Текст книги "Время «Ч» или хроника сбитого предпринимателя"

СанСаныч ловил воздух открытым ртом, машинально оглядывался в поисках, казалось, того оправдывающего аргумента, почему именно в такой стране чадит ядовитый завод, людей травит… Рабочие понимающе усмехались…

Всё вокруг было пропитано жутчайшей жарой и ядовитой воздушной взвесью желтоватого оттенка. Над заводом солнце вообще не просматривалось, оно расплылось в огромную слепящую глазунью смога. А смог, в свою очередь, плотно зависнув над городом, душил всё живое. Как плотная подушка на потном лице. А рабочие на заводе, как и жители города, казалось, не обращали на такую мелочь никакого внимания, даже респираторы не носили. Небрежно, даже с ноткой гордости, бросали гостю: «Да ерунда это всё, мы уже и свыклись. Бестолку против ветра-то… Сам понимаешь. Им, начальству, – многозначительно и небрежно показывали пальцем вверх, – как об стену горох наше здоровье…» «А вы-то, сами, чего?.. – всерьёз удивлялся СанСаныч. – Ведь перестройка!.. Смените на хрен, такое начальство, и всё». «Да нет, – отвечали. – У нас здесь перестройку по-вашему не сделать. Здесь Азия, Александр Саныч. Понимаете? Здесь Восток! Вековые традиции послушания! Другие законы. Всё по-другому. Менталитет, как сейчас говорят, другой. Да и без работы нам, русским, здесь никак нельзя. Торговать, что ли? Так нам, русским, не дадут, здесь своих торгашей хватает!.. А респиратор этот, как мёртвому припарки, в смысле слону дробина, не очищает он».

?!

Большую часть эмоций забрала не установка, как предполагал СанСаныч, а всё что было вокруг неё: условия работы и сами люди. Дальше привычно грохочущего металлом, сверкающего электросваркой, жужжащего отрезными кругами механического цеха он не пошёл – знакомая картина! – смотрины прошли здесь же.

Цель его приезда, установка, большая металлическая ёмкость, сваренная из толстого металла, литров на девятьсот, с загрузочным толстостенным люком, словно на подводной лодке, лёжа на боку, на специальных ложементах-подставках, послушно выдала готовую продукцию: партию тонированного, тёмно-коричневого тона стекла, ровно через сорок минут. Как и было обещано.

Здорово! Красиво! Классно! Такие шикарные по тону стёкла СанСаныч видел только на здании морского вокзала во Владивостоке. Абсолютную новинку и шик города. Правда те стёкла заказывали и привозили из Китая. Больше таких стёкол нигде не было. Ну, может ещё на каких японских легковых автомобилях попадаются, как наводнение в последнее время заполнивших автодорожные просторы Приморского и Хабаровского краёв.

СанСаныч придирчиво поцарапал ногтём напыление – безрезультатно. «Вакуумное, потому что!» – с пониманием заверили хозяева, стоящие рядом. «Здорово у неё получается! – не удержался СанСаныч, и махнул рукой. – Годится!» – заявил уверенно. Бывшие хозяева разулыбались, на этом и хлопнули порукам. Тут же и рассчитались. Получив сумму, продавцы пересчитывать не стали… Достаточно было слова. СанСаныч продиктовал отгрузочные реквизиты станции получения, своей станции, Дальневосточной. Записав реквизиты, отгрузить продавцы обещали в течение недели. Чуть может больше-меньше, это неважно. Главное, отправят, сказали. «Не сомневайтесь, Александр Саныч, отгрузим в самое ближайшее время». А он и не сомневался: сказали же.

Стороны были довольны друг другом. Продавцы ещё, предусмотрительно, щедро загрузили СанСаныча мотком нихромной проволоки приличного веса, килограммов на двадцать. «Этого сырья вам на первое время хватит. – Заверили. – А потом, звоните, мы вам вышлем сколько нужно. У нас этой проволоки хоть… навалом, в общем. А вакуумное масло – М1, на местных заводах ищите. В оборонке оно применяется. У вас должно быть. Только М1, никакое другое».

Всего и делов. Считай, вся тебе и командировка.

