Текст книги "Сказки и легенды"

Часть III

Реформа
(Индийская легенда)[38]38
  «Россия», 1901, No 747, 27 мая. Печатается по изданию – Легенды.


[Закрыть]

Мне хотелось узнать о происхождении этой прекрасной богини, и так как о происхождении богов самое лучшее наводить справки в Индии, то я и посетил добросовестно страну сказок и легенд.

Я изъездил ее вдоль, поперек и наискось. Я был в Бомбее, в Калькутте, в священном Дели. Заезжал на минутку в Лагор[39]39
  Лагор, Лахор – один из древнейших городов в Пакистане, до 1947 г. был центром округа Британской Индии; Кашмир, Джамму и Кашмир – историческая область, расположенная на стыке высокогорных районов Гималаев, Центральной Азии и Тибета, один из штатов Индии; Алмерабад – в современной Индии города с таким названием нет: это или типографская ошибка, или старое, забытое название какого-то города; Гайдерабад, Хайдарабад – крупный город на юге Индии.


[Закрыть], в Кашмир. Посетил Алмерабад, Гайдерабад.

Я весело взбегал на Гималаи и топтал своими ногами белый, белый, как сахар, снег их девственных вершин, которых никогда до меня не касалась человеческая нога. На меня с изумлением смотрели своими кроткими глазами индусы, шоколадные, как шоколад, и персы, белые, как молоко, и говорили:

– Вот молодчина русский журналист!

Они щелкали от зависти своими великолепными зубами слоновой кости, а я на спине скатывался с Гималаев и погружался в цветущие долины Патни и Лукно.[40]40
  …цветущие долины Патни и Лукно. – Патни, Патна – город на правом берегу Ганга; Лукно, Лакхнау, Лакнау – город на берегу реки Гумти, левом притоке Ганга.


[Закрыть]

Я переплывал Персидское море и Бенгальский залив, случалось – и Индийский океан, весело пофыркивая всякий раз, как соленая вода попадала мне в рот.

Я душил своими руками удавов, толстых, как полено, и гибких, как лианы. Я снимал моментальные фотографии с тигров, резвившихся на свободе. Истреблял стада слонов. Бегал за жирафами. Перерезал девственные леса и ощупью бродил по таинственным пещерам Индии.

Она родилась на священных берегах многоводного Ганга, в первое весеннее утро, с первым лучом солнца. Прекрасная, стройная, гибкая богиня Реформа. Природа не пожалела красок, чтоб ее одеть. Ни черной краски, как уголь, для ее глаз. Ни розового цвета для ее тела. Ее волосы казались сотканными из лучей восходящего солнца.

Но одета она была только в краски. Она была нагая и прекрасная, свободная и смелая в движениях.

Природа создала ее в час вдохновения. Солнце ярче и сильнее полило свои золотые лучи на землю, увидев богиню. Земля улыбнулась ей цветами. Пальмы при виде ее задумчиво качали головами и тихо шептали друг другу: – Как она прекрасна! Как она прекрасна! Газель взглянула на нее из-за чащи лиан, – и с тех пор глаза газели стали прекрасными. Тигры ласково мурлыкали при виде ее, побежденные красотой новорожденной богини, и, грациозно изгибаясь, ласкались к ней. Змеи ползали у ее ног и не могли причинить ей вреда. Первыми увидели ее пастухи.

Пастухи, которые иасли свои стада на тощем, сожженном солнцем склоне горы. Голодные и измученные, они не могли удержаться от крика восторга, увидев ее, и забыли все прошлое горе и страданья.

Когда богиня появилась перед ними на горизонте, казалось, что она только что сошла с неба и несется по воздуху, едва касаясь цветов своими стройными ногами.

Пастухи поклонились ей до земли и, в восторге, не в силах оторвать глаз от нее, пошли за нею.

А богиня привела их и их стада в пышные, тучные, цветущие поля и, оставив их там, пошла в священный город Дели.

Там первыми ее увидели индусские юноши, и сразу их сердца забились горячей и страстной любовью к прекрасной богине. За ними женщины. За женщинами их мужья. Старики и дети – все были влюблены в нагую богиню и следовали за ней толпами, повторяя: – Как она хороша!

Ведь она родилась в первый весенний день, с первым лучом солнца. И воздух, теплый, ласковый, нежный, полный аромата цветов, казался ее дыханием. Она дышала, и кругом полной грудью дышали все.

