Текст книги "ОстротА. Записки русского бойца из ада"

Как выяснилось чуть позднее, организм был до боли прав. Новые разрывы, шатающиеся стены, все до безобразия привычное, но точно не дающее спокойно отдохнуть. Снова погреб, изменилось только размещение тел в сумраке – теперь я был на лестнице, возле выхода. И пока мы снова здесь, началось обсуждение планов на будущее.

– В четыре пойдем рыть блиндаж на заранее выбранной позиции. Со мной пойдут Капитан и Гиннес, – где-то в полутьме раздавал команды ротный.

– А мне можно вместо Гиннеса? – обратился я, несколько уязвленный таким заявлением. Мы собирались не просто орудовать лопатами в чистом поле, а возводить укрепления самым забавным способом из возможных – при помощи тротила. Специально для этого мы приперли с собой противотанковые мины без взрывателей, тротиловые шашки, огнепроводные шнуры, и я более чем рассчитывал, что всем этим распоряжусь именно я, а не командир в компании Гиннеса. Мой второй номер однозначно лучше орудовал лопатой, нежели я, однако это не повод оставлять меня без хорошего взрыва.

– Нет, пойдет Гиннес.

На улице продолжали рваться заряды, а я успокаивал себя тем, что хотя бы смогу отдохнуть ночь, вместо того чтобы ковыряться в земле и прятаться от вражеских обстрелов. Может, это и послужило мотиватором для того, чтобы оставить меня под крышей: в конце концов, когда я шарахался с Гиннесом и стоял на посту, отдыхал командир, когда я искал вражеский танк и охотился на союзный дрон с командиром, отдыхал Гиннес. Подобная востребованность, конечно, льстила, да и «работать», дразня ОстротУ, мне откровенно нравилось, но при этом все-таки хотелось сбросить часть обязанностей на других, сугубо из врожденного чувства справедливости.

Ночь вторая

Обстрел заканчивался, а это значит, что нужно подниматься на поверхность и вновь кутаться, только уже не в спальник, а в мою любимую, хоть и потрепанную жизнью «Химеру» – модульный бронежилет с закрепленными аптечкой и прочими приблудами. Дальше – варбелт и кевларовый шлем с висящими на нем баллистическими очками. Я снова рыцарь, и передо мной снова стоят задачи, которые нужно выполнять. В ночные сумерки к нам приедет еще одна партия бойцов из «Имперского легиона», которых нужно встретить и защитить от возможного появления дронов при помощи моей незаменимой пушки, доказавшей эффективность в борьбе со всяким летающим дерьмом. Какая разница, что это был условно «свой» дрон, – главное, что работает, значит, и новую партию бойцов защитить поможет.

Выбравшись из укрытия, мы двинулись навстречу нашему подкреплению, опять цепью бредя по перерытой улочке и огибая различные препятствия. На дачи постепенно опускалась темнота, артиллерия противника молчала, побитые домики косо поглядывали на нашу процессию отверстиями от осколков и выбитыми окнами. Помню, как я удивился, когда увидел в одном из домов целое окно – мне показалось его наличие каким-то невероятным чудом.

По дороге нам встретилась еще группа незнакомых морпехов, кучкующихся возле одного из домов. Одетые вразнобой, со старыми автоматами, они, в принципе, не отличались от любых других участников этого конфликта из любого другого подразделения, но на нашем участке, кроме легионеров и морпехов, больше никого быть не могло.

– Ты Еврей? – спросил один из них, протягивая мне руку.

– Слава богу, нет, – чуть усмехнувшись, бросил я, отвечая на рукопожатие.

– Да я про позывной… – чуть смутился вопрошающий, явно не ожидавший подобного ответа.

– Я Граф, а Еврей в том доме, дальше по улице.

Командир что-то обсудил с бойцами, и мы двинулись дальше, высматривая наших. По рации сообщили, что высадились они уже достаточно давно и поэтому должны быть поблизости. Ну и чем раньше мы встретим парней, тем меньше шансов, что их замученный караван попадет под сброс гранат с украинского квадрокоптера.