Если б не эта, непривычно страшная жара и удушливо-раздирающий горло и лёгкие больной воздух…

СанСаныч всю свою жизнь прожил на Дальнем Востоке, с такой жарой был абсолютно незнаком. Наоборот, хорошо знал и уважал пронизывающие холодные ветры Хабаровска, Комсомольска-на-Амуре, вьюжно-тёплые, морские Сахалинские. Знал и морозную стужу той же Якутии, сжиженный её воздух от минус сорока и ниже. В тех условиях чувствовал себя гораздо лучше, чем в раскалённой печке химдыма, и без противогаза…

А потом, по-дороге в Ташкент, снова и везде были цветы. Цветы! Сады! Цветы… Фонтаны… Сады…

Правда в одном месте, как раз возле Государственного Банка, площадь была не в ярких цветах, а полностью запружена ярко, для Востока, одетым народом. Только местным, конечно. Они, в тех же национальных халатах, тюбетейках, и просто в костюмах, толпились перед входом в банк и недовольно размахивали руками. Возле каждого из них, в ногах, стояло по три– четыре молочных бидона. Это СанСаныча сильно удивило. Выйдя из машины, оглядев площадь, времени было достаточно (машина не могла проехать), СанСаныч не увидел обычной в таком случае машины молоковозки, обратился к своим сопровождающим Валижону и Фахритдину: а почему люди с бидонами и возле Банка, что случилось? У вас что, молоко к Госбанку подвозят? – В его краях, если и на машинах, молоко привозили или к местным магазинам или… да, пожалуй, тоже на площадь, как и здесь.

– Нет, СанСаныч, – ответил Валижон. – Вы наверное не слыхали, в стране объявлена денежная реформа, вот люди и меняют сбережения…

– В бидонах деньги?! – Оторопев, удивлённо воскликнул гость. – Ни-ичего-о себе! И так много?! Вот это да! А почему в бидонах? Там же наверное на целый завод хватит…

– В одном бидоне? – иронично сощурившись, спросил Валижон, сам же и ответил. – Может и на два…

– Вот это да! А почему всё же в бидонах?

– А в них надёжнее, и не сгниют, и не выгорят, и не… Не одним поколением проверено. Их в земле держат, в тайниках.

– Закапывают, что ли?

– Конечно…

– Ё-моё! Скажи кому, не поверят. А откуда ж такие деньги? Там же… – Он не договорил, потому что представить не мог их количество, хотя бы в одном бидоне… Хорошо помнил, как можно было прожить на зарплату в советские времена, а тут… Вроде одна страна, а деньги люди бидонами собирают, как ягоду с куста… Поверить не мог. И где же тогда хвалёный народный контроль, где ОБХСС, где…

Словно угадав его мысли, Фахритдин опередил.

– Здесь Восток, уважаемый Сан Саныч, – заметил он. – Местные на заводах, как вы, русские, не работает, они на рынках, да торговых базах: ранними фруктами по стране торгуют, потом сезонными, потом сушёными… Лес – древесину, пиломатериал, покупают-перепродают, так же и легковые машины, да всем чем можно и нельзя.

– У нас особенный менталитет. Сан Саныч – слышали да? – Восток – Подчеркнул Валижон, и было заметно, что они себя к барыгам-накопителям никак не причисляют. – Здесь на калым положено деньги собрать, этим и прикрываются…

Нда… Увиденным СанСаныч просто потрясён был…

– И что они здесь… стоят… протестуют что ли?

– Нет, конечно, надеются поменять…

– На новые… – Уточнил Валижон.

– А если на всех не хватит?

– Ну, СанСаныч, страна большая. Здесь не поменяют, в другом месте родственные связи найдут…

– Восток же СанСаныч, Восток! В стране везде свои люди есть.

– Умм…

Таксист нашёл всё же с трудом лазейку, проехал…

И снова были цветы. Везде цветы и у всех цветы. Яркие и нежно застенчивые, красивые и вызывающе прекрасные… Все свежие и жутко горделивые в своей первозданной неповторимости. Воздух дышал запахами мёда и отдушками немыслимого, казалось, количества цветов.

Эпизод с бидонами сам собой отошёл на второй план. Почти утонул в цветочных запахах, и экзотике развивающегося братского социалистического государства.

