ум, благодаря которому, даже при отсутствии образования, тот мог предусматривать будущее, способность немедленно найтись среди всевозможных обстоятельств, руководить всяким делом, быстро изобретать надлежащий план действий (I, 138). По творчеству мысли, по смелости замыслов Фемистокл является одним из замечательнейших деятелей Эллады. Он, по словам Фукидида (I, 93), первый отважился сказать, что следует держаться моря. Он укрепил Пирей, устроил в нем военную гавань, создал афинский флот и превратил Афины в морскую державу.

Начало деятельности Фемистокла в этом направлении относится, может быть, еще ко времени до Марафонской битвы, к концу 90-х гг.8888
  Имя архонта 493 г. до Р.Х. – Фемистокл. Многие полагают, что это знаменитый Фемистокл.


[Закрыть] Мы не знаем, какое участие принимал Фемистокл в событиях 80-х гг., в тогдашней борьбе, в ряде остракизмов, в реформе 487/86 г. Известно только, что лишь в 483/82 г. удалось Фемистоклу осуществить давно задуманный план – организовать флот. Поводом послужила уже давно тянувшаяся война с Эгиной, воочию показывавшая афинянам всю необходимость иметь свой флот, а средства дали доходы с вновь открытых рудников в Маронее, которые отданы были в аренду. По рассказу Аристотеля (Ath. Pol., 22), когда в архонтство Никомеда (или Никодема) открыты были рудники в Маронее и государство от их разработки получило доход в 100 талантов, причем некоторые советовали народу поделить их, согласно тогдашнему обыкновению, то Фемистокл этому воспротивился и, не говоря, на что намерен употребить деньги, побудил афинян дать их взаймы 100 самым богатым гражданам, каждому по таланту, с тем, что если сделанное им употребление этих денег понравится, то издержки будут приняты на счет государства, а если нет, то деньги должны быть возвращены взявшими их взаймы; на таких условиях будто бы построено было 100 триер, каждым по одной, и на этих триерах афиняне сражались против варваров во время Саламинской битвы. Конечно, совершенно невероятно, чтобы народ согласился раздать такую сумму, не зная, на что, или чтобы богатые афиняне рискнули взять на себя постройку кораблей без народного постановления. В основе этого анекдотического рассказа лежит, вероятно, тот факт, что постройка 100 триер возложена была на 100 наиболее состоятельных граждан в виде общественной повинности, «литургии», причем каждому было выдано на это по таланту, и в случае удовлетворительного исполнения корабль принимался, а в противном случае требовалось возвратить деньги.

Не без тяжелой борьбы осуществил Фемистокл свои планы. Людям осторожным, консервативным, его нововведения должны были внушать опасения. Зачем было, по мнению таких лиц, пренебрегать славным прошлым, создавать флот и этим самым отодвигать на задний план тяжеловооруженную пехоту, тех гоплитов, которые так доблестно и с таким успехом сражались на Марафонском поле? не значило ли это оставлять известную, испытанную силу ради новой, еще не испытанной?.. преобразование Афин в морскую державу не подействует ли разлагающим образом? не исчезнет ли прежняя простота, патриархальность нравов, свойственная земледельческой стране?.. Уже современники Фемистокла сознавали, что с торжеством его планов связан целый ряд дальнейших, очень важных следствий, что тут затронуты интересы многих. Словом, в возражениях и в противниках Фемистокловых мер недостатка не было.

К числу их до некоторой степени принадлежал Аристид, которого традиция наделяет качествами, противоположными тем, какими отличался Фемистокл, – справедливостью, разборчивостью в средствах и т. п. «Ты можешь прославлять Павсания или Ксантиппа или Леотихида, – говорит родосский поэт того времени, – я же славлю Аристида, его одного, из священных Афин, между всеми самого лучшего мужа…» Борьбу между Аристидом и Фемистоклом не следует, однако, представлять себе борьбой двух несоединимых, противоположных принципов, борьбой старых и новых Афин, партии консервативной и партии прогресса, как это принято было прежде. Аристида нельзя считать главой аристократической партии в том смысле, например, как Исагора, противника Клисфена: он не был врагом демоса и стоял на его стороне. Оба – и Фемистокл, и Аристид – были, по выражению Аристотеля8989
  У Аристотеля в «Афинской политии» Аристид даже представитель крайнего демократического направления. Именно он будто бы побудил население покинуть поля и переселиться в город; он вводит систему денежного вознаграждения; им начато то, что завершил Эфиальт. Аристотель тут впадает, очевидно, в преувеличения и неточности; переселение в город не могло быть, конечно, результатом совета одного лица, система же денежного вознаграждения принадлежит не времени Аристида, а более позднему.


