Текст книги "Генофонд нации"

Владислав Виноградов
Генофонд нации

© В. Виноградов, 2010

© ООО «Астрель СПб», 2010

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Пойди туда – не знаю куда,

Найди то – не знаю что.

(из «Наставления по оперативно-розыскной деятельности»)

Пролог
«Перчатка смерти»

– Заходи, гостем будешь! А если с бутылкой…

– …то хозяином! – не замедлил с отзывом на пароль вошедший.

Это был высокий худой парень в бежевом кашемировом пальто и надвинутой на глаза кепке. На вид ему было лет тридцать, однако назвать его молодым человеком не повернулся бы язык. Маленькие глубоко посаженные глаза блеклого серо-голубого цвета, стрижка, столь экономная, что ее легко можно было спутать с трехдневной щетиной, и длинные руки, сжатые в кулаки. В руках угадывались сила и цепкость.

В криминальном мире таких называют «мотыль», а он как раз и нес некоторый отпечаток приблатненности, какой приобретают сотрудники оперативных служб, долго крутившиеся в среде незаконопослушных граждан.

Не дожидаясь приглашения, парень снял пальто и со второго раза набросил на крючок допотопной вешалки кепку. Первый раз – промазал, но не выругался, а улыбнулся:

– У индейцев меня бы называли Кривой Глаз.

Несмотря на ласковость интонаций и в целом располагающий вид, в его манерах ощущалась властная уверенность, – как свинчатка в мягкой рукавице.

Стены комнаты, куда он вошел, радовали глаз мертвенно-синей масляной краской, характерной для казенных помещений и мест общего пользования. Окна отсутствовали. Мебель тоже, за исключением стола с замысловатым приспособлением, смахивающим на пыточный станок, и вешалки.

Еще в углу была раковина умывальника, вся в подозрительных темных потеках. На гвозде висело грязное полотенце.

– Ну-с, пожалуйте бриться! Пиджак тоже лучше снять, а то запачкаем, – шагнул навстречу эксперт-криминалист – круглолицый плотный человек в старой милицейской куртке без погон, представившийся коротко:

– Палыч! А ты у нас, стало быть…

– …Токмаков. Из службы кадров вам должны были позвонить.

– Ну как же, предупредили, ведь ты у нас такой секретный… э-э-э… Вадим Евгеньевич!

– Какой есть! – улыбнувшись, пожал плечами Токмаков. – Просто Вадим.

Раскладывая свои нехитрые приспособления, Палыч искоса поглядывал на человека, благодаря которому у остальных сотрудников экспертно-криминалистического отдела сегодняшний рабочий день оказался на полчаса короче. Всех было приказано отправить из отдела, и девочки-стажерки не заставили долго ждать. А трассолога, который сразу предложил по этому поводу в спокойной обстановке раздушить пузырек, Палыч сам отправил за закусью. Строго наказав не появляться, пока не получит команды.

«Что ж, мне под собственной дверью ошиваться?» – уходя, обиженно бормотал под нос трассолог.

«Если хочешь – оставайся, – предложил Палыч, – тогда на тебя оформят первый допуск, и о Турции забудешь на пять лет!»

После такого предложения трассолог ретировался в бодром темпе, предпочитая не рисковать турецким берегом «из-за какого-то „блатного мажора“, который где-то там чего-то химичит!»

Палыч усмехнулся. Именно таким было представление большинства сотрудников о службе «А», которую возглавлял генерал-майор Попов: «где-то там чего-то химичат». Подробности об этом подразделении, созданном в рамках реформы правоохранительных органов, просачивались действительно скупо, и только в случае масштабных реализаций, от которых в других подразделениях Управы открещивались как черт от ладана, поскольку всегда были затронуты интересы крупных структур и важных людей.

Ну правильно, кому охота искать приключения на свою задницу? А вот эти ребята искали, что автоматически исключало их из категории «блатных мажоров».

Палыч, переживший в системе не одну реорганизацию, служил долго и был криминалистом, без помощи которого не обойтись при расследовании любого дела. Судя по сложным и многочисленным экспертизам, выполнявшимся в интересах службы «А», можно было понять, что действуют ее оперативники на стыке полномочий милиции и ФСБ, периодически забегая на поляны таможни, налоговой службы. А судя по числу заграничных командировок, имели они тесный контакт и со службой внешней разведки.

