Текст книги "Зеркало грядущего"

– Взгляните на это, Иван Антонович. Особенно на год выпуска.

Книжка, на обложке что-то космическое (Ефремов сначала подумал, американская фантастика – хотя не слишком одобрялось, но читали уже в СССР и Гамильтона, и Дока Смита). Однако внизу обложки большими буквами написано: «Иван Ефремов», а ниже немного помельче – название: «Туманность Андромеды». Что за… Неужели это его имя, а не однофамильца-тезки?!

Он осторожно, словно музейный экспонат, взял книгу и открыл титульный лист. Издательство «Советская Россия», 1988 год.

Значит, все-таки машина времени. Не инопланетяне. Книга из будущего и вполне может оказаться его собственной – которую он когда-нибудь напишет.

Кое-какая подобная болтовня, в общем-то, была еще со времен войны – про связь, установленную советским правительством не то с марсианами, не то с потомками из тридцатого века. Но, как положено настоящему ученому (хотя он был биологом, а не физиком), Ефремов в возможность путешествий во времени не верил – ведь вся мировая наука, что советская, что заграничная, однозначно считала машины времени совершенно ненаучным вопросом, относящимся лишь к области фантастики. Но вот она книга, перед ним! Хотя… насчет тридцатого века, похоже, преувеличение – год-то 1988 всего-навсего, а едва ли в прошлое повезли бы археологическую находку или музейную редкость, да и не выглядит книга очень старой. Нет, не новая, но никак на древность не тянет, сколько лет она должна храниться, чтобы выглядеть вот так? Ну, от десяти до сорока, наверное, при хорошем обращении. Значит, доставить ее могли из конца двадцатого – начала двадцать первого века…

– У Советской страны есть ученые-палеонтологи, – произнес Сталин, – но писатель Ефремов, которого после назовут самым великим советским писателем-фантастом, у нас один. Только не возгордитесь, Иван Антонович, вам этот путь еще пройти предстоит. И задача у вас будет архиважная для дела коммунизма. Что бы там отдельные личности в Союзе писателей про жанр фантастики ни говорили.

– Если это не секрет, то с каким именно временем установлена связь, с каким годом? – уточнил Ефремов. – Можете не говорить, если это мне знать пока не положено, однако я уже по осмотру книги рискну предположить, что потомки отделены от нас одним-двумя поколениями.

Сталин негромко рассмеялся, остальные тоже заулыбались.

– Да вы прямо Шерлок Холмс, Иван Антонович, – заметил Пономаренко. – Хотя действительно, уже по внешнему виду человек, часто работающий с книгами, может многое понять. Это и нам стоит учесть в дальнейшем. Давайте так: точно на ваш вопрос я пока действительно не стану отвечать, но скажу, что насчет одного-двух поколений вы не ошиблись.

– Тогда… Еще только один вопрос. Может быть, я недостаточно оптимистичен, но думаю, этого времени еще недостаточно для построения всемирного коммунизма. Следовательно, к нам явились представители более научно-технически развитого социализма, чем наш, из Советского Союза конца века или начала следующего. Я прав?

– А вот на этот раз, Иван Антонович, к сожалению, не угадали, – сказал Пономаренко. – А что есть коммунизм и социализм? Его материально-техническая база и в какой-то мере даже производственные отношения с госкапитализмом совпадают, на что еще Ленин внимание обратил. Но должных выводов не сделал – и в итоге там в будущем чрезмерно увлеклись созданием этой материальной базы, фундамента, в ущерб остальному. Я не имею в виду, что не надо было строить – но нельзя было считать, что «сначала материал, а прочее после». Вот и построили… что хотели! Потому мы, желая исправить пока еще не совершенные ошибки, уделяем должное внимание духовному началу. Вот скажите, чем, на ваш взгляд, госкапитализм отличается от социализма? Если частной собственности как таковой и там и там нет, развитой госкапитализм – это Железная Пята, что Джек Лондон описал. Когда наверху кучка олигархов, или тех, кто решает, распоряжается, то есть по факту владеет – а все прочие работают за зарплату. Да, и еще допущение – что и при Железной Пяте рынка нет, раз там все как одна монополия, то хозяева сами решают, что куда везти и где производить. Так где же отличие?