[Закрыть], «простатами демоса». Но Аристид был более умерен, и с Фемистоклом его разделяли не только глубокая противоположность характеров и личное соперничество, но и взгляд на средства для достижения цели: беспокойная, слишком смелая, новаторская политика Фемистокла, неразборчивая в средствах и не останавливавшаяся ни перед чем, могла казаться Аристиду опасной, вредной для государства, и встречать со стороны его противодействие. Стоя оба во главе демоса, Фемистокл и Аристид представляли, однако, собой два разных направления.

Как бы то ни было, дело кончилось остракизмом Аристида. Фемистокл вышел победителем, и ко времени нашествия Ксеркса афиняне располагали уже флотом, какого не было ни у одного другого государства на континенте Эллады, – почти в 200 судов. Во время Ксерксова нашествия афинянам пришлось пережить тяжелые испытания – покинуть город и предоставить его врагу на разорение; кто не мог сражаться, должен был спасаться на Саламин, в Трезену и другие пункты; а способные носить оружие должны были сесть на корабли. Фемистокл и ареопаг действовали в этот момент рука об руку. Не было денег на содержание войска, и ареопаг прибегнул к чрезвычайным мерам: он – по-видимому, из храмовых сумм – роздал каждому по 8 драхм и тем способствовал посадке войск на суда; неимущим беглецам также выдано было пособие. Зато Саламинская битва (480 г.) вознаградила за все перенесенное; она была полным торжеством для афинян и, в частности, для Фемистокла. «Деревянные стены» кораблей спасли Элладу…

Итак, Фемистокл преобразовал Афины в морскую державу. С суши центр тяжести перенесен был на море. А это, в свою очередь, оказало влияние на весь строй жизни Афин. Клисфенова конституция имела в виду население земледельческое; с ее точки зрения это была главная сила и опора государства. Теперь выдвигаются новые элементы, другие классы и профессии, преимущественно «корабельная чернь», по выражению древних авторов, не сочувствовавших крайней демократии. Для снаряжения флота пришлось привлечь к службе и фетов; по принципам же Солонова законодательства повинностям должны соответствовать и права; таким образом, это значило дать четвертому классу граждан право на те преимущества, которые до тех пор составляли достояние первых трех классов. Победы при Саламине и при Микале (479 г.) должны были поднять дух этой «корабельной черни», преисполнить ее сознания своей силы. После отражения врага и исчезновения крайней опасности рабочие, матросы, ремесленники стали стекаться в Афины, а особенно в гавань Пирей; тем более что и подать с метеков, по крайней мере, на время, была тогда отменена. Пирей стал кишеть самым разнообразным людом; он был гораздо демократичнее самих Афин.

Меры Фемистокла имели, следовательно, результатом большую демократизацию Афин. Это отлично понимали еще в древности: часто тогда еще отмечалась связь между развитием морского могущества Афин и развитием их демократии. Недаром Тридцать тиранов, властвовавших в Афинах в конце V в. до Р.Х., в господстве на море видели корень ненавистной для них демократии. У Платона море называется «наставником в дурном», а Фемистоклу ставится в упрек, что он стойких гоплитов превратил в корабельщиков и моряков, что, отняв у граждан копье и щит, он довел афинский демос до скамьи гребцов и до весла. Недаром о Фемистокле говорили то же, что так часто повторяли о Перикле, – что он усилил демократию больше, чем следовало, что он возвысил демос над аристократами, преисполнил его дерзкой смелости, что при нем вся сила перешла в руки моряков, гребцов и кормчих…

Платейской битвой (479 г.) закончился первый период борьбы греков с персами, период, который может быть назван борьбой за существование независимой Эллады. Тяжеловооруженная пехота греков одержала победу над легкими персидскими полчищами, вооруженными большей частью луком и стрелами. Победил свободный гражданин-грек: он знал, за что он сражается; он был проникнут сознанием всей важности борьбы, был воодушевлен любовью к родине, свободе, и это удесятеряло его силы. Одолел тот, кто проявил «больше нравственной энергии, упорства, кто лучше умел страдать, умирать». Маленькая Греция устояла в борьбе с громадной Персидской державой9090
  Нужно, впрочем, заметить, что силы Персии, направленные против Греции, не были так колоссальны, как сообщает традиция греков, слишком их преувеличивая. См.: Delbrück Η. 1) Die Perserkiege und die Burgunderkriege. Leipzig, 1887; 2) Geschichte der Kriegskunst im Rahmen der politischen Geschichte. I. Berlin, 1900. Г. Дельбрюк, однако, впадает в другую, противоположную крайность.


[Закрыть], ибо сила измеряется не одним числом квадратных миль и количеством населения: в истории решающее значение имеют нередко силы нравственные – в широком смысле слова, измерить которые с точностью, конечно, нельзя, но присутствие и влияние которых несомненно. Притом в Греции, с ее гористой местностью, с ее узкими проходами, вроде Фермопильского ущелья, и проливами, подобными Саламинскому, неприятель не мог развернуть все свои силы, и сама многочисленность их была гибельна для персов; при Саламине, например, персидские корабли сталкивались один с другим.

