Текст книги "Сияние славы самурайского сословия"

Однако Киёмори Тайра не обращал внимания на презрение, всячески выражаемое ему рафинированными клевретами Императорского двора из среды «кугэ». Победоносный предводитель «грубых и неотесанных» самураев учтиво, но от того не менее настойчиво потребовал от Императора высшей правительственной должности – и получил ее. Затем Киёмори железной рукой навел порядок везде, где счел это нужным: в области очередности престолонаследия в Императорской Семье, в правилах получения государственными чиновниками должностей («табели о рангах»), в распределении государственных финансов и т.д. Но прежде всего Киёмори стремился возвысить свой собственный «воинский дом». Первым успехом проводимой им политики стала женитьба Божественного Императора Японии на дочери Киёмори. Затем, в 1180 году, внук Киёмори Тайры от этого брака – Антоку – в возрасте всего трех лет от роду, взошел на японский Императорский престол, став восемьдесят первым по счету Божественным Тэнно (если вести счет от Императора Дзимму).

Последние годы жизни Киёмори Тайры были омрачены волной крупных восстаний против его единовластия и власти его «воинского дома», прокатившихся по всей Стране Восходящего Солнца и подавленных им с крайней жестокостью. Тревожные вести приходили из восточных провинций, где сторонникам не уничтоженного окончательно «воинского дома» Минамото удалось вновь собраться с силами (не зря Минамото избрали небесным покоровителем своего клана самого бога войны Хатимана, а один из самых доблестных представителей этого рода – Ёсииэ Минамото – даже получил за свои боевые заслуги почетное прозвище «Хатиман Таоро», то есть «сын-первенец Хатимана»). Особенно успешно действовал Ёримаса Минамото (прославленный поэт, любимец Императорского двора, и в то же время – непревзойденный стрелок из лука, и в этом смысле – истинный самурай, по легенде, насмерть поразивший своей меткой стрелой ужасное чудовище, наводившее ночами страх на Императорский дворец и даже нарушавшее покой и сон самого Божественного Тэнно). Потерпев поражение в упоминавшейся нами выше битве при Удзи в 1180 году, отважный «буси» Ёримаса Минамото, укрывшись, с горсткой уцелевших самураев, в храме Бёдо-Ин, окруженном сторонниками «воинского дома» Тайра, написал на своем боевом веере (об этом своеобразном предмете самурайского вооружения будет подробнее рассказано далее) свое последнее, предсмертное, стихотворение, после чего, подав личный пример своим верным соратникам, совершил обряд «сэппуку», распоров себе живот… Тем не менее, в целом следует заметить, что Киёмори Тайра не удалось принять адекватные ответные меры против мятежников. Возможно, Киёмори просто не успел их принять, ибо его земная жизнь оборвалась в марте 1181 года. На смертном одре он заклинал сыновей и внуков беспощадно расправиться со всеми предводителями и видными представителями «воинского дома» Минамото.

Смерть Киёмори подорвала силы сторонников «воинского дома» Тайра. Несмотря на отчаянные попытки сохранить свое былое военно-политическое могущество, они, в отсутствие прежнего талантливого предводителя, не сумели противостоять дальновидной тактике военных действий, избранной «воинским домом» Минамото, и терпели поражение за поражением. Тем не менее, кровавая междоусобная война (так называемая «война Гэмпэй»), в которой обе стороны боролись с невероятным ожесточением, затянулась надолго. В 1182 году Ёсинака Минамото (1154–1184) захватил столицу Империи Киото и провозгласил себя первым в истории Японии «сёгуном» в значении «верховный правитель» (как уже упоминалось выше, термин «сёгун» восходит к древнекитайскому военному титулу «дзян-дзюнь» или «цзян-цзюнь», означающему «великий полководец-победитель варваров», что обычно не совсем точно переводится на европейские языки как «генерал»). Кстати говоря, аналогичным образом обстояло дело и в Древнем Риме с титулом «Император». Первоначально, в эпоху Римской Республики, он носил чисто военный характер и присваивался любому полководцу, одержавшему победу в битве, после которой на поле брани оставалось более пяти тысяч неприятельских трупов. Когда число убитых врагов превышало пять тысяч, победоносные римляне переставали их считать и присваивали своему полководцу-победителю почетный титул «Император» («Повелитель»). В республиканский период римской истории титул «Император» не давал тому, кому он был присвоен, никакой власти, которой бы он не имел до присвоения ему этого титула, и никаких привилегий, кроме права на триумф и, соответственно, звания триумфатора – в отличие, например, от (также республиканского по происхождению) звания диктатора (действительно являвшегося носителем верховной власти, однако избиравшегося лишь в экстремальных ситуациях, угрожавших самому существованию древнеримского государства, и на срок не долее полугода). Но, начиная с Октавиана, внучатого племянника Юлия Цезаря (усыновленного последним), титул Императора стал означать носителя верховной власти, хотя долгое время сохранялась память о его военном происхождении (так, например, даже в средневековой Византийской (Ромейской) Империи, образовавшейся на месте античной Восточной Римской Империи, вступление очередного Императора на престол ознаменовывалось не его помазанием на Царство в алтаре христианского храма, а тем, что воины поднимали его на щите.

