Текст книги "Загадки сражений Александра Невского"

Потери русских

Лучше всего известны потери русских. НПЛ сообщает следующее: «Новгородец же ту паде Костянтин Луготиниц, Гюрята Пинещинич, Намест, Дрочило Нездылов, сын кожевника, а всех 20 муж с ладожаны, или мне, Бог даст». Многие историки на основании этого отрывка считают, что русские войска потеряли порядка 20 воинов.

Оценивая этот текст, следует обратить внимание на две важные детали.

Во-первых, в НПЛ не указаны погибшие дружинники А. Н., хотя благодаря Житию мы знаем, что как минимум один из них (Ратмир) погиб в бою. Кроме того, в синодике из новгородской церкви Бориса и Глеба, составленном в середине XV (!) века, сохранилось упоминание о княжеских и новгородских воеводах, погибших в этом бою¹⁹⁷.

Да и дружина в целом, как было показано выше, активно участвовала в боевых действиях, соответственно, должна была понести потери никак не меньшие, чем новгородцы.

Это противоречие снимается, если мы внимательно прочитаем летопись. В ней летописец пишет, что он записал погибших новгородцев («новгородец же ту паде», «всех 20 муж с ладожанами»; (НПЛ с. 203), включив в их состав и ладожан (т. е. указав только жителей Новгородской земли), хотя князь формировал свою дружину в первую очередь за счет выходцев из родовых владений, т. е. из владимирских земель.

Приведенная выше реконструкция боя говорит о том, что дружина князя приняла на себя удар в начале сражения, далее часть новгородцев (дружина Миши и отряд Гаврилы Олексича) действовали на берегу, т. е. именно дружина и оставшиеся новгородцы приняли на себя удар шведов на третьем этапе.

Следовательно, дружина участвовала в наиболее тяжелых моментах боя и потеряла как минимум не меньше воинов, чем новгородцы.

На тяжелые потери указывает и то, что шведам дали уйти (наверняка чтобы не рисковать людьми).

Летописец пишет о гибели примерно двадцати мужей. В средневековых источниках слово «муж» часто означает не простолюдина, а человека уважаемого, например боярина или купца. Рядовых дружинников называли отроками. Так, при взятии Батыем Торжка погибло всего четверо мужей¹⁹⁸.

Показателем высокого статуса в то время являлось и отчество (обычных людей называли, указывая только, чей он сын). Летописец лишь некоторых погибших, скорее всего, наиболее уважаемых перечисляет по именам.

Троих из них он перечисляет с отчествами, явно выказывая им особое уважение.

Правда, этому противоречит тот факт, что один из них, с неблагозвучным на современный взгляд именем Дрочило Нездылович, указан как сын кожевника. Получается, перед нами ремесленники, т. е. простые горожане. Но тогда встает вопрос: почему род занятий, причем не самого погибшего, а его отца, указан только у одного человека. Скорее всего, речь идет о сыне ремесленника, который сумел добиться определенного жизненного успеха (например, успешный ушкуйник или разбогатевший купец), хотя люди продолжали помнить его происхождение.

Таким образом, можно утверждать, что летописец указал не всех погибших в этом бою, а только заслуженных из числа исключительно своих сограждан.

Следовательно, количество погибших русских следует увеличить в несколько раз за счет простолюдинов. А.Н. Кирпичников предполагает, что соотношение мужей и простолюдинов (участвовавших в бою) было примерно равно соотношению европейских рыцарей и воинов их копий (отрядов), т. е. на одного рыцаря приходилось два-три простолюдина¹⁹⁹.

Иными словами, на двадцать мужей мы можем предположить потерю еще 40–60 простолюдинов, итого 60–80 человек.

Плюс примерно равное (или даже большее) количество дружинников. Это означает, что потери русских воинов можно оценить в количестве от 120 до 160 человек, т. е. порядка 20–25 % от общего числа.

С другой стороны, в источниках встречается и другой вариант, когда мужами называют не только знатных людей, но и просто воинов или мужчин. Такие примеры приводит П.В Лукин²⁰⁰. Если исходить из этой точки зрения, то можно сказать, что русская армия потеряла порядка 40–60 воинов, следовательно, мы можем сделать вывод, что общие потери составили 5–8 % от общего числа.