Но было жарко, – и она, ища прохлады, зашла в храм. В старинный храм Тримурти.

В храме было темно и холодно, как в подвале, и пахло плесенью и гнилью.

Огромные амбразуры окон были наглухо закрыты, и в мрачном сумраке, в глубине храма что-то мерещилось, сверкало, когда отворялись двери и робкие лучи света проникали в тяжкий мрак и таяли в нем. Что сверкало там?

Поднятый меч, занесенный над головой людей, копье, направленное в грудь молящихся, стрелы, готовые сорваться с лука и нанести гибель и смерть? Никто не знал.

И в этой тьме люди, испуганные, дрожащие, хватались за белые широкие одеяния старых браминов и молили:

– Умолите за нас грозное божество, которое мерцает там, в глубине храма…

Перед божеством, на жертвенных столах, лежали груды лотоса – этой весной лотос еще не цвел. Это были старые цветы лотоса, оставшиеся с прошлого года. Они лежали на жертвенных столах, наполняя воздух смрадом плесени и гнили.

А брамины пели молитвы, которые полагалось петь тогда, когда лотосы свежи и пахучи:

– Как милость твою, мы вдыхаем этот аромат лотосов, только что расцветших и принесенных сюда, тебе в жертву. Как наши молитвы, пусть несется этот тихий, чистый аромат к престолу твоему, божество, и ароматом наполняет твое сердце! И все дышали запахом гнили и пели про аромат. Никто ничего не понимал, и это только увеличивало благочестие.

Войдя в храм, богиня прежде всего воскликнула:

– Откройте окна! Откройте все окна, как можно скорей!

И толпа, послушная каждому ее слову, кинулась отворять огромные окна.

Волны света, горячего и яркого, ворвались и наполнили храм, – и толпа в восторге в первый раз увидела золотое божество в глубине храма.

Не было ни грозно поднятых мечей, ни направленных неумолимо копий, ни готовых сорваться и нанести гибель стрел.

Божество никого не хотело убивать. Оно смотрело на толпу, ласково улыбаясь своими тремя головами.

– Выбросите эти сгнившие цветы! – приказала богиня. – И принесете сюда свежих полевых цветов!

– Но божеству нужен лотос! – пробовали протестовать брамины.

– Божеству нужен аромат свежих, только что сорванных цветов! – отвечала богиня. – Цветов, цветов сюда! Цветов с полей, убранных бриллиантами росы!

И толпа бросилась исполнять приказание богини. Гниющие груды старых лотосов были выброшены, и вместо них жертвенные столы были покрыты целыми стогами свежих, только что сорванных, пахучих, росистых цветов. Их носили охапками юноши, женщины, старики, дети. Цветы сыпались по дороге на землю, и по этому ковру из цветов смело и радостно люди шли к ласковому и доброму божеству, на три стороны улыбавшемуся всем. Жрецы были забыты.

Больше никто не обращался к их помощи, к их заступничеству.

Все шли сами. Женщины поднимали к божеству своих детей, моля доброго Тримурти послать свое благословение. Со слезами восторга на глазах старики смотрели на улыбавшегося бога:

– А мы-то считали его грозным и кровожадным! Все толпились около божества, протискиваясь, чтобы коснуться рукой его золотой одежды.

А Тримурти, ласковый и улыбающийся тремя улыбками, тремя потоками лил кругом благословение и радость.

Отдохнув в храме, бодрая и веселая богиня пошла по улицам города в сопровождении несметной толпы. На главной площади Дели возвышался приготовленный костер. На нем лежало вытянувшееся и осунувшееся под белым покрывалом тело старого умершего раджи. А вдова раджи, молодая и красивая, закутанная в самые дорогие из своих одежд, со слезами готова была вступить на костер, сложенный из благовонных дерев.

В эту минуту к ней и подошла добрая и веселая богиня.

– Ты хочешь умереть! – весело сказала богиня. – Почему бы и нет? Ведь жизнь это только подарок, который делает людям небо. Ты хочешь отказаться от подарка – откажись. Ты хочешь отдать огню свое тело, – отдай. Тело твое. Но зачем же ты хочешь отдать огню и все твои богатые одежды? Радже нужна ты, твое тело, а не твои одежды. Одежды радже не нужны, – он сам снимал их с тебя! Отдайся же радже так, как ты отдавалась ему. Сбрось с себя все. Зачем заставлять огонь еще срывать твои одежды? Пусть он сразу осыплет своими поцелуями тебя, – твое тело. А одежды отдай, – ну, хоть бедным. Это будет еще одно доброе дело перед смертью! Чего же ты плачешь, однако?