– Очевидно, в отношении к людям, – ответил Ефремов, – если для хозяев Железной Пяты, как для любых капиталистов, идеальный рабочий – это чапековский робот, которого после смены выключают и до утра ставят в шкаф, то социализм заинтересован в развитии всех живущих, не только в обеспечении их материальных потребностей, но и духовном воспитании, и поощрении талантов. Ну зачем капиталисту думать, а тем более вкладываться в совершенствование личности своих работников, конечно сверх сугубо необходимого профессионального образования – да и то большой соблазн и тут уже готовое брать, а не учить. Но как это увязать с производственными отношениями?

– А вот в этом и будет ваша задача, Иван Антонович, – сказал Пономаренко. – Каждая идея (и революция, и эпоха) нуждается в своей главной книге. И вовсе не обязательно, чтобы это был «Капитал» или подобный ему научный трактат. Поскольку назначение Книги – это предельно быстро и доходчиво вбросить идею в массы (где эта идея, как заметил Ильич, становится материальной силой), то, чтобы массам было понятнее, сюжет и художественным может быть. Как, например, северные американцы для эпохи своей Гражданской всерьез считали таковой «Хижину дяди Тома» – а вот у их оппонентов-южан такой книги не появилось, «Унесенные ветром» могла бы стать, появись на семьдесят лет раньше. А у нас «Как закалялась сталь» и «Молодая гвардия» – чем не Книги для своей эпохи? Однако время идет, те исторические задачи мы уже решили, другие уже на повестке дня. Наше поколение, кто вытянул революцию и Гражданскую, свое отыграет, и будем мы довольны, что жизнь прожили не зря, эстафету детям и внукам передав – за окном года шестидесятые-семидесятые, великий Советский Союз, мировая сверхдержава, всюду знамена красные, и правильные слова, и праздник 7 ноября. С чистой совестью помрем, в полной уверенности, что дело Ленина живет и побеждает – не будет нашей вины в том, что после случится, да и увидеть это мы не успеем.

Ефремов уже понял из этого «вступления», что ни коммунизма, ни даже нормального социализма в будущем, похоже, нет. А что тогда? Государственный капитализм? Железная Пята? Как же это могло произойти?! Несмотря на то что законы исторического материализма верны в общем случае и в итоге приход высшей стадии – коммунизма, неизбежен (если только человечество прежде того не уничтожит само себя в развязанных капиталистами войнах, чем любят сейчас пугать некоторые западные фантасты), в частных случаях победа прогрессивных сил далеко не предопределена. Смогли же капиталисты в прошлом веке задавить Парижскую коммуну, несмотря на ее передовые идеи! И после Первой мировой войны торжество революции произошло только в одной стране (и то после жестокой борьбы с внешним и внутренним врагом), а ведь были и другие европейские страны, где попытки революции были жестоко подавлены.

Но как с СССР будущего могло случиться что-то подобное? Новая война? Какой-то внутренний мятеж?

– Не заметили потомки еще одну опасность на пути перехода от капитализма к социализму, – ответил Пономаренко, – что госкапитализм может вырастать и из недоразвитого социализма, сбивая движение с истинного пути. Когда социалистические по форме ведомства, наркоматы, министерства – становятся по сути монополиями, корпорациями и начинают конкурировать между собой. Что наложилось на явно недостаточную сознательность масс, вызванную упущениями в воспитании и поощрением мелкобуржуазных собственнических пережитков. Не поняли до конца, что истинная революция, как переход от старого мира к новому, не завершается, а лишь начинается свержением власти буржуазии в первой из всех стран, которая «наиболее слабое звено», как царская Россия 1917 года. А окончательная победа будет только с падением капитализма во всем мире. И как учил нас Ленин, всякая революция есть процесс динамический, то есть при недостатке энергии может не достичь высшей точки, перейти в падение. Что, к сожалению, в том мире и случилось.

