Текст книги "В глубине Великого Кристалла. Помоги мне в пути"

Школа номер три оказалась двухэтажным зданием, построенным в духе строгого классицизма. Скорее всего, бывшая гимназия. Ничего примечательного в этом доме не было, если не считать одного: стоял он не на земле, а на широченном каменном мосту. Мост соединял склоны двух холмов. Под ним тянулся канал. По каналу двигались к бухте катера, лихтеры и буксиры. А на крыше здания торчала белая маячная башенка с мачтой, оснащенной реями, гафелем и сигнальными флагами.

Ветер дул с бухты, и в коридоре, кроме обычного школьного запаха, был запах моря. И стояла непрочная тишина: видимо, шли уроки. Я увидел идущую навстречу решительную женщину. Полную, слегка распаренную и с похожей на белый парик прической. Это была, безусловно, завуч. Завучей всех времен и народов отличают административная походка, застывшее в глазах недовольство и в то же время упрямое намерение до конца дней исполнять свою подвижническую должность.

– Простите… – начал я беседу.

Вопреки ожиданиям, завуч не отфутболила меня к кому-то другому. Сообщила:

– Сегодня на курсах дежурю я. По совместительству. Но… – Она глянула на мою палку и нехотя предложила: – Сядем.

И мы сели на деревянный диванчик в простенке между окнами. В стене напротив темнели дубовые двери классов.

– Итак, вы сказали «но»…

– Да. У вас есть диплом с филологическим образованием?

– У меня есть два диплома, и оба гуманитарные. Но я не вожу их с собой и…

Капелька раздражения проскользнула в ее голосе. И капелька удовольствия от ощущения власти.

– Но в этом случае не знаю, как быть… Тогда необходим дополнительный экзамен по орфографии и синтаксису…

Я посмотрел в ее педагогические очи. Молча. Но вложил во взгляд пространную фразу – в ней содержался адрес, по которому эта дама должна идти. Со злорадством представил, как предложу секретарю Галевичу самому иметь дело с тетушками из наробразовского ведомства, возьму портфель и плащ и…

– Игорь Петрович! Игорь Петрович!..

Это влетел в школьный коридор человечек в зеленом костюме и беретике. Он был похож на кузнечика. Он подпрыгивал.

– Игорь Петрович! Я Евгений Евгеньевич Верба, директор дома «Творческая мастерская»! Я был в редакции! Ваша анкета на столе!.. Галевич – болван! Зачет, ха-ха! Он рвет остатки волос… Игорь Петрович, у нас литературный клуб «Светлое слово»! Сегодня в семь заседание! Игорь Петрович, если вы… Это будет подарок всем! Это… невозможно сказать!

Сперва я скривился: черт возьми, и здесь достали. Знаю я эти клубы с восторженными девочками и набившими оскомину вопросами: «А то, что вы пишете, было по правде или из головы придумано?» Однако встретился я с восторженно-жалобным взглядом директора Вербы, и стыдно стало – прямо хоть по морде себя хлещи! Ну, забавный он человек, прыгает, суетится, но это же искренне! О деле думает! Ведь и правда люди соберутся, которым интересно… Что же я за сытая скотина!

– Я… да, я постараюсь. Какой у вас адрес?

– Набережная Крузенштерна! Дом пять… Я так и думал, что вы… Спасибо!.. Маргарита Митрофановна! – Он потянул завучиху за пухлую руку. Оттащил на пять шагов, что-то зашептал, подскакивая к ее уху и стреляя в меня глазами. Потом подскочил еще, крикнул мне: «Мы вас ждем от души!» – и убежал.

Маргарита Митрофановна – обмякшая и с потеплевшим взором – снова опустилась рядом со мной. Сказала медово:

– Но право же… Я не знала. Это меняет ситуацию. Я…

Тут сигналом корабельной тревоги грянул школьный звонок. Не только я, даже завуч вжала голову. И почему-то подтянула под диванчик объемистые ноги. Звонок еще гремел, когда стали распахиваться двери. Вечная, знакомая картина: конец уроков и школьная братия рвется из классов на волю. Никакая плотина из уставов и правил во все века не могла сдержать этот брызжущий радостью поток. И сейчас он заполнил сводчатый коридор, как гудящую станцию метрополитена.

