Текст книги "Пири против Кука. Полярный детектив длиною в столетие"

Подготовке к будущим маршрутам в книге Пири уделялось достаточно много внимания. «В течение зимы члены моей партии соперничали друг с другом в усилиях сделать лучшие сани. Копируя свои сани по модели Мак-Клинтока, я нашел, что мы можем уменьшить их вес на две трети и более… Мы много читали. Я имел очень полную полярную библиотеку, и она главным образом и требовалась для чтения. Тот факт, что мы жили в полярных условиях, возбуждал охоту к чтению полярных исследований. Все эти книги ревностно поглощались из-за историй, которые они содержали, приключений, которые в них описывались, и полезных сведений, которые мы могли извлечь из них. Однако наши понятия о стране, туземцах, зимней ночи, холоде, бурях или трудностях не согласовывались во всем с описаниями наших предшественников, проводивших зиму недалеко от бухты Мак-Кормик» (Пири, 1906, с. 193).

Особо Пири отметил работу обеспечивавших экспедицию меховыми изделиями эскимосских женщин, «которые никогда не слыхали о восьмичасовом рабочем дне и охотно соглашались, когда было необходимо, шить от 10 до 12 часов в день и даже больше» (Пири, 1906, с. 194). На фоне хозяйственных дел Пири посчитал возможным детальнее остановиться на деятельности своего врача по изучению аборигенов, не забывая, впрочем, и о собственных заслугах по этой части.

«Доктор Кук, специально занимавшийся этнологическими исследованиями, сделал в течение зимы антропологические измерения 75 человек, а я приготовил полную серию фотографий тех же лиц, снятых обнаженными спереди, сзади и сбоку.

Я становился с камерой с одной стороны печки, отделявшей комнату миссис Пири от главной, с другой ее стороны находился Мэтт (Мэтью Хэнсон – постоянный участник всех экспедиций Пири. – Авт.), заведующий вспышками, доктор Кук снимал фотографируемого на другом конце комнаты. Вблизи доктора под рукой был стол, на котором он записывал свои антропологические измерения» (Пири, 1906, с. 195).

Разнообразие в будни внесла и встреча нового, 1892 года, для описания которой Пири не пожалел места в своей книге.

«За день до Рождества Аструп и доктор Кук очистили большую комнату, прибили два национальных флага и один из санных, убрали потолок кисеей, сделали проволочные подсвечники и разместили свечи по всей комнате. В 9 часов вечера накануне Рождества я сварил молочный пунш, который вместе с пирожными, орехами, леденцами и изюмом составил очень приятную вечернюю закуску» (Пири, 1906, с. 199). Сам Пири не употреблял спиртного и не курил, но одновременно признавал: «Ничто не придает столько веселья празднику и не помогает вывести день из повседневной монотонности жизни, как стакан пунша или легкого вина» (Пири, 1906, с. 206).

На Рождество разбушевалась метель, но к Новому году погода исправилась, и зимовщики после застолья уже на открытом воздухе во тьме полярной ночи развлекались спортивными играми. «Эти состязания, – пишет Пири, – состояли в беге на расстояние до 100 ярдов. Бежали сначала лицом вперед, затем задом, а потом на четвереньках… Я сильно затруднялся узнавать во тьме конкурентов, действительное время пробегов осталось тайной» (Пири, 1906, с. 206–207). Так или иначе, но полярная ночь не отразилась на состоянии обитателей Редклиф-Хауза. «Постоянные занятия, сначала приспособление дома, а затем постройка саней, ежедневные упражнения на открытом воздухе, посещения туземцев, приятные перерывы в виде праздников, симпатичное общество и прекрасная пища – все это помогло нам прожить незаметно мрачное время темной полярной зимы» (Пири, 1906, с. 212–213).

Особой темой дискуссий во время зимовки оставалась проблема питания в связи с опасностью цинги. Кук призывал обратить внимание на то, что белые люди страдают цингой, а эскимосы нет, связывая это с диетой, – и был, разумеется, прав. Пири же решительно отвергал идею употребления в пищу сырого мяса, считая это недопустимым для цивилизованного человека.