– Мне страшно умирать! – отвечала вдова раджи. – Зачем же ты хочешь умереть?

– Так требуют закон, обычай, люди. Люди хотят, чтоб исполнялся священный обычай!

– Исполни! Но раньше сделай доброе дело. Сбрось с себя одежды. Пусть бедные возьмут их и благословят память твою и твоего мужа!

Молодая женщина послушалась богини, сбросила с себя одежды и отдала их стоявшим около:

– Возьмите!

При виде ее, нагой и прекрасной, ропот восторга прошел по толпе:

– Как она хороша! Почти как богиня! Их сердца наполнились жалостью, – и раздались крики: – Не надо! Не надо, чтоб она шла на костер!

А богиня, улыбаясь, поглядела на стоявшего около юношу, который смотрел на нее с восторгом, со страстью.

– Ты влюблен в меня! – сказала богиня. – Но я родилась в небесах, и земное мне чуждо. Посмотри на эту женщину. Разве она не так же хороша, как и я? Разве красота разлита в одних небесах – и не разлита на земле? Красота – это небо. Ваша жизяь – как вода. Небеса отражаются в воде, – и оттого она кажется голубой. Посмотри, как она красива! Возьми ее! У тебя будет мое отражение на земле! Возьми!

И когда глаза юноши при виде обнаженной женщины загорелись страстью, богиня сказала вдове раджи:

– Ты хочешь умереть на огне. Но огонь разлит и в сердцах. Вот этот юноша, он также сожжет тебя своим пламенем. Он обнимет тебя, обовьет, как огонь, своими объятиями. И ты умрешь не раз. День и ночь будешь ты умирать, чувствуя, что душа расстается с телом. Сожги себя так!

И молодая вдова, зардевшись от стыда и страсти, бросила факел в благовонный костер, на котором одиноко лежало вытянувшееся и осунувшееся тело старого раджи, – и, протягивая свои руки к юноше, сказала:

– Прикрой меня твоим плащом и унеси отсюда…

В тот год стоял страшный зной.

Бог Индра[41]41
  Индра – в индийской мифологии бог бури и грома, бог-воитель.


[Закрыть], – разгневанный, как говорили брамины, – жег землю палящими лучами солнца, жег беспощадно, жег немилосердно.

Поля стояли черные, словно обугленные, и умиравшие с голоду люди, худые как скелет, приходили в город и ложились на улицах, говоря:

– Мы умрем здесь и зловоньем наших трупов отравим воздух, если вы не дадите нам есть.

Брамины решили вынести из храма статую Индры и обвезти вокруг города.

Грозного бога везли на огромной колеснице, запряженной десятью черными слонами.

Люди кидались сотнями под слонов и колесницу и умирали, раздавленные, в корчах, в муках, с воплями.

– Бог Индра не слышит тихих стонов страждущих! – говорили они. – Пусть он услышит хоть наши вопли, ужаснется, глядя на нашу гибель, и сменит свой беспощадный гнев милостью.

Процессия медленно тянулась среди воплей, криков и стонов, которые должны были обратить внимание божества. Слоны окровавленными ступнями давили лежавших на их пути людей, и огромные красные, мокрые колеса вязли в грудах изодранного человеческого тела.

А шествие неумолимо двигалось вперед. Навстречу ему вышла богиня.

Она была так прекрасна в лучах заходящего солнца, что проводники остановились и остановили своих черных слонов.

Они смотрели на богиню полными восторга глазами и не могли двинуться вперед.

Богиня стояла на дороге.

Они не могли двинуть шествие на эту дивную красавицу и повернули слонов, и кровавая процессия по холодеющим, истерзанным трупам вернулась назад в мрачный храм Индры.

А те, кто лежал впереди на пути, ожидая смерти, – были спасены.

Так провела богиня свой первый день.

А на следующий с первыми лучами солнца брамины собрались на совещание.

– Из-за этой новой богини гибнет вера в старых богов! – говорили они.

– Гибнем мы! Никто не нуждается больше в наших молитвах – все молятся сами!

– Она распространяет нечестье! Вдовы не хотят умирать от верности!

– Она навлечет на нас гнев Индры, который останется без жертв.