– Контрреволюция там случилась, – сказал Сталин, – гниль проникла в Партию, вплоть до того, что генеральный секретарь оказался даже не предателем, а мелкой ничтожной мразью. Не найдя, как решить действительно имеющие место проблемы, не придумал ничего лучше, чем капитулировать, даже без войны, придумав вредительскую идею о «смычке капитализма с социализмом» и мирном врастании одного в другой. А ответственные товарищи, которые нам никакие не товарищи, а ставшие по факту олигархами новой Железной Пяты – ведь у нас же госкапитализм вышел вместо социализма, хотя никто этого не понимал, а если и понял, то молчал, – захотели ездить по всяким куршевелям и виллы во Флориде покупать. И самое поганое, что народ промолчал – поверив обещаниям, что «все будут хозяевами, как в Америке заживем, где у каждой рабочей семьи собственный дом и несколько автомобилей». И это самое страшное, товарищ Ефремов, – поскольку идеологию и воспитание там мы упустили вконец. Зато здесь намерены – не ошибиться!

Так ведь это там уже случилось, хотя… будущее в прошедшем, если оттуда передали информацию и даже материальные вещи, то мы по отношению к тому времени где находимся на временной оси? Или саму эту ось можно изогнуть, изменить будущее? А как же возникающие при этом логические парадоксы? Ведь если мы изменим события в настоящем, из-за которых потомки передали нам информацию, то и события будущего станут другими, и у потомков не будет причин эту самую информацию нам передавать… Или в реальности действует иная логика?

– Совершенно верно, – вступил в разговор адмирал Лазарев. – В жизни логических парадоксов не бывает, только в умах людей. Течение времени можно сравнить с рекой, которая разветвляется на два рукава в тот момент, когда в прошлое вносится изменение. В том мире война кончилась в сорок пятом, а не в сорок четвертом, и мы потеряли на шесть миллионов людей больше. И линия раздела социалистического и капиталистического миров прошла не по границе ГДР и Франции, а рассекла Германию пополам. Север Норвегии не наш, и Проливы тоже, и на Дальнем Востоке есть две Кореи – впрочем, после у вас будет возможность ознакомиться с историей того мира. Пока же поймите, что тут мы развилку истории уже прошли – и теперь ничто не предрешено, и куда придем, неизвестно. Трудность же в том, что менять мы собираемся не столько текущий момент, где можно быстро получить отклик и, поскольку «практика – критерий истины», увидеть сразу, верно ли идем, – а экстраполяцию истории уже в наше будущее. Историю изменить – не сделав тех ошибок. И, по возможности, не наделать новых.

– Теперь вам понятно, товарищ Ефремов, куда мы вас приглашаем? – сказал Сталин. – Сообщество тех, кто в этом мире знает будущее, имеет самое горячее желание его исправить и реальные возможности это осуществить. Можете называть нас орденом «Рассвета», как иные товарищи это слово в оборот запустили. Что соответствует истине – поскольку, по вполне очевидным причинам, требует и абсолютной секретности, и железной организованности. И мы рассчитываем на вас, товарищ Ефремов – вашу задачу товарищ Пономаренко уже разъяснил. Так вы беретесь?

И это оказалось правдой – слухи о некоем тайном ордене, который правит СССР. Тем, кто болтал такое в коридорах, обычно отвечали – как же, знаем, и зовется этот орден – Совет Труда и Обороны (а раньше, в войну, был Государственный Комитет Обороны – который реально управлял страной). После такого – как не взяться, доверие не оправдать, да и интересно же… Иван Антонович перелистал страницы книги – которую он будто бы напишет когда-то. «В тусклом свете ламп, экраны и шкалы приборов казались галереей картин», – но позвольте, это ведь те же слова, какими он уже здесь, не далее чем неделю назад, начал новую книгу, посвященную вовсе не звездолетчикам далекого будущего, а морякам Северного флота! Или все просто – его стиль, манера письма, и должны были проявиться сходным образом? Это совпадение окончательно убедило Ефремова в реальности происходящего.

– Но если там капитализм, то отчего люди того будущего помогают нам? Или они ведут там революционную борьбу с победившей буржуазией?

Воображение тут же нарисовало что-то в духе Беляева – группа подпольщиков-коммунистов, в ней изобретатель «машины времени», передают тайное послание предкам, чтобы что-то изменить. Однако он почти сразу отверг эту идею – наверняка создание настоящей машины времени должно быть сложным и дорогостоящим процессом, не то что у Уэллса, небольшая группа участников сопротивления едва ли на такое способна. К тому же если подводная лодка К-25 явилась из будущего, в чем Ефремов уже не сомневался, так как это объясняло все связанные с нею неясности, – то в ее отправке сюда явно должны были быть замешаны достаточно серьезные структуры.

– Там не было «декоммунизации», – ответил Кунцевич, – хотя бы из-за того, что многие олигархи – это бывшие партийные чины. Но живы и не стары еще те, кто помнит СССР, – а в армии, хоть и под прежним двуглавым орлом и российским триколором вместо красного знамени, остаются «товарищи», особенно в боевых подразделениях. И наша Победа в Отечественной – это святое, как бы ни пыталась всякая сволочь, и забугорная, и наша, принизить. Да и народ, капитализма вкусив, в целом трезвеет – ждали, чтоб будет колбаса ста сортов, а получили… Как там в большинстве относятся к реставрации капитализма – лучше не сказать:

 
Мы не то чтоб хотели уйти – просто вышли во двор,
И во тьму повела, побежала кривая дорожка.
Я не знаю, когда появился предатель и вор —
Видно, был среди нас, но до времени крал понемножку,
 
 
А оставшись один, помаячил в окошко свечой —
И, пока мы дрались, помешавшись на собственных бзыках,
Враг вразвалку вошел, поливая святыни мочой,
И уселся на трон, размовляя на недоязыках.
 
 
Накурившись кингсайзами «избранных миром эЛ-эМ»,
Намотав гигабайты порнухи на метры рекламы,
Мы вернулись к себе, только места хватило не всем…
Мы такую просрали страну – извини меня, мама!
 
 
Не рыдали доселе, авось не заплачем и впредь, —
Из-за меньших обид иногда начинаются войны.
Кто осмелился жить, не боится в бою умереть,
Баллистический путь до врага вымеряя спокойно[23]23
  Автор – Олег Воробьев, 2008 г. Я приводил эти стихи (полностью) в «Восходе Сатурна», но уж очень показались к месту в эпизоде разговора с Ефремовым.


[Закрыть].
 

– Вот так и вышло: ожидали «капитализм с человеческим лицом», а получили самый звериный, какого в то время даже на Западе уже не осталось, – продолжил Кунцевич, – и даже до самых умных из новых буржуев дошло наконец, что никогда они не будут для Фордов и Рокфеллеров ровней, а лишь баранами, которых стригут, и что без сильной страны за спиной не будет им никаких куршевелей. Ну а народ в массе настроен даже более социалистически, чем в последние годы СССР – тогда всем было по барабану, привыкли уже к завоеваниям социализма. И что «партийные все решают».

– И получили, чего заслуживали, а как припекло, завопили «караул», – сказал Пономаренко. – Недаром Ильич называл мелкобуржуазную стихию большим врагом коммунизма, чем собственно буржуазия. Однако если искоренять ее методами Мао и Пол Пота, получим социальный взрыв и разочарование в идее еще скорее и вернее. Вот отчего сейчас формирование нового человека коммунистического общества – это такая же актуальная задача, как укрепление промышленной мощи и обороноспособности СССР. И времени у нас не так много – отложить «на потом» не выйдет. И если в войне было трудно, но ясно, как победить, то тут вступаем мы на путь нехоженый.