При этом важно учитывать, что потери ранеными обычно превышали количество убитых, а низкий уровень тогдашней медицины вел к тому, что многие из них не могли вернуться в строй.

Для сравнения: в хорошо изученном Полтавском сражении русские потеряли 1507 человек убитыми и 4636 человек в целом, т. е. считая раненых²⁰¹. В целом для XVIII века Б.Ц. Ураланис предлагает соотношение убитых и раненых (которые не вернулись в строй) в 1,6 раза²⁰². К сожалению, мы не располагаем данными из более ранних периодов, но медицина в XIII в. явно не была лучше.

Если принять такой коэффициент раненых и убитых, то мы должны увеличить русские потери примерно на 60–90 человек. В этом случае русские войска потеряли порядка 100–150 человек (15–20 %).

Учитывая, что речь идет о воинах, чья подготовка требовала серьезного времени, нужно признать, что русские понесли серьезные потери.

Шведские потери

Относительно потерь шведов у нас еще меньше данных.

Согласно нашим источникам, потери шведов составили два корабля знатных воинов плюс большое количество ратников-простолюдинов, сваленных в ямы. Указывается также, что «иные многие язвены быша», то есть было еще много раненых.

Для их подсчета С.М. Титов предложил следующий подход. Мы знаем, что шведы потеряли как минимум пять кораблей (три были захвачены Мишей, как говорит Житие, еще два превращены в могилы для воинов). Т. е. у шведов не хватило экипажей для пяти судов, следовательно, как считает исследователь, их потери можно оценить примерно в 200–300 человек²⁰³. Обычно говорят о том, что экипаж шнека составлял 30–50 человек, т. е. речь скорее идет о 150–250 воинах.

Безусловно, эти подсчеты весьма спорны – корабли мог захватить не только Миша, но и кто-то еще. С другой стороны, среди кораблей могли быть кнорры, т. е. торговые суда, приспособленные для перевозки в том числе и лошадей, которые имели меньшие по численности экипажи.

Наконец, часть кораблей могла уйти и с неполными экипажами.

Возможен вариант, что часть финнов из состава экспедиции, в первую очередь емь, во время боя разбежались и добирались до дома по суше. Или просто сдались в плен.

Теоретически какое-то количество шведских и норвежских воинов, раненных или захваченных в бою, могли попасть в плен.

Уверенно можно сказать одно: учитывая быстрое отступление, причем предпринятое ночью, то есть то, что шведы явно опасались новой атаки, так что завоеватели явно сочли себя проигравшими, и следовательно, понесли не меньшие потери, чем победители.

Скорее, их потери были даже большими, учитывая разгром всадников на первом этапе сражения, уничтожение части лагеря и захват ряда кораблей на втором и, разумеется, как минимум не меньшие, чем у русских, потери во время тяжелого боя на третьем этапе.

Само стремительное отступление, после которого последовал переход по реке, а затем и по морю, безусловно, не способствовало нормальному лечению и выздоровлению шведских раненых.

Поэтому 150–200 погибших, то есть большие, чем у русских, потери, представляется вполне обоснованной. Если это число верно, можно сделать вывод, что погибла значительная часть шведов, участвовавших в экспедиции.

Значение Невской битвы

Для понимания значения того или иного события мы можем опираться как на осмысление его масштаба, то есть количества участников, так и на изучение его последствий.

Как мы видели, это было сражение, в котором участвовала пусть и лучшая, но только часть армии Новгородской земли, одного из княжеств Древней Руси, и экспедиционный шведский корпус.

С другой стороны, для его участников битва была вполне серьезной.

Новгородцы выставили всю княжескую дружину и часть своего городового полка, то есть значительную часть своих сил. Шведы, если наши рассуждения верны, были представлены одним из высших вельмож королевства и двумя епископами из семи, то есть в сражении участвовали далеко не последние люди Швеции того времени, которых, безусловно, сопровождали значительные, по шведским меркам, силы.

Все это позволяет оценить эту битву как среднюю по масштабам того времени.

Последствия Невской битвы можно оценить, предположив иной исход данного сражения. Предположим, что шведам удалось выполнить все задуманное и около впадения Ижоры в Неву был возведен замок.

Учитывая, что осенью того же года началось наступление Тевтонского ордена на Русь, приведшее к захвату Пскова и Водской пятины, новгородцам явно было бы не до осады нового замка, шведы же, видя успех своих действий, могли усилить натиск.