18 марта грозового 1184 года войска сторонников соперничающего с «воинским домом» Минамото (Гэндзи) военного дома Тайра (Хэйкэ) были дислоцированы в районе Ити-но-тани на морском побережье. Положившись на свою сильную самурайскую конницу, Ёсинака Кисо Минамото и Ёсицунэ Минамото решили одним ударом сокрушить противника раз и навсегда. Ёсицунэ в этой битве, как и во всех его походах и сражениях, сопровождал, доблестно сражаясь, отважный буддийский воин-монах Бэнкей, по прозвищу «Тысяча мечей». О монахе-воине Бэнкее Мусасибо еще при жизни рассказывали легенды. При рождении он, якобы, весил двенадцать килограммов и был ростом с двухлетнего ребенка. Бэнкей не проиграл в жизни ни одного поединка и лишил мечей девятьсот девяносто девять противников, пока не встретился с пятнадцатилетним Ёсицунэ Минамото, в котором впервые нашел достойного противника. Бэнкей поклялся верно служить ему до самой смерти. И сдержал данную клятву! Ёсицунэ, несмотря на свои заслуги в войне Минамото с Тайра, впал в немилость у своего старшего брата, главы клана, и пал жертвой гонений. Когда спасения уже не было, Ёсицунэ решил погибнуть с честью, совершив «сэппуку». Чтобы дать сюзерену возможность сделать это, верный Бэнкей стал его живым щитом, не подпускавшим врагов к господину. Он пал, не дрогнув под градом стрел, повергнув в ужас врагов, которые долго не решались подойти ближе и продолжали стрелять в него, пока не поняли, что их стрелы вонзаются уже в мертвое тело. О таких воинственных буддийских монахах (ни в чем не уступавших воинам-монахам духовно-рыцарских Орденов христианской Европы и Святой Земли) в написанном в эту же эпоху романе классической китайской литературы «Речные Заводи» (пользовавшемся широчайшей известностью и среди образованных кругов тогдашней Японии, чьи высшие сословия свободно владели и пользовались литературным китайским языком в качестве языка общения просвещенных людей в той же степени, что и образованные вавилоняне – шумерским, образованные ассирийцы – вавилонским, образованные римляне – греческим, а просещенные люди европейского Средневековья – латинским) говорилось:

 
Железный посох грозного монаха
Путь храбрецу прокладывал вперед.
Стальной кинжал отважного монаха
Искоренял несправедливый род.
 

Ёсицунэ сформировал ударную кавалерийскую группу из двухсот отборных тяжеловооруженных самураев, причем сам лично возглавил ее авангард, состоявший из тридцати самых лучших, опытных и сильных конных «боевых холопов». Внезапность являлась решающим для победы фактором, и потому Ёсинака Кисо Минамото приказал самураям спуститься по крутому склону Итти-но тани непосредственно перед неприятельской позицией. Потрясенный и изумленный летописец того времени отмечает с восхищением: «Шпоры тех, кто находился позади, почти ударялись о шлемы тех, кто находился впереди. Склон был песчаным, и они спускались вниз, на глубину около ста двадцати футов… Зрелище было столь ужасным, что они сделали это с закрытыми глазами». Этот образец беззаветной храбрости японских самураев вошел в многочисленные героические легенды и привел к тому, что «боевые холопы» клана Минамото стали, в лице своих предводителей, верховными правителями Страны Восходящего Солнца при формально всесильном и самодержавном, но в действительности бессильном и безвластном (хотя и по-прежнему считавшемся Божественным) Императоре.