Вот они, бредущие вперед фигуры, чуть пошатывающиеся от взваленного оружия, рюкзаков, брони и прочего. Серыми на сером фоне, цепью растянувшиеся по грунтовой дороге между поломанными и рассыпавшимися заборовами. Чем-то, наверное, даже напоминают «Бурлаков на Волге» – тоже создается ощущение надрыва и усталости. Как же хорошо, что я сейчас налегке, сбросил с себя весь скарб и имею всего килограмм двадцать лишнего веса, заключающегося в броне, автомате с боекомплектом, гранатах и пушке.

– Добро пожаловать в Сталинград! – зычно поприветствовал заступающих на позиции ротный. Я, посмеявшись про себя, вспомнил, как в одной из бесед с ним сравнивал эти дачи с низкоэтажным Сталинградом. Надо было оформлять авторское право.

– Ну как вы там? – поинтересовался я у одного из идущих впереди солдат.

– Нормально. А ты что тут делаешь? – чуть ли не через зубы ответил навьюченный легионер. Ну что же, его можно понять – я к концу заступления тоже был озлоблен на окружающий мир.

– Прикрываю вас от атаки с воздуха. Пошли.

Я шел чуть впереди, время от времени оглядываясь назад и проверяя, все ли на месте. Звука винтов слышно не было, но в вечерние и утренние сумерки, как я уже писал, вообще операторы беспилотников работают мало. Скоро уже окончательно стемнеет, и тогда в воздухе повиснут дроны с тепловизорами. Может быть, наконец-то встречу того, кто висел у меня над головой вчера, и приземлю его, а не машинку и без того несчастных мобилизованных морпехов. Надежда на успех умирает последней.

У второй группы, так же, как и у нас, был морпеховский проводник, который должен был их довести до какой-то ему одному известной точки, чтобы затем их встретил другой проводник и отвел еще дальше, до позиций, которые нашим бойцам придется держать и оборонять. Схема проста, но в ней было множество нюансов. Вскрываться они начали, когда мы приблизились к «домику Ганса», в котором прошлой ночью я выслушивал разговоры о том, как из людей «делали морпехов» путем ночной мобилизации.

– Залазьте в окно! – в темноте проговорил провожатый, и люди по одному начали проникать в здание, скидывая с себя баулы и пробираясь через неудобный ход. Кто-то при этом решил поступить хитрее и пойти со стороны входа, который, к сожалению, смотрел прямо на Угледар, а значит, был видим для противника.

– Куда ты прешься! Сказали же, через окно! – прозвучал в темноте голос нашего коллеги.

Я все это время оставался у проема, направляя туда людей и наблюдая за тем, чтобы никто не заблудился и не прошел мимо укрытия, – уже почти стемнело. Дальше – просматриваемое с Угледара поле, в котором ночью парни будут взрывать блиндаж и шарахаться там в одиночестве – точно не самое полезное для здоровья занятие. А процессия все шла, шла, мужчины кряхтели, перелезая через окно, и, когда перелез последний, вслед за ними отправился и я, после чего был немного шокирован.

Знаете анекдот про индейца с прозвищем «Зоркий глаз», которого посадили в тюрьму, а он на третий день понял, что в камере нет одной из стен? Так вот, попав внутрь, я сразу понял, что в нашем вчерашнем укрытии, где я сидел в кресле с автоматом, где один из морпехов рассказывал мне про таящихся в заколоченных окнах снайперов, нет стен.

Дом стоял к высоткам Угледара углом, и именно тех двух стен, которые должны были прикрывать нас от наблюдения противника, не было. Второй этаж над нами держался на той стене с окном, через которую мы залезли, еще на одной, что тоже выходила нам в тыл, и на нескольких внутренних перегородках, которые хоть как-то могли укрыть толпу из десяти человек от прямой видимости противника.

– Господа, с той стороны уже Угледар. Нас с него видно, поэтому держитесь подальше от проломов. Мы вчера в этом доме прятались, у него еще стены были. Сейчас, видимо, танк поработал.