В случае успеха они вполне могли захватить и Ладогу.

С другой стороны, угроза со стороны Невы могла серьезно ослабить русские войска, принужденные воевать на два фронта. Достаточно сказать, что крепость Копорье, которая стала первой целью контрнаступления русских войск в 1241 г., расположена относительно недалеко от устья Ижоры, то есть осада немецкой крепости была бы осложнена наличием шведского замка в тылу осаждающих.

Соответственно, исход войны 1240–1242 гг. с Тевтонским орденом мог быть другим. В худшем варианте Новгород мог потерять и Псков, и Ладогу одновременно.

Не менее важен был экономический аспект такого варианта развития событий. Закрепившись на берегах Невы, шведы лишили бы новгородцев собственного выхода в море.

Учитывая, что в то время шведскую внешнюю торговлю контролировали немцы, составлявшие значительную часть горожан Швеции, можно утверждать, что немецкие купцы, объединившиеся в Ганзу, получили бы абсолютный контроль над внешней торговлей Новгорода.

Став хозяевами новгородской торговли, они получали возможность диктовать новгородцам свои цены и правила (при условии отхода части прибылей шведским властям и Тевтонскому ордену).

Это привело бы к экономическому ослаблению Новгорода и, соответственно, снижению потока серебра, который шел как в новгородскую казну, так и в казну его князей, а ими обычно были сильнейшие правители Северо-Западной Руси.

Таким образом, поражение на реке Неве могло привести к серьезному ослаблению Новгородской республики как в территориальном, так и в экономическом смысле. Со временем подобное ослабление могло привести к полной потере независимости Новгородской республики. Что явно ослабило бы положение Руси в целом.

Поэтому мы можем уверенно сказать, что Невская битва сыграла важную роль в сохранении независимости Новгородской земли, и это, в свою очередь, способствовало развитию России в целом.

Глава III. Ситуация в Прибалтике

Положение в регионе

В Прибалтике в то время действовали три лагеря сил: немцы, балтийские племена и русские. Каждый из лагерей был объединен общим происхождением, религией и культурой, но при этом каждый из них представлял собой не единую сплочённую команду, а, скорее, коалицию политических образований, имевших собственные интересы. Неудивительно, что отдельные представители того или иного лагеря иногда заключали договоры с представителями другого лагеря.

Русские с балтами были старыми соседями, к тому же русские не навязывали православие. Зато русские подчиняли балтов себе и заставляли платить дань. Кроме того, балты нередко совершали набеги на русских, а при случае старались и захватить русские княжества.

Русские с немцами вели активную торговлю, а для простых людей разница между католичеством и православием была не слишком велика. Но агрессия немецких крестоносцев, претензии обеих сторон на прибалтийские земли, различия в религии – все это способствовало обострению борьбы.

Немцы несли на прибалтийские земли более высокую культуру и поддерживали процесс феодализации местного сообщества. С другой стороны, они, как, впрочем, и русские, стремились захватить местные земли.

Разумеется, все указанные группировки не знали будущего и не могли заранее сказать, какая опасность окажется для них более серьезной.

Прибалтийские племена находились на стадии формирования первых государств и делились на племена, во главе которых стояла местная знать (старейшины, князья). По уровню развития балты в тот момент примерно соответствовали славянским племенам в период создания Древнерусского государства.

Во времена расцвета Киевской Руси многие из прибалтийских племён подчинялись ей. Ни о какой дружбе народов речи не шло, русские претендовали на сбор дани и управление, а местные племена на свободу и независимость, которая в то время включала и право грабить соседей. С распадом Киевской Руси на отдельные княжества ситуация изменилась.

В первой половине XIII в. литовские племена начинают создавать единое государство под руководством князя Миндовга, по уровню развития его вполне можно сравнить с Киевской Русью времен Олега Вещего и Святослава. В это же время литовцы начали совершать активные набеги на Русь.

Теперь уже единая Литва нередко представлялась некоторым русским наиболее опасным противником среди соседей²⁰⁴.

После разгрома монголами Владимиро-Суздальской Руси литовцы подчинили Полоцкое и Смоленское княжества.