Правда, военное счастье оказалось, как обычно, переменчивым, и в так называемой второй битве при Удзи в том же кровавом 1184 году Ёсинака Кисо Минамото, чей боевой конь увяз в рисовом поле, был насмерть сражен неприятельской стрелой (присутствовавший при гибели Ёсинаки верный соратник и вассал бесстрашного воителя, благородный самурай Имаи Канэхира, покончил с собой).

Повествуя о доблестном Ёсинаке Кисо Минамото, нельзя не упомянуть хотя бы в нескольких словах его супругу (согласно другим хроникам – возлюбленную, а согласно третьим, не входящим в детали межличностных отношений – просто «девицу неописуемой красоты») Годзэн (то есть «Госпожу», или «Даму») Томоэ, явившуюся, хотя и далеко не единственным, но, пожалуй, наиболее ярким в истории «боевых холопов» державы Ямато и во всей японской военной истории примером «самурая женского пола», или, говоря по-нашему, «кавалерист-девицы».

Эта отважная «девушка-буси» (или, если употребить в ее отношении аналогичный средневековый европейский титул – «милитисса» или «кавалерственная дама») сражалась, в составе «бусидана» Ёсинаки Кисо Минамото во многих сражениях, поднося ему, как и самураи мужского пола, в качестве трофеев и наглядных свидетельств своих военных заслуг, отрубленные головы побежденных в честном рыцарском единоборстве противников. Когда военное счастье отвернулось от Минамото, Годзэн Томоэ хотела покончить с собой, но Ёсинака (возможно, руководствуясь не столько чувством жалости, сколько далеко не чуждыми самураям чисто эстетическими соображениями), лично настоял на том, чтобы столь же отважная, сколь и прекрасная «истинная дочь Ямато», сохранив свою жизнь, нашла спасение в бегстве.

Междоусобная война между двумя группировками «боевых холопов» бушевала до 1185 года, когда армия «воинского дома» Минамото во главе с полководцем Гэндзи в морском сражении при Дан-но уре (бухте к востоку от современного города Симоносеки) наголову разгромила силы «воинского дома» Тайра (формально войсками Тайра командовал их родственник и ставленник, малолетний Император Антоку). Решающее сражение началась в полдень 25 апреля 1185 года. Начало битвы при Дан-но уре было благоприятным для «воинского дома» Тайра: течение залива, несущееся на восток, разбросало суда Минамото, сделав их лёгкой мишенью для вражеских лучников. Однако в два часа пополудни направление течения изменилось на противоположное и переформировавышиеся силы Минамото ударили по неприятельским судам, которые не могли сопротивляться силе морского течения и потеряли управление. К четырем часам пополудни часам флотилия Тайра была полностью уничтожена. Вместе с военачальниками и самураями этого клана утонул и малолетний Император Антоку, унёсший с собой на морское дно одну из реликвий Императорского дома – священный меч Амэ-но-мураку-мо-но-хокэн. Самураи Минамото-но Ёсицунэ успели спасти только две другие реликвии – священное зеркало и яшмовое ожерелье, – мать утонувшего Императора и предводителей неприятельской армии: – Мунэмори Тайра с сыном. Последние были вскоре казнены победителями.

Род Тайра был полностью истреблен, включая женщин и детей. С тех пор, по легендам, на берегу залива стали находить странных крабов – так называемых «крабов Хэйкэ» – с очертаниями человеческих лиц на панцирях. Считалось, что в них воплотились души воинов Хэйкэ-Тайра, погибших в сражении. По народным поверьям, в темные ночи на берегу пролива загорались тысячи плывущих над волнами призрачных огней – «они би» («дьявольских костров»), а с моря в ветреную погоду доносились пронзительные крики. Местные рыбаки верили, что это призраки погибших воинов вновь созывают своих соратников на битву.

Наконец самураи «воинского дома» Минамото смогли установить над Страной Восходящего Солнца власть своего военного «палаточного правительства» («бакуфу») с резиденцией в Камакуре, о чем уже шла речь выше и будет еще подробнее рассказано далее.