С середины февраля 1892 года начались первые маршрутные вылазки, в которых Кук принимал самое активное участие. Таких полевых рекогносцировок до выхода в основной маршрут было предпринято несколько. Они не только дали ценный экспедиционный опыт, но и позволили Пири убедиться, «что сломанная нога работала очень хорошо – хотя она затрудняла меня при прыжках, но не болела». Правда, американцы так и не овладели искусством сооружения иглу – эскимосских хижин из плотного ветрового снега. Однажды построенное наспех убежище не выдержало напора штормового ветра.

«Я с трудом освободился из засыпавшего нас сугроба, – описывал позднее Пири приключения незадачливой троицы, – завязал свой мешок и разбудил доктора Кука. Доктор также успел освободиться, но Аструп, лежавший с другой стороны, никак не мог выбраться из сугроба» (Пири, 1906, с. 218–219). Теперь спасение легкомысленных полярников, спавших в одном нижнем белье, зависело от того, насколько быстро они разыщут в накрывшем их снегу в абсолютной темноте свою верхнюю меховую одежду. В конце концов это им удалось.

По возвращении выяснилось, «что даже на расстоянии мили… дом более выделялся, чем в октябре. Очевидно, он был лишен снежного покрова. На полпути нас встретила миссис Пири и рассказала о страшной буре и потопе. В понедельник почти весь день ручьями лил дождь, смывший снег с крыши, разрушивший снежный вход (пристроенный в виде тамбура. – Авт.) и проникший через парусиновую крышу галереи коридора в дом. Двери и окна тряслись под напором ветра, но сам дом… выстоял… Для моих спутников это было серьезным и суровым введением в работу на ледниковом покрове и примером того, что они могут ожидать во время долгого путешествия» (Пири, 1906, с. 228–230).

Все последующее содержание книги Пири свидетельствует о редкой удаче, сопутствовавшей незадачливым путешественникам, поскольку они успели вернуться на зимовочную базу, воспользовавшись кратковременным перерывом в непогоде. «Это была бурная неделя. Дикий порыв фена[6]6
  Фен – сухой, теплый сильный ветер, порывисто дующий с высоких гор в долины.


[Закрыть], с его замечательно высокой для этой местности температурой, превратил атмосферу в шумную толчею свирепых ветров, которых не успокоил даже наступивший холод» (Пири, 1906, с. 239).

21 марта, накануне весеннего равноденствия, Пири в одиночестве испытал меховую одежду для дальнего маршрута. «На высоте 3825 футов… – написал он впоследствии, – я позавтракал, сидя на снегу спиною к ветру; была сильная метель, термометр показывал –32° по Фаренгейту (–36 °C), а я ел спокойно и без неудобств. Таково влияние оленьей одежды» (Пири, 1906, с. 245). Правда, судя по описанию, Пири имел дело не с метелью, а лишь с поземкой.

Прежде чем отправиться в этот дальний маршрут, Пири решил совместить приятное с полезным – одновременно с закупкой собак у эскимосов обследовать побережье залива Инглфилд, куда он и направился на собачьей упряжке в сопровождении супруги и эскимоса-каюра 18 апреля. Погода благоприятствовала им настолько, что они отдыхали в спальных мешках прямо на морском льду, не ставя палаток. 22 апреля Пири и его спутники вернулись в Редклиф-Хауз, покрыв за неделю 250 миль (почти 400 километров). Теперь «все было готово для длинного путешествия в неизвестное, ради которого все эти месяцы были наполнены работою; я был счастлив при мысли, что, наконец, мы были на пороге предприятия, приведшего нас на белый север» (Пири, 1906, с. 254), – описал свое настроение Пири накануне решающих событий экспедиции.