В борьбе с ними погиб князь Михайло Хоробрит, причем произошло это около Москвы, то есть в центре Владимирского княжества, в 1248 г.²⁰⁵ Следует вывод, что литовцы вторгались на весьма значительные расстояния.

Позднее литовцы захватят всю Южную Русь, то есть добьются намного большего, чем немецкие завоеватели.

Однако в XIII в. государство литовцев еще только складывалось, и различные племена вели разную политику. Некоторые из них сотрудничали с русскими, другие с немцами.

Русские обобщенно делили прибалтийские племена на две группы – чудь (предки современных эстонцев) и литву.

С военной точки зрения прибалтийские племена были весьма серьезной угрозой для соседей, и именно поэтому поляки пригласили Тевтонский орден, а русские лояльно отнеслись к появлению немцев в Прибалтике.

В указанный период немцы большей частью подчинили себе чудь, но новгородцы всегда отдельно отмечают в составе немецких войск ее отряды, которые воевали против русских.

В качестве второго политического лагеря выступали русские княжества и земли.

В составе этого лагеря в свете исследуемых событий следует учитывать три центра силы:

– Новгородскую республику во главе с архиепископом, принимавшую у себя князя в качестве главнокомандующего и одного из верховных судей;

– владимирских князей, т. е. самого Ярослава Всеволодовича, и его сыновей, Александра Невского и его младшего брата Андрея. Они стремились защитить свои владения и одновременно усилить свою власть в Новгороде;

– Псковскую республику, вассала («младшего брата») Новгорода, далеко не всегда довольную как властью сюзерена над собой, так и властью новгородского князя.

Не будем забывать также, что русские и немцы имели общие торговые интересы, то есть были заинтересованы в торговле. Вторым общим интересом была борьба с литовскими набегами. Особенно актуально это было для Пскова, не имевшего, в отличие от Новгорода, собственного выхода к морю и граничившего с Литвой. Союз с немцами позволял Пскову значительно усилить свои позиции во взаимоотношениях как с Новгородом, так и с Ярославичами.

Такую политическую линию в исследуемый период продвигал князь Ярослав Владимирович. Он был представителем клана Ростиславичей, базировавшихся в Смоленске и нередко соперничавших с владимирскими князьями из числа отпрысков Юрия Долгорукого, хотя обе линии были Рюриковичами и потомками Владимира Мономаха.

Отец Ярослава Владимир Мстиславич был князем в Пскове, а некоторое время там, возможно, княжил и его сын. Оба продвигали программу максимальной автономии или даже самостоятельности Пскова от Новгорода и союза с немцами против литовцев и новгородцев²⁰⁶.

С немецкой стороны эту стратегию поддерживал епископ Герман Дерптский, брат которого Теодорих женился на сестре князя Ярослава и имел лен в районе городка Оденпе. Вообще Оденпе выступал как центр проживания русских эмигрантов (как из Пскова, так и из Новгорода, т. н. Борисовой чади), проигравших в политической борьбе.

Третьим политическим лагерем были немцы. Под этим термином в данной работе понимаются все выходцы из Западной Европы в Прибалтике, исповедовавшие католичество и использовавшие немецкий язык в качестве языка общения.

Большая часть из них была уроженцами Германии, но встречались и представители других европейских народов, например, папский легат Вильгельм Моденский, итальянец по происхождению, или англичанин епископ Або Томас.

Именно католическая церковь выступила инициатором крещения и завоевания Прибалтики, последнего языческого региона Европы.

После ряда неудачных попыток мирного крещения прибалтийских племен немцы перешли к завоеванию Прибалтики. Вооруженные походы начались в самом начале XIII в. Кроме идеологических причин и стремления захватить новые земли, среди причин этого движения следует указать и влияние немецких городов, заинтересованных в развитии торговли с Восточной Европой.

Немцы были более развиты, чем прибалтийские племена, знали технологии строительства каменных замков, имели более совершенное, чем у прибалтов, оружие и т. д. Важную роль играли и раздробленность прибалтийских племен, и то, что часть из них подчинилась завоевателям.

Не стоит забывать и то, что усилия крестоносцев подпитывала помощь из Германии в виде притока паломников и средств.

Благодаря этому немецкие владения росли, несмотря на то что связи с Германией проходили только по морю, поскольку продвижение по землям литовских племен было возможно только в составе армии. То есть с ноября до марта, когда судоходство прекращалось, Ливония оказывалась отрезана от Германии и Дании.