Поэтому в здании Управления на 2-й Советской улице в центре Петербурга сотрудники «Осы», как очень быстро окрестили оперативную службу «А», появлялись с соблюдением элементов конспирации, заезжали на машинах прямо во двор, чтобы не срисовали. Судя по нехилому прикиду, некоторые «осята» работали под прикрытием в крупных фирмах и банках.

Вероятно, и этот парень в форменных ботинках, нелепо смотревшихся в сочетании с кашемировым пальто и твидовым пиджаком, был из таких.

– Пиджачок фирменный, а «корочки» подкачали – с казенного склада, – заметил Палыч.

Токмаков кивнул, скользнув глазами по форменным полуботинкам. Они и впрямь, что называется, не катили. Но не рассказывать же, что только утром вернулся из командировки в Заполярье, где истрепал в хлам, а главное попусту, фирменные сапожки. Поэтому схватил первое, что подвернулось под руку.

Но объясняться не хотелось, да и лимит улыбок на сегодняшний день подходил к концу. А хотелось Токмакову побыстрее закончить процедуру, которой он успешно избегал не первый год. Но очередное грозное предписание Москвы о поголовном дактилоскопировании всех сотрудников, в том числе и оперативной службы «А», пригнало его сюда, на 2-ю Советскую, где располагалось управление «конторы».

Между тем, эксперт все сыпал обкатанную дробь словечек развивая «обувную» тему:

– Без порток, но в эполетах… А ведь люди как раз по обувке встречают. Знаешь небось?

Парень кивнул. Он знал, что в кругу «авторитетных людей» до сих пор в первую очередь обращают внимание на обувь и часы.

– Ну и ладно. Тогда не обижайся, это я так, по-дружески, чтоб ты на мелочовке не спалился… Я ведь тоже прежде опером был.

За разговором Палыч не забывал о деле, валиком раскатывая типографскую краску: – Рукава рубашки тоже лучше закатать. Не бойся, клиент, больно не будет!

«Клиент» усмехнулся. Именно так обычно он называл своих подопечных. Но иногда полезно поменяться местами, чтобы увидеть жизнь с другой позиции. С позиции у дактилоскопического станка, возле которого стоишь с растопыренными пальцами.

Резиновый валик, смоченный черной краской, с материнской нежностью прокатился по подушечкам пальцев «клиента». Эксперт откатал пальцы правой и левой рук, затем снял оттиски обеих ладоней, попутно, чтобы не было скучно, излагая историю дактилоскопии.

По его словам, о значении папиллярных узоров знали еще ассирийцы и вавилоняне, примерно еще до нашей эры заверявшие документы оттиском пальца. В VII и VIII веках хитроумные японцы и китайцы точно так же удостоверяли подлинность договоров. Скорее всего, они же первыми использовали отпечатки пальцев для идентификации преступников. В 1880 году китайцы располагали уже целой коллекцией отпечатков больших пальцев криминальных «авторитетов».

В Европе в это время еще торжествовала «бертильонада» – антропометрический метод выявления рецидивистов, основанный на измерении частей тела. Его придумал Альфонс Бертильон – скромный помощник писаря в парижской полиции. Но дактилоскопия – то есть осмотр пальцев в переводе с греческого – уже начинала свое победное шествие. Первой жертвой сравнительного исследования отпечатков пальцев стал слуга одного из «отцов» этого метода Генри Фолдса, потихоньку отливавший ликер из хозяйского графинчика. А 13 сентября 1902 года британская Фемида впервые признала факт совпадения отпечатков пальцев в качестве доказательства, в результате чего убийцы супружеской четы из Дептфорта благополучно отправились на виселицу…

– Вроде я никого пока убивать не собираюсь. Понятно, кроме столичных умников, которые приказали нам сыграть на рояле[1]1
  Играть на рояле – снимать отпечатки пальцев. (Здесь и далее – прим. автора.)


[Закрыть], вместо того чтобы повысить зарплату, – сказал Токмаков.