И у Нигмат-ака на приусадебном участке тоже море цветов, и в доме, и во всех комнатах, и на праздничном столе.

О, вы же не знаете кто такой Нигмат-ака!

Нигмат-ака – тот самый дальний родственник и есть, того знакомого, который знакомый известного нам Александра Михайловича Христенко, дальневосточного чиновника, который адрес СанСанычу в Ташкенте дал – невысокий, кряжистый, с животиком, жутко загорелый мужчина лет пятидесяти, или близко к тому. В европейских брюках, жёлтой рубашке с коротким рукавом, на голове непременная для всех местных жителей тюбетейка. Круглолицый, лысеющий, с добродушной мягкой улыбкой, неторопливой речью – это хозяин дома. А улыбчивая невысокая толстушка в атласном платье и шароварах, ярко-оранжевых, с красными полосами, это его жена, Мубарак-апа. Она суетится сейчас по-хозяйству. Подчёркнуто старательно ей помогают две их младшие дочери, погодки. Глазастые и стеснительные, любопытные и смешливые, Малика и Саодат, школьницы начальных классов. Они тоже в ярких фиолетово-синих, полосами, платьях, таких же и шароварах, в ярких цветных тюбетейках. У каждой на голове множество иссиня-черных косичек, которые ни минуты не знают покоя, нигде не успевают за своими хозяйками, на всё реагируют всполошено и с запозданием. Как те спицы в велосипедных колёсах порой мелькают косички.

Рядом с гостем, СанСанычем, сидит их старший сын – Валижон, тот, который встречал гостя в аэропорту. Был ещё и Фахритдин, его товарищ, и два пожилых молчаливых старика. Сухих и худых. В национальной одежде и тюбетейках. Или Негмат-ака родственники, либо родственники его жены Мубарак-апа, а может и обоих сразу. Они, Алиджон-ака и Насреддин-ака, с важными, без эмоций, тёмно-коричневыми лицами, седыми длинными бородами, белыми же бровями. Словно два Хоттабыча, на взгляд СанСаныча, вылитые, точь-в-точь. Из радиоприёмника, так же знойно и сладостно, под аккомпанемент рубаба, дайры, чанга, и гиджака звучал высокий мужской голос исполнителя.

Поджав под себя ноги, все сидели на ковре, на полу. Был и стол. Конечно, был, но на очень-очень низеньких ножках. Удобно, в принципе, как в начале показалось Сан Санычу, если б не длинные ноги, которые с непривычки быстро затекли и болезненно отвлекали от процесса застолья. На столе же красовались и фрукты.

Ум-м… Желто-розовые персики!.. С нежной кожурой и сладчайшей мякотью… Гранаты – ярко-рубиновые внутри, с терпким соком и непременно горьковатыми косточками… Краснобокие яблоки – медово-сладкие и сладко-кислые… Виноград радовал своей спелой гроздью на любой вкус, от иссиня-чёрного, до прозрачно-молочного – дамские пальчики. Виноградины круглые, вытянутые, с косточками и без… Сочно-спелые, сладкие…

Ещё и сладости на столе!

Естественно! Это же Восток!..

И изюм тут, и непременная халва, тягуче сладкая, с тёмной загорелой медовой корочкой; овощные салаты – помидорные дольки в спокойном ожидании любезного к себе внимания, ждут и огурцы, нарезан и стручковый лук; есть и зелень разная – укроп, мята, петрушка. Очень всё душисто и остро запашисто. Была и чакка. Чакка – это кислое молоко. Да-да, солёное и кислое – и для здоровья, старики так говорят – хаттабычи! – полезно, и чтобы аппетит развивался, и для долголетия, да! В четырёх сторонах большого стола, с боков, стопками высятся, пышут ещё жаром, улыбаются поджаренностью и маслянистой своей поверхность аппетитные пшеничные лепёшки, выпеченные в тандыре. Тандыр… Национальная печь. В каждом дворе такая есть, круглая и большая, вылепленная из жаростойкой глины. Раскалят её огнём снаружи, и лепят с внутренней стороны сырые лепёшки… Элементарно!