Руководителями северных крестоносцев являлись церковные иерархи, среди которых особо следует отметить епископа Альберта фон Буксгевдена, племянника архиепископа Бременского, третьего епископа Икскюлле (первого центра немцев в Прибалтике).

Под его руководством фактически и сформировалась немецкая Прибалтика, или Ливония. В 1201 г. он перенес свою кафедру в старинное поселение ливов – город Ригу.

Родственники и вассалы епископа получили важные должности в Прибалтике, занимая ключевые места в местной церковной иерархии и получив от него земли как вассалы церкви.

Впрочем, полностью подчинить местные земли влиянию своего дома Альберту не удалось – папский престол в лице легатов ограничивал его амбиции, деля завоеванные земли между различными епископами.

Определенную роль во внутриливонской политике играла и борьба между различными группами внутри церкви – бременское архиепископство, претендовавшее на лидерство, лундское архиепископство (за которым стояли датские короли), монастырские ордена (например, цистерианский и доминиканский), папские легаты и другие активно участвовали в прибалтийской церковной политике.

На первых порах основную боевую силу завоевателей, как и в других крестовых походах, представляли крестоносцы, или, как их тогда называли, паломники или пилигримы. Из религиозных соображений либо из желания добиться славы, искупления грехов, в надежде на добычу и т. д. они за свой счет отправлялись воевать за дело веры.

Поскольку движение за завоевание Прибалтики шло под знаком креста, то в нашей литературе крестоносцами часто называют всех представителей немецкого лагеря, что вполне понятно.

Поэтому в данной работе тех представителей католического лагеря, которые предпринимали краткосрочную (обычно на один год или один сезон) поездку в Прибалтику, в дальнейшем мы будем называть паломниками, чтобы отличать их от тех крестоносцев, которые жили здесь постоянно или долгое время.

Вскоре католическая церковь стала создавать в завоеванных землях свои владения. Согласно феодальному праву, епископы раздавали эти земли своим вассалам в обмен на службу. В качестве вассалов выступали и местные прибалтийские нобили, подчинившиеся завоевателям (хотя наиболее крупные владения немцы со временем старались дробить на части, например, при передаче наследства). Иногда такими вассалами становились и русские князья. Свои отряды создавали и жители крупных городов, в первую очередь Риги, и местные колонисты.

Так складывались местные политии, то есть государственные образования.

В конце 30 г. XIII в. в Прибалтике существовали три церковных владения, имеющие статус епископства – Рижское, Эзель-Виккское (Сааре-Ляанемасское, если использовать эстонские названия) и Дерптское (Тартуское).

Католические приходы в Эстонии подчинялись лундскому архиепископу, который назначал ревельского епископа. В 1240 г. этот пост занял некто Торхиль²⁰⁷. Но собственных серьезных владений это епископство не имело.

На роль эстонского епископа рижский епископ Альберт часто выдвигал свои кандидатуры, чаще всего епископов Леаля или Семигальского, но борьба, отражавшая борьбу немцев и датчан в Прибалтике, не увенчалась для Альберта успехом. Некоторые епископства (Курляндское, Земгальское, Веронское) существовали лишь недолгое время и часто лишь формально.

Как уже говорилось, немецкие владения в Прибалтике еще только складывались.

Значительные владения имел и орден меченосцев, о котором ниже будет сказано особо. Юридически он считался вассалом рижского епископа.

Епископы осуществляли не только духовную власть, но и выступали феодальными правителями (ландсгерами) в своих землях.

Из трех епископств Рижское было самым первым по времени основания, размерам территории, уровню освоения немцами и т. д.

Рижский епископ считался старшим среди епископов Прибалтики, однако претензии Альберта на получение сана архиепископа, т. е. главы Ливонской епархии, были отвергнуты легатом папы римского.

Тем не менее с 1213 г., согласно булле папы римского, он получил независимость от власти бременского архиепископа²⁰⁸.

Город Рига имел самоуправление, но в тот момент особых разногласий у рижан со своим духовным отцом и сюзереном не было.

Занимавший после смерти Альберта епископскую кафедру Николай фон Наен совершенно не стремился к активной политической роли, поэтому роль главы церковной иерархии в регионе в тот момент часто играл папский легат Вильгельм Моденский.