При этом он инстинктивно покрутил головой, словно проверяя, достаточно ли прочно она сидит на шее.

– Размечтался! Москва повышает не зарплату, а отчетные показатели, – тут же прокомментировал криминалист. – А вообще никогда ни от чего не зарекайся. Ведь если, допустим, не ты кого-нибудь ненароком замочишь при исполнении, то ведь могут, не дай бог, и тебя. Вот тут-то «пальчики» и пригодятся.

– У меня жетон всегда с собой.

– Как у бобика, – пробормотал эксперт, делая последний оттиск на дактокарте.

– Что ты сказал?

– Ничего, ничего, просто мысли вслух. Так вот, я еще в милиции служил, пару лет назад это случилось. Был у нас крутой опер, Женя, как раз по мокрым грандам[2]2
  Мокрый гранд – разбой с убийством.


[Закрыть] спец. Работал-работал – и вдруг пропал. Ну, тут же следствие, и все такое, как обычно. И, как обычно, результатов ноль. А через три месяца выловили в Рыбацком труп. Без головы. И без жетона тоже. За корягу зацепился.

– Жетон?

– Труп. И поехал я, солнцем палимый, снимать «перчатки смерти». Утопленник – это песня особая, кожа отслаивается, приходится ее себе на руки натягивать, и так вот, вместо него…

– Себе на руки?

– Конечно, в резиновых перчатках. Но все равно штучка не для слабонервных! Вроде как сам, ну, того… Тем более Женя друганом моим был. А это он как раз и оказался. Весь скотчем замотан, будто в коконе. Брр!

– Нашли убийцу?

– Ага! Который год ищут. Кстати, вот еще одна непостижимая загадка. Фамилия Жени была Водопьянов. Поэтому из всех напитков он водку предпочитал. Характерно, что не брала она его, зараза! Даже с пивом. А напился Жека допьяна невской водичкой…

– У нас есть тоже один, Непейвода его фамилия…

– Ко мне еще не наведывался, а то бы я запомнил.

– По нашей службе был приказ отпечатки всем сдать. Завтра придет. Иначе я бы не назвал фамилию…

– Ах да… Обязательно расскажу ему эту историю, пусть держится подальше от Невы.

– Он и так всегда поближе к пиву держится.

– Это правильно. Ну все, я закончил! – сказал Палыч, запечатывая в конверт заполненную дактилоскопическую карточку. Эксперт.

Стоя посреди комнатки с растопыренными руками и пальцами, вымазанными черной краской, Токмаков поинтересовался:

– Ну, теперь-то я свободен?

– Свободен? Кто? – вскинулся как сторожевой пес эксперт-криминалист, с неподдельным интересом оглядываясь вокруг. И хотя кроме них в маленькой комнатке с подслеповатой лампочкой под потолком никого более не наблюдалось, он на всякий случай уточнил: – Ты, что ли?

Токмаков машинально кивнул в ответ.

Криминалист посмотрел на него с сожалением:

– Наберутся разных слов… Свободен? Не, ну просто уморилово! А для чего мы, по-твоему, сейчас катали пальчики? Как раз теперь тебя в любой момент легко вычислить по формуле. Где бы ни был, что бы ни делал, до смерти.

– Как только что выяснилось, и после тоже, – заметил Токмаков, проходя к умывальнику.

– Точно, коллега! Да, поздравляю со вступлением в великое братство дактилоскопированных! Электронная система «Папилон» не дремлет!

Капитан Вадим Токмаков знал, что в недреманном состоянии находятся и другие системы, призванные неусыпно заботиться о гражданах России вообще, и о нем, как сотруднике спецслужбы, в частности. Среди этих систем было, в частности, Министерство по налогам и сборам, присвоившее ему идентификационный номер налогоплательщика. Был Пенсионный фонд, что в свою очередь порадовал его номером страховой карточки. Была служба безопасности и борьбы с коррупцией, которой сам Токмаков выдал карт-бланш при зачислении в службу «А», согласившись на проведение в отношении собственной персоны специальных мероприятий.