И все ломали головы, что бы такое сделать.

– Убить! – робко сказал кто-то.

Но ему даже не ответили. Разве можно убить бессмертную богиню?

Тогда поднялся самый древний и самый мудрый из браминов.

– Мы посадим ее в пещеру. А людям скажем, что богиня унеслась на небо, как с неба она и сошла. Не видя ее, люди вернутся к благочестию. Пусть посидит в пещере. А потом, – потом можно будет ее и выпустить. Она уже будет стара, безобразна, и никто не станет сходить от нее с ума!

Все одобрили совет старого брамина и поклонились ему до земли:

– Хорошее, испытанное средство!

Захватив с собой мечи, копья, они отправились к ручью, около которого на ложе из цветов проспала ночь богиня: крадучись по кустам, окружили ее и вышли из засады, окружив кольцом.

Но, увидев их, богиня весело крикнула:

– Ко мне! Ко мне!

И все окрестные жители, услышав веселый и звонкий голос богини, сбежались, чтоб посмотреть: какую новую радость придумала проснувшаяся богиня.

Увидев себя окруженными, брамины не посмели коснуться богини, они поклонились ей до земли и сказали:

– Мы пришли, чтоб поклониться тебе, – а оружие принесли, чтоб воздать тебе почести, как повелительнице.

И они сложили оружие к ногам богини, как будто в знак покорности.

Брамины совсем пали духом.

– Мы должны спасти себя и людей от гнева Индры и прочих богов!

Собравшись на новое совещание, они три дня и три ночи с отчаяньем думали, что бы предпринять против богини, а на четвертый, довольные, веселые, радостные, вышли из своего храма и обратились к первому проходившему поклоннику богини.

– Вы все поклоняетесь новой богине! – сказали они. – Мы тоже поклоняемся ей, потому что она прекрасна. Но вы совсем не заботитесь о ней. Богиня ходит нагая: ее тела касаются ветер, лучи солнца. Солнце обожжет ее, и ветер сделает грубой ее кожу. Вам надо позаботиться об одежде для богини! Чтоб сохранить ее красоту, чтоб в этой одежде она имела, действительно, величественный, достойный ее вид. Украсьте ее. Покажите пред всеми свою любовь.

– Это правда! – воскликнул поклонник. – Как это сразу не пришло нам в голову!

И он, поблагодарив браминов, побежал к своим друзьям, чтобы подать им эту хорошую мысль.

Брамины же всякому, кого встречали, говорили то же самое.

И все находили их мысль отличной и благодарили их. Весь народ собрался около богини, обсуждая:

– Какую бы ей сделать достойную ее одежду?

Одни говорили:

– Есть ткани, тонкие, как паутина, едва видные. Мы достанем таких тканей и из них сделаем одежду для богини. Чтобы ни одна черточка ее божественного тела не пропадала для глаза! Другие возражали:

– Вот еще! Одежда, которую с трудом даже и заметишь! Нет, одежда должна быть такая, чтобы все сразу видели, как мы любим и ценим богиню. Мы достанем тканей, вытканных из чистого золота, украсим самоцветными камнями…

– И похороним под этой золотой корой красоту богини! – восклицали третьи. – Нет, тут нужен шелк, нежный, гибкий, который повиновался бы каждому ее движению. – Шерсть дает лучше, мягче складки, чем шелк!

И поднялись горячие споры. Так прошел день.

А брамины в это время снова заперли храм Тримурти, сожгли двух вдов и отдали распоряжение на завтра приготовить шествие статуи бога Индры.

На следующий день толпа поклонников снова сошлась вокруг богини.

Одни принесли разноцветные шали и примеряли их богине:

– Смотрите, как будет хорошо!

Другие кричали:

– Уйдите вы со своими шалями! Ее нужно одеть в парчу!

Третьи несли кружева, четвертые – драгоценные камни. Люди спорили, ругались, дрались, – как, в каком виде показать богиню миру.

А брамины торжественно совершали процессию вокруг города, и десять черных слонов ногами в крови месили тела бросавшихся под колесницу людей.

– Так идет и до сих пор! – закончил свою легенду тридцать лет не говоривший факир. – Все идет по старому, а новая богиня… ей все примеряют туалеты, в каком виде лучше показать ее перед миром! – C'est epatant! (Вот это здорово! (франц.).) – добавил факир.