Можно было приступать к основной задаче путешествия. «В последний день апреля в прекрасную погоду… доктор Кук, Гибсон, Кайю, Тавана, Кулу (двое последних – эскимосы-каюры. – Авт.) отправились из дома Красной скалы с двумя санями и 12 собаками перенести последние припасы на внутренний лед… Три дня спустя, приведя в порядок дом и окончив тысячи мелких дел, всегда всплывающих в последние мгновения приготовлений к долгому путешествию, я отправился с Мэттом, остальными восемью собаками и большими, 18-футовыми санями» (Пири, 1906, с. 288). Однако вскоре Хэнсон отморозил пятку и был отправлен в Редклиф-Хауз. Затем последовали другие неприятные задержки вплоть до 15 мая. Правда, настроение у Пири было хорошее, поскольку он убедился, что последствия перелома не мешают ему. «Тот факт, что менее чем через 10 месяцев… я был способен предпринять и выполнить путешествие на лыжах в 1200 миль без… серьезных последствий, служил сильным доказательством профессионального искусства доктора Кука» (Пири, 1906, с. 293–294). В прямом смысле без Кука в экспедиции 1891–1892 годов Пири не сделал бы ни шагу! В свете последующих событий такое признание многого стоит.

Кук в полярной одежде

В своей книге-отчете об экспедиции 1891–1892 годов Пири делает много интересных признаний, объясняющих его последующие поступки. Похоже, что действовал он прежде всего с позиций утверждения первенства в большом и малом, порой ставя себя в смешное положение. Например, он настаивает, что «открыл новый способ полярных путешествий», на том основании, что использовал «внутренний лед вместо дороги, помимо использования собачьих упряжек» (Пири, 1906, с. 20). Тем и другим пользовались многие исследователи ранее (англичанин Ландорф в 1728 году, Делагер в 1751 году, датчанин Ольсен в 1752 году, в 1867 году – англичанин Э. Уимпер), не считая Норденшельда в 1870 и 1883 годах, на которого Пири ссылается неоднократно, и, разумеется, Нансена, которого он просто обвинил в краже своей идеи. Пири явно расценивал происходящее как соперничество, в котором науке отводилось самое незначительное место.

Одержимость идеей первенства на примере Северо-Гренландской экспедиции подтверждается множеством примеров: «Я ввел первый раз и показал годность различных новых черт выдающейся ценности для полярных путешествий: выбор зимнего размещения, употребление путемера, барометра и термографа… Приобретенное мною подробное знание Смитова пролива позволило мне показать различным ученым местности, наиболее годные для специальных занятий» (Пири, 1906, с. 20–21) и т. д., и т. п. Не изучение полярной природы занимало его, а применение новых технических приемов и методики организации маршрутов в экстремальных условиях Арктики. Тем самым он создал себе оппозицию в научной среде, хотя до поры до времени ученые были вынуждены мириться с подобными заявками. Однако вернемся в весну 1892 года на севере Гренландии.

В несколько переходов Пири привел свой отряд, поднимаясь по пологому ледниковому склону, на высоту в 1700 метров, где вершины гор на побережье исчезли из виду. Отряд оказался в бассейне громадного выводного ледника Гумбольта, удалившись от базы в бухте Мак-Кормик на 130 миль (210 километров). Дальше Пири намеревался продолжить путь вдвоем, обратившись к спутникам с предложением выделить добровольца. «Доктор первым вызвался идти, за ним Гибсон и Аструп. Затем я порешил так: Аструп пойдет со мною, Гибсон останется командиром вспомогательной партии (то есть отряда возвращающихся. – Авт.), доктор Кук по прибытии к Красной скале примет на себя обязанности начальника до моего возвращения» (Пири, 1906, с. 297–298). Несомненно, последнее назначение не случайно и по-своему показательно: Пири не только доверял Куку, но и полностью был в нем уверен.