Впрочем, собственных владений и сил Вильгельм не имел, выступая скорее в роли арбитра. Следует отметить, что он опекал весь Балтийский регион и в период, о котором идет речь, находился за пределами Ливонии, в Пруссии и Польше, занимаясь отражением татарского нашествия²⁰⁹.

Пост епископа Дерптского в исследуемый период занимал Герман фон Буксгевден, брат рижского епископа Альберта. Первоначально он занимал должность аббата бенедиктинского монастыря Св. Павла в Бремене, родового монастыря Буксгевденов, а в 1219 г. был назначен епископом Леальским.

Но датчане задержали его, и в итоге он прибыл в Прибалтику только в 1224 г. После ряда событий он перенес центр своей епархии в Дерпт, но в 1225 г. уехал из Ливонии, вероятно, из-за проблем с меченосцами. В Ливонию он вернулся только в 1231 г., но вскоре вновь уехал в Германию. Только в 1234 г. он все-таки вернулся в свою епархию, хотя зиму 1235/36 г. провёл в Италии, где папа римский разбирал споры между своим легатом, епископом рижским и магистром меченосцев. Вернувшись после суда, отец Герман до 1245 г., т. е. до момента отречения от сана епископа, руководит собственной епархией²¹⁰.

Следует учитывать, что в эти годы Герман был фактическим главой дома Буксгевденов. Владения дерптского епископа занимали значительную часть границы с русскими землями.

Хотя диоцез возник относительно недавно (Дерпт был захвачен немцами только в 1228 г.), личная энергия епископа и могущество дома Буксгевденов сделали его активным игроком в политической жизни региона. Вероятно, именно там, в пограничном епископстве, собирались многие паломники, желавшие воевать с язычниками.

По сравнению с прочими Эзель-Виккское епископство находилось в самом тяжелом положении. В состав диоцеза входили как земли области Ляэнемаа, которую немцы называли Вик, так и острова Эзель (Сааремаа по-эстонски) и Даго (Хийумаа). Немецкий контроль над этими землями был весьма слабым.

Первый епископ, Готфрид, аббат цистерианского монастыря в Динамюнде (около Риги), даже не рисковал посещать свои новые владения, но по возможности распродавал или даже раздавал их всем желающим. По решению папского легата Вильгельма Моденского он был смещен со своего поста, а пожалования ему были отозваны. Сам Готфрид так и остался аббатом своего монастыря.

Вот только вынести решение – это одно, а провести его в жизнь, лишив владений закрепившихся на месте немецких авантюристов и местных нобилей, было значительно труднее. Следующие пять лет желающих занять пост епископа и разбираться с вассалами не нашлось.

Только в 1234 г. этот пост занял брат Генрих из молодого (созданного в 1216 г.) доминиканского ордена, известного своей активной деятельностью в роли миссионеров, проповедников и инквизиторов. Папский легат посоветовал ему передать треть своих земель ордену меченосцев, которые могли призвать к порядку его вассалов, в том числе некое семейство Лодде²¹¹.

Похоже, брат Генрих последовал этому совету, порядок в его землях был восстановлен. Но в 1241 г. жители Эзеля восстали, и только бегство избавило епископа Генриха от статуса мученика.

Надо сказать, что коренные жители острова Эзель в то время занимались не только рыболовством и земледелием, они славились как пираты, активно грабившие проходящие мимо корабли и окрестные земли²¹².

Кроме того, как уже говорилось, на острова Эзель и Даго активно претендовали датчане, в том числе добивавшиеся, чтобы эти земли контролировали каноники, подчиненные лундскому архиепископу. В общем, положение епископа Эзель-Виккского было сложным.

Важно учитывать, что параллельно немецкой существовала и датская волна крестоносного движения. Это было связано с тем, что Датское королевство тогда выступало как региональный лидер, претендовавшее на подчинение прибалтийских, в том числе и северонемецких княжеств.

Папский престол часто поддерживал усиление Дании, видя в нем противовес могуществу своих основных противников – императоров из династии Штауфенов.

В Ливонии датчане стремились не только завоевать новые земли и улучшить свое реноме славой крестоносцев, но вновь установить контроль над балтийской торговлей, во многом утраченный ими после разгрома Готланда. Для этого они стремились установить контроль над землями современной Эстонии, в первую очередь над островом Эзель (Сааремаа).