События, пережитые Элладой, и особенно Афинами, в эпоху борьбы с персами, потрясения, испытанные тогда, и одержанные победы оставили глубокий, неизгладимый след в их истории.

Если прежде центр тяжести греческой истории был преимущественно в колониях, особенно в Малой Азии, где и сосредоточивалось культурное и политическое развитие греков, то теперь первая роль во всех отношениях принадлежит уже метрополии, европейской Элладе.

Научная, литературная, художественная, вообще духовная деятельность народа тесно связана с его внешней деятельностью и со всеми другими сторонами его жизни. Их соединяют часто незримые, но неразрывные нити. За торжеством в борьбе с внешним врагом мы часто наблюдаем подъем народного духа, развитие национального самосознания, умственных и нравственных сил народа. Так было и в Греции после отражения персов. Вслед за победоносной борьбой с опасным врагом, потребовавшей напряжения всех сил, греческий гений раскрывается во всем своем ослепительном блеске. Эллины еще более сознают свое превосходство над «варварами». Их кругозор и сфера деятельности расширяются. Наступает для Греции пора высшего процветания умственного и художественного, даже экономического, – та пора, которую называют веком Перикла.

Во всех отношениях тут первое место принадлежит Афинам.

Греко-персидские войны вызвали крупную перемену и во взаимном положении греческих государств. Первенствовавшая дотоле Спарта начинает терять свое исключительное преобладание. Во время борьбы за существование независимой Эллады она действует вяло, держится слишком себялюбивой, близорукой политики. Иное дело Афины: они являются очагом национального сопротивления варварам, душой его, спасителями Греции, истинными представителями общеэллинских интересов. Борьбу с персами афиняне вынесли главным образом на своих плечах. Стоит вспомнить лишь о Марафоне, Саламине, даже о Платеях, где они тоже обнаружили такое мужество; стоит вспомнить о их твердости во время переговоров с Мардонием, о их страданиях во время двукратного опустошения персами Аттики. Сам Дельфийский оракул в ту критическую минуту изменил делу Эллады и своими изречениями одобрял поведение малодушных и изменников и наводил ужас на патриотов. Но несмотря на его зловещие предсказания, афиняне не пали духом, сохранили мужество и бодрую энергию. Ради спасения Эллады они уступают спартанцам в вопросе о начальстве над флотом, собравшимся у Артемисия. Они будят Спарту, которая, надеясь на укрепления Истма, погрузилась было в полное бездействие и равнодушно смотрела на опустошение Аттики Мардонием, полагая, что больше уже не нуждается в Афинах; лишь после крайней настойчивости афинян совершилась отправка войска в Среднюю Грецию с царем Павсанием во главе.

После битвы при Микале, когда решался вопрос о дальнейшей судьбе малоазийских греков и когда Спарта остановилась перед трудностью защиты колоний и готова была бездействовать, Афины смело берут в свои руки это дело. Во второй период борьбы греков с персами война должна была вестись преимущественно на море, и таким образом Афины, располагавшие флотом, являлись тут уже, несомненно, главной силой.

Так во время борьбы Греции с персами падало обаяние Спарты, а влияние и значение Афин возрастало, а это, конечно, должно было повлечь за собой их взаимное соперничество и вражду. Уже тут, следовательно, начало того дуализма, который является характерной чертой последующей греческой истории V в. до Р.Х.

После отражения персов Афины, можно сказать, внезапно очутились во главе большого союза, сделались могущественной державой, и прежние порядки и учреждения во многом должны были измениться: если они удовлетворяли потребностям и нуждам маленькой страны, то новому положению теперь уж во многом решительно не соответствовали.

Война с персами была войной народной; тут участвовало не одно сословие, а весь народ, и только при таком участии и полном воодушевлении массы возможна была победа. При Саламине, например, победил флот, а тут главная сила была в фетах. Таким образом, удачный исход борьбы неминуемо повлек за собой неудержимое стремление к равенству, возвышение демоса и полное развитие демократии. Победитель-демос не мог примириться с прежними ограничениями.

Итак, в период, протекший со времени Платейской битвы до начала Пелопоннесской войны и носящий название Пятидесятилетия, перед нами, в сущности, три главных, крупных явления, как неминуемые следствия всего предшествовавшего развития и особенно – победоносной борьбы с персами: 1) высшее процветание – умственное, художественное и экономическое – Греции; 2) возвышение Афин, перемена гегемонии, перешедшей к ним на море, и обусловленная этим вражда к ним Спарты; 3) полное развитие афинской демократии. К демократии вел весь предыдущий ход истории Афин. После Клисфена и Фемистокла последующим деятелям оставалось лишь идти по следам своих великих предшественников, развивать созданный предыдущими поколениями строй, стараясь только так или иначе урегулировать демократическое движение.