Не вдаваясь в детали похода Пири и Аструпа, завершившегося открытием Земли Пири и северных пределов ледникового щита Гренландии, остановимся лишь на наиболее интересных событиях. При походе по местности, практически лишенной отчетливых ориентиров, из всех методов навигации Пири использовал лишь прокладку курсов и расстояний, полагая, что «компас и путемер дают возможность получить необходимые данные и показывают путешественнику во всякое время его положение и быстроту, с какой он идет» (Пири, 1906, с. 27). Однако он все же пытался контролировать свое местоположение по береговым ориентирам, избегая терять их из виду надолго, и поэтому волей-неволей был вынужден прижиматься к северному побережью: «Мы уже прошли через водораздел между Китовым проливом и бассейном Кэна и начали спускаться в бассейн ледников Гумбольдта» (Пири, 1906, с. 294), «Мы были теперь, очевидно, на вершине подъема и, верно, скоро начнем спускаться по северному склону водораздела к бассейну фиорда Петерманна. На следующий день наши надежды оправдались» (Пири, 1906, с. 303). Подобная тактика довольно показательна – определенно, Пири в этом походе показал себя посредственным навигатором.

26 июня участники перехода увидали северо-восточное побережье, к которому так стремились: «Повсюду, на северо-западе, севере и востоке, черные и темно-красные пропасти, глубокие долины, увенчанные ледяным покрывалом горы тянулись дикой панорамой, на которую не смотрел еще глаз человека» (Пири, 1906, с. 314). Вскоре путешественники вышли на скальную сушу – тем самым северные пределы ледникового щита были установлены одновременно, как полагал сам Пири, с северными пределами самого большого острова Земли – Гренландии. Однако в последнем случае он ошибался. Когда он все же добрался до кута Индепенденс-фиорда, выяснилось, что в западном направлении от него уходит глубокая долина с многочисленными озерами, которую Пири принял за пролив, покрытый льдом. Сушу за мнимым проливом он назвал Землей Гейлприна (Земля Пири на современных картах). Тридцать лет спустя Кнут Расмуссен и Петер Фрейхен доказали, что пролив (канал Пири в то время) и является описанной выше долиной, которая своим обманчивым обликом ввела Пири в заблуждение. В 1900 году Пири прошел до северных пределов своей Земли Гейлприна, тем самым определив положение крайнего северного побережья самой Гренландии, что в эпоху ликвидации последних белых пятен и явилось его самой значительной и реальной заслугой, самым ценным из его достижений.

В наиболее отдаленном пункте своего маршрута, на утесе Нэйви-Клиф, в гурии, сложенном из камней, он оставил записку следующего содержания.

«Северо-Гренландская экспедиция 1891–1892 годов под командованием Роберта Пири, вольнонаемного инженера флота США. 4 июля 1892 года. 81 град. 37,5 мин. с. ш.

Достиг сегодня с Эйвином Аструпом и восемью собаками этого места через внутренний лед от бухты Мак-Кормик в Китовом проливе. Мы прошли более 500 миль и находимся в прекрасном состоянии. Я назвал этот фиорд бухтой Независимости (Индепенденс-фиорд на современных картах. – Авт.) в честь дорогого всем американцам дня 4 июля, в который увидали его. Убили пять мускусных быков в долине над этой бухтой и видели несколько других. Завтра я направляюсь назад к Китовому проливу. Р. Пири» (Пири, 1906, с. 340–341).

Следует отметить, что удачная охота на мускусных быков решила проблему провианта для людей и корма для собак, так что замечание Пири «4 июля мы отпраздновали королевским обедом» не случайно. Дальнейшие события маршрута описаны Пири так: «7 июля при ярком солнечном свете мы повернулись спиною к земле и начали подниматься на ледяную высоту. Чтобы избежать трещин и ледниковых бассейнов, так затруднявших нас во время путешествия сюда, я намеревался на обратном пути держать его более к востоку и югу» (Пири, 1906, с. 349).

При возвращении наибольшие трудности были связаны с глубоким снегом. Позднее он сменился на высоте плотным настом, что благоприятствовало движению. Уже 2 августа показались выходы коренных пород в окрестностях бухты Мак-Кормик, и на следующий день участники похода встретили на берегу людей, которых оказалось слишком много, – в бухту пришло судно с экспедицией Гейлприна. Вернувшись в Редклиф-Хауз, Пири не отметил каких-либо недостатков, возникших в его отсутствие, когда экспедиционную базу возглавлял Кук.