О камакурском сёгунате «боевых холопов»

К описываемому времени уже сложился классический тип японского самурая – человека, совершенно искренне убежденного в своем неоспоримом превосходстве над всеми другими представителями «народа Ямато» (не говоря уже о «варварах», не сотворенных богами-«ками», в отличие от японцев, и, с этой точки зрения, в общемто считавшихся «не совсем людьми», если вообще людьми!) и ни на мгновение об этом не забывающего. В этом отношении (как и во многих других отношениях) японский «боевой холоп» не только напоминал, но и превосходил средневекового европейского рыцаря.

Подобно европейским рыцарям, самураи описываемого периода японской истории носили в бою эффектные доспехи, часто надевали причудливые шлемы с рогами и другими нашлемными украшениями-«клейнодами», прикрывая лица защитными масками в форме стилизованного лица человека устрашающего вида или злого демона.

Коснемся этого небезынтересного вопроса несколько подробнее.

Военное снаряжение японских «буси» описываемого периода во многом отличалось от доспехов современных им европейских рыцарей. Основные элементы и общая композиция лат самурая существовали в Японии уже в V–VI вв. п. Р.Х. Уже тогда самурайские доспехи, скрепленные кожаными или шелковыми шнурами, состояли из более чем двадцати отдельных составных частей, не достигая при этом в весе и двенадцати килограммов. По сравнению с доспехами европейских рыцарей, они обеспечивали гораздо большую свободу движений, не говоря уже о разнице в весе. Японский военный костюм, имевщий множество мелких отверстий, давал возможность телу «боевого холопа» свободно дышать, что было очень важно в жарком и влажном японском климате.

Разумеется, облачиться в такие доспехи было очень непросто. Поэтому был разработан целый ритуал облачения в самурайские доспехи: сначала надевалось нижнее платье, затем шапочка и перчатки, затем напульсники, верхнее платье, иногда – набедренники («хаидатэ») и поножи («сунэатэ»), защищавшие ноги; затем обувь, панцирь и нашейник, защищавший шею. Шлем «буси» (весивший в описываемую эпоху от двух до трех килограммов) надевался только в меру необходимости, перед самым боем, или во время торжественных церемоний, шествий и т.д. При помощи шнуровки можно было подогнать доспехи по фигуре и даже надеть одни доспехи поверх других (если, в силу каких-либо причин, возникала потребность в усилении их защитных функций).

Облачившись в такие доспехи, японский «боевой холоп» мог не только свободно сражаться в конном или пешем строю, бегать и даже плавать, но и был достаточно хорошо защищен – подвижная броня, как рыбья чешуя, покрывала все его тело, ибо края составлявших пластин заходили друг на друга. В походе такие доспехи уже в описываемую эпоху складывались в небольшой по объему ящик. За сохранностью доспехов средневековые японские «буси» следили так же тщательно, как и за сохранностью своего оружия. Как правило, качественно изготовленные доспехи (не только стоившие очень дорого, но и имевшие, в буквальном смысле слова, «жизненно важное значение» для своих счастливых обладателей) передавались в самурайских семьях из поколения в поколение.

Особенно большое внимание японские «боевые холопы» стали уделять своим доспехам в период, наступивший после прихода к власти над Страной Восходящего Солнца военного сословия в лице Камакурского сёгуната. Самураи тех времен придавали огромное значение своему снаряжению, и в период Камакура ни один уважающий себя благородный японский «буси» не обходился без хотя бы легкого доспеха типа «харамаки» (нагрудника, оставляющего незащищенным спину). Более состоятельные «боевые холопы» владетельных князей державы Ямато приобретали себе более тяжелый вариант доспехов – «ёрои» (более богато украшенный доспех такого типа, который носили в боях и походах самурайские военачальники, именовался «о-ёрои», то есть буквально «большой доспех»).

В защитный комплект «о-ёрои» обычно входили:

1. Шлем («кабуто») с маской и нашейником (защищавшим шею),

2. Панцирь («ко»),

3. Наплечники,

4. Нарукавники,

5. Наголенники и

6. Боевые башмаки.