Гребаный танк, что РЭБ сначала угробил, что теперь это укрытие. С другой стороны, нужно признать, что сажать нас в разваленный дом – это уже подстава со стороны коллег. При чем тут танк? Хохлы делают все, чтобы нас убить, такова их задача, таков их замысел. Идут они к этой цели достаточно упорно и в верном направлении. Посадить же союзников в дом, где их можно обнаружить за секунды (если мы еще не были обнаружены, что во время марша, что во время сидения в разбитой постройке), – это причинить вред уже своим, что вызывает куда больше негодования. Сейчас из-за одного из домов выглянет дульный срез орудия крупного калибра, и мы не успеем даже возмутиться произошедшим – просто целая группа бойцов погибнет за считаные секунды.

Я поднялся со своего места, где прятался от обзора со стороны Угледара за остатками межкомнатной перегородки, и быстро окинул взглядом сидящих вокруг бойцов.

– Нас срисовать тут могут в любой момент. Любой дрон, да даже тепловизор с Угледара засечет – и конец всем. Нужно подниматься и переходить в соседний дом, там нас хотя бы не видно будет.

Особых возражений не было. Крепкие мужики, по возрасту иногда превосходившие меня в два раза, поднялись и с явной неохотой, но все-таки полезли обратно через окно, подбирая свои вещи и переходя через дорогу к другому, целому и просторному двухэтажному дому.

Только вот нас там не были рады видеть. Мы знали, что в этом поместье уже скрылась наша вторая группа, еще человек на десять, но там были не только они. Когда мы заходили, на дороге у меня встал один из морпехов. В темноте я не мог различить его лица, но оратор обладал явным восточным акцентом.

– У нас тут и так людей очень много, и погреба нет, – грустно оповестил он, когда легионеры начали по очереди проходить в дом.

– Второй этаж свободен?

– Второй свободен…

– Парни, часть на второй этаж! Держитесь подальше от окон!

– Сейчас они «носатого» (на сленге – танк) заведут, и тогда совсем будет плохо, – очень меланхолично заметил боец, который был совершенно не рад прибавлению. Оно и можно понять – чем больше людей, тем более желанная цель перед украинцами, тем больше шансов на то, что заметят. Но что мне оставалось делать? Оставаться без укрытия в виде стен было решительно нельзя, поэтому действовать приходится так, как приходится. Только бы нас не заметили в тот момент, когда мы переходили, – тогда все отлично, и я могу немного успокоиться.

Но было не отлично. Где-то в воздухе задребезжали пропеллеры коптера, который на всех парах несся к нам. Мы были замечены, а это значит – подвергались смертельной опасности, пока этот кусок пластика кружит над нами. Теперь моя верная спутница может полакомиться не только мной, но и вообще всеми, кто был спрятан в постройке. Если с него сейчас по нам начнут корректировать минометы или, еще хуже, танк, то эта ночь даже в этом крепком и не обрушенном доме может стать для нас последней.

Итак, в доме сейчас порядка двадцати человек, а то и больше. Противник знает, где мы находимся. Противник в любой момент может открыть огонь. Единственный выход, который сейчас у меня есть, – это попробовать лишить украинцев, висящих над нами в воздухе, глаз, чтобы повысить шансы на выживание. Уже не только мои шансы – сейчас уже ставки слишком высоки. Свои шансы мне, напротив, придется существенно снизить. Надо запустить пушку и выйти из укрытия, оказавшись один на один с дроном, который может причинить неприятностей куда больше, чем вооруженный противник, а также с осколками от падающих мин и прочим, от чего меня могли бы защитить толстые кирпичные стены. Я был намерен устроить дуэль в стиле Дикого Запада с половиной Угледара.

– Ты же мой хороший, – раздался над ухом голос, от которого по коже пробегали мурашки. ОстротА была явно довольна тем, что я лезу на рожон, и собиралась развлечься.

Дыхание участилось, руки крепче взяли выполненный в виде автомата кусок пластика, и я шагнул на крыльцо. Где этот маленький смертоносный ублюдок? Что-то гудело над головой, в темноте, но точно определить направление было сложно. Значит, тут не нужно быть особо точным.

Ствол поднялся в воздух, пушка натужно загудела, перебивая исходящий от дрона звук. Какие же все-таки недальновидные занимались ее разработкой, других слов просто нет… Но он вроде на небольшой высоте, должен зацепить. Скорее всего, уже висит обездвиженный и ничего не может поделать с разорванным сигналом, а где-то человек с пультом кусает локти.

Взрыв! Белая вспышка на секунду ослепила меня, рвануло чуть ли не под носом. Но еще секунда – и я понимаю, что все еще жив; не чувствуя ни удара, ни толчка, стою, направив ствол вверх, и продолжаю бить в направлении вражеского дрона. Что это? Сигнал на сброс все-таки прошел с пульта? Ну и черт бы с ним, больше он с нами ничего не сможет сделать. Вот он, вроде висит совсем не высоко, несколько десятков метров – хрен различишь темное на темном.

– Все целы?

– Да!

Слава богу. Не знаю, куда упала граната, но осколки не достались ни мне, ни скрывшимся в доме парням. Рядом, очень рядом. Из-за вспышки до сих пор глаза не могут освоиться в темноте. Как только осколками не посекло? Видимо, ОстротЕ слишком хорошо со мной, она будет резвиться дальше.

Еще удар по ушам, а глаза снова застелила белая пелена. Да сколько можно-то? Боли нет, удара нет, только оглушило еще сильнее, чем в первый раз. Ну все, сволочь, теперь у тебя гранаты точно кончились, на тебя их можно подвесить только две, никуда ты теперь не денешься. Вопрос только в том, как он сбрасывает на меня гранаты, если сигнал не проходит. Ладно, оно того стоило – в любом случае эта тварь уже никому ничего не сделает. Сейчас аккуратно посажу его, а у меня будет еще один дрон, к тому же с двойным сбросом. Неплохая добыча.

Но увы, у судьбы были другие планы и на мой счет, и на счет этого дрона. Квадрокоптер развернулся и надменно полетел в сторону Угледара, оставив меня с включенной пушкой и разбитыми мечтами о новом инструменте для работы. Дуэль закончилась ничьей. Из потерь – десяток нервных клеток с моей стороны и две переделанные для сброса с коптера гранаты со стороны ВСУ. Думаю, схватка разочаровала как меня, так и моего оппонента с пультом, который произвел два сброса и несолоно хлебавши улетел от какого-то выскочки, что решил в темноте снять дрон с тепловизором с помощью пушки. Минометы и танк так и не завели, что его, скорее всего, расстроило вдвойне. Но это не значит, что не заведут в скором времени, – нам срочно нужно сваливать отсюда, если мы не хотим оказаться в этой постройке, когда она окажется мишенью для снарядов калибра 125 миллиметров. Да и любых других, в общем-то, тоже.

– Ротный, Графу ответь, ротный – Графу!

– Граф – ротному: я на связи. – Морпехи поместили парней в тот же дом, в котором мы вчера были, сказали ждать. У него уже стен нет. Я перевел людей в новый, нас срисовал дрон. Хочу разместить их в разных домах вдоль улицы, прием.

– Дрон получилось посадить? Прием. – Командир задал вопрос, который я, пожалуй, вообще не хотел бы сейчас слышать – меня до сих пор пробирала досада, особенно после того вечернего случая с дроном морпехов.

– Нет, развернулся и улетел. Увожу людей? Прием.

– Уводи.

Как бы это ни было цинично, но здесь действовало правило «не храни все яйца в одной корзине». Мы бы подвергли себя угрозе, когда стали бы в очередной раз перемещаться, – нас могли засечь с воздуха и ударить по тому месту, где мы попробуем разместиться, или даже обстрелять во время перебежки. Но если перемещаться по отдельности и прятаться в разных домах, то ударят (если ударят) по одной из групп, а вторая останется невредимой. Поэтому так и будем действовать.

– Боксер, ты здесь?

– Здесь!

– Пошли со мной, будем искать новые дома.

По одному ходить нельзя – в случае ранения тебе никто не окажет помощь. Двойки не должны разбиваться никогда, но сейчас мой второй номер, скорее всего, отдыхает на базе, а мне приходится бороться и с дронами, и за выживание нашего отряда. Значит, придется взять с собой кого-то еще.

С Боксером, атлетичным и до боли суровым парнем лет тридцати мы проскользнули через остатки доходящих нам до пояса ворот на улицу и двинулись вдоль домов, приглядывая что-то не до конца снесенное обстрелами.

– Сейчас делим людей на группы, я беру одну, ты вторую. Растаскиваем по разным домам, там прячемся до тех пор, пока вы не пойдете дальше, – говорил я на ходу, быстрым шагом приближаясь к одной из построек, которая все еще выглядела достаточно крепкой.

– Вы кто? – раздалось из темноты входа.

– Легионеры, ищем, где укрыться, – ответил я занявшим дом бойцам.

– Тут места нет уже, посмотрите в другом. И соседний тоже занят.

Пожалуй, на этих дачах никто нас особо не рад видеть. Но нет времени огорчаться – нам нужно как можно быстрее увести людей из дома, где нас обнаружили. На все нужно время. Нам – на то, чтобы найти дом, украинцам – на то, чтобы поменять батарею на дроне и снова отправить его вперед, попутно подготовив минометы и другие орудия. Война – это всегда игра наперегонки, и расторопность и скорость принятия решений здесь играют роль слишком важную. Навесили ли они пороха на минометные мины, летит ли обратно тот квадрокоптер, которому мое ружье не смогло оборвать сигнал? С каждой минутой лезвие становится все острее, и теперь оно у глотки всех наших бойцов.

– Здорово, правда? Так весело проводим с тобой время! – Подруга дурачилась, сверкающие маниакальной тягой водянистые глазки искрились радостью.

– Неплохо, – угрюмо буркнул я, пытаясь высмотреть в темноте что-то пригодное для остановки.

– Ну что ты ломаешься, как девочка. Если бы не нравилось, не приходил бы ко мне раз за разом. Не говори, что ты меня не хочешь. Вдруг обижусь? Ты же знаешь, что происходит с теми, на кого я обижаюсь.

Маньячка. Безумная, похабная, похотливая тварь, к которой я действительно слишком привязался для того, чтобы просто взять и не ездить к ней больше, никогда не испытывать того живительного возбуждения, когда она рядом. Наверное, это самые токсичные взаимозависимые отношения на свете, но и прекратить я их не мог. Были и другие причины, но я с ней связан, как, наверное, связаны мазохисты с доминирующими над ними узкоспециализированными проститутками, облаченными в латекс. Что-то же тянет людей раз за разом к тем, кто хлещет их кнутами, капает на них воском, наступает острым каблуком на плоть? Я же вместо банальной потаскухи выбрал себе демона в виде сухой, высокой, болезненной и пахнущей дымом и трупами девушки. Впалые глаза завлекают, мерзкий запах заставляет слюну вырабатываться в больших количествах, в когтистых руках и босых ступнях, покрытых засохшей и отшелушившейся кровью, я находил своеобразную, низкую и странную, но эстетику. Как это прекратить? Она меня не отпустит, я сам не хочу ее покидать. Прекратить это все может только она, по своей прихоти пустив меня на мясо, как остальных. Но не хочет. Пока не хочет.

Мы проникли через калитку одного из домов и вплотную подошли к двери. Я закричал: «Есть тут кто?» – чтобы быть уверенным, что меня не встретят очередью засевшие внутри бойцы.

Ответа не последовало. Дом действительно пустовал и вполне мог вместить в себя одну из групп. По соседству нашелся еще один такой же – на зов никто не отозвался, а значит, сюда можно вести людей и прятать от обстрела, который может начаться с минуты на минуту. Теперь обратно.