На столе красовались ещё и пирожки, как догадался СанСаныч, но не те, привычные – вытянутые, а треугольные. С очень вкусной, оказывается, начинкой. И фарш не через мясорубку, а кубиками нарезан… И лук там, и перец, и ещё что-то, интересно-специфическое… совсем неизвестное… А вкусно как… О-о-о! Что это?

Эти вопросы – сменяя друг-друга – легко читались на лице гостя. Из вопросов оно сейчас собственно и состояло. Хозяева, с заметной гордостью, уважительно поясняли: «Это «зира» там наша, местная. Приправа в пирожках. Очень полезная! Нравится? Вы ешьте-ешьте». «Ум-м, зира! – восхищённо округлял глаза гость, удовлетворённо кивая головой, конечно. – Зира это!.. – запоминая, повторял название русский гость. Смакуя, пытался найти в памяти вкусовой аналог… Не находил. Интересно! С сожалением замечал: У нас такой дома нету! – Хозяева тут же гостеприимно разводили руками: это поправимо, дадим в дорогу. СанСаныч, стесняясь, получалось – напросился – торопливо отказывался: Нет-нет, я не об этом. Я говорю, на Дальнем Востоке у нас такого растения нет». «Ну вот и возьмёте с собой, чтоб родителям и друзьям показать… Да!» «Если только так… – соглашался гость, и вновь хвалил Мурабак-апу, хозяйку. – Очень вкусно всё, очень!» Она, разрумянившаяся, под тёмным загаром даже видно, скромно опускала глаза: «Пожалуйста-пожалуйста!.. Да вы кушайте, кушайте, не стесняйтесь!.. Мы хорошим гостям всегда рады!»

В пиалах принесли шурпу.

О-о-о, шурпа!.. У-у-ум-м, шурпа!.. Ух-х, шурпа! В пиалах!..

Приятное удивление не сходило с лица гостя. Хозяева наоборот, были сдержаны, предупредительно вежливы, но печать гордости за свои национальные традиции, щедрое своё гостеприимство, нет-нет да и проступала… Не обижая, конечно, гостя – совсем наоборот. Лица при этом у всех были спокойные, даже как бы величественные. Может глаза чуть с излишним лукавством блестели, отмечая восхищение гостя, так это нормально для хозяев, это ж похвала… Ну а шурпа, это действительно не просто еда, это явление, это предвестник настоящего праздничного застолья.

Горячий, дымящийся наваристый бульон, из мяса баранины, в меру посоленный, с душистыми приправами, с горошинками в меру острого перца… Запах – неземной! – перебивая все предыдущие ароматы как не серьёзные, властно вытеснил собой все остальные, приковав общее к себе внимание. Шурпа! Ай, шурпа! Ой, шурпа! Бальзам желудку и душе. Даже на глаз, вкус просто изумительный!

А вот, наконец, и самое главное, самое долгожданное: хозяйка, горделивая в своём щедром гостеприимстве, внесла пышущий жаром плов. О-о-о! Вот это произведение!

Плов!..

Огромное блюдо! Величественный Монблан! Чудо узбекского кулинарного искусства! Отборный крупный рис чуть коричневого оттенка, рисинка к рисинке, вобравший в себя и вкус молодого отборного мяса и сочного лука, сахарной моркови, чеснока, – и чеснока! Но не натёртого, либо нашинкованного, а вот так вот, целым семейством, головками, вымытого до белизны, но не очищенного, а во всей своей нижней одёжке, томящегося сейчас в плотном соседстве с рисом. Именно так! Невероятно! Но ещё более невероятным для СанСаныча оказалось щедрое присутствие в плове – изюма! Да-да, его. Того, что, казалось бы, должен быть только на десерт. Ан нет. Здесь, в плове он – абсолютная невероятность! – именно той изюминкой и оказался, – ни больше, не меньше! Вот тебе и Восток! Вот тебе и тысяча… и одно блюдо! И это ещё не всё. Добавьте к этому всяческих мыслимых приправ в плове, энергию поэзии жаркого солнца, ласковую энергию благодатной земли, воды, и восточную энергию самого повара-изготовителя… Всё здесь в нём, в плове, соединилось. Он – вершина кулинарных традиций.