– Отдельные товарищи, из посвященных уже в нашем времени, высказали пораженческую мысль, что социализма нет вообще, – произнес Сталин, – а госкапитализм и есть высшая стадия общественного развития. Не поняли граждане, что приняли за правило лишь исключение – первую неудачную из-за недостаточно подготовленной научно-теоретической базы попытку. Что ж, первый блин часто, как говорится, комом, но мы, как истинные большевики, не должны из-за этого сдаваться. История не может быть против коммунизма! Потому что если бы это действительно было так, это значило бы, что человечество было обречено на гибель еще при возникновении. А если мы признаем это, то останется лишь лезть в петлю. Мы осуществили революцию – во взятии власти, в создании материальной базы, сумели эту революцию защитить от агрессии фашизма, ударной силы мирового капитала. Теперь нам надо совершить эту революцию и в общественном сознании – раз это наиболее важное отличие коммунизма от госкапитализма.

– Фронтов вижу три, – подхватил Пономаренко. – Первый – это литература. Увидеть, сформулировать цель, к которой идем, – и увлечь массы. Ваша «Туманность Андромеды» могла там стать для коммунизма такой же Книгой, как «Утопия» Мора и «Город солнца» Кампанеллы, для одной из составляющих марксизма имея лишь недостаток – слишком уж оторвана от реальности, настолько бесконечно далеко, что не воспринималась связь с ныне живущим. Словно вы будущее не нашей Земли описываете, а какой-то иной планеты – мир «андромеды» прекрасен, только мы, советский народ, тут при чем? Так что есть мнение, что надо немного приземлить и приблизить – в меру, конечно. «Командир звездолета „Тантра” Иван Петров» тоже как-то не звучит, атмосфера не та. Но технические вопросы решать будем уже в процессе. Вы один раз уже сумели это сделать – сможете и сейчас.

Вот и сложилась головоломка. Значит, именно как автора книги проталкивали его, Ивана Антоновича Ефремова, первые лица Советского государства. Книги, которая могла стать, но не стала – почему? Это он может сказать, лишь когда прочтет книгу. А следует ли это делать – ведь в конечный текст входит лишь малая доля того, что автор нашел в процессе творчества, а за всем этим стоит и его, автора, изменение мировоззрения. То есть он, Иван Антонович Ефремов, прочитавший свою еще не неписанную книгу, и он же, не прочитавший, – это немного разные люди и авторы. Хотя если история изменилась, и его собственная биография здесь отличается от нее же там?

– Отличается, и заметно, – подтвердила Анна, – там вам много нервов помотали иные ответственные товарищи, которым здесь уже дана политическая оценка. А гражданин Лысенко для советской науки уже проходит по категории «был». И признаюсь, что мы немного облегчили для вас некоторые организационные вопросы, и здесь в Москве, и в экспедициях. Очер там был открыт лишь в пятьдесят втором, и еще несколько лет пришлось убеждать кого-то в проведении раскопок – мы здесь ускорили развитие событий. И монгольская экспедиция там была гораздо меньшего масштаба: важное преимущество – заранее знать, где может быть успех и на что не следует жалеть ресурсов. А как там разворачивалось дело с обвинением вас в вейсманизме-морганизме и переписке с зарубежными корреспондентами? Нет, Иван Антонович, вас не посадили, но нервов помотали изрядно. Впрочем, прошу мне поверить, ситуация той исторической ветки заметно отличается от того, что здесь, и в плане моральном – не скажу, что у нас все хорошо, но подлости меньше, и легче дышать. Таким образом, товарищ Ефремов, мы уже и так не можем быть уверены, что книга о будущем, которую вы, наверное, уже собираетесь написать, будет точно такой же, как эта, – она кивнула на лежащую на столе «Туманность Андромеды». – Так что можете читать ее без страха.

– Не скрою, это для меня большой соблазн, – улыбнулся Ефремов. – Вопрос только в том, как я после этого буду писать свою книгу. Если я прочту этот ее вариант – а у меня, к вашему сведению, отличная память, я до сих пор могу наизусть перечитать вам многие книги, что читал в молодости, – и этот ее вариант, как я полагаю, будет вполне соответствовать тем идеям насчет коммунистической цивилизации будущего, что у меня уже есть, – то что же мне останется написать? Ведь то, над чем я только размышлял последние три года, здесь будет уже полностью готовым и отшлифованным. Но тогда это будет уже не написание книги, а редактирование и правка, или даже полная переработка, с созданием на ее основе чего-то нового. Но подозреваю, что эта, уже изданная книга, слишком хороша, чтобы ее целиком перерабатывать, да и времени это может занять еще больше, и вы уже говорите, что это именно то, что нужно, за исключением некоторых недостатков… Значит – только прочитать и улучшить, где это возможно?

– Иван Антонович… – Анна вздохнула. – Мы, конечно, не хотим отнимать у вас радости творить свое новое произведение полностью самому… Но именно эта книга действительно важна для будущего нашей страны, а, возможно, и всего мира. Потому мой вам совет – все же прочтите те ваши книги, которые привезены из будущего. Тем более что мы рассчитываем ближайшее будущее так изменить, что, возможно, некоторые книги вам писать не понадобится. Или это будут совсем другие книги. А после того, как вы все прочитаете и узнаете о том будущем, мы еще раз встретимся и обсудим. Если захотите – можете принять написанное вами там за основу для доработки, если хотите – оставьте в существующем виде, внеся только необходимую правку, а если сочтете, что они и так уже идеал, тогда можно будет выпустить их в том виде, в каком они есть. А на ваш век еще хватит работы над идеями для тех ваших книг, которые вы сами хотели написать в иной истории, но просто не успели… Что же касается «Туманности Андромеды», то мы все понимаем и не требуем от вас полностью готового варианта уже завтра. Но замечу, что там книга была завершена в январе пятьдесят седьмого. А здесь вы идете с явным опережением – ваша «Тафономия» там была опубликована лишь в пятидесятом, а «На краю Ойкумены» вышла в этом, пятьдесят третьем. И мы обещаем вам всяческое содействие, чтобы облегчить и ускорить ваш труд – а мы, Орден, здесь, в СССР, можем многое. От себя же скажу: очень хочется, чтобы вы поняли: написав эту книгу, вы сделаете для нашей страны и для дела коммунизма гораздо больше, чем если будете заниматься палеонтологией.

Что ж, как можно от такого отказаться? Если – а не верить услышанному нет никаких оснований – коммунизм там погибнет из-за какой-то ошибки. И в его воле сделать что-то, что может эту ошибку предотвратить. Иван Антонович Ефремов считал себя истинным коммунистом. Осталось прояснить еще одно.

– Один вопрос. Сколько мне еще осталось?

– А это, Иван Антонович, зависит только от вас, – изрек Сталин, – насколько будете свое здоровье беречь. Я должен был умереть в марте этого года. А у вас там это случилось в семьдесят втором, через девятнадцать лет. Но есть тут один метод – товарищ Смоленцев, ведь вы позаботитесь? Так что здоровье вам мы поправим. Ну и, конечно, в госпитале вас обследуем, то есть бороться с вашими болезнями будем на двух фронтах сразу. Вы только творите, пишите.

Что ж, задача понятна. Тем более что идея написать книгу о далеком будущем уже посетила Ефремова больше двух лет назад, после прочтения двух десятков иностранных фантастических книг на эту тему захотелось дать свой ответ. Однако же Лазарева, насколько знал Ефремов, прежде занималась кораблестроением и, вероятно, считает, что процесс написания книги похож на проектирование корабля, а это не так. Даже для такой, казалось бы, простой работы, как отредактировать свою же книгу, нужно сначала собрать информацию из самых разных областей наук, для точного соответствия написанного реальности – Иван Антонович делал это, записывая все нужное в специальные тетрадки. И на это уходит многократно больше времени, чем само написание книги – возможно, даже годы!

– С этим мы можем вам помочь, – улыбнулась Анна, – в будущем изобретут такую вещь, как «интернет». Когда вы можете прямо с переносного телефона послать запрос в центральное хранилище информации и сразу получить ответ по любой теме, исторические факты, научная информация, география – да практически все что угодно, за исключением секретов. У нас такого еще нет, но можем сделать некое подобие в ручном режиме. Вы ведь с Львом Николаевичем Гумилевым знакомы, в тридцать седьмом встречались, и в Ленинград ездили в прошлом году, там снова с ним виделись. А друга его помните, что тоже при этом был?

– Валька, бывший морячок, студент ЛГУ, с которым Лев Николаевич вместе служил? Помню.

– Ну, Валентин Саввич Пикуль в будущем тоже станет великим писателем, на историческую тему. И книги его вы тоже можете прочесть. А пока – после учебы так же бегает по архивам и собирает для Льва Николаевича материал. Что, смею надеяться, и ему пойдет только на пользу. Кстати, очень рекомендую вам поближе познакомиться с этими двумя замечательными людьми. Равно как и с Аркадием Стругацким, которого вы также имеете честь знать, и с его братом Борисом, с которым вы пока не знакомы – коллеги ваши будущие по писательскому ремеслу. И мы можем вам такую же помощь обеспечить – чтобы наши сотрудники всю интересующую вас информацию оперативно вам предоставляли. Чтобы вам не тратить свое время на архивы.

– Однако полагаю, иногда мне все же нужно будет что-то искать и самому, – заметил Ефремов. – Другой человек не всегда может… все учесть и на все необходимое обратить внимание.

– Ваше право, – ответила Анна. – Иван Антонович, повторяю, мы хотели бы лишь получить Книгу. Ну, а процесс написания – как вам больше подходит.

– Тогда еще одна просьба. Для полного соответствия научной картине мира я хотел бы получить доступ к некоторым знаниям будущего – разумеется, тем, которые не являются секретом и которые можно использовать в научно-фантастической литературе. Не сомневаюсь, что наука потомков знает о вселенной больше, чем наша собственная, так что это лишь поможет сделать книгу более достоверной.

– Такой просьбы мы ожидали, – улыбнулась Анна. – Вам еще не объяснили, отчего это место зовут библиотекой? Вот за той дверью хранятся книги из будущего. Выносить нельзя, но мы для вас копии подготовим. Поскольку многие из книг к нам пришли не в бумажном виде.

– Не в бумажном? – удивился Ефремов. – А в каком? Ах да, электроника, запоминающие машины, верно? Конечно, следовало этого ожидать…

– Верно, – Анна достала предмет, похожий на толстую папку. Раскрыла, внутри оказались клавиатура и экран. И на экране (плоском – а где же электронно-лучевая трубка позади?) изображение, как в телевизоре, но гораздо лучшей четкости. Картинка природы – и на ее фоне значки с подписями. Стрелка перемещается, остановилась на значке с подписью «библиотека», раскрылась какая-то схема, стрелка на один из ее узлов, и на экране текст, причем с иллюстрациями.

– Это электронно-вычислительная машина. Вот так они будут выглядеть лет через пятьдесят-шестьдесят. Используется не только для расчетов, но и хранения любой информации – тексты, музыка, карты, фотографии, даже кино.

– Правнук современных ЭВМ… – с восхищением заметил Иван Антонович. – Я был уверен, конечно, что в будущем информацию будут хранить именно в них, но что они станут настолько малы… И сколько книг помещается в этой… малой машине?