А в комплексе этих самых мероприятий столько подпунктов, что едва хватает букв алфавита. Ему ли не знать! Сам проводил – в отношении других…

Вся большая государственная машина стояла на страже… гм… его интересов, приглядывая как за неразумным дитем. Более того, он и сам был винтиком этой машины, откованным из хорошей стали, заточенным в нежной младости еще прежней Великой Конторой: «комитетом глубинного бурения».

А какая машина разрешит быть свободным своему винтику? Разве лишь после того, как сорвется резьба, или отвертка разобьет шлиц, такой винтик выбрасывают на свалку. Или вылавливают в Неве – без головы, спеленутым скотчем.

Кое-как промокнув руки влажным полотенцем, Токмаков вышел из закута криминалистов. На лестничной площадке он покурил, а затем долго спускался и поднимался по лестницам, брел по длинным коридорам, пока не оказался наконец в закрытом дворе большого светло-желтого здания.

Прежде была средняя школа, а сейчас обитала Управа. Ауры этих двух учреждений, созданных для чего угодно, но только не для любви, наложившись одна на другую, сформировали особую атмосферу. Атмосфера эта благотворнейшим образом действовала на «клиентов», доставляемых сюда большей частью в наручниках.

Им тоже некуда было деться с «подводной лодки».

Зато прекрасно чувствовали себя во дворе разбитые автомобили, размножавшиеся усилиями водителей управления, и вороны, которые обходились без помощи опершоферов. На одну из них Токмаков прямо-таки засмотрелся. Крепким клювом она выдрала из стены какую-то проволоку и понесла в гнездо, тяжело маша крыльями. И хотя черная птица никоим образом не напоминала красавицу телеведущую Машу Груздеву, именно о ней подумал Токмаков.

О неверной даме своего сердца, вкушавшей сейчас прелести жизни в далеких чистеньких Европах, и о себе, который проведет вечер в четырех стенах холостяцкой комнаты, или в ближайшем пивбаре, выкуривая сигарету за сигаретой. Ему незачем было, как тому представителю семейства врановых, тащить в гнездо строительный материал.

Правда, оставалась работа. Работа оперативного сотрудника, которую он любил и делал в общем честно. Но и с этим в последние дни была какая-то непонятная напряженка. Последняя проверка, закончившаяся слишком громко, вызвала лавину жалоб и вопросы прокуратуры.

В результате чего Токмаков пребывал за штатом, ожидая решения своей судьбы.

Через двор по заснеженному асфальту к Вадиму Токмакову бежал эксперт-криминалист:

– Слушай, капитан, а что же ты должность свою не указал? В дактилокарте положено указывать должность!

Вадим Токмаков пожал плечами:

– Не могу указать, поскольку сам не знаю.

– А кто знает?

– Начальство. Но пока не говорит. За штатом я.

– Вот оно что… Не робей, была бы шея, а хомут всегда найдется. А пока… Пока пей пиво и радуйся жизни!

– Свобода? – спросил Токмаков.

– Как учили классики бывшего передового учения: свобода – осознанная необходимость.

– А что, к пиву это вполне подходит, – ухмыльнулся Токмаков.

– К пиву лучше всего подходит рыбка. Но теперь не могу его пить. Все время Женю вспоминаю, и в горло не идет.

Токмаков остановился посреди двора. Низкое серое небо лениво сыпало снежком. Он понял, что тоже не забудет теперь опера Водопьянова. Его незавидную смерть.

Вот кто был теперь свободен. Свободен окончательно.

Токмаков почувствовал, как горло сжала словно бы холодная резиновая перчатка. Он был опером, и должен быть готовым ко всему.

Ко всему и всегда.

И возможность испытать себя в деле представилась Токмакову незамедлительно. Когда он переступил порог главного здания бывшей школы, то окунулся в темноту, прорезанную лучами карманных фонарей. Расставив руки пошире, Токмаков не долго поджидал жертву. Оказавшаяся в его объятиях девушка из региональной службы информационно-технологического обеспечения легко выдала страшную тайну. Оказалось, что минуту назад не установленный покуда злодей повредил внешний контур, сработала защита и отключила сеть, дабы секретные базы данных не достались злому ворогу.

