Текст книги "История афинской демократии"

Таким образом, если гелиэя в своих основах и возникла раньше, еще при Солоне, то только впоследствии получает она более определенную, полную и стройную организацию9696
  О суде присяжных в Афинах на рус. яз. см. статьи Ф.Г. Мищенко: Мищенко Φ. Г. 1) Суд присяжных в Афинах и сочинение Аристотеля об Афинском государстве // ЖМНП. 1892, сентябрь; 2) О суде присяжных в Афинах (из Афинской Политии Аристотеля) // Сборник в пользу Общества вспомоществования недостаточным студентам Университета Св. Владимира. Киев, 1895


[Закрыть], с общим числом 6000 присяжных (считая 1000 запасных), с подразделением на 10 секций (дикастериев) по 500 членов в каждой, причем заседать могла и не целая секция и наоборот – в случае надобности несколько дикастериев могли соединяться в одно. Плата дикастам, введенная впервые Периклом, довершила эту организацию. Это была одна из замечательнейших попыток в истории организовать чисто народный суд9797
  Oncken W. Athen und Hellas. Bd. 1. S. 262—291.


[Закрыть]. Чтобы обеспечить беспристрастный, справедливый приговор со стороны судей, дикастов, принят был ряд мер. Возможность подкупа или какого бы то ни было запугивания устранялась уже большим числом судей. В V в. секции назначались на целый год, так что гелиаст знал заранее, в какой секции он будет заседать; но впоследствии, в IV в., секции определялись жребием лишь в самый день суда, так что никто из гелиастов не мог знать, в какую секцию он попадет и по какому делу явится судьей. Таким образом устранялась возможность какого-либо предварительного соглашения между присяжными и заинтересованными сторонами. Заседания гелиэи были публичны, что опять-таки должно было служить гарантией против различных злоупотреблений. Наконец, гелиастов должна была связывать и даваемая ими клятва: они клялись, что будут решать «согласно законам и постановлениям афинского народа и Совета 500», а в тех случаях, относительно которых закона нет, – по совести и разумению, без вражды и лицеприятия, клялись, что будут одинаково выслушивать как обвинителя, так и обвиняемого, и будут иметь в виду лишь предметы обвинения.

Но ограничить права ареопага, подавить его авторитет, освященный веками и преданиями, устранить его контролирующее влияние на ход государственной жизни – не значило ли это снять последнюю узду с демоса, дать полную волю народному собранию и его вожакам-демагогам? не значило ли это допустить, чтобы впечатлительный, подвижный афинский демос под влиянием мимолетного настроения и увлечения чуть не ежедневно отменял существующие законы и создавал новые? не значило ли это лишить государственный порядок всякой устойчивости? Но дело в том, что и после ограничения ареопага в Афинах не было недостатка в сдерживающем и контролирующем начале. Для обуздания непостоянства и легкомысленного стремления к новизне принят был ряд мер.

Во-первых – «обвинение в противозаконии», графэ параномон (γραφή παρανόμων). С этим обвинением мог выступить каждый афинский гражданин против всякого такого предложения, постановления народного собрания или даже решения номофетов – о них скажем потом, – которое, по его мнению, находилось в противоречии с существующими законами и было вредно для государства9898
  Собственно вред мог служить основанием для обвинения лишь в тех случаях, когда дело шло о законе, а не о постановлении народного собрания.


[Закрыть] или которое состоялось с нарушением установленных форм. Стоило только кому-нибудь под клятвой заявить в самом народном собрании о своем намерении подать графэ параномон против сделанного предложения или постановления, и дальнейшее обсуждение этого предложения или приведение в исполнение уже состоявшегося решения приостанавливалось, а обвинение поступало в суд гелиастов. Ответчиком являлся обыкновенно автор предложения или закона, а обвинителем – то лицо, которое подавало графэ параномон. В случае осуждения, т. е. признания гелиастами жалобы основательной, ответчик подвергался наказанию, обыкновенно денежному штрафу, а в особых важных случаях – даже смертной казни. Кто три раза был осужден по графэ параномон, тот лишался на будущее время права инициативы, т. е. права делать какие-либо предложения в народном собрании. Впрочем, личная ответственность за какие-либо предложения и постановления истекала по прошествии года; по миновании этого срока можно было потребовать отмены самого постановления или закона, но виновник последнего уж не подвергался суду и наказанию. С другой стороны, чтобы обуздать не в меру ретивых блюстителей существующих законов и предотвратить злоупотребления графэ параномон, установлено было, что если обвинитель не получал в свою пользу даже и пятой части голосов, то за неосновательное обвинение подвергался штрафу в 1000 драхм. Несмотря на эти предосторожности, злоупотребления графэ параномон впоследствии были часты: подобные обвинения подавались из личных целей, из вражды, из желания лишь воспрепятствовать какой-нибудь мере и т. п. Но в V в., графэ параномон действительно была тем, чем она должна была быть по мысли введшего ее законодателя, – палладиумом действующих законов и существовавшего в Афинах демократического строя; мы увидим, например, что олигархи, производившие переворот в 411 г., прежде всего постарались отменить графэ параномон как главное препятствие к осуществлению их замыслов9999
  В некоторых источниках упоминается о коллегии номофилаков, которые должны были наблюдать за исполнением законов должностными лицами и, присутствуя в Совете и в народном собрании, где они заседали рядом с председателями, следили за тем, чтобы не было отступлений от существующих законов и чтобы не делалось постановлений, вредных для блага государства. Но мы нигде не видим действующими этих номофилаков, вплоть до македонского периода, и о них не упоминает Аристотель в своем очерке афинской конституции даже при перечислении должностных лиц. Встречается упоминание о номофилаках в недавно открытом так называемом «Страсбургском анониме» (Anonymus Argentinensis), изданном Б. Кейлем (Strassburg, 1902); но неясно, в какой связи, так как текст сохранился лишь в обрывках, а комбинации и восстановления его Б. Кейлем теперь опровергаются У. Вилькеном (Wilcken U. Der Anonymus Argentinensis // Hermes. Bd. XLII. 1907. S. 374 f.), видящим в этом анониме комментарий к одной из речей Демосфена. Во всяком случае, если даже институт этот и был введен в V в., он в действительности не имел большого значения, рядом с графэ параномон оказался излишним и вскоре был упразднен, не оставив и следа своей деятельности.


[Закрыть].

Но характернее всего тот порядок принятия новых и отмены старых законов, начало которому было положено, по всей вероятности, еще в середине V в.100100
  Собственно говоря, в V в. проекты новых законов составлялись обыкновенно комиссией συνγραφεΐς.


[Закрыть], но который полное развитие получил лишь впоследствии. В начале каждого афинского года в первом очередном народном собрании происходила так называемая «эпихейротония законов» (голосование законов) и обсуждался вопрос, нет ли надобности во введении какого-либо нового закона и в изменении или отмене старого, и тут каждый из присутствовавших в собрании мог высказывать свое мнение и делать предложения. Если народное собрание признавало необходимым сделать какие-либо изменения в законах, то проект нового закона представлялся его автором в Совет 500, который и подготовлял свой отзыв, пробулевму, к третьему народному собранию после того, в котором происходила эпихейротония. Тем временем проект выставлялся для всеобщего сведения у статуй героев-эпонимов, в этом месте официальных публикаций, и читался секретарем совета в тех народных собраниях, которые происходили в промежутке. Всякий гражданин имел право сообщать совету свои замечания относительно проектированного закона. Последний не должен был быть в противоречии с каким-либо прежним законом, иначе его автору грозила ответственность по графэ параномон, а в случае существования такого противоречия автор проекта должен был заявить об этом и потребовать – вместе с введением нового – отмены старого закона, препятствовавшего такому введению: тогда оба они рядом выписывались на белой доске, которая, как упомянуто, выставлялась у статуй эпонимов фил. В третьем народном собрании после эпихейротонии законов проект вместе с заключением совета подробно обсуждался, и собрание делало постановление о передаче его на решение особой комиссии из числа присяжных, так называемых номофетов, определяло число последних, порядок и срок их заседаний, вознаграждение им с указанием источника, откуда должно было быть выдано это вознаграждение, и избирало пять особых официальных защитников (синдиков, синегоров) старых законов. Таким образом, решающий голос в деле изменения законов принадлежал номофетам. Число номофетов бывало неодинаково, смотря по количеству и важности подлежавшего их рассмотрению материала. Заседали они вместе с советом. Дело решалось в форме судебного процесса. Председателями номофетов были пританы, а впоследствии проедры с эпистатом во главе; обвинителями нового закона и защитниками старого (если дело шло о его отмене) выступали упомянутые пять синдиков или синегоров; защитником проекта, естественно, являлся его автор. Всякий афинянин, кроме того, мог принять участие в прениях в качестве обвинителя или защитника. И только после одобрения проекта большинством голосов номофетов получал он уже окончательно силу закона. Таким образом, между псефизмой, обыкновенным постановлением народного собрания, касающимся отдельного, частного случая, и законом, νόμος, создающим общую норму, проводилась, в сущности, резкая грань. Пересмотр законов совершался не по случайному настроению или произволу народного собрания, а лишь в известный, раз навсегда определенный для того срок. Для знакомства с проектированным законом, для обдуманного, спокойного решения, для взвешивания доводов за и против, прежде чем ввести новый или отменить старый закон, времени было достаточно. Наконец, решающий голос принадлежал не изменчивому и непостоянному народному собранию, а особой комиссии из лиц более зрелого возраста, связанных притом присягой.

Из предыдущего уже видно, что афинская гелиэя не была только судом, что она в некотором отношении стояла как бы выше народного собрания. К ней переходят вообще многие из политических функций ареопага, и она получает важное значение в строе Афинского государства101101
  Frankel Μ. Die attischen Geshworenengerichte. Berlin, 1877.


[Закрыть]. И в самом деле, гелиэя влияет на весь ход государственной жизни, начиная с законодательства, так как решающей инстанцией по вопросу о введении нового или перемене старого закона были, как мы только что видели, номофеты, выбиравшиеся из среды гелиастов. Благодаря графэ параномон, гелиэя являлась вообще высшей инстанцией по отношению ко всякому постановлению народного собрания; благодаря же докимасии, испытанию кандидатов на должность, она имела влияние на назначение должностных лиц, которые в случае отрешения от должности народным собранием или при сдаче отчета перед ней же подлежали ответственности. Ей принадлежал решающий голос и при раскладке подати с союзников, производившейся каждые четыре года. Она утверждала постановления о даровании права гражданства, подчас участвовала в заключении договоров, давая обязательства, и т. п. Таким образом, ее влияние простиралось и на сферу внешних отношений. Таковы были права гелиэи. Повторяем, в подробностях порядок этот мог выработаться позднее, но политическое значение гелиэи как силы сдерживающей и контролирующей, стоит в связи с реформой ареопага.

Но возникает вопрос, действительно ли могли гелиэя и ее комиссия, номофеты, служить сдерживающим и контролирующим началом? разве она в свою очередь не была тоже собранием народной массы, своего рода частью той же экклесии, которую она должна была сдерживать и контролировать, ее «собственной плотью и кровью»? Не говоря уже о том, что гелиэя получала материал в более переработанном виде, что она была дальше от горячки прений и действовала не под влиянием первого увлечения, разница между собранием народным и собранием гелиастов была существенная: во-первых, гелиэя состояла из граждан более зрелого возраста – по закону не моложе 30 лет, а большей частью гелиасты были люди даже пожилые, приносившие, значит, с собой более консервативный дух, житейскую опытность, спокойную обдуманность и осторожность, свойственную старости; во-вторых, гелиасты давали присягу и уже поэтому должны были сознавать себя более ответственными за свои решения, нежели не присягавшие члены экклесии; и в-третьих, наконец, число заседавших гелиастов было гораздо меньше присутствовавших обыкновенно в народном собрании, что опять-таки увеличивало в них сознание личной ответственности.

Наравне с гелиэей, особенно на первых порах, в V в. наследником прав ареопага был Совет 500. Совет этот, состоявший, как было раньше упомянуто, из представителей демов и являвшийся своего рода микрополисом, не говоря уже о принадлежавшей ему докимасии булевтов и архонтов, имел полное право, по словам Аристотеля, наказывать денежным штрафом, заключать в тюрьму и казнить, судить большую часть властей, особенно тех, которые заведовали деньгами, принимать частные жалобы на должностных лиц в случае отступлений от закона. Но впоследствии – вероятно, раньше конца V в. – во всех упомянутых случаях совет лишился права постановлять окончательное решение сверх известного предела, и введена была апелляция в дикастерии. Таким образом, дальнейшее развитие демократии состояло в ограничении власти совета и в расширении за его счет компетенции гелиэи и экклесии. В IV в., например, право совета налагать штрафы ограничено было 500 драхмами. Кроме того, мы уже видели, что совет не мог задержать гражданина, если тот представлял трех поручителей из своего класса, за исключением случаев государственного преступления или неисправности по сбору доходов. Совет принимал меры против государственных преступников, решал такие дела в пределах своей компетенции или донесения о них передавал в суд и народное собрание. Во многих случаях совет действовал совместно с присяжными, например, когда дело шло о раскладке фороса или о новом законе, и представлял свое предварительное заключение, пробулевму. Совет и гелиэя являлись иногда как бы представителями всего государства; в качестве таковых члены совета, булевты, и гелиасты дают, например, клятву в одном дошедшем до нас договоре с Халкидой102102
  Corp. Inscr. Attik (CIA), IV (= Inscr. Graec. – IG, I, Suppl.), № 27 a; Ditt Syll2., I, № 17; Michel, № 70. Договор заключен был после покорения восставшей Эвбеи в 445 г. до Р.Х.