Однако эта благополучная картина спустя всего несколько дней была омрачена трагедией. 9 августа Пири с женой и эскимосами-гребцами отправился на съемки в заливе Инглфилд. Благополучно завершив работу, он спустя неделю вернулся в Редклиф-Хауз, где узнал об исчезновении геолога Вергоева, присоединившегося к экспедиции Гейлприна. Поиски обнаружили его следы до края одного из ледников между бухтой Мак-Кормик и заливом Инглфилд – очевидно, молодой полярник погиб в одной из ледниковых трещин. Трагедия эта омрачила в целом успешную экспедицию, в которой Кук получил свое полярное крещение. Пири не предъявлял к нему сколько-нибудь серьезных претензий, не считая ограничений в части публикаций. Наоборот, приведенные выше оценки и похвалы его профессиональной подготовке ставят его особняком среди других участников экспедиции, причем не раз руководитель отмечал успешное выполнение всех своих поручений и приказов. В некоторых публикациях утверждается, что при возвращении в Штаты Пири пригласил Кука в свою очередную экспедицию. Кук отказался, и, видимо, не случайно.

На основании книги-отчета самого Пири можно утверждать, что в экспедиции 1891–1892 годов проявилась вся совокупность качеств, присущих этому человеку и получивших развитие в будущем. В полной мере он оценил отсутствие собачьих упряжек, с одной стороны, а с другой – выяснилась его слабость в качестве штурмана-навигатора. С точки зрения научной результативности экспедиции в 1892 году Пири достиг наибольшего успеха, определив положение северного предела ледникового щита Гренландии.

Кук не оставил каких-либо опубликованных воспоминаний об участии в экспедиции Роберта Пири 1891–1892 годов. Американские биографы Фредерика Кука отмечают, что после возвращения с гренландской зимовки врач-полярник прочитал несколько лекций об эскимосах и особенностях полярной медицины, но после вмешательства Пири прекратил эту деятельность.

Не вполне ясно, что заставило Пири еще раз обратиться к проблемам Северной Гренландии вскоре после возвращения. Сам он объясняет свое решение повторить прежний маршрут достаточно неопределенно: «Я хотя и сознавал, что мои друзья были правы, считая блестящим делом мое продолжительное санное путешествие, однако был совсем не удовлетворен. Я чувствовал, что на севере должно быть сделано еще более важное дело, именно теперь, когда железо горячо, и я был вооружен приобретенным опытом» (Пири, 1906, с. 11). Напрашивается вопрос: какое именно важное дело?

По возвращении в Штаты Пири прочитал за три месяца 168 лекций, что принесло ему 13 тысяч долларов. Супруга Пири отдала на экспедицию свои гонорары, газета «Сан», в свою очередь, вдвое увеличила свои гонорары путешественнику за будущие корреспонденции с места событий. Доходы из прочих источников принесли еще 3 тысячи, включая плату за посещение экспедиционного судна туристами. Пири ввел практику личных контрактов с сотрудниками очередной экспедиции, предусматривающих сдачу всех дневниковых материалов и результатов наблюдений и запрет всем, кроме него, читать лекции и публиковать в прессе статьи по возвращении.

Парусно-паровое судно «Фалькон» (его капитан Гарри Бартлетт обслуживал множество полярных экспедиций) доставило Пири и его людей в Гренландию уже 3 августа 1893 года, причем зимовочную базу Эниверсари-Лодж было решено построить в 35 километрах восточнее прежней зимовки Редклиф-Хауз. Спустя три недели судно оставило гренландские воды, а еще через месяц, 12 сентября, Жозефина Пири произвела на свет дочь Мэри, причем Пири не поскупился на похвалы своей супруге: «Не могу не восхищаться ее мужеством».

Осень ушла на создание складов на ледниковом покрове Гренландии под будущие маршруты, тогда как на экспедиционной базе при разрушении припая погибла часть экспедиционного груза. Пострадали также шлюпки, а в море оказалось немало бочек со всем содержимым. Определенно, очередному предприятию Пири не везло с самого начала.

Сходным образом продолжали развиваться события и по окончании полярной ночи, когда началась эпизоотия[7]7
  Эпизоотия – эпидемия у животных.


[Закрыть] среди упряжных собак, сопровождавшаяся падежом. По первоначальному плану в начале марта 1894 года на очередное пересечение ледникового покрова направлялись восемь человек на собачьих упряжках, которые по достижении залива Независимости, разделившись на три группы, должны были выполнять самостоятельные задания: первая направлялась к мысу Бисмарка на 77-м град. с. ш., чтобы нанести на карту неизвестный участок побережья, вторая во главе с Пири нацеливалась в направлении полюса, а третья занималась бы охотой на мускусных быков, чтобы обеспечить совместное возвращение участников похода к зимовочной базе. Однако из-за падежа собак от этих планов пришлось отказаться.

Единственным достойным занятием в такой ситуации стали поиски крупных метеоритов в районе мыса Йорк, о которых было известно еще с 1818 года от участников экспедиции Джона Росса, – Пири «положил на них глаз», и далеко не бескорыстно.

Неожиданно 2 августа на зимовочной базе появились президент Филадельфийского географического общества Генри Брайант и брат супруги Пири Эмиль Дибич. Они добирались с помощью окрестных эскимосов от застрявшего во льду «Фалькона». Нежданные гости убедились в добром здравии всех дам, включая новорожденную, которым, однако, вторая зимовка едва ли пошла бы на пользу. К тому же выводу пришло большинство участников экспедиции, пожелавших возвратиться в цивилизацию. Сам Пири на это пойти не мог – с присущей ему непреклонностью он не хотел смириться с неудачей, тогда как остальные, руководствуясь контрактом, были готовы оставить его – исключение составили лишь Хэнсон и Ли. В конце августа с отплытием «Фалькона» база Эниверсари-Лодж опустела.

Молодая эскимоска Аллакасингва – возлюбленная Р. Пири. Он опубликовал это фото в 1898 году в своей книге с подписью «Мать тюленей (эскимосская легенда)»

Эскимоска Аллакасингва с сыном Роберта Пири и дочь Жозефины и Роберта Пири Мэри

Кое-как на собачьих упряжках маршрут 1892 года удалось повторить, но новых открытий он не принес. В целом это чрезвычайно рискованное предприятие нельзя назвать ни удачным, ни просто оправданным с точки зрения здравого смысла.

Возвращение к базе, как и следовало ожидать, оказалось забегом наперегонки со смертью. Девять из шестнадцати оставшихся в живых упряжных псов были обеспечены кормом на две недели, а люди – только половинной нормой чая и галет, помимо замороженной дичи, которой предстояло делиться с собаками. Это заставило участников маршрута возвращаться как можно быстрее, делая почти по 40 километров ежедневно. Подобный темп с одинаковым успехом мог привести как к спасению, так и к гибели от изнурения и людей, и собак. Не приходится удивляться, что до базы в первых числах июля добралась лишь одна собака…

За тремя зимовщиками пришла парусно-паровая баркентина «Кайт». На борт «Кайта» погрузили два метеорита общим весом в 2,5 тонны. Вывоз самого крупного, весившего около 90 тонн, пришлось отложить до осени 1897 года. Позднее все три были проданы в Американский музей естественной истории за 40 тысяч долларов.

Пожалуй, это и стало главным результатом третьей гренландской экспедиции Пири, в которой он показал себя способным на самые непредвиденные поступки в угоду собственным амбициям, с одной стороны, а с другой – способным к мобилизации оставшихся сил, казалось бы, в самой безвыходной ситуации. В будущем он продемонстрировал немало примеров подобного рода, вызывая восхищение одних и проклятия других. Пири вообще не оставлял вокруг себя равнодушных людей. Те, для кого он стал кумиром, не видели его недостатков изначально. Другие же, считавшие его нечистоплотным склочником, ставили под сомнение все его заслуги.