Истина
(Восточное сказание)[42]42
  «Россия», 1901, No 754, 3 июня. Печатается по изданию – Легенды. Дервиши – странствующие мусульманские монахи.


[Закрыть]

За высокими горами, за дремучим лесом жила царица Истина, Рассказами о ней был полон весь мир.

Ее не видел никто, но любили. О ней говорили пророки, о ней пели поэты. При мысли о ней кровь загоралась в жилах. Ею грезили во сне.

Одним она являлась в грезах в виде девушки с золотистыми волосами, ласковой, доброй и нежной. Другим грезилась чернокудрая красавица, страстная и грозная. Это зависело от песен поэтов. Одни пели:

– Видел ли ты, как в солнечный день, словно море, золотыми волнами ходит спелая нива? Таковы волосы царицы Истины. Расплавленным золотом льются они по обнаженным плечам и спине и касаются ее ног. Как васильки в спелой пшенице горят ее глаза. Встань темной ночью и дождись, как зарозовеет на востоке первое облачко, предвестник утра. Ты увидишь цвет ее щек. Как вечный цветок, цветет и не отцветает улыбка на ее коралловых устах. Всем и всегда улыбается Истина, которая живет там, за высокими горами, за дремучим лесом.

Другие пели:

– Как темная ночь черны волны ее благоухающих волос. Как молния блещут глаза. Бледно прекрасное лицо. Только избраннику улыбнется она, черноокая, чернокудрая, грозная красавица, которая живет там, за дремучим лесом, за высокими горами.

И юный витязь Хазир решил увидеть царицу Истину. Там за крутыми горами, там за чащей непроходимого леса, – пели все песни, – стоит дворец из небесной лазури, с колоннами из облаков. Счастливый смелый, которого не испугают высокие горы, кто пройдет через дремучий лес. Счастлив он, когда достигнет лазурного дворца, усталый, измученный, и упадет на ступени и споет призывную песнь. Выйдет к нему обнаженная красавица. Аллах только раз видел такую красоту! Восторгом и счастьем наполнится сердце юноши. Чудные мысли закипят в его голове, чудные слова – на его устах. Лес расступится перед ним, горы склонят свои вершины и сравняются с землей на его пути. Он вернется в мир и расскажет о красоте царицы Истины. И, слушая его вдохновенную повесть об ее красоте, все, сколько есть на свете людей, – все полюбят Истину. Ее одну. Она одна будет царицей земли, и золотой век настанет в ее царстве. Счастлив, счастлив тот, кто увидит ее! Хазир решил ехать и увидеть Истину.

Он заседлал арабского коня, белого, как молоко. Туго стянулся узорным поясом, обвешал себя дедовским оружием с золотой насечкой.

И, поклонившись товарищам, женщинам и старым витязям, собравшимся полюбоваться на молодца, сказал:

– Пожелайте мне доброго пути! Я еду, чтобы увидеть царицу Истину и взглянуть в ее очи. Вернусь и расскажу об ее красоте.

Сказал, дал шпоры своему коню и поскакал. Вихрем несся конь по горам, крутился по тропинкам, по которым и козочке проскакать бы с трудом, распластавшись по воздуху, перелетал через пропасти.

И через неделю, на усталом и измученном коне, Хззир подъезжал к опушке дремучего леса.

На опушке стояли кельи, а среди них жужжали на пчельнике золотые пчелы.

Тут жили мудрецы, удалившиеся от земли, и думали о небесном. Они звались: – Первые стражи Истины.

Заслышав конский топот, они вышли из келий и с радостью приветствовали увешанного оружием юношу. Самый старый и почтенный из них сказал:

– Будь благословен каждый приход юноши к мудрецам! Небо благословляло тебя, когда ты седлал своего коня!

Хазир соскочил с седла, преклонил колена перед мудрым старцем и ответил:

– Мысли – седины ума. Приветствую седины твоих волос и твоего ума.

Старику понравился учтивый ответ, и он сказал:

– Небо уже благословило твое намерение: ты благополучно прибыл к нам через горы. Разве ты правил на этих козьих тропинках? Архангел вел под уздцы твою лошадь. Ангелы своими крыльями поддерживали твоего коня, когда он, распластавшись в воздухе, словно белый орел, перелетал через бездонные пропасти. Какое доброе намерение привело тебя сюда?