В Средней Азии это не простое прозаическое соединение особого какого-то риса с мясом и прочими добавками. Плов – это философия. Это наука. Своеобразный культ нации. Культ каждой семьи, каждого азиата… если он, конечно, азиат. Представителям других наций остаётся только завидовать, попадая к такому столу и облизывать пальчики. В прямом смысле слова облизывать. Едят плов только руками. И, чтоб не забыть – хозяин уже водку разливает! – и самое главное отметьте, жутко принципиальную важность – готовит плов только хозяин! главный мужчина в семье!

Только мужчина, как здесь понимают, может приготовить настоящий узбекский плов! Вот оно как!

Так оно и оказалось: ничего вкуснее СанСаныч, до этого момента и не ел… в жизни. Этим своим неожиданным бесхитростным наблюдением, с восхищением и искренним удивлением, и поделился с хозяевами. Эт-то что-то! Это да! Вкусно! Невероятно вкусно!

Да если бы и не сказал, от вкусности проглотив язык, говорить и не надо бы, и так всё было видно: нравится гостю плов… и стол, и люди, и вообще…

Выпили…

Да, это конечно… И за доброго гостя выпили, и за гостеприимного хозяина с хозяйкой; за дружбу народов и за всех детей; за родителей; за космонавтов – какой уже там по-счёту летает?! Выпили сначала за первого, Юрия, потом за сейчас летающих; конечно, за тех, кто между первым и последними летал; естественно за тех, кто потом когда-то полетит. Не забыли и перестройку, за всех демократов; за лучшую жизнь; за узбеков, за русских; за мир во всём мире…

Где-то до этого места СанСаныч, кажется, вроде ещё держался.

Кстати, это грандиозный его личный рекорд! Раньше бы, дома, и трёх рюмок СанСанычу хватило… Сейчас… десятикратным было превышение нормы… стократным?! Плов наверное выручил… потому и не вырубился гость раньше… Потом наступило – всё!

Полный мрак.

Это и понятно. Любому нормальному человеку такое аховое состояние известно. Как говорится, пусть и противно, но хотя бы раз такое все проходили, всем знакомо. Потому именно это мы ни описывать, ни рассматривать сейчас не будем, во имя чистоты дружбы и помыслов двух братских народов. А поместим сразу СанСаныча, пусть и с больной головой и вялым состоянием организма, но с очень горячими дружественными напутствиями высокой принимающей братской страны, с сумками разных размеров и бесчисленным, казалось, откуда-то взявшимся их количеством, в самолёт «Ил»-62М, уже не единственной авиакомпании в России, но ещё…

«Аэрофлот».

Не видел, болезный, как вместе с ним, весь борт заполнили говорливые пассажиры в тюбетейках с большим количеством бидонов, с сумками и деревянными ящиками с фруктами.

Так вот!

* * *

– Товарищи коммунисты, Объединительный Съезд объявляю открытым! – Торжественно объявил председательствующий. Из динамиков громко полилась музыка «Варшавянки», заглушая собой хлопки поднимаемых сидений в зале. Делегаты дружно поднялись, подхватили…

 
Вихри враждебные веют над нами
Тёмные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами…
 

Отпев, делегаты чинно опустились на свои места. Председательствующий поимённо перечислил приехаваших делегатов и гостей, с указанием прежних и нынешних должностей и званий. В списке много было людей со званиями Героев Советского Союза, от космонавтики до угледобытчиков, включая и знакомые всей стране женские имена. Каждую фамилию зал встречал дружными аплодисментами. Единодушно одобрили членов почётного президиума. Названные делегаты заняли места за президиумным столом. Председательствующий зачитал повестку, зал регламент принял, потом единодушно утвердили регламент… Съезд начал свою работу.

– Товарищи, большое спасибо за ваше высокое доверие, я с удовольствием бы пошёл с вами работать и в Госдуму, и в Совет Федерации, хоть к чёрту на рога, но нужно же кому-то, – выступающий делает короткую паузу, призывая к вниманию… улыбкой даёт понять, что дальше тоже пойдёт, конечно же, шутка. Нажимая, произносит, – взрослому и ответственному… – оглядывает зал, заметили юмор, поняли, оценили? Так же с улыбкой продолжил, – наблюдать со стороны за правильным развитием необходимых политических процессов в стране, вовремя реагировать, поправлять так сказать… одёргивать. – Только для тех, кто может быть и не понял, чтоб не обиделись, серьёзным тоном сообщил. – Шучу. Да и молодым нашим коммунистам, подготовленным, дорогу нужно уже освобождать. А если серьёзно, то не нужно нам, мне думается, лишний раз дразнить демократических и прочих злобных гусей. – Все поняли кивок в сторону неподведомственной, продажной прессы. – Все уже хорошо знают, что наша коммунистическая фракция в Госдуме самая мощная, и только она самая в стране дееспособная. И что такое «Красный пояс» в стране – уже знают и почувствовали все, и не только у нас на Дальнем Востоке, и здесь, в Краснодарском крае, но и в центре, и за рубежом – Его речь прерывается аплодисментами, возгласами одобрения. Партийный объединительный съезд коммунистов, в закрытом режиме, проходит на юге страны, в Краснодарском крае. Собрались ведущие политики от партии КПРФ, члены Государственной Думы, ряд «красных» губернаторов, банкиров, спонсоров, несколько руководителей подведомственных коммунистам СМИ, их советники, стенографисты, представители других партий, другие какие-то, бритоголовые.

– И пусть, – энергично продолжал выступающий, – нам это нужно открыто признать, в руководстве коммунистической партии, нашим коммунистическим движением есть некоторые разногласия. Да, они есть. Есть. Но они, товарищи, не идеологического характера, а только, как мы знаем, личностного, амбициозного…

Аплодисменты. Выступающий небрежным жестом руки стёр лишний сейчас шум, остановил.

– …В управляющую верхушку Коммунистической партии, в её ЦКа пришли никому неизвестные нам люди. Может быть и хорошие, в общем, люди, но выскочки, мы с вами это знаем. Мы не знаем другого. Мы не видели их на наших Партсъездах, Пленумах, не знаем их по совместной работе, по каждодневной учёбе, решению насущных вопросов поставленных перед нами Партией и правительством, вопросам строительства социализма, строительства быта, формирования нового Советского человека. Но я уверен, народ разберётся и время всё расставит по своим местам. Нам, всем, сейчас нужно быть чуточку хитрее в своих действиях, не конфронтировать с ними, а, как мы полагаем, направить их производительную энергию на наше правое дело. Пусть они, сами не догадываясь, не понимая, льют воду на нашу идеологическую мельницу. Пусть! Они нужны нам… пока…

Его слова вновь прерывают горячие аплодисменты. Выступающий, воспользовавшись предоставленной паузой, спокойно снимает салфетку с высокого бокала стоящего на его трибуне, привычно пьёт пару глотков чего-то прохладительного. Достав из брючного кармана платок, вытирает губы, прячет его обратно. Поверх трибуны смотрит в зал… Кивает головой, мол, понимаю вас, товарищи, понимаю, спасибо, но я не артист, мне аплодировать не нужно… спасибо, не нужно. Тем не менее ждёт. Зал постепенно смолкает.

– …Я очень доволен тем, что наша с вами работа, товарищи, не прошла даром. Что все ключевые должности в стране, или почти все, заняли наши люди… И у нас на Дальневосточной земле так, и у вас здесь, в крае, я знаю, и в Сибири, и в Москве, и в Госдуме, и в Совете Федерации. И не нужно лишний раз нам, пожалуй, всем, и мне, старому партийцу, в том числе, мозолить глаза народу на телевизионных экранах, выпячиваться. К тому ж, прошлые свои должности и заслуги показывать: член ЦКа, работник крайкома, работник обкома, секретарь… Не надо нам этим бравировать, товарищи. Это всё ещё злит некоторый, так сказать электорат, и прочую с ними маргинальную публику, ещё отталкивает. Мы свою работу итак можем хорошо делать: делали, делаем и будем делать, товарищи.

Вспыхнувшие аплодисменты наткнулись на сердито вскинутую ладонь оратора. Послушно угасли.