[Закрыть]. Ведению совета, как было раньше упомянуто, вообще подлежали все отрасли государственного управления, не исключая и финансов. Совет являлся центральным органом государственного управления, в лице пританов заведуя всеми текущими делами. Его ведению подлежали, например, изыскание источников государственных доходов, отдача разных статей на откуп, взыскание государственных долгов, прием пожертвований на государственные цели, докимасия бедных, имевших право на пособие. Совет имел надзор за общественными постройками, святилищами и празднествами, за конницей и впоследствии за молодыми афинянами (эфебами), за триерами, верфями и доками и заботился о постройке и снаряжении новых судов. Совет заведовал сношениями с другими государствами, принимал и вводил послов в народное собрание.

Предварительное заключение или определение (пробулевма) совета было необходимо и для народного собрания103103
  Хотя в иных случаях такая пробулевма могла и не заключать в себе определенного мнения, а ограничиваться лишь формальным внесением дела на решение народного собрания. См.: Hartel W. Studien über attisches Staatsrecht und Urkundenwesen. Wien, 1878.


[Закрыть]. Таким образом, совет являлся подготовительным, совещательным и вместе с тем исполнительным органом народного собрания, получая иногда особые полномочия. Он же служил посредником в отношениях между должностными лицами и народным собранием.

Державным господином в Афинах был демос, и народному собранию принадлежали верховные права. Оно решало вопросы, касающиеся государственного строя, войны и мира, войска и флота, безопасности страны и снабжения ее хлебом, государственных средств и налогов, построек, культа и проч.; оно сносилось с другими государствами, заключало договоры, выбирало должностных лиц, предоставляло особые преимущества и награды отдельным лицам и общинам, иногда само судило по обвинению в государственном преступлении (исангелия), иногда передавало такие дела в суд присяжных, обсуждало законодательные вопросы, производя, как мы видели, «голосование законов» и предоставляя решение по существу о принятии новых и отмене старых законов комиссии номофетов, и т. д. Чем более развивалась демократия, тем больше расширялась компетенция народного собрания, росло его влияние и значение. К нему впоследствии переходит и решение таких дел, которые, собственно, подлежали ведению совета и гелиэи. То различие между псефизмами и законами, о котором мы говорили, стало утрачиваться. Масса все более и более присваивала себе непосредственную власть и всем распоряжалась посредством псефизм. Так было потом, в эпоху разложения и упадка афинской демократии; в пору расцвета державный демос себя ограничивал: над ним стоял закон…

Собрания бывали очередные, регулярные, сначала по одному, а впоследствии по четыре в каждую пританию, и чрезвычайные. Для каждого из очередных собраний установлены были известные категории дел. Например, в первом собрании рассматривались действия должностных лиц, обвинения в государственном преступлении, доклады о конфискации имуществ, вопросы о безопасности страны и о «хлебе», происходило «голосование (эпихейротония) законов»; во втором принимались просьбы; в третьем и четвертом обсуждались прочие дела, причем полагалось не более трех дел, касающихся культа, трех – по внешним сношениям и трех – по остальным вопросам; в шестую пританию ставился вопрос об остракизме и т. д. Чрезвычайные собрания созывались по мере надобности и предметы обсуждения в них были в зависимости от обстоятельств.

Созывались народные собрания пританами, которые и председательствовали в них, имея эпистата во главе (впоследствии – проедры со своим эпистатом). Делопроизводством заведовал секретарь совета, имевший, разумеется, вообще немало влияния на ход дел. «Программа» очередных собраний должна была быть объявлена за пять дней. Для всех дел требовалась «пробулевма» совета; заседание и начиналось с ее прочтения; закон не допускал вносить что-либо в экклесию без предварительного рассмотрения и отзыва совета. Поэтому обычная формула вступления в постановлениях народного собрания, дошедших до нас в большом числе в виде надписей, гласит: «Совет и народ решил в пританию такой-то филы, такой-то был секретарем, такой-то председательствовал, такой-то сказал», т. е. внес предложение, а затем следует текст самого предложения. Иногда обозначается и имя архонта-эпонима (в самом начале или в середине вступления). Если к предложению сделаны были поправки или добавления, то и они вносились, причем называлось лицо, их внесшее. Участвовать в народном собрании, говорить в нем и голосовать мог каждый полноправный афинский гражданин, достигший 20-летнего возраста. Свобода слова, в сущности, была полная, лишь бы оратор не делал предложений, противоречащих закону, не касался предметов, к делу не относящихся, не повторял дважды одного и того же и не позволял себе неприличных выражений или действий. В некоторых случаях, преимущественно когда дело шло о постановлении относительно отдельного лица, в том числе и при остракизме, требовалось присутствие в народном собрании не менее 6000 граждан. Обыкновенно бывало гораздо меньше. Большей частью присутствовали горожане. У Ксенофонта104104
  В «Воспоминаниях о Сократе» (III, 7, 6).


[Закрыть] говорится, что валяльщики, сапожники, плотники, кузнецы, земледельцы, купцы, рыночные торговцы – вот из кого состоит народное собрание. Земледельцы почти терялись в остальной массе; большинство были ремесленники и торговцы.

Уже в древности говорили, что Эфиальт дал народу испить чашу несмешанной, полной свободы, и сколько раз после того, уже в XIX столетия, повторяли, что Перикл, в котором видели вдохновителя Эфиальта, положил начало необузданной демократии, что при нем форма правления делалась все беспорядочнее и беспорядочнее, что его реформы, ничего не создавая, только разрушали созданное прежними поколениями и вели к анархии, к тирании толпы, к царству беззакония, что изменчивому и непостоянному духу демоса дана была полная воля, что Перикл и Эфиальт «не ведали, что творили», и проч. Более близкое знакомство с формами и строем Афинского государства убеждает в ином: вместо потворства легкомысленному стремлению к новизне и вместо неуважения к закону мы видим строго определенный, обставленный довольно сложными формальностями порядок законодательства, проникнутый скорее консервативным духом, отмеченный печатью умеренности и уважения к существующим законам. Даже такой страстный противник афинской демократии, беспощадно изобличающий и осмеивающий ее, как венгерский ученый Ю. Шварц105105
  Schvarcz J. Die Demokratie. 2 Titelaufl. Bd. I. Leipzig, 1884. S. 102.


[Закрыть], и тот сознавался, что рассмотренными выше реформами в государственную жизнь Афин внесены были идея непрерывно и постепенно развивающегося законодательства и принцип серьезной ответственности, что ими впервые создана была в Афинах законная почва для дальнейшего развития государственного строя, а равно и частного права, тогда как раньше, до реформы ареопага и гелиэи, законодательные постановления являлись своего рода переворотом, coup d’etat, производимым народным собранием. Вместо полнейшего господства случая и произвола толпы мы видим стройную систему самоограничения демоса – порядок, созданный по плану, глубоко обдуманному, проникнутому идеей законности, сознанием того, что свобода должна быть в то же время царством закона. И недаром Афинское государство называют иногда «правовым»: над волей народного собрания, а следовательно, и над самим державным демосом, поставлен был закон; мы видим гелиэю, образованную из среды самого же народа, но стоящую в некоторых отношениях выше экклесии и ее ограничивающую…

Такой порядок и такие меры, как графэ параномон, номотесия, должны были поддерживать в обществе идею законности и уважение к праву. Не эти меры были гибельны, а наоборот – отступления от них, которые так часто бывали впоследствии. Лучшее оправдание дела Эфиальта и Перикла – это его жизненность. Очевидно, новый порядок вытекал из настоятельной потребности, соответствовал вполне остальному строю Афин, самому народному характеру и коренился во всем предшествовавшем развитии. Он тесно сросся с самой судьбой государства, с его независимостью. В своих основах он развился и удержался в течение целых поколений, несмотря на ряд тяжелых катастроф, пережитых потом Афинами, и на ряд попыток к его ниспровержению со стороны и внутренних, и внешних врагов.