Токмаков сразу понял, чьих рук это дело. Точнее, не рук, а острого клюва и когтистых лап. Но не стал выдавать серую разбойницу. К тому же на сегодняшний день приказа о дактилоскопировании ворон из Москвы не поступало. Поэтому идентификация по оставленным на месте преступления следам коготоков не представлялась возможной.

Часть первая
Продавцы воздуха

Глава первая
Пигмалион из контрразведки

Дверь ресторана «Столетие» на будапештской улице Пештибарнабаш, 2 распахнулась, выпуская стайку австрийских туристов, и в проеме Светозар Коряпышев увидел ноги. Это были ноги с большой буквы, которые только раз встречаются мужчине на его жизненном пути. Одна была закинута за другую с тяжеловесной грацией и абсолютным пренебрежением к тому, что юбка задралась почти до ушей. Откуда эти ноги, кстати, и произрастали, остро, до мурашек по коже, напомнив Коряпышеву последние дни Южной группы войск[3]3
  Южная группа войск (ЮГВ) – группировка советских Вооруженных сил, расквартированная на территории Венгрии. Противостояла южному флангу НАТО. Прекратила существование в связи с выводом войск в 1991 году.


[Закрыть].

Он остановился, машинально нащупывая в кармане сигареты, совершенно забыв, что бросил курить много лет назад. Примерно тогда, когда и разворачивалась вся эта драматическая история, чтобы хоть как-то загладить вину перед женой.

Да, именно эти ножки аппетитной формы и впечатляющей длины ускорили вывод наших войск из Венгрии в частности и Европы вообще. При этом стратегический паритет между Россией и Западом был нарушен, – и, скорее всего, навсегда.

О своей роли в происходивших тогда фатальных событиях Коряпышев предпочел бы не вспоминать. Оставалось радоваться, что теперь – это уже история. Равно как стало историей полномасштабное военное присутствие СССР, а затем и Российской Федерации в Европе.

Группа советских войск в Германии, Центральная в Чехословакии, Северная в Польше, а Южная, соответственно, в Венгрии крепко держали старушку Европу за дряблую задницу. Десятки танковых и мотострелковых дивизий, сотни десантно-штурмовых бригад, тысячи истребителей-бомбардировщиков.

А еще были отдельные полки – артиллерийские и зенитно-ракетные, связи и понтонно-мостовые. Последние – для наведения переправ через речки типа Дуная, Рейна и Сены, которых много на пути к Ла-Маншу. Ну а там – последний бросок через последнюю водную преграду, и можно забить осиновый кол в глотку хитрой паскудницы: ведь, по меткому выражению еще батюшки-царя, «англичанка» всегда гадит»…

Сценарий с форсированием Ла-Манша был на сто процентов реалистический. Только вот не нашлось Главнокомандующего, назначившего бы время «Ч» для войсковых группировок.

Не исключено, что, к счастью, не нашлось. Иначе не стоял бы сейчас Коряпышев на чистенькой будапештской улице – такого города просто не было бы на карте. Как, возможно, и обладательницы волшебных ног, которые сохранили всю свою привлекательность: сухие щиколотки, округлые икры, задорные коленки.

Помимо ног – и в дополнение к ним – сидевшая перед стойкой бара женщина обладала другими достоинствами. Настолько выдающимися, что рвались из выреза ее кружевной блузки. Настолько монументальными, что с трудом помещались на круглом сиденье высокого табурета.

И кривые, но до сих пор не знающие усталости ноги Коряпышева словно примерзли к тротуару. Зайти – не зайти?

К счастью, массивная дверь ресторана неспешно, но все же закрывалась под действием латунного противовеса. Еще секунда – и Коряпышев спокойно двинется своим путем по утреннему Будапешту. Тихо радуясь, что не поддался искушению.

Меньше слабостей – больше свободы! Вот девиз, которому бывший контрразведчик следовал в своей профессиональной карьере. Правда, не всегда успешно.

Коряпышев отклеил подошвы от тротуара. Первый шаг, он трудный самый. Но именно в этот момент легкий сквознячок, потянувший в ресторан с улицы, заставил обладательницу ног с большой буквы слегка повернуть голову. Глаза женщины из бара и мужчины с улицы встретились.