Хазир отвечал:

– Я еду, чтоб увидеть царицу Истину. Весь мир полон песен о ней. Одни поют, что волосы ее светлы, как золото пшеницы, другие, – что черны как ночь. Но все сходятся в одном: что царица прекрасна. Я хочу увидеть ее, чтоб потом рассказать людям об ее красоте. Пусть все, сколько есть людей на свете, полюбят ее.

– Доброе намерение! Доброе намерение! – похвалил мудрец. – И ты не мог поступить лучше, как явившись sa этим к нам. Оставь твоего коня, войди в эту келью, и мы расскажем тебе все про красоту царицы Истины. Твой конь пока отдохнет, и, вернувшись в мир, ты сможешь рассказать людям все про красоту царицы.

– А ты видел Истину? – воскликнул юноша, с завистью глядя на старика.

Мудрый старец улыбнулся и пожал плечами.

– Мы живем на опушке леса, а Истина живет вон там, за дремучей чащей. Дорога туда трудна, опасна, почти невозможна. Да и зачем нам, мудрым, делать эту дорогу и предпринимать напрасные труды? Зачем нам идти смотреть Истину, когда мы и так знаем, какова она? Мы мудры, мы знаем. Пойдем, и я расскажу тебе о царице все подробности!

Но Хазир поклонился и вдел ногу в стремя:

– Благодарю тебя, мудрый старик! Но я сам хочу увидеть Истину. Своими глазами!

Он был уже на коне. Мудрец даже затрясся от негодования.

– Ни с места! – крикнул он. – Как? Что? Ты не веришь в мудрость? Ты не веришь в знание? Ты смеешь думать, что мы можем ошибаться? Смеешь не доверять нам, мудрецам! Мальчишка, щенок, молокосос!

Но Хазир взмахнул шелковой плеткой.

– Прочь с дороги! Не то я оскорблю тебя плеткой, которой не оскорблял даже коня!

Мудрецы шарахнулись в стороны, и Хазир помчался на отдохнувшем коне.

Вдогонку ему раздавались напутствия мудрецов:

– Чтоб ты сгинул, негодяй! Пусть небо накажет тебя за дерзость! Помни, мальчишка, в час смерти: кто оскорбляет одного мудрого, оскорбляет весь мир! Чтоб тебе сломать шею, мерзавец!

Хазир мчался на своем коне. Лес становился все гуще и выше. Кудрявые кустарники перешли в дубраву. Через день пути, в тенистой, прохладной дубраве, Хазир выехал к храму.

Это была великолепная мечеть, какую редко сподобливался видеть кто из смертных.

В ней жили дервиши, которые смиренно звали себя: – Псами Истины. И которых звали другие: – Верными стражами.

Когда молчаливая дубрава проснулась от топота коня, – навстречу витязю вышли дервиши, с верховным муллой во главе.

– Пусть будет благословен всякий, кто приходит к храму аллаха, – сказал мулла, – тот, кто приходит в юности, благословен на всю жизнь!

– Благословен! – подтвердили хором дервиши. Хазир проворно соскочил с коня, глубоко поклонился мулле и дервишам.

– Молитесь за путника! – сказал он. – Откуда и куда держишь путь? – спросил мулла.

– Еду для того, чтобы, вернувшись в мир, рассказать людям о красоте Истины.

И Хазир рассказал мулле и дервишам про свою встречу с мудрецами.

Дервиши рассмеялись, когда он рассказал, как он должен был плеткой пригрозить мудрецам, – и верховный мулла сказал:

– Не иначе, как сам аллах внушил тебе мысль поднять плетку! Ты хорошо сделал, что приехал к нам. Что могли сказать тебе мудрецы про Истину? То, до чего они дошли своим умом! Выдумки! А мы имеем все сведения о царице Истине, полученные прямо с неба. Мы расскажем тебе все, что знаем, и ты будешь иметь сведения самые верные. Мы скажем тебе все, что сказано о царице Истине в наших священных книгах.

Хазир поклонился и сказал:

– Благодарю тебя, отец. Но я поехал не для того, чтоб слушать чужие рассказы или читать, что пишется в священных книгах. Это я мог сделать и дома. Не стоило трудить ни себя, ни лошадь.