– … Мы должны работать, товарищи, спокойно, ненавязчиво, как бы со стороны. У нас уже всё хорошо получается. Потому что мы вместе, и сильны этим. На нас работает многолетний опыт борьбы наших отцов и дедов, наших товарищей коммунистов: и в годы зарождения коммунистического движения, и в годы подпольной борьбы, и в годы становления социалистического государства, и в годы борьбы с голодом, разрухой, и в годы борьбы Советского народа с немецко-фашистскими захватчиками, и в годы восстановления страны, и дальнейшем её строительстве… И сейчас вот, в трудную для нашей партии, для нашего славного народа годину!..

Аплодисменты вновь прервали его выступление.

Эти аплодисменты выступающий не перебивал. Нужно было всё выслушать, дать съезду выразиться… Выждал… Продолжил.

– Не пришло ещё время, товарищи, открыто нам брать на себя ответственность перед страной… Демократы не все ещё свои силы исчерпали! Как говорится, пусть ещё побьются своим фэйсом об наш тейбл… Извините за вольную шутку.

Присутствующие поддержали, весело отреагировали, ага, именно так, именно фэйсом и об это самое…

– …есть ещё места для наших стратегических и тактических действий, – энергично продолжил выступающий. – Есть ещё точки для приложений. И народ наш ещё, мы видим, не до конца созрел для своего протестного волеизъявления, относительно законной смены существующего строя, пусть и путём стихийного вооружённого восстания. Мы пока, выполняем другую задачу: не дать демократам и этому, так называемому президенту, закрепиться во власти. У нас задача остаётся, как я вижу, прежней, товарищи: любым образом, любыми средствами способствовать дестабилизации политической, экономической, социальной, и прочих ситуаций в стране. Нам нужно, как можно быстрее, застопорить, окончательно остановить этот разрушительный для социалистической строя, так называемый процесс демократических преобразований. И я очень рад, действительно рад, что очередному пропрезидентскому правительству никак не удаётся выйти из экономического и политического кризиса: ни бюджет бездефицитный создать, ни оборонные, ни кадровые вопросы грамотно решить, ни социальные, ни научные, ни внешнеполитические проблемы осмыслить. Наши противники – политические банкроты, товарищи! Банкроты они благодаря, главным образом, нам с вами, товарищи! – Аплодисменты. – Мы приехали в этот традиционно коммунистический созидательный, хлебный край, с целью высказать высокую степень своей поддержки нашим собратьям-коммунистам на этой славной краснодарской земле, рассказать вам о своих достижениях в плане нашей суровой борьбы за будущее народных масс, с желанием поделиться своими планами, выслушать отчёты о достигнутом, скоординировать наши общие совместные планы. Я рад представить своих ответственных товарищей, они и расскажут вам, как мы планируем дальше вести нашу с вами общую политическую борьбу. Встречайте…

Аплодисменты.

К трибуне подходил тоже не молодой уже человек, тоже чиновничьей наружности…

– Дальневосточник, старейший коммунист, ветеран Великой отечественной войны, Почётный железнодорожник Советского Союза, Герой Социалистического труда, бывший начальник Управления дальневосточной железной дороги, член бюро Крайкома Коммунистической партии Советского Союза Чепурной Герман Степанович. Пожалуйста. – Председатель собрания возвышенно театрально представил следующего выступающего, и уступил ему место. Зал встретил гостя уважительными аплодисментами.

– Гхе… кхым-м! – прокашлялся новый оратор в микрофон. В узком – в плечах и поясе, модного покроя костюме, сам как груша оплывший – возраст, как никак! – но с копной серых – седых – взлохмаченных волос, седыми, нависающими над глазами бровями, горящим революционным огнём взглядом, решительными движениями рук и туловища. Выступающий с угрожающим видом, будто прицеливаясь, оглядел зал… – Товарищи! – на соответствующей высокой патриотической ноте начал… – Я, как и все здесь, свой партбилет ни кому не сдавал, от родной коммунистической партии никогда не отказывался, Родину и товарищей не предавал… Вот он, мой партбилет, товарищи, он всегда со мной! – Товарищ выдернул из кармана красную книжицу, высоко поднял её над головой…

Зал принял патриотический жест плотными аплодисментами, перешедшими в ритмическое: раз-два, раз-два!.. Как – левой, левой!..