Люди, которых я повел за собой, по большей части были на фронте впервые, поэтому определенные опасения на их счет у меня все-таки были. Но и задача не так чтобы очень сложная – добраться до нового укрытия, спрятаться там и дождаться, пока их отведут на передовую, а я, наконец, вернусь в свое укрытие и укутаюсь в спальник, по которому я уже успел заскучать. К черту этот адреналин, эти ночные прогулки по разваливающимся дачам, обстрелы и даже охоту на дроны – окружающая меня ОстротА за сутки с лишним успела притупить все чувства, и желание продемонстрировать этому миру собственную крутость – тоже. Пусть они идут взрывать землю, делать блиндажи, вот это вот все…

Группа, которую я вел – я и еще три человека, – цепочкой зашла в небольшое кирпичное укрытие. Не думаю, что мы обнаружим здесь такую роскошь, как погреб, однако от не самых точных прилетов вражеской арты мы будем защищены. Да и от точных, в принципе, тоже – если мина просто попадет в стену, а не залетит в одно из окон, то шансы высоки. Очень даже высоки. Я вполне спокоен и доволен.

Ночь была почти непроглядна и снаружи – глаза с трудом выцепляли из мрака очертания предметов – поваленных заборов, косых калиток, стен и входных дверей. Внутри же не было видно вообще ни черта – только темень, только продвижение на ощупь, только высокая вероятность за что-нибудь зацепиться, упасть или даже провалиться в пол. Свет, разумеется, включать нельзя, и дело не в мифических снайперах, которые с крайне малой вероятностью смогут дострелить сюда из Угдедара, а в том, что свет может быть замечен с высоток или воздуха, и вот тогда на нас опять объявят охоту артиллеристы.

Медленно, на ощупь, понемногу продвигаясь… Вот, я обоснуюсь здесь, на полу. Какой-то шкаф, что-то большое, но на полу перед ним есть достаточно места. Прилетит, скорее всего, не в эту стену, при этом она цельная, без окон и несущая. Не стена, а мечта. Главное, чтобы не рухнула на меня от прилета чего-нибудь крупнокалиберного, а то все ее плюсы сразу превратятся в минусы.

– Ищите место пониже и от окон подальше, – посоветовал я, растягиваясь на полу. Почему-то в голове крутилось осознание того факта, что наши групповые забеги не остались незамеченными, и поэтому совсем скоро начнется какое-то веселье. ОстротА, довольная нашим времяпрепровождением, останавливаться не будет.

– Мы вот тут, тут вроде диван какой-то или кушетка, – отозвались из темноты.

Сейчас со мной был один из старых «вагнеров», что не вылазил с передовой в разных странах мира, и два необстрелянных бойца – пожилой, но здоровый, ворчливый и агрессивный Феникс и крайне разговорчивый и чрезмерно активный Тесьма. Тесьму даже в темноте нельзя было бы с кем-нибудь перепутать, он говорил, почти не переставая. Помню, как мы ехали с полигона, и я, чрезвычайно утомленный, пытался уснуть. Не получалось из-за шума – быстрый, высоковатый голос Тесьмы перебивал рев от ветхого грузовика ГАЗ, на котором мы ехали, и спать было совершенно невозможно. Я тогда проклинал вообще все на свете, однако признавал, что этот боец был, в общем-то, славным, адекватным и идейным человеком. Помню, записывал его на телефон, когда он решил прочитать в честь дня рождения своего малолетнего сына небольшую речь. Слова про то, что он хочет, чтобы сын вырос таким же бойцом и так же сражался за святой русский народ, я потом еще неоднократно слушал, сохранив видео на мобильнике. Из этого боевого выхода, первого в своей жизни, Тесьма уже не вернется.

Они копошились где-то в темноте, пока я пытался как можно уютнее разместиться на полу. Благодаря покрывающему меня от бедер до затылка кевлару лежать было не холодно, но и удобным такое положение не назвать. Да и вообще, амуниция – это такая штука, что у тебя либо есть броня, либо тебе удобно. Иного выбора нет. Тем более это все не предназначено для того, чтобы расслабляться, лежа на полу, и прочих гедонистических практик.

– Может, туда?

– Нет, там стена.