Владения Датской короны, недавно полученные ею обратно по договору в Стенсби, располагались в Северной Эстонии. Большая часть местных земель была роздана немецким феодалам, самыми нахрапистыми и влиятельными из которых было семейство фон Кивиль.

Говоря о немецких владениях в Прибалтике, следует учитывать, что в зависимости от времени и обстоятельств завоевания, они (кроме датских земель) часто перемежались между собой.

Взаимоотношения между различными политиями Ливонской конфедерации только устанавливались, и споры между крестоносцами нередко решались с помощью оружия.

Так, в 1233 г. в Эстонии вспыхнула война между сторонниками и противниками папского легата Балдуина, пытавшегося создать в Ливонии архиепископство под своим руководством. В Ливонии его поддержали датские вассалы, цистерианские монахи и епископ Дерптский, приехавший вместе с ним из Германии.

При этом Балдуин проповедовал новый крестовый поход в Ливонию, для чего собрал на родине паломников.

Основным противниками легата выступали рижский епископ и орден меченосцев.

В ходе этой войны отряды союзников Балдуина были разгромлены, один из его помощников и его сторонники были уничтожены прямо в Ревельском соборе²¹³.

Интересно отметить, что в том же 1233 г. русские эмигранты из Новгорода, проигравшие в политической борьбе (Борисова чадь), и князь Ярослав Владимирович «изгониша Изборск»²¹⁴, т. е. захватили Изборск внезапным ударом с помощью немцев.

Начинать борьбу с русскими, имея в тылу вражду с частью лионских немцев, в первую очередь с орденом меченосцев (наиболее эффективной частью военной машины завоевателей), кажется нелогичным.

Однако эта политика получает свое объяснение, если предположить, что Балдуин и его союзники выдвигали идею нового крестового похода с целью завоевания дополнительных земель – теперь уже на Русь. Другой их целью был захват политического лидерства внутри Ливонской конфедерации, подчинив себе орден меченосцев и другие местные структуры под флагом объединения сил для крестового похода.

В Утремире также нередко возникала ситуация, когда местные феодалы, опасаясь потерять свои владения, выступали за осторожную политику по отношению к соседям-иноверцам, а приехавшие из Европы стремились развязать войну за веру при любых условиях.

Позднее, уже в конце сороковых годов XIII в., Балдуин, снова прибывший в Ливонию в качестве папского легата, частично претворит в жизнь эту программу, став епископом Рижским и организовав поход на Русь (на Псков в 1253 г.), кстати говоря, без участия теперь уже Тевтонского ордена.

Вероятно, именно в рамках этой программы Ярослав и его союзники получили помощь от немцев.

Осенью 1233 г. псковичи отреагировали мгновенно. Не дожидаясь новгородской помощи, они окружили захваченный Ярославом Изборск и взяли его штурмом.

Князь был взят в плен, погиб предводитель немцев, которого русская летопись записала как Данила (вероятно, это русское произношение немецкого имени или фамилии).

В ответ немцы совершили набег на новгородские земли, захватив Тесов. Вероятно, город был разграблен и оставлен, поскольку нет никаких данных о том, что его пришлось отбивать.

Зимой 1234 г. Ярослав Всеволодович прибыл из Владимира, приведя с собой многочисленные полки, к которым присоединились отряды как новгородцев, так и всех областей княжества. Как писала НПЛ, «и пришьдъ князь… а полки своя приведе в Новгород множество… Иде князь с новгородци и и съ всею областью и с полкы своими на Немцы под Гюръев»²¹⁵.

Русские напали на Юрьев, причем Хроника Альберта обвиняет их в том, что они сделали это, заключив союз с меченосцами²¹⁶.

Никаких данных о связях меченосцев и русских нет (хотя такие связи вполне могли существовать). Нападая на епископство, русские наносили, по сути, удар по владениям сторонников похода на Русь, подрывая их экономическое благополучие и лишая базы для вторжения. А поскольку это были те же люди, которые выступали против Ливонского ордена, точнее, за его подчинение, то русские (осознанно или нет) действовали и в интересах ордена меченосцев.

Вторгнувшись в Дерптское епископство, русские войска были распущены в «в зажитье воевать»²¹⁷, т. е. грабить земли противника, что составляло важнейший элемент средневековых войн.