Всего на съезд приехало около пятисот человек. Денежных средств на это задействовано было заметно много. Точнее – очень много. Хотя это, естественно, было тайной. На целых пять дней был откуплен весь многоэтажный оздоровительный санаторий на побережье Чёрного моря. В прошлом лечебно-профилактическое здание, теперь, с претензией на многозвёздный отель. На период съезда, специальными мерами, добровольно-насильственно, гостиница была полностью освобождена от постоянных или случайных посетителей. Откуда-то, как по мановению волшебной палочки, спешно были доставлены экологически чистые «продукты, вина, фрукты, от мух…». Прилетела заказанная пёстрая группа столичных, остро модных каких-то музыкантов и шумных, эпатажного вида артистов женского пола, так называемых салонных звёзд из ночного варьете, внешне без морально-политических комплексов. На круглосуточное дежурство к подъезду был поставлен весь губернаторский гараж… Заказана хорошая погода. Безопасность и чужой глаз – сглаз! – гарантировала приехавшая капеэрэфовская охрана, местная милиция, ЧОПы, решительного вида местные казаки на конях с плётками в руках, включая ГИБДД на машинах, за многие километры весь периметр прилегающей территории надёжно перекрывали. Все – профессиональные ребята, говорили их лица, устрашающий к тому же внешний вид и боевая экипировка.

В банкетных залах, между тем, спешно накрывались обычные и фуршетные столы; прогревались несколько до бела выскобленных саун; в одноместных и двухместных номерах, под люкс, вновь сменили гостиное и постельное бельё, как и в массажных кабинетах тоже, жёлтые холодные клеёнки там и вовсе убрали; ещё раз пропылесосили бильярдные столы; в бассейне сменили кристально чистую воду на голубую… Подсветку в нём соответствующую для этого местные «кулибины» установили. И прочее.

– …За несколько первых трудных лет, после этой… эээ… так сказать, чтоб она… эээ… я извиняюсь, перестройки, мы, под руководством нашего бессменного первого секретаря краевого комитета коммунистической партии товарища Валерия Ивановича, – пристукивая ладонью по краю трибуны, убеждённо говорил оратор, – смогли сделать так, что вся законодательная и исполнительная власть в нашем крае находится теперь под нашим полным, негласным, партийным контролем. От КГБ, прокуратуры, до МВД и частных охранных структур, от налоговой, до пожарной, от СЭС, до таможни… Все службы, все инспекции так или иначе возглавляются нашими людьми, коммунистами, или сочувствующими. Не все они, по понятным причинам, могут об этом сегодня во всеуслышание заявить… Ещё не пришло время. Мы это знаем, понимаем, и всячески помогаем им в их сложной, но очень важной, законспирированной, так сказать патриотической деятельности. Средства массовой информации в своём большинстве, как вы знаете, тоже содержатся на наши партийные или около партийные деньги. Транспорт, железная дорога, связь, электронные средства массовых коммуникаций тоже под нашим негласным контролем. Есть у нас, правда, отдельные негативные очаги, проявляющие демократические признаки, но они неорганизованны, разобщены, и находятся в разработке наших специальных структур…

– А где же они теперь, ваши политические оппоненты – демократы, куда вы их там загнали? – громко, со смешком доносится из зала чей-то весёлый голос. – Интернировали?

Зал колышется одобрительным смехом: «Да, где?» «В резервации?»

– Где наши дерьм… э-э-э… демократы?.. – выступающий оторвался от бумажки, из-под козырька нависших серых бровей растерянно глянул в зал, но поймал кем-то вброшенный мяч, мгновенно отпасовал обратно. – А они… э-э-э… в торговле у нас все… – расплывается в довольной улыбке. – На нашем оптово-розничном рынке они сейчас все и работают, места там у нас арендуют. И чтобы жизнь им мёдом не казалась, выдали мы им, каждому, по кассовому аппарату, и приставили своих ответственных проверяющих… Дань собирать! У нас всё по-закону, всё на законном основании… Спасибо вот товарищам законодателям за это! – короткий театральный поклон в сторону депутатских значков на лацканах многих… Ответно вспыхнули одобрительные аплодисменты. – И теперь им, демократам, и всяким разным предпринимателям, как говорится: шаг влево, шаг вправо… Чтоб жизнь мёдом… эээ… не казалась, я извиняюсь, в смысле расстрел!