– А тут куча мусора какого-то.

И свист. Свист, который нельзя перепутать вообще ни с чем, – приближающейся мины, которая вот уже преодолела вершину своей траектории и теперь падает почти отвесно вниз, прямо тебе на голову. Падает, рассекая воздух острым носиком взрывателя и хвостовиком, гудит и оповещает о своем приближении.

Очередной, уже который за последние сутки, взрыв. Где-то недалеко, но на самом деле это еще не повод для беспокойства – целей только на нашей улице, как мы выяснили, было достаточно. Стреляй почти по любому дому, кого-нибудь да зацепишь. Возможно, что начали работать и по нашим двум укрытиям, а может быть, и нет. Тем временем мои размышления были прерваны диалогом между коллегами, которые обсуждали примерно то же самое.

– Нас заметили, скорее всего, – раздался голос Феникса.

– Да какая разница, нас или не нас. Могут стрелять и не по нам, а попасть сюда. Или стрелять сюда, и не попасть. Правды мы все равно никогда не узнаем, да и без толку это все.

– Граф воюет давно, привык уже ко всему, ему вообще пофиг, – с толикой уважения в голосе сказал Тесьма из темноты.

Мне даже стало немного неловко из-за этого комментария. Мне не то чтобы пофиг, думаю, нет на свете людей, которые были бы абсолютно равнодушны к своей скорой гибели. Однако при этом я прекрасно понимал, что волноваться из-за того, что нас обстреливают, не стоит. Можно посмеяться, пошутить, покурить, но точно стоит избегать самонакручивания и дополнительного расшатывания нервной системы. Лучше в очередной раз занять мозг расчетом вероятностей.

Пока я ерзал на полу и думал о том, как хорошо может защитить нависающая надо мной стена от попадания мины калибра 82 миллиметра, случайно задел головой что-то металлическое. Металлическая коробка. Большая. Сейф? Я даже не стал задумываться по поводу того, что делать сейфу в не очень богатом дачном домике. Сейф так сейф, меня вполне все устраивает.

Еще немного переместив свое непомерно тяжелое из-за пушки, автомата и брони туловище, я засунул голову в металлическую коробку. Вот, теперь хорошо. Даже если стена обрушится, голову и шею не раздавит. Еще на пару процентов поднял свои шансы на возвращение с этих боевых. Только вот запах… Запах мне что-то напоминал, и я не мог понять, что именно. Тянуло какой-то гарью, железом, чем-то еще, чем-то знакомым. Подгоревшей едой, что ли?

Судя по всему, тот металлический короб, где я решил спрятать голову, был вовсе не сейфом, а обычной газовой духовкой. Не очень большой духовкой, где с трудом помещалась моя защищенная кевларовым шлемом голова.

На улице продолжался свист. Знаете, если мина проходит над головой, это сразу слышно. Звук не усиливается, снаряд просто проносится над тобой и летит куда-то дальше, мелькнув, свистнув на полсекунды и заставив нервы встрепенуться. Сейчас же что-то опять летело именно ко мне, именно туда, где я находился. За те же полсекунды звук резко усилился, стал злее и агрессивнее, а затем раздался… Шлепок с каким-то прихлюпыванием. Будто пудовая гиря с разлету упала в деревенский туалет, прямо в кучу чего-то весьма жидкого и отталкивающего.

Мина не взорвалась. Упала где-то тут, неподалеку, но взрыватель не сработал. Ну что же, значит, пока судьба мне благоволит, ОстротА только пошаливает – это была не моя мина и не мина для тех, кто сейчас находится со мной в одном укрытии. Упомянутый звук шлепка, изданный миной при вхождении в рыхлую и влажную землю, должен был быть куда тише, нежели грохот взрыва, поэтому для кого-то этот прилет вполне себе мог быть последним, а не стал. Хорошо-то как, благостно на душе от этого. Когда ты мог умереть, но не умер.