Мулла нахмурился слегка и сказал:

– Ну, ну! Не упрямься, мой мальчик! Ведь я знаю тебя давно. Я знал тебя, когда еще жил в мире, когда ты был совсем маленьким, и часто держал тебя на коленях. Я ведь и отца твоего Гафиза знал, и деда твоего Аммелека тоже знал отлично. Славный человек был твой дед Аммелек. Он тоже думывал о царице Истине. У него в доме лежал коран. Но он даже и не раскрывал корана, – он довольствовался тем, что ему рассказывали об Истине дервиши. Он знал, что в коране написано, должно быть, то же самое, – ну, и довольно. К чему ж еще читать книгу! Твой отец Гафиз тоже был очень хороший человек, но этот был помудренее. Как задумается, бывало, об Истине, возьмет сам коран и прочтет. Прочтет и успокоится. Ну, а ты еще дальше пошел. Ишь ты какой. Тебе и книги мало. К нам порасспросить приехал. Молодец, хвалю, хвалю! Идем, готов рассказать тебе все, что знаю. Готов!

Хазир улыбнулся:

– Отец мой пошел дальше, чем дед. Я – дальше, чем отец. Значит, сын мой пойдет еще дальше, чем я? И сам, своими глазами захочет увидеть Истину? Не так ли надо думать?

Мулла вздохнул:

– Кто знает! Кто знает! Все может быть! Человек не деревцо. Смотришь на побег – не знаешь, что вырастет: дуб, сосна или ясень.

Хазир сидел уж на коне.

– Ну, так вот что! – сказал он. – Зачем же оставлять сыну то, что могу сделать я сам?

И он тронул лошадь. Мулла схватил его за повод.

– Стой, нечестивец! Как же ты смеешь после всего, что я сказал, продолжать путь? А, неверная собака! Так ты смеешь, значит, не верить ни нам, ни корану!

Но Хазир дал шпоры своему коню. Конь взвился, и мулла отлетел в сторону. Одним прыжком Хазир был уже в чаще, а вслед ему неслись проклятия муллы, крики и вой дервишей.

– Будь проклят, нечестивец! Будь проклят, гнусный оскорбитель! Кого ты оскорбил, оскорбляя нас? Пусть раскаленные гвозди впиваются в копыта своей лошади при каждом ее шаге! Ты едешь на гибель!

– Пусть разлезется твой живот! Пусть выползут, как гадины, как змеи, твои внутренности! – выли дервиши, катаясь по земле. Хазир продолжал путь.

А путь становился все труднее и труднее. Лес все чаще, – и чаща все непроходимее.

Пробираться приходилось уж шагом, да и то с большим трудом. Как вдруг раздался крик:

– Остановись!

И, взглянув вперед, Хазир увидел воина, который стоял с натянутым луком, готовый спустить дрожащую стрелу с тугой тетивы. Хазир остановил коня.

– Кто такой? Куда едешь? Откуда? И зачем держишь путь? – спросил воин.

– А ты что за человек? – переспросил его, в свою очередь, Хазир. – И по какому праву спрашиваешь? И для какой надобности?

– А спрашиваю я по такому праву и для такой надобности, – отвечал воин, – что я воин великого падишаха. А приставлен я с товарищами и с начальниками для того, чтоб охранять священный лес. Понял? Ты находишься на заставе, которая называется «заставой Истины», – ибо она устроена для охраны царицы Истины!

Тогда Хазир рассказал воину, куда и зачем он едет. Услыхав, что витязь держит путь к лазурному дворцу Истины, воин позвал своих товарищей и предводителей.

– Ты хочешь узнать, какая такая на самом деле Истина? – сказал главный предводитель, любуясь дорогим оружием, славным конем и молодецкой посадкой Хазира. – Доброе намерение, юный витязь! Доброе намерение! Сходи же скорей с твоего коня, – идем, я тебе все расскажу. В законах великого падишаха все написано, какая должна быть Истина, – и я тебе охотно прочту. Можешь потом вернуться и рассказывать.

– Благодарю тебя! – отвечал Хазир. – Но я отправился затем, чтобы видеть ее своими глазами.

– Эге! – сказал предводитель. – Да мы, брат, не мудрецы тебе, не муллы и не дервиши! Мы разговаривать много не умеем. Слезай-ка с коня, живо, без разговоров!

И предводитель взялся за саблю. Воины тоже понаклонили копья. Конь испуганно насторожил уши, захрапел и попятился.

Но Хазир вонзил ему шпоры в бока, пригнулся в луке и, засвистав над головой кривою саблей, крикнул:

– Прочь с дороги, кому жизнь еще мила!

За ним только раздались крики и вой. Хазир уже летел сквозь густую чащу.

А вершины деревьев все плотней и плотней смыкались над головой. Скоро стало так темно, – что и днем царила в лесу ночь. Колючие кустарники плотной стеной преграждали дорогу.

Обессилевший и измученный благородный конь уж терпеливо выносил удары плетки и, наконец, пал. Хазир пошел пешком пробираться через лес. Колючий кустарник рвал и драл на нем одежду. Среди тьмы дремучего леса он слышал рев и грохот водопадов, переплывал бурные реки и выбивался из сил в борьбе с лесными потоками, холодными, как лед, бешеными, как звери.

Не зная, когда кончался день, когда начиналась ночь, – он брел и, засыпая на мокрой и холодной земле, истерзанный и окровавленный, – он слышал кругом в лесной чаще вой шакалов, гиен и рев тигров.

Так неделю брел он по лесу, – и вдруг зашатался: ему показалось, что молния ослепила его.

Прямо из темной, непроходимой чащи он вышел на поляну, залитую ослепительным солнечным светом.

Сзади черной стеной стоял дремучий бор, а посреди поляны, покрытой цветами, стоял дворец, словно сделанный из небесной лазури. Ступени к нему сверкали, как сверкает снег на вершинах гор. Солнечный свет обвил лазурь и, как паутиной, одел ее тонкими золотыми черточками дивных стихов из корана.

Платье лохмотьями висело на Хазире. Только оружие с золотой насечкой было все цело. Полуобнаженный, могучий, с бронзовым телом, увешанный оружием, – он был еще красивее.

Хазир, шатаясь, дошел до белоснежных ступеней и, как пелось в песнях, измученный и без сил упал на землю.

Но роса, которая брильянтами покрывала благоухающие цветы, освежила его.

Он поднялся, снова полный сил, он не чувствовал более боли от ссадин и ран, не чувствовал усталости ни в руках, ни в ногах. Хазир запел:

– Я пришел к тебе чрез дремучий лес, чрез густую чащу, чрез высокие горы, чрез широкие реки. И в непроглядной тьме дремучего бора мне светло было, как днем. Сплетавшиеся верхушки деревьев казались мне ласковым небом, и звезды горели для меня в их ветвях. Рев водопадов казался мне журчаньем ручейков, и вой шакалов песнью звучал в моих ушах. В проклятиях врагов я слышал добрые голоса друзей, и острые кустарники казались мне мягким, нежным пухом. Ведь я думал о тебе! Я шел к тебе! Выйди же, выйди, царица снов моей души!

И, услыхав тихий звук медленных шагов, Хазир даже зажмурился: он боялся, что ослепнет от вида чудной красавицы.

Он стоял с сильно бьющимся сердцем, и когда набрался смелости и открыл глаза, – перед ним была голая старуха. Кожа ее, коричневая и покрытая морщинами, висела складками. Седые волосы свалялись в космы. Глаза слезились. Сгорбленная, она едва держалась, опираясь на клюку. Хазир с отвращением отшатнулся.

– Я – Истина! – сказала она.

И так как остолбеневший Хазир не мог пошевелить языком, – она печально улыбнулась беззубым ртом и сказала:

– А ты думал найти красавицу? Да, я была такой! В первый день создания мира. Сам аллах только раз видел такую красоту! Но, ведь, с тех пор века веков промчались за веками. Я стара, как мир, я много страдала, а от этого не делаются прекраснее, мой витязь! Не делаются!

Хазир чувствовал, что он сходит с ума.

– О, эти песни про златокудрую, про чернокудрую красавицу! – простонал он. – Что я скажу теперь, когда вернусь? Все знают, что я ушел, чтоб видеть красавицу! Все знают Хазира, – Хазир не вернется живой, не исполнив своего слова! У меня спросят, – спросят: «Какие у нее кудри, – золотые, как спелая пшеница, или темные, как ночь? Как васильки или как молнии горят ее глаза?» А я! Я отвечу: «Ее седые волосы, как свалявшиеся комья шерсти, ее красные глаза слезятся»…

– Да, да, да! – прервала его Истина. – Ты скажешь все это! Ты скажешь, что коричневая кожа складками висит на искривленных костях, что глубоко провалился черный, беззубый рот! – И все с отвращением отвернутся от этой безобразной Истины. Никто уж больше никогда не будет любить меня! Грезить чудной красавицей! Ни в чьих жилах не загорится кровь при мысли обо мне. Весь мир, – весь мир отвернется от меня.