– Места хватит, чтоб вместить содержимое всей Библиотеки Академии наук. Однако практически вся ценная для нас информация скопирована уже на бумагу – титанический труд был, за несколько лет.

Ефремов отметил про себя – значит, Сталин и Пономаренко не до конца доверяют гостям из будущего? Нет, тогда бы не сочеталось, что «иные из присутствующих рождены в этом времени, а иные нет». А кто, любопытно, – с вождями все ясно, также и про Лючию Смоленцеву писали – «героиня Италии», а вот Лазарев однозначно «оттуда», и Кунцевич себя обозначил таким же. Юрий Смоленцев под вопросом, вполне может быть и из здешних, приставленных для контроля и взаимодействия. Так же и Анна Лазарева – с одной стороны, сильно она выбивается из привычного образа советских ответственных работниц, даже внешне, с другой же – вряд ли даже в будущем подводники берут с собой своих жен. Да и в разговоре прежде она не раз ссылалась на обстоятельства своей жизни в довоенном Ленинграде. Так что по отношению к ней могут быть оба варианта.

– Предвидя вопрос, который у вас наверняка возник: технические подробности контакта с будущим – это отдельный секрет СССР, – заговорил Пономаренко, – знание которого для вашей текущей задачи вовсе не требуется. Далее, второй важный фронт – это педагогика. Воспитание и образование коммунистических людей столь же важно, как массовое производство всякого «железа». На этом фронте также другие люди работают уже – но вам для сведения, Иван Антонович, генеральная линия Партии тут – это воспитание человека-творца. Не можем мы в обозримом будущем Америку догнать и перегнать по потреблению товаров – а тем более оградить наших людей от «тлетворного влияния Запада», где в их фильмах у каждой семьи и дом, и телевизор, и две машины в гараже (умалчивая, что все в долг, в кредит взято, а бездомные и вовсе не показаны). В той истории Хрущев попытался – и что получил… Это не значит, что потребительским товарам не будет уделяться внимания, но приоритет должен быть на том, чтобы каждому предоставить возможность творить, «найти себя», свое место в жизни, быть счастливым. Дело тоже трудное, поскольку возможно это лишь в самой живой динамике, развитии, а устоявшиеся формы, то есть бюрократия, будут этому мешать, причем из самых лучших побуждений, так что назревают еще и реформы управленческого аппарата. Но повторю, этим другие люди заняты, вам же сообщаю для сведения, о чем в книгах писать. И третий фронт – это психофизиология: сделать будущих людей не только духовно иными, но и, возможно, биологически иными. Впрочем, на эту тему вам товарищ Смоленцев лучше расскажет.

– И не только расскажу, – ответил Смоленцев. – Вот беда многих товарищей здесь – наплевательское отношение к своему здоровью: что-то острое вылечат, а остальное принимают как должное, «мы себя не щадили». А от всяких хронических и незаметных болячек мрут еще вернее, чем от пуль – при том что и медицина эти «сбои организма» лечит гораздо хуже, чем острый кризис. Вы, Иван Антонович, уже здоровье испортили – и оттого не выработаете до конца весь отпущенный вам срок, раньше нас покинете, а это непорядок. Причем поправить его можно не совсем традиционным методом – нашел я одного кадра, еще в Самарканде, теперь в Москву пригласил, все наши товарищи уже у него побывали. Хоть завтра съездим, курс лечения пройдете. И проживете дольше лет на двадцать. Напишете еще много отличных книг.

– Но как же… – замялся Ефремов. – Мне из Института палеонтологии уйти и про мою науку забыть?

– Ну отчего же, – сказал Смоленцев, – был в будущем такой Игорь Можейко, он же Кир Булычев, вполне успевал совмещать, попробуйте и вы. Предвижу ответ на ваш вопрос: там вы в итоге сделали выбор в пользу литературы, но это произошло через несколько лет, ну а в текущей здесь истории, с учетом изменений – и в вашей судьбе, и вообще, – очень может быть, что вам и выбирать не придется.