Да и в целом чувство благости, которое дарит тебе война, сложно с чем-то сравнить. Обычно мы живем жизнью, в которой от нас почти ничего не зависит – ходим в офис или на другую опостылевшую работу, на которой, если нас не будет, нас легко заменят на кого-нибудь еще. Может быть, что от этого станет даже лучше.

Современный человек в обычной жизни, во всяком случае, большинство, не может отвязаться от мысли, что он просто муравей среди таких же. Каждый убежден, что он особенный, неповторимый и самый-самый, но большие города (да и жизнь в целом) шепчут тебе на ухо, что нет, это все вовсе не так. Что останется от тебя, когда ты умрешь? Максимум квартира, в которую заедут твои внуки, поморщат нос от «бабкиного запаха» и начнут делать ремонт. Это тот максимум, который мы можем дать этому миру, будучи стандартным представителем рода человеческого.

Но все меняется, когда ты становишься солдатом. Знаете, у Гумилева даже был стих на эту тему: «…Cвято дело величавое войны, серафимы, ясны и крылаты, за плечами воинов видны». На войне человек становится вершителем судеб других людей, меняющим реальность и бытие прикосновением своих рук. Один твой боевой вылет, и человечество уже изменилось: у одного противника могли быть сотни, тысячи потомков – и детей, и внуков, и правнуков. Но их уже не будет, потому что в твои руки попало перо, которым пишется история человечества. Или те бойцы, которых завели в разрушенный дом. Их же уже могло не быть на свете. Если бы на наше скопление обратили внимание и «носатый» действительно закинул снаряд в тот обрушающийся домик, то к Творцу приблизился бы уже экипаж танка, стерший с лица земли и переписавший историю их семей, близких, городов и даже России.

Что мы, что наши противники – мы меняем мир, пишем его будущее. Может, многие не чувствуют этого, просто зарабатывая тем, что они умеют делать. Или просто получают удовольствие от происходящего, что тоже немаловажно. Но есть и те, кто понимает истинные масштабы и истинное влияние того, что происходит здесь, в разрушенных домах, погребах и окопах.

Хотя со стороны наше времяпрепровождение может показаться абсолютно бессмысленным. Что мы сейчас делаем? Просто ждем окончания обстрела, чтобы парни могли пойти дальше, к Угледару, и там приступить к охране позиций. Нас тем временем продолжают пытаться убить. Об этом напоминал не только работающий миномет, но и дрон, который пролетел вдоль улицы, очень невысоко и близко к нашим окнам. Совсем страх потеряли, черти, летают как у себя дома! Чувствуешь себя человеческим повстанцем во вселенной Терминатора, которая мне уже вспоминалась, прячущимся от восставших роботов. Нужно что-то с этим делать.

Я направил антидроновую пушку в окно, запустил ее и продолжил лежать, размышляя о чем-то высоком. Это, конечно, не принесет мне особого успеха и не приземлит десяток дронов, но и лишним не будет – какие-никакие, а помехи от этой шайтан-трубы исходят, пусть им сигнал подпортит, замажет качество передаваемого на пульт сигнала. Пусть пострадают.

Взрывов не было слышно уже несколько минут, и я решил отчитаться перед начальством о положении заступавших групп.

– Командир, я Граф. Парни размещены в нескольких домах вдоль первой улицы, пересидели обстрел. Ждем дальнейших распоряжений. Как принял?

– Граф, принял тебя. Мы неподалеку, скоро выдвинемся в вашем направлении. Встретишь нас? Прием.

– Встречу.

– Выдвигайся минут через пятнадцать.

Шипящая рация замолчала, а я был даже немного огорчен – через пятнадцать минут надо будет подниматься и опять пилить на улицу, а мне было хорошо и здесь. Картинкой можно было почти залюбоваться – на черном фоне выделялся только чуть более светлый оконный квадрат, куда был направлен ствол мерно жужжащей и отпугивающей всякую летающую нечисть пушки. Но сейчас даже любоваться не хотелось – все, что я делал, это время от времени поглядывал на часы и думал о том, как недолго мне еще осталось находиться в этом уютном гнездышке, за стенами которого летали и роились дроны, мины и прочие опасные для здоровья предметы.