Здесь, как и в Кобурге, ни мальчишки, ни девчонки не носили школьную форму. Глаза просто зачесались от мелькания пестрых рубашек и платьиц, разноцветных гольфов и отпечатанных на майках кораблей, гномов и микки маусов. И от лаковых, с радужными бликами ранцев.

Топот и ликующие вопли…

– Кошмар, неуправляемая масса, – простонала Маргарита Митрофановна. – Не бойтесь, это скоро кончится.

И правда, поток схлынул стремительно. Теперь лишь отдельные ученики выскакивали из дверей и спешили к выходу. И последним из ближней двери, наискосок от нас, вышел… вышло слегка танцующим шагом до боли знакомое существо – с песочными растрепанными волосами, в льняной одежонке, на длинных и гибких, как коричневые шланги, ногах. Только бело-голубой ранец был незнакомым…

Нет, не может быть. Откуда он здесь?.. Это со спины похож. А оглянется – и чужой. Не надо…

И все же я не выдержал, хрипло и с выдохом сказал мальчишке вслед:

– Сашка…

Он замер, как приколотый к месту. Потом крутанулся на пятке. Смешно открыл рот. Заорал клич – что-то вроде «уау-вау!» – и ринулся ко мне. Подскочил и с лету плюхнулся мне на колени. Я счастливо взвыл от боли в ноге.

– Сашка…

Он без всяких церемоний облапил меня за шею, щекой прижался к пиджаку. Его лохматая макушка щекотала мне подбородок. От волос пахло почему-то горькими водорослями.

– Игорь Петрович! – Он поднял сияющее лицо. – Это правда вы?

– Александр! – патетически возгласила Маргарита Митрофановна. – Как ты себя ведешь!

– Ёшкин свет! Прекрасно веду! Потому что Игорь Петрович вот он…

– За такие фокусы выставляют из школы!

– А я уже выставился! Последний зачет сдал, теперь я не у вас… – И на этом он полностью исключил завуча из круга своего внимания. И я, признаться, тоже. Потому что вот он – мой лоцман! Оказывается, ничего не было: ни обиды, ни горького прощания, ни бестолковых и пустых месяцев после этого. Вовсе мы и не расставались!

Маргарита Митрофановна поднялась и как-то странно, почти на цыпочках, удалилась по коридору. А Сашка все сиял.

– Игорь Петрович, вы откуда сюда свалились?

– Да я-то что! Бродяжничаю. В газету вот здесь поступил. А ты как тут оказался?

– Мы с мамой переехали, квартиру поменяли. Здесь мамин брат, штурман на портовом танкере… Ой, да пойдемте отсюда! И по дороге все расскажем, ладно?

Мы вышли на Якорный мост. Восхитительная Кан’Орра сияла тысячами стекол, вздымала сказочные башни, сверкала синей водой и хлопала сигнальными флагами. В бухте снежно белели рубками лайнеры и сухогрузы. У одного из пирсов я заметил «Звезду Австралии» (спасибо, что привезла сюда!). А у самого ближнего причала я увидел бриг с высокими брам-стеньгами и густо оснащенным бушпритом. То ли плавучий музей, то ли учебное судно… Праздник был всюду, праздник на душе.

– Куда пойдем, Сашка?

– Куда хотите! Гулять!.. Ой, а вы опять хромаете! И с палкой…

– Ерунда! Палку просто подарили. Сувенир…

– Можно посмотреть?.. Вот это да! Черное дерево, наверно… Раньше в таких секретные шпаги носили.

– Если хочешь, я заведу… И тебе подарю.

Он засмеялся, примерил трость к бедру, будто и правда шпага.

– Велика.

– Да, тебе, пожалуй, больше кортик подойдет. Вид совсем морской…

Куцый Сашкин костюмчик был того же цвета, что летние рубашки морских офицеров. Он уже заметно пообтерся, на штанах не осталось пуговок-украшений, а на рубашке пуговицы были латунные, с якорями и восьмиконечными звездочками – розами ветров. Мало того, на плечах у Сашки чернели твердые суконные погончики с четырьмя золотыми угольниками и тем же звездным знаком – эмблемой Лоцманской службы… Я тронул погончик.

– Это что? Украшение такое? Или…

– «Или», – скромно сказал Сашка и шмыгнул носом. И покосился со смущением, но весело.

– Ого… – Я теперь кое-что смыслил в этих знаках различия. Если по старинной табели о рангах перевести Сашкино звание в разряд военно-морских, то ему должны были бы козырять капитаны третьего ранга.

– Когда ты это заработал?

– А… в июле еще. Когда сюда переехали. Тут курсы лоцманов-четырехмерников при Навигаторском колледже. Для взрослых. Ну… меня тоже взяли, с испытательным сроком на месяц. А потом там… в общем, проект один. Переброска опытной модели темпорального блока в подпространство. Как «Даблстар», только проще… Все взялись колдовать и считать, а ни у кого не выходит ничего…

– А у тебя вышло!

– Они на компьютерах, а я на спичках. Ну, как раньше. И ушла игрушка… Все на меня: «Как? Как? Объясняй!» Я объясняю по-своему, а они понять не могут… А я растолковать не могу по всей этой ихней алгебре… Чуть не заревел даже…

Я покрепче взял его за плечо с погончиком.

– Чуть? – сказал я. – Или…

Сашка потерся щекой о мой рукав, признался опять:

– Или… А зато диплом дали! Только временный, до совершеннолетия. И главное, разрешили в стажеры… Ой!

– Что? – вздрогнул я.

– Игорь Петрович, а вы долго будете здесь работать?

– Не знаю. Погляжу…

– Ну, полгода-то протянете?

«Протяну ли я вообще полгода?»

– А что случилось?

Сашка сказал, тускнея:

– Но я же сегодня уезжаю. На шесть месяцев… Меня Пантюхин берет на «Стар-2».

Опять этот Пантюхин!

– А почему так надолго? Тебе же учиться надо.

– Я заранее зачеты сдал за весь шестой класс… А это и недолго, полет-то! Это здесь полгода, а в корабле всего три дня!

– Фокусы… – огорченно сказал я.

– Ну да! Свойства межпространственного вакуума. Путь по темпоральному кольцу… Знаете куда? В будущее. В обсерваторию «Сфера». Пантюхин должен доставить результаты экспедиции «Даблстара».

Грустно мне стало. Но, конечно, без той горечи, что прежде. Все-таки спасибо судьбе: встретились! Опоздай я на день, и никогда в жизни Сашку больше не увидел бы.

– Так вы пробудете здесь полгода? Дождетесь?

– Очень постараюсь, – пообещал я. И чуть не добавил: «Не все от меня зависит». Не добавил, сказал небрежно: – А Чибу-то берешь?

Сашка вздохнул:

– С мамой оставлю. Чтобы не скучала.

– А мама как? Отпускает тебя?

Он сказал с грустной рассудительностью:

– Что поделаешь, если сын уродился лоцманом?.. И нельзя же упускать шанс. Ведь «Стар-2» – это единственный такой корабль в наше время!

– Откуда он такой взялся? – спросил я. И подумал: «На нашу голову…»

– Да это же половина «Даблстара»! Левая часть! Братья Скицыны… ну, тот экипаж! – они ее отцепили и оставили на плато у Овражков. Чтобы Пантюхин мог добраться до «Сферы».

– Без тебя он будто не добрался бы! – не выдержал я.

Сашка ничего не ответил. Только покрепче ухватился за мою руку. А меня вдруг обожгло! Даже не смог скрыть испуга:

– Сашка! Но эта твоя теория!.. «Стереоскоп»… Ведь получается, что Андрюс и ты… И тогда твой полет… тоже…

Он понял. И не испугался.

– Не-е, это другое. А ту параллель… я уже отработал. Тоже ведь чуть не «грохнулся». Когда лихорадка была… Мне даже в бреду снилось, что я разбился на самолете. О каменный свод. И будто я насквозь его… Игорь Петрович, да вы не бойтесь! Через три дня я буду здесь как огурчик… Ой, ну то есть через полгода.

Однако я все равно боялся. Но ясно было и другое: сколько ни бойся, а Сашка уйдет на этом чертовом «Старе-2» в подпространство. Так зачем же, чтобы и он боялся, как я?

– Ладно… – сказал я. – А что слышно о тех? На другой ступени?

Сашка посмотрел без улыбки. Опустил голову.

– А о них ничего и не будет слышно… пока астрономы не увидят новую двойную звезду…

– Сашка… Возьмите меня с собой.

Он не удивился.

– Я уже думал… Но там жизнеобеспечение только на двоих…

– Жаль.

– Да… Ну, может быть, потом! Я спрошу…

«Потом», – усмехнулся я про себя. И сказал:

– Спроси, конечно.

Во время разговора мы вышли к набережной у левого берега бухты. Она была отгорожена от прибрежных камней парапетом из тесаных гранитных глыб – видимо, для защиты улицы от штормовых волн. Сейчас, однако, внизу плескалась и мотала зеленые пряди водорослей безобидная зыбь. Я навалился грудью на ограждение. Сашка подпрыгнул, забрался на парапет, лег на нем, подперев щеки, постучал по камню кроссовками.

Причалов поблизости не было, слева стояли над берегом строения с вышками и мачтами – видимо, яхт-клуб. Белые треугольники парусов ходили туда-сюда вдали от берега. Бриг ушел от пристани на середину бухты и распускал желтоватую парусину на обеих мачтах. А ближе к набережной лихие ребята носились на виндсерферах – парусных досках. Парусов было много, все разноцветные, глаз не оторвешь…

Сашка сказал:

– Я тоже хотел так научиться, да все времени не хватает… Зато купался часто. Я на пляже учебники читал.

– Ты герой, – задумчиво похвалил я его.

– Ага… – согласился он с прежней дурашливой ноткой. Но без улыбки.

Тогда я встряхнулся:

– Сашка! А чего мы куксимся! Радоваться надо, что увиделись… И еще увидимся! У тебя полет – всего на три дня, а я… потерплю. У старых людей время бежит незаметно.

Он тут же повеселел. Возмутился:

– Ох уж, «у старых»! Вы еще это… средних лет.

– Тем более. А проводить тебя сегодня можно?

Сашка досадливо поморщился:

– Наверно, не разрешат. Это ведь спецрейс…

«Ну и ладно. Так даже лучше», – подумал я.

Сашка глянул на часики, сказал виновато:

– Домой пора. Собираться… И мама ждет…

– Тогда попрощаемся здесь. Ты пойдешь, а я постою. Погляжу на паруса.

– Ладно! – Сашка, видно, тоже боялся долгого прощания.

– А я все-таки побывал в Ново-Камышине, – сказал я. – Как ты советовал.

– Знаю. Я ведь ездил в Овражки еще раз…

– Да? Зачем?

– Ну… про вас узнавал… – Он застеснялся и сказал быстро: – А еще с теми ребятами поиграть хотелось. Помните, которые тогда у костра… С ними хорошо! Не то что в Краснохолмске.

– А там что? Все никак не поладишь с одноклассниками?

– А когда ладить? Мы уже уехали…

– А здесь? Неужели тоже пристают и дразнятся?

Сашка насмешливо мотнул волосами.

– Что вы! Наоборот! Как узнали, что лоцман, смотрят… будто все время чуда какого-то ждут. А это ведь тоже… Я хочу как все…

Он помолчал и вдруг спросил неловко:

– Книгу-то не нашли?

– Увы…

– А… – Он глянул нерешительно.

– Тетрадь? Нет, Сашка… Да и не было никакой Тетради.

– Это хорошо, – вдруг сказал он.

– Что хорошо?!

– Ой… дурак я! – Сашка от досады крепко хлопнул себя по затылку. – Я не так хотел сказать… Я вам один подарок сделаю! Когда вернусь…

– Какой?

– Пока нельзя говорить! Тайна!

– Ну, если тайна… А где ты живешь, не тайна? А то как я тебя найду, когда вернешься?

– Ой, верно!.. Улица Голубиной Почты, восемь, квартира два… Игорь Петрович, а вы зайдите к маме, когда меня не будет, ладно? Она обрадуется…

– Зайду… Ну, а теперь давай прощаться. Быстро и решительно!

– Ладно! – Он сел на парапет верхом, широко отвел свою ладошку и с размаху впечатал в мою ладонь. Рукопожатие получилось крепкое и веселое. И Сашка вскочил на парапете. Смешно и лихо отдал мне честь, крутанулся на пятке и побежал по граниту, как по узкому тротуару. «Свалишься ведь, акробат!» – хотел крикнуть я вслед. Но он уже прыгнул на плиты набережной. Пересек мостовую, на той стороне помахал мне еще рукой и ускакал за угол дома с вывеской: «Кафе «В объятиях осьминога».

«Черта с два я пойду в такое кафе», – решил я. И опять повернулся к морю.

Носились виндсерферы. Разноцветные. Лишь один – как бабочка-траурница, весь бархатисто-черный…

Глава 10. Черный виндсерфер

Настроение изменилось не сразу… До вечера я ходил со спокойной и ясной радостью. Правда, была она вперемешку с грустью – из-за нового прощания с Сашкой, – и все же… Главное, что мы снова стали друзьями. Я мог теперь без прежней печали и без злости на себя вспоминать наше путешествие…

И я вспоминал. Шагал по пестрым улицам Кан’Орры и улыбался, что, наверно, со стороны выглядело глупо…

Зашел в редакцию и в течение пяти минут терпел, как танцует вокруг меня Галевич: «Ах, я не посмотрел сразу в анкету!.. Вы не передумали, это не шутка? Но как же – корректором? Знаете, у нас на днях уходит замредактора… Ах, специально, творческий эксперимент? Очень остроумно!.. Только комната, честно говоря, она… Может быть, номер в гостинице?»

Я успокоил его, обещал завтра явиться на работу, он вручил адрес и ключ от комнаты, где «приготовлено все, насколько хватило возможностей». И высказал живейшее желание проводить меня и помочь устроиться. Кое-как я убедил его, что устроюсь сам, и пошел искать свое новое жилище.

По дороге набрел на отделение связи, позвонил Денису. Переждал его радостно-негодующие крики по поводу моего «ребячьего поведения» и нежелания появляться дома, узнал, что «Лариска опять намылилась замуж, и на этот раз, кажется, удачно». Сказал, что устроился в редакцию в одном приморском городе, «а в каком, сообщу после, нечего за мной хвостов снаряжать». И попрощался… И дальше пошел совсем улыбчиво-умиротворенный. Все живы-здоровы, и слава Богу…

«Квартира» моя оказалась в пристройке домика, где находилась контора маячной службы. Недалеко от берега, в районе Катерной гавани. В окна были видны пирсы и суета «москитного» флота, на стенках висели меркаторские карты ближней акватории, слышно было, как над вышкой хлопает флаг гидрографической службы. В общем, весьма уютно и романтично…

Клочковато-бородатый болтливый сторож тут же взялся было готовить чай («И, может, чего покрепче, а?»), но я поблагодарил и отказался. До семи оставалось около часа, я решил, что поужинаю в первой попавшейся забегаловке и отправлюсь в клуб «Светлое слово», как обещал директору Вербе.

Надел свежую рубашку, обмахнул у порога от пыли башмаки, резко разогнулся… и замычал от неожиданной, как удар боли, тоски.

Все вокруг было то же самое: стены в желтоватых морских картах, корабельные часы над столом, вечернее солнце и гавань в окне. Но я – будто проснулся. И словно догнала меня та безжалостная печаль, которая вчера терзала на пароходе. Господи, зачем я здесь? (И зачем я вообще?) Какая судьба занесла меня сюда? Кому я здесь нужен? Восторженному Галевичу? Членам клуба «Светлое слово»? Им нужен не я нынешний, а прежний – со своей известностью и книжками. Они просто не знают еще, что у меня все позади…

Если кому-то и нужен я был, то, пожалуй, Сашке (хотя и непонятно почему). Но Сашка ушел в дальний рейс, и смешно надеяться, что я сумею протянуть полгода и дождаться. А если и дождусь, что дальше?