В ресторане о своем, о цыганском, нудила скрипка, обозначая местный колорит. В такт смычку сеялся мелкий дождь. Но небо над городом в разрывах облаков было отчаянно синим, потому что февраль в Будапеште – это уже весна…

Бог создал женщину прекрасной. Черт тоже не дремал. Подсуетился и сделал женщину… хорошенькой! Хорошенькой, пикантной, завлекательной, облегчив тем самым жизнь спецслужбам всех стран на много тысяч лет вперед.

Не обделил черт поначалу и мадьярок – горячих, как необъезженные кобылицы из табунов пустоши Богоц. Но неожиданно в селекционную работу вмешались турки, покорившие Венгрию в средние века. Если пару столетий подряд вывозить из страны первых красавиц для гаремов султана, пашей и визирей, то никакой генофонд не выдержит. И даже сам дьявол не поможет. Поэтому, когда по бульварам Будапешта дефилирует умопомрачительная особа с точеной фигуркой и стройными ножками, – это почти наверняка окажется иностранка.

Если же вышеупомянутая бестия крутит хвостом в районе отеля «Дуна-Интерконтиненталь», на проспекте Ракоци или улице Ваци, то ее родина, скорее всего, Украина, Россия или Белоруссия. Теперь они в свою очередь экспортируют наложниц для европейских борделей.

Как и всякое другое, – это правило имеет исключения. Но обладательница роскошных ног и всего, что к ним прилагалось, культурно отдыхавшая в ресторане «Столетие», исключением как раз не была. Хотя по паспорту – настоящему, как и ее венгерское гражданство, – именовалась Пиланго Рохани.

Фамилией Рохани с ней поделился вечно пьяный и навек влюбленный скрипач, встреченный ею однажды в подземном переходе под проспектом Ракоци и с тех пор так и терзающий свой инструмент у нее под ухом.

А вот имя, ее второе, и теперь уже настоящее до гроба имя, придумал мокнувший сейчас под февральским дождем на улице Пештибарнабаш мужчина. Среди скуластых, картинно усатых красавцев венгров он выделялся невзрачной наружностью.

Сколько воды утекло с тех пор в Дунае! Теперь ему уже под шестьдесят. А ей прилично за тридцать…

И вдруг в русском сердце венгерской подданной что-то шевельнулось, расправило крылья, обдало теплом (возможно, тому причиной была еще и стопка крепчайшей настойки «Уникум», наложившаяся на бессонную ночь). Резво спрыгнула она с высокого стула, выбежала под дождь, как была, – в символической своей кофтюльке и юбке, чья длина была обратно пропорциональна цене.

Пять минут спустя Коряпышев и Рохани уже сидели за угловым столиком в пустом по-утреннему ресторане. Кроме них здесь было всего несколько человек. Один – поджарый, темный костюм, черная рубашка с открытым воротом фасона «бодигард», острые скулы и острый взгляд, которым он уколол Коряпышева, – вознамерился было сесть рядом.

Рохани остановила парня решительным движением, не без гордости объяснив, что Стефан – телохранитель. Его наняла страховая компания, когда варьете «Семь вождей» застраховало ноги госпожи Рохани на миллион форинтов.

– Каждую? – не удержался Коряпышев, заодно используя мотивированный повод обозреть чудо природы в непосредственной близости. Выше колен ноги, чтоб не сказать ляжки, на утонченный вкус были чуть полноваты. Но Коряпышев, слава богу, был мужиком нормальной российской ориентации. Почему и остался доволен увиденным.

– Обе, – чуть взгрустнула женщина. – Они утверждают, будто настоящую цену имеет только комплект. О! Светозар Петрович, поговорите с ними так, как вы умеете. Пусть перепишут свой противный контракт! А я в долгу не останусь…

– Времена не те. Страна тоже фактически другая. Да и я уже не тот, – честно признал Коряпышев, провожая взглядом поджарого красавца Стефана, который уселся за соседний столик.

Да, сейчас время молодых. Вот скинуть бы лет пяток…

С огорчения Коряпышев попросил себе пол-деци[4]4
  Пол-деци – пятьдесят граммов. Деца – сто граммов.


[Закрыть] черешневой палинки[5]5
  Палинка – фруктовая водка. Бывает черешневой, сливовой, абрикосовой и т. д.


[Закрыть]. Рохани возразила, что по случаю встречи они выпьют по матросскому фречу[6]6
  Фреч – вино с газированной водой. Матросский фреч – ром с газировкой, забористая штука.


[Закрыть], а затем к цыплятам в паприке возьмут «Токай» девяносто девятого года, когда в Венгрии был хороший урожай винограда.

Заказ официанту сделал Коряпышев. Ибо выяснилось, что Рохани так и не сподобилась выучить венгерский.

– Да на черта он мне сдался, этот птичий щебет? Немецкий кое-как со школы помню. В магазинах все «спикают по-инглишу», спасибо вам, что заставили выучить. А мужики… – она бесшабашно тряхнула гривой каштановых волос, которые странно контрастировали с темно-синими глазами, – мужики понимают без слов. Хотя мне с ними говорить абсолютно не о чем. Да и незачем теперь. Не то, что было раньше! Хотя…

Коряпышеву послышались в голосе женщины ностальгические нотки. Что же, она действительно умела разговорить любого мужика. Иностранные языки при этом были совершенно ни к чему. Переводчиц, чтобы расшифровать запись с намагниченной проволоки спецтехники, хватало.

Да, они неплохо поработали вместе! А венгерский, как все языки финно-угорской группы, не то что без пол-деци – без пол-литра не осилишь. Не зря за него контрразведчику Коряпышеву в свое время доплачивали тридцать процентов от оклада, тогда как английский тянул всего на десять.

С другой стороны, приняв на борт три-четыре «деци» забористой силва-палинки, она же сливянка, с трудом произнесешь «Секешвехервар». А для русских офицеров Южной группы войск в Венгрии, застуканных на употреблении спиртных напитков, имя этого венгерского городка было тестом на трезвость.

Выговорил – молодец, служи и дальше радуйся заграничной жизни. Не сумел – получи взыскание. Самым строгим из всех возможных был не выговор, даже не служебное несоответствие или понижение в должности и звании. Нет, ночным кошмаром советского офицера, служившего в Группе войск, считалось досрочное откомандирование на родину.

«Чудище, обло, огромно, стозевно и лаяй…», – вроде бы так в далеком XVIII веке характеризовал Российское государство писатель-диссидент Радищев. Как ни смешно, за прошедшие столетия оно ничуть не изменилось. Но каким бы ни было это чудище, подполковник Коряпышев до конца оставался его верным псом. Даже после того, как получил пинок под зад.

Хмурый официант в подобии гусарского ментика наконец-то принес два стаканчика с золотистым фречем. Ром добавил свою нотку в цвета и запахи ресторана. Даже звуки скрипки стали менее пронзительными.

– За тебя, – сказал Коряпышев.

– За нас! – уточнила сидевшая напротив женщина.

Красивая, по-особому холеная, увешанная золотыми побрякушками… Но и сейчас Коряпышев узнавал в ней прежние черты бесшабашной сестрички из военного госпиталя Южной группы войск.

Бесшабашной и безбашенной, что она тут же блистательно и подтвердила:

– Теперь меня зовут Пиланго.

Коряпышев едва не подавился ромом. Ведь это был ее оперативный псевдоним! И хотя кроме нескольких человек его никто не знал, не стоило бы так рисковать!

Вместе с тем, Коряпышев испытывал гордость. По сравнению с тем парнем из античности, который смастерил себе подругу из слоновой кости, а потом ее оживил, – его звали, кажется, Пигмалион, скромный офицер Управления военной контрразведки ЮГВ, совершил нечто большее. Он вылепил эту женщину из того, что было (а исходным материалом служила далеко не благородная слоновая кость!), вдохнул в ее жизнь смысл, а вот теперь, оказывается, еще дал ей новое имя.

Ну чем не Пигмалион? Пигмалион и Пиланго.

Коряпышев ощутил, как возвращается к нему былой кураж. И глаза Пиланго тоже блестели. В них отражались две светлые точки – пламя горящей на столе свечи в бокале.

Пиланго тоже была готова. Готова опять начать опасную игру.

Так ночная бабочка летит на пламя свечи. А Пиланго по-венгерски и есть бабочка.