Особенно замечательным произведением японского оружейного искусства тех времен был самурайский шлем – «кабуто». Этот шлем, склепывавшийся из множества узких металлических пластин, имел форму колпака или полусферы. Сверху шлем «кабуто» нередко покрывался лаком или даже тонким слоем керамики. Удачная форма и угол наклона пластин «кабуто», прочность и устойчивость к удару такого шлема, поистине, не знали аналогов в оружейном искусстве.

К затылочной части шлема «кабуто» прикреплялись несколько горизонтальных металлических пластин, защищавших шею и несших изображение герба («мон») владельца. К передней части шлема крепился козырек и держатель «кувагата» – отростков, напоминающих рога (а иногда действительно имевших форму рогов быка, козла, самца косули, буйвола или оленя). Отростки-«кувагата» помимо эстетической, обладали и чисто практической функцией – они ослабляли удары по шлему, служа своеобразными амортизаторами (кстати, «буси», уже не имевшие в эпоху Камакура щитов, часто использовали шлем-«кабуто» и как щит, сняв его с головы и отражая им стрелы противника, а иногда, если рога на шлеме были достаточно большими, длинными и острыми – и как дополнительное оружие ударного действия в ближнем бою – многие из наших читателей старших поколений, вероятно, помнят, как главный герой великолепного во всех отношениях двухсерийного японского художественного фильма «Знамена самураев», старый и хромой японский «буси» Кансукэ Ямамото, Главнокомандующий «боевыми холопами» князя Сингэна Такэда, в последней, решающей битве с войском князя Кэнсина Уэсуги доблестно и с виртуозной ловкостью сражается с обступившими его врагами, держа в правой руке свой добрый самурайский меч, а в левой – свой нарядный, устрашающего вида самурайский шлем, увенчанный двумя длинными «кувагата» в форме буйволовых рогов, пока в глаз ему не вонзается роковая стрела, сорвавшаяся с тетивы неприятельского лука). Между отростками«кувагата» крепились символические знаки, гербы-«мон» или особые магические (то есть наделенные, после произведения над ними определенных тайных обрядов, якобы колдовской силой) металлические зеркала, предназначенные для отпугивания злых духов«они».

Изнутри шлем-«кабуто» красили в красный цвет. Навершие шлема венчала изяшной формы розетка с вентиляционным отверстием. На голове самурая шлем-«кабуто» крепился с помощью двух шнуров-завязок. Перед тем как надеть шлем, «буси» повязывал голову специальной повязкой – «хатимаки» (служившей своеобразным подшлемником).

Как уже упоминалось выше, лицо японского «боевого холопа» под шлемом-«кабуто» нередко защищала маска «хоатэ» (или полумаска «хаппури»). В описываемый период эти маски-личины изготавливались на заказ и обычно воспроизводили черты лица своего хозяина, но только в несколько преувеличенно грозном виде. Они чем-то напоминали маски актеров театра «Но». Иногда личина изображала не утрированное лицо владельца шлема, а лик чудовищного дьявола («Они»). Такая личина-«хоатэ» уже одним своим видом должна была отпугивать врагов (вспомните, уважаемые читатели, еще один «самурайский» фильм времен нашей молодости – «Онибаба», или, по-нашему, «Чертовка»)! Однако из-за ограничения обзора в бою маски большого распространения не получили и применялись в основном «даймё» или богатыми самураями-военачальниками (которым сравнительно редко приходилось лично участвовавть в рукопашном бою), да и то лишь во время больших сражений. Сказанное в полной мере относится и к нашлемным украшениям – «маэдатэ», позволить себе которые мог далеко не всякий «боевой холоп» страны Ямато.

Корпус японского «буси» защищал панцирь «ко», состоящий из большой нагрудной пластины («до», то есть: «панцирь», «нагрудник», «зерцало», «кираса») и набрюшника-«харамаки». Последний дал название упрощенному варианту доспехов (защищавшего только грудь, но не спину воина), который носили менее состоятельные «боевые холопы» и пехотинцы «асигару» (не принадлежавшие к самурайскому сословию). Спину «буси» защищала еще одна пластина, скрепленная с «ко» и «харамаки» специальными шнурами. К нижней части этой защитной пластины крепилась кожаная или металлическая юбка-«кусадзури». Как и все доспехи самурая, эта защитная юбка состояла из нескольких прошнурованных полос-сегментов. Плечи «буси» были прикрыты широкими наплