Текст книги "Барон по призванию. Путь дворянина"

Рейнеру нравилось в уединенной обители брата Гоца. Теплое чувство спокойствия и доверия к этому месту не сравнимо ни с чем.

– Сегодня идешь к его высочеству, а? – спросил священник.

– Иду. Принц пригласил меня накануне вечером, хотя, мне кажется, правильней использовать слово «вызвал».

– Тебя просто очень давно не «вызывали», Рейнер. Если меня, Древо сохрани, вызовет его святейшество, я побегу к нему со всех ног, а ты жалуешься, что тебе дали целый вечер, ночь и утро, чтобы подготовиться и обдумать свои слова и действия!

– Да уж, червь, а ты прав…

– Не ругайся в храме.

– …Чем выше чин, тем тверже ложе.

– Поэтому мое ложе самое мягкое в этом дворце, друг мой. А ведь я сплю на досках. – Брат Гоц посмеялся с закрытым ртом.

Барон Северин приметил стул и устало опустился на сиденье:

– Гоц, я знаю, что ты меня пригласил не без причины, но… я тут отдохну? Недолго. А потом мы поговорим.

– Конечно, Рей. Я сейчас вернусь, сиди.

Луч желтого солнечного света прыгнул Северину на колени. Церковные благовония наполняли воздух тягучим сладким ароматом ранних яблок, и Рейнер блаженно прикрыл веки. Ему показалось, что он слышит женский голос, тихо вторящий мелодии, тоже взявшейся неведомо откуда. До ушей барона доносились и нежные звуки заморской арфы, и тягучая спокойная скрипка, и пастушья дудочка. Мелодия лилась к нему со всех краев необъятной страны, и даже из соседних стран, и из-за моря, а может, с облаков или из бутонов роз, умирающих в королевском саду.

Веки барона дрогнули, и он опустил руку в карман. В пальцах Северина что-то блеснуло на свету. Это был серебряный медальон овальной формы. Рей большим пальцем медленно приоткрыл его и взглянул на изображение внутри. На него со старой миниатюры размером не более дюйма большими голубыми глазами смотрела белокожая светловолосая девушка. Она слегка улыбалась Рейнеру. И он тоже ей улыбнулся. Своей Берте.

Барон захлопнул крышку медальона.

Брат Гоц спустился по лестнице и встал перед Рейнером. Тот, в свою очередь, поднялся со стула. Священник протянул ему маленькую вещицу, которую принес с верхнего этажа.

– Я знаю, что ты не очень-то суеверен, Рей, но, прошу, возьми это.

Барон Северин протянул руку и взял с ладони Гоца металлический браслет для плеча, на котором выделялась металлическая деталь в виде щита.

– Да ну, Гоц. Это… Это то, что я думаю, это…

– Диковина? – закончил священник. – Нет, это просто древнее украшение. Я знаю, что на войне ты повидал немало диковин и знаю, что ты их терпеть не можешь, поэтому это просто вещь, на удачу, так сказать.

– Я не хочу сюрпризов, Гоц. Магические вещи запрещены. – Барон осекся и заговорил громким шепотом: – Если нас поймают с диковиной в руках, да еще и с собственностью церкви… Где ты ее взял? Неужели из Хранилища?

– Я не вру, старый друг. – Голос брата Гоца не изменился. Он был все так же спокоен. – Послушай, возможно, скоро я отправлюсь в паломничество, освещать завоеванные нашим королем земли, так что долгое время мы с братьями будем находиться в непосредственной близости к фронту. Это действительно опасно, так что считай, что браслет – мой прощальный подарок.

Барон молчал, и его взгляд беспокойно прыгал с вещицы на священника и обратно. Северин колебался.

– Хорошо. Надеюсь, ты не врешь, – наконец согласился Рейнер. – Тем более что, если ты запустил руку в один из сундуков епископа, тебе это обязательно аукнется. Уверен, у тебя хватит мозгов этого не делать.

– Церковь изымает диковины, найденные на всем острове Гроссгриндия на протяжении веков. Поверь, если бы ты увидел хранилище диковин, ты бы разочаровался. Что, думаешь, там все как у алхимиков разложено – по порядку, по алфавиту и по запаху? Нет. Хранилище – это просто груда сундуков и шкатулок, наполненных волшебными предметами, которые пылятся там годами, а то и веками.

– Говоришь так, будто заранее оправдываешься.

– Нет. Этот браслет я купил у торговца на базаре. Недорого. Была бы это диковина, пебель не распрощался бы с ней так легко. Магические штучки – дело хорошее.

– Но ты же сам священник, Гоц, – непонимающе ответил Рейнер. – Разве диковины это не «коварные дары червя Фердербена, который силой предметов сих род людской ко злу ведет, а после смерти их во корнях пожирает»?

Брат Гоц вздохнул:

– Не все, что говорит церковь – правильно. Диковины – это просто некая аномалия, которая, на мой взгляд, не столько опасна для людей, сколько для влияния его святейшества. И никакой червь тебя за это под землю не утащит. Как я сказал только что? «Иногда, чтобы быть хорошим человеком, веры недостаточно». Но я не договорил. Вторая половина этой фразы: «…А кому-то она не нужна вовсе». Я хочу сказать, что ты хороший человек, Рей.

– Ты не все обо мне знаешь, – ответил барон. – Я убивал. Много крови пролил, топором и мечом рубил, руками рвал. Сотню душ извел, не меньше. Я точно не «хороший человек».

– Не знаю, с каких пор защита своих земель и подчинение господину являются грехом, – ответил священник. – Но одно я знаю точно – далеко не каждый вельможа может остановиться в дождь в районе Черни и обратить свой взор на маленького худого мальчишку в тряпье. Далеко не каждый укроет его плащом и накормит в своем доме. Далеко не каждый сможет использовать свое положение, чтобы дать мальчишке постоянный кров, образование и просветление.

Глаза Гоца заблестели.

Барон был сдержан, но священник сделал шаг вперед и обнял того, кто однажды вытащил его из трущоб. Рейнер заколебался, но тоже обнял Гоца. Они простояли так еще несколько мгновений, а потом отпустили друг друга с характерным для фестунгов смущением.

Рейнер сжал губы, посмотрел в глаза брату Гоцу и кивнул.

– Взгляни, что написано на внутренней стороне браслета.

– «Смерть утратит силу, буде у тебя ценнее монета».

– Вот именно! Я думаю, это защитный амулет.

– И от чего он защищает?

– От… смерти? Там написано «смерть утратит силу», но, как мне известно, такие высказывания всегда образны, метафоричны. Я не знаю ни одной диковины, дающей бессмертие, так что, повторюсь, это не она.

– Однако есть защищающие. Например, в древней легенде нормийского философа Влассиса обычный скотовод победил опытного солдата кочергой, потому что нашел диковину, отталкивающую оружие противника. Ты уверен, что у этого подарка нет похожих свойств?

– Надень мне на голову бадью и назови слепым, если я не прав. И, кстати, ты за многие годы никогда не рассказывал, почему так сильно опасаешься. Я знал, что ты против магии, но не настолько же, чтобы видеть опасность в любой безделушке?

– Особая история. Расскажу, когда вернешься из паломничества.

Рейнер засучил рукав, чтобы надеть браслет на правую руку. Он просунул кисть в овал украшения, поднял его до локтя, и вдруг металл, будто змея, сжался на конечности Северина. Тот вздрогнул и принялся стягивать браслет вниз по предплечью, но тщетно. Гоц понял, что что-то не так, помог Северину закатать рукав, чтобы не мешал, а другой рукой принялся тянуть браслет, но тут же отдернул пальцы, и Рейнер понял, почему. Браслет нагрелся и начал жечь. Он становился все горячее и горячее, пока барону, закаленному в боях и не привыкшему показывать свою боль, не стало сложно сдерживать крик.

– Оно жжет, жжет, тащи щипцы! – закричал Рейнер, и священник стрелой вылетел из башни.

Запахло паленым мясом. Браслет все раскалялся и продолжал сжиматься, погружаясь под кожу. Барон стиснул зубы, зажмурился и стал рычать, плеваться, выть, пока его сознание не поплыло, и он не рухнул на пол.

Когда Гоц вернулся с кузнечными щипцами, Рейнер был без сознания. Первым делом священник взглянул на рану товарища, чтобы оценить, какой ущерб причинил подарок. К его удивлению, рука была относительно цела. На том месте, где недавно украшение прожигало кожу и плавило мышцы, теперь виднелся шрам крайне необычной формы: он выглядел в точности как браслет, детально нарисованный белыми рубцами. Сам же подарок, похоже, ушел внутрь.

Гоц побрызгал лицо Северина холодной водой, барон пришел в себя.

– Что ты мне подсунул? – прорычал он. – Ты божился, что это просто безделушка! Ты солгал мне, солгал!

– Я не знал, Рей! Сказал же, что купил ее у странствующего торговца. Я не думал, что это магическая червячина, да еще и такая болезненная! Но теперь понятно, почему ее никто не использовал до тебя! Она одноразовая!

Гоц дал Рейнеру немного вина и сунул под нос цонитовый корень, чтобы привести барона в чувство. Боль окончательно отступила, но Северина все равно не устраивало, что у него на плече клещом засела диковина, да еще и оставившая подозрительный шрам. Впрочем, Гоц убедил друга, что всегда можно придумать яркую историю о том, как барон попал в плен, был заклеймен врагом, а потом чудом бежал.

Рейнер был зол на священника. Зол невероятно, но, когда силы вернулись, он поднялся, вдохнул-выдохнул и успокоился. Пора было сделать то, ради чего барон Северин пришел. Святой брат подал другу две свечи из пчелиного воска и подвел к алтарю. Небольшой канунник – панихидный столик медного цвета с высоким окованным трюмо, чтобы человек мог посмотреть на себя, заглянуть в собственные очи и поразмыслить. Прямо перед зеркалом располагались чашечки-подсвечники с мизинец в диаметре. В некоторых торчали зажженные свечи – одни новые, другие совсем состарившиеся. Рей поднес фитили своих свечей к пламени других, оставленных прихожанами, принадлежавшими к королевскому кругу, и воткнул «восковых солдатиков» в подсвечники. Гоц сложил руки в молитве, и Рейнер, хоть и не носил амулет Матерь-Древа, сделал то же самое.

– Mater! Dimitte iram et dolorem. Custodi calor et amor in mundo. Amen[4]4
  Мать! Отпусти гнев и боль. Сохраняйте тепло и любовь в этом мире. Аминь (лат.).


[Закрыть].

– С днем рождения, любовь моя, – прошептал Рейнер.

Скоро барон вернулся к своим телохранителям. Они вновь сели на лошадей и выехали на главную дорогу. Впереди высились угловатые стены Кронфеста: у парадного входа в крепость стояли две башни, выложенные елочкой, выступающие за контур стены, а между ними располагались ворота. На башнях развевались красно-белые ромбы с черными силуэтами коронованного волка.

Если бы барон имел крылья и взлетел бы ввысь, его взгляду явилось бы чудо архитектуры, прекрасное, как ни посмотри. Кроме двух этих башен Кронфест обладал еще тремя, расположенными справа, у северной стены, и именуемыми «братьями»: младшим, средним и старшим. Эти башни носили такое название потому, что стояли вплотную друг к другу, будто на портрете, хоть и выглядели совершенно по-разному. «Младший брат» был ниже остальных, хоть и возвышался над крышей основного корпуса замка и имел наибольший размер в диаметре. «Старший», напротив, был тонким и глядел на весь город, а «средний» представлял собой золотую середину.

По южную же сторону от Кронфеста располагался зал для балов: прямоугольный корпус с высокими потолками-сводами, изукрашенными мозаиками и великолепными картинами. Снаружи здание также не осталось без украшений: лестницы, берущие начало у фронтовой и тыловой стен, поднимались ввысь и приводили созерцателя на широкую плоскую площадку, идущую вдоль всего периметра крыши. По левую и правую стороны площадки крепилась черепица, так что, соскользнув, созерцатель сначала покатился бы по ней, как малыш с горки, а уж потом отправился бы в свободное падение с высоты более ста футов. По узким сторонам площадки возвышались каменные арки с орлами, указывающими на лестницу, чтобы гость, вдоволь насладившись видом с высоты птичьего полета, с легкостью нашел выход и поскорее покинул смотровую площадку, пока у него не закружилась голова.

Сам замок был окружен рвом и располагался на холме, поэтому лошадь Северина начала пыхтеть. Деревянный подъемный мост встретил барона еле заметным подрагиванием, а четыре стражника-щитоносца в воротах расступились. Рейнер въехал во внутренний двор.

Здесь можно было увидеть конюшню, казармы, склад с боеприпасами и широкую лестницу, ведущую к главной башне.

Барон спешился, и слуга отвел лошадей в стойла.

Пока Северин поднимался по лестнице, он задрал голову, чтобы разглядеть барбакан[5]5
  Внешнее сооружение замка или городских укреплений, обычно круглое в плане, служит для отражения атак на подступах к крепости. Напоминает арку внутри крепостной стены с двумя башнями по бокам.


[Закрыть], который назывался Ежом. На этих башнях величественно и непоколебимо покоились шесть металлических шипованных шаров по девять футов в диаметре. Предполагалось, что при наступлении противника и захвате им лестницы шары будут сбрасываться вниз по наклонной, давя неприятеля, падая до самого внутреннего двора, но Северин видел в них, скорее, декорацию. Он считал иначе: если уж кто-то и сможет прорваться сквозь многочисленные стены и рвы Кронфеста, то никакие «ежи» его не остановят. Это лишь демонстрация. Причем не силы, как он думал, а страха. Чем толще броня, тем сильнее страх.

Рейнер со своими людьми прошел под «ежами» и обратился к одному из стражников, патрулировавших у входа. Он велел солдату доложить, что прибыл барон Рейнер Северин из Хохмауэра, на что служивый кивнул и удалился. Вскоре дверь отворилась, и во двор вышел слуга-мажордом, облаченный в коричневую котту[6]6
  Котта – европейская средневековая туникообразная верхняя одежда с узкими рукавами.


[Закрыть]. Барон и его люди прошли в замок.

К удивлению Северина, его не заставили долго ждать, а сразу пригласили в королевскую приемную. Чтобы попасть в нее, необходимо было пересечь тронный зал, и барон не отказал себе в удовольствии осмотреться.

Архитектор, который строил и украшал замок, был профессионалом. В первую очередь в глаза бросался трон, украшенный золотом и драгоценными камнями, стоящий под аркой, собранной из металлических ветвей, изображающих Матерь-Древо. Такая конструкция должна была уверить зрителей, что святая Мидра, она же Матерь, одобряет власть короля и способствует ему во всех делах. Далее, прямо перед троном, располагались сиденья для посетителей церемоний или масштабных королевских приемов. Скамьи можно было убрать, так что при необходимости зал становился просторной площадкой для танцев и иных мероприятий. Мраморные полы, колонны, поддерживающие балконы второго этажа, позолоченные карнизы и портреты – все говорило о безмерном богатстве и вопиющем расточительстве семьи Манаэлей из Кронфеста.

Следуя за слугой, миновав несколько лестниц и коридоров, Рейнер оказался в высокой полукруглой комнате, видимо, находящейся в одной из угловых башен с тыльной стороны замка. Его встретили огромные, поднимающиеся до потолка, прозрачные витражи. В центре комнаты стоял стол на семь-восемь человек, во главе которого находился деревянный резной трон с подушкой. Вдоль стола располагались стулья, чуть обращенные в сторону трона. Никаких шкафов, картин или иных предметов мебели, которые могли служить маскировкой для подслушивающих щелей в стенах.

Мажордом вышел, велев людям барона подождать в коридоре, попросил барона отдать свой меч на время аудиенции – ради безопасности принца, конечно. Тяжелая дверь закрылась, и Северин остался в полной тишине. Он заложил руки за спину, вздохнул и прошелся вдоль стола. Огляделся вокруг. Аккуратно постучал по стене, сделал еще два шага вдоль нее. Еще раз постучал. И еще. Камень отвечал глухим звуком. Ни малейшего намека на запасной выход. Тогда барон предпринял еще одну попытку: он подошел к трону и легонько толкнул его ногой. Трон оказался довольно тяжелым, так что Рейнер еще раз обернулся на дверь, а затем, навалившись всем весом, сдвинул большое кресло на пару футов. Того, что он увидел, было достаточно. Под троном виднелся угол люка. Неизвестно, куда вел этот лаз, но барон был готов поставить сто к одному, что он открывается легко и способствует быстрому исчезновению из переговорной.

Старый вояка невольно усмехнулся. Ничего удивительного, что даже в такой, казалось бы, изолированной комнате есть выход. В детстве отец рассказывал, что Манаэли так же изворотливы, как и сильны. У них всегда имеется путь к отступлению. «Лучше потерять руку, чем голову», – так, кажется, говорил Адлер Северин.

Только барон вернул трон на место, как дверь открылась, и в переговорную вошел принц Тэдэрик Манаэль, сын короля Фестунга Сиджи Манаэля из Кронфеста.

Принцу на вид было лет семнадцать. Он оказался высоким и стройным кудрявым парнем. Зеленые глаза, в которых читались заносчивость и вероломство, острый, прямо как у отца, подбородок, узкие строгие губы, окруженные едва растущей бородкой-эспаньолкой. Одет он был в белую камизу и длинную, до самого пола, тунику без рукавов, с расшитой каймой, красную, словно флаг Манаэлей. В руках Тэдэрик держал небольшой свиток пергамента.

Барон Северин сделал почтительный поклон, отведя левую ногу назад, а правую руку в сторону. Его движения были элегантными и натренированными.

Принц, как и положено по этикету, заговорил с бароном первым:

– Милорд Северин, как приятно видеть вас в моем доме. Прошу, садитесь.

Это был первый случай, когда Рейнеру приходилось разговаривать с принцем Тэдэреком с глазу на глаз, без посторонних лиц. Он не знал, как будущий правитель ведет беседу, выдают ли его эмоции и можно ли понять его умыслы, если будет необходимо. Барон не знал о собеседнике ничего, в том числе не знал и причины их встречи. Зачем Северина пригласили в замок? Почему разговор столь конфиденциален?

Барон сел. Тэдэрик опустился на трон со всей присущей ему королевской неторопливостью и вальяжностью. Он положил свиток на стол перед собой, потер ладонями края подлокотников и посмотрел в окно, по которому, от стеклышка к стеклышку, из ячейки в ячейку, бегали солнечные зайчики. За металлическим каркасом виднелось море, уходящее за далекий горизонт, размытый и сливающийся с таким же голубым небом. Внизу ходили торговые суда, покинувшие порт Кронфеста или, наоборот, идущие к нему. Над судами развевались красные фестунгские знамена и флаги, указывающие на принадлежность к торговой гильдии.

– Красиво, правда, милорд? – спросил Тэдэрик. – Отсюда корабли выглядят игрушками, а люди – муравьями. Я смотрю на них и вижу, как они неорганизованы, суетливы и, по сути своей, примитивны. Они делают то, что им выпало с рождения, и не умеют больше ничего. Если не распределять работу, если каждому из них не дать в руки инструмент и не обучить ремеслу, они не выживут. Не выживут, если не будет лидера.

Барон молчал. Жизнь научила его, что с монархами лучше не спорить, особенно, если их бросает в бессмысленные философские монологи.

Принц Тэдэрик отвернулся от окна и посмотрел в глаза барону.

– Милорд, сколько вы служите моему отцу?

– Всю его жизнь, ваша светлость. Я получил титул барона в двадцать шесть лет, после смерти моего отца в двести тридцать девятом году, еще при его светлости короле Бруно Манаэле.

– О, так вам, милорд, выходит, сорок два года от роду? Вы годитесь мне в отцы!

Принц чему-то посмеялся, задумчиво постучал пальцами по подлокотнику трона и продолжил:

– Я наслышан о ваших подвигах во имя Фестунга и его народа, но, если честно, не слишком углублялся в хронологию событий… Признаться, я думал, что ваш знаменитый «таран», когда вы с боем пробились к полководцу армии брейтфов и закололи его, был немного… ближе к нынешним временам… Это ведь произошло не во время «Стального движения»?

– Нет, ваша светлость. Тот случай произошел как раз в год смерти моего отца. Это был спор за южное побережье.

– Но-о! – Принц попытался изобразить похвалу, явно подражая мимике придворных учителей. – У подвигов нет срока годности! Да и в «Стальном движении» вы не остались незамеченным! Ах, мне следует звать вас «ваше багородие»! Или «ваше мужество»!

– Вы мне льстите, государь. – Барон держал дистанцию и не показывал эмоций.

– И все же! Отец отправил вас в тыл. Он приказал вам сидеть в Кронфесте и ждать указаний! Вам, мастеру фехтовального ремесла, великолепному стратегу, человеку, умудренному опытом и наделенному скромностью, какой не сыскать! Поверьте, я далеко не о каждом своем подданном отзываюсь подобным образом, а вы, тем не менее, даже не граф и не виконт! Вы лишь барон!

– И я благодарен вам за похвалу, ваша светлость. – Рейнер просто принимал к сведению слова принца.

«Меня жутко раздражает напыщенный сопляк в дорогих одеждах, восседающий передо мной, – подумал он. – Этот молокосос слаб в истории, наверняка не умеет писать и, скорее всего, с трудом читает. И меч он, уверен, держит так, будто мочится, будучи пьяным в стельку. Хотя нет, пьяным в стельку он мочится в постель».

– Как обидно, правда, милорд? Многие трусы и подхалимы сидят в графах целыми поколениями, пока честная и храбрая фамилия Северинов зиждется в баронах.

«Червь, он, что, не знает значения слова «зиждется»? – подумал Рейнер. – И этому идиоту уготовано править моей Родиной?»

– Но… – Принц не унимался. – Так уж вышло, что мне выпала возможность восстановить справедливость. Уж поверьте, милорд, Фестунгу повезло находиться в руках такого короля, как я.

«Ты еще не король», – отметил Северин.

Принц встал из-за стола и подошел к окну, чтобы снова посмотреть на жалких простолюдинов внизу:

– «Стальной поход» идет хорошо, бодро, я бы сказал. Наша непобедимая армия завоевывает баронство за баронством, графство за графством, а скоро территории можно будет считать и в порабощенных королевствах.

«Удивительно. Твой дед и отец хотя бы прикрывались убеждениями и благими намерениями спасти человечество, а ты не утруждаешь себя даже этим! – Принц раздражал Северина все больше. – Что ж, по крайней мере, ты честен с собой».

Тэдэрик вздохнул и оглянулся на Рейнера.

– Границы расширяются, милорд. В моем распоряжении будет много новых городов и долин, и им нужны правители. Новые, верные правители. Такие, как вы, милорд. – Принц подошел к барону, и тот, опершись на стол, поднялся на ноги. – Барон Северин! Я хочу предложить вам титул графа Гольдли!

Барон этого не ожидал. Получить новый титул неплохо, но, во-первых, ему придется действовать на завоеванной территории, а значит, грядут бунты на фоне конфликтов разных вероисповеданий, патриотических порывов местных вельмож, что повлечет за собой проблемы с продовольствием, огромные затраты на подавление восстаний, дизентерию, возможно, другие болезни и прочие неприятные последствия войны. И кого сделают крайним? Его, Северина. А во-вторых, скорее всего, это означает, что отныне Рейнер останется в долгу у сопляка Тэдэрика и будет вынужден оказывать поддержку принцу, а не королю Сиджи, независимо от того, что у первого в планах. В общем, Северину предлагалось выбрать наименьшее из двух зол: либо стать козлом отпущения на завоеванных землях, либо поддерживать молодого правителя, который наломает дров и утопит Фестунг в крови и смуте. Но тут в голове Рейнера затрепетал огонек авантюризма и оптимизма:

«Могут ли в скором времени свергнуть короля Сиджи?» – подумал он.

Принц продолжил говорить:

– Изволю заметить, что не я первым выдвинул вашу кандидатуру на столь ответственную должность. Это была идея моего отца. Именно за этим он вернул вас в столицу. Скриптор! Эй, там, в коридоре! Скриптора сюда!

Вошел скриптор, мужчина в монашеской рясе с чубом на выбритой голове и с пергаментом в руках. Барон сразу заметил на пергаменте королевскую печать.

– Прочти нам тот отрывок… Э-э… касающийся милорда Северина.

– Повинуюсь, ваша светлость!

«…Вследствие этого первым кандидатом на должность графа Гольдли приказываю назначить барона Рейнера Северина из Хохмауэра. Рода с более хладным рассудком и незыблемой преданностью короне не сыскать».

– Так это приказ, а не предложение, ваше высочество, – довольно резко сказал Рейнер, что было с его стороны крайне неосторожным шагом, ибо принц имел терпение столь же скудное, сколь и ум.

Это письмо меняло ситуацию. Рейнер не мог отказаться от титула: воля короля. Тэдэрик лишь пытался расположить его к себе и сделать вид, что это великодушный подарок Северину, но теперь игра потеряла всякий смысл. А еще барон понимал, что ему все же придется выбрать какую-то сторону. Либо Сиджи, либо Тэдэрик.

Гольдли было крайне важным графством, добывающим железную руду, камень, медь, связывающим множество торговых путей, а потому играющим колоссальную роль в любой войне. Одноименный город-крепость выступал в качестве непреодолимой линии обороны благодаря мощной защите, а еще являлся масштабным поставщиком оружия и доспехов благодаря развитому кузнечному делу и добыче руды. С уверенностью можно было утверждать, что тот, кто владеет Гольдли, имеет больше шансов перерезать глотку противнику.

Скриптор удалился.

– Это, несомненно, приказ моего отца, – согласился принц Тэдэрик. – Но прошу принять во внимание, что он просто вешает на вас невероятный груз управления столь нестабильным регионом! Вы понимаете? – Тут разодетый мальчишка перешел на громкий шепот, а в глазах его появился нездоровый огонек, какой встречается у сумасшедших или у солдат в самом пекле битвы. – Я же обещаю, что не оставлю своего преданного подданного в трудной ситуации и уж точно предоставлю ему свободу действий. Никакого давления, никаких наказаний. Вы можете ввести налоги выше гор, вернуть право первой ночи или даже второй и третьей, если вам будет угодно, развить работорговлю, построить больше тюрем, если потребуется, а давить бунты позволяется любыми способами и не без помощи королевской армии! Только подумайте, только вообразите!

Северину было стыдно признаться в этом самому себе, но сердце его на мгновение ушло в пятки, а по спине пробежал холодок. Его бросило в пот при мысли, что судьба тирана – его неизбежное будущее. Работорговля? Подавление бунтов? Тюрьмы? Разве этому учил его Северин-старший, разве такого он хотел бы для своего народа? Нет! В Кляйн-Хохмауэре люди жили спокойно. Они любили, а не боялись своего господина. Уважали, а не ужасались! Так же, как любили и уважали Адлера Северина! Нет, на подобное Рейнер пойти не мог, будь он хоть трижды графом. Но и говорить о своих замыслах принцу было нельзя.

– Я крайне заинтересован сим предложением, ваше высочество. – Барон поклонился. – И я уверен, что правильно понял его, лорд. То есть король.

– Но я же еще не король, – усмехнулся Тэдэрик.

– Короля Сиджи здесь нет, государь, – ответил Рейнер и заговорщицки улыбнулся.

– Детали обсудим позже, милорд. Можете идти, – когда принц говорил это, улыбка сползла с его лица.

Барон, вернее, уже граф Северин направился было к двери, как вдруг голос принца заставил его замереть:

– Еще кое-что, милорд, – за спиной Рейнера зашелестел пергамент, и когда Северин обернулся, увидел, как Тэдэрик читает то, что написано в свитке, который он принес с собой в начале встречи. Свиток мерцал изумрудным светом.

– Милорд Северин. Вы правда думаете, что я не умею читать и мочусь в постель?

Сердце начало биться чаще и уже через мгновение его удары эхом отзывались в ушах. Этот свиток – диковина. Рейнеру хватило остроты глаз, чтобы увидеть то, что там написано:

«…напыщенный сопляк в дорогих одеждах…»

«Этот молокосос слаб в истории, наверняка не умеет писать и, скорее всего, с трудом читает».

«…он мочится в постель».

«Ты еще не король».

Дверь открылась. Из темноты коридора показался человек. Рейнер узнал доспех своего дома. Только воин был без головы.

Труп сделал еще два шага, а потом упал на грудь, извергая из шеи реку крови и роняя меч прямо под ноги своему господину.

– Видно, мой отец плохо разбирается в людях, раз выдвинул на роль графа крысу, – сказал принц и резким движением свернул пергамент.

В дверном проеме появились двое королевских стражников. Их мечи были окровавлены, а в глазах читались уверенность и удовольствие.

Северин схватил упавший меч своего солдата. Они не забрали оружие его свиты. Забыли? Пытались усыпить бдительность, заставить довериться? Рука среагировала мгновенно. Страж, что стоял по левую руку от барона, размахнулся и попытался разрубить его мечом, но Рейнер блокировал удар, вытащив оружие из ножен лишь наполовину, погасив инерцию клинка противника. Второй удар от стража справа он парировал уже полностью извлеченным оружием. Сделал батман, а затем резкий выпад, ранив воина в подмышку. Тот, что слева, снова попытался атаковать, но еще при взмахе получил кулаком в лицо левой рукой, а затем укол мечом.

Оба стража закричали, схватившись за раны, но к ним на помощь тотчас подоспели еще четверо. Сражаться было бесполезно. Будь ты хоть лучшим фехтовальщиком Гроссгриндии, тебе не победить в одиночку всю стражу Кронфеста, поэтому Рейнер предпринял отчаянный шаг: он схватил принца, наблюдавшего за происходящим, за шею, словно котенка, отступил к окну, а затем со всей силы пнул деревянный трон к выходу. Вслед за сиденьем он пинком отправил принца. Моля провидение о толике удачи, барон дернул люк запасного выхода. Крышка поддалась, и Северин прыгнул в темноту туннеля. Он несколько мгновений летел вниз по искусственному склону, потом ему в лицо снова ударил свет. Барон оказался в крохотном помещении с деревянными трухлявыми стенами, которые легко рушились от удара ноги. Далее его повела вниз каменная лестница. Рейнер миновал последнюю ступень, когда услышал, как колокола забили тревогу. Пробежав еще один темный туннель, барон очутился в порту, который был виден из окна переговорной.

Зоркий глаз Рейнера заметил красные сюрко стражи, поэтому он живо скинул с себя герб Северинов, поднял оставленный на тюках каким-то корабельным грузчиком плащ из мешковины и смешался с толпой.