«Зачем ты мальчишке, которому – жить, расти, пробиваться в новые пространства? Надеешься пойти с ним еще на один маршрут? И может быть, что-то написать? Не ври себе. Лучше, чем прежде, не напишешь, и праздники не повторяются…»

Я сдался не сразу. Чтобы спастись от тоски, я сжал зубы и вышел из дома. Зашагал по прибрежным улицам – запутанным, причудливым… и чужим. Совсем недавно они казались мне сказочно-манящими, радостными. А теперь это был отрешенный от меня, ненужный мне город. О чужой истории рассказывали чугунные памятные доски на стенах домов и траверсах бастионов; чужие корабли толкались на вечернем рейде; чужие деревья золотились под закатными лучами; чужие матери скликали с улиц ребятишек с деревянными мечами и самокатами…

«Давай разберемся, – безжалостно сказал я себе. – Город не виноват. Виноват ты сам. Ты бессовестно эксплуатируешь судьбу, которая принесла тебе великодушный подарок… Ты отшагал свое, как умел, сделал то, на что хватило сил, написал все, что мог. Нет, хуже, чем мог, конечно. А самое главное, что жил еще хуже, чем писал. В отличие от своих придуманных героев, не раз трусил, приспосабливался, обманывал других и себя… И все же, когда поздно стало что-то менять и на что-то рассчитывать, тебе повезло, как немногим: сумел напоследок прорваться в тот мир, обрывки которого неловко и кособоко вставлял в свои книжки. Сумел взглянуть на города, которые твоя память детства, тревожная фантастика снов и выдумка окутали «цветным туманом»… Вначале ты, самонадеянный дурак, думал, что это и вправду «отраженный мир» – результат твоей фантазии в сочетании с хитростями многомерных пространств. Но возникла ясная и бесспорная реальность – лоцман Сашка. От такой реальности никуда не денешься, логичнее уж себя признать «отраженным»… Следовало быть благодарным судьбе и послушно вернуться домой после Подгорья… Не ври, что не сумел! Не хотел, прятался. Глупо надеялся на что-то… Судьба пожалела тебя снова – сегодня. Дала тебе еще одну встречу, дала прощение мальчишки. Так имей же, наконец, совесть!»

Я торопливо зашагал к дому. Чтобы взять вещи и поспешить на пристань. К пароходу до Кобурга. А потом – домой…

А дома – что?

Радостно-укоризненный Артур Яковлевич? Прибежавшая Тереза, прикатившие (возможно!) Денис и Лариса? Их шумное сочувствие и заботы, а потом, во время приступа, нарочитая бодрость и спрятанное в глазах понимание, что, кажется, на этот раз уже всё. И тайное, скрытое даже от себя самих, желание, чтобы это скорее кончилось, ибо тогда будет облегчение для всех…

Ну, а если это случится здесь? Лучше будет? Оно ведь скоро, скоро. Зря надеется наивный Галевич на долгую работу нового корректора…

Я был уже недалеко от домика маячной службы, за которым пряталось низкое рыжее солнце. И здесь вверх от берега по ракушечным плитам берегового спуска зашагала навстречу мне дружная компания мальчишек. Четверо несли на плечах бело-красную парусную доску-виндсерфер, еще двое – обернутый вокруг мачты парус. А самый маленький, похожий на копченую рыбку, шел вприпрыжку впереди и толкал перед собой, как колесо, оранжевый спасательный круг. В двух шагах от меня мальчик-рыбка вскинул веселые глаза и, видимо, просто так, от хорошего настроения, звонко сказал «Здрасьте!» и подбросил к виску растопыренные пальцы.

– Привет… – отозвался я с растерянной улыбкой. И с благодарностью.

Ребята промаршировали, а я смотрел им вслед. И с великим облегчением чувствовал, как уходит черная тоска.

Потому что я знал, что делать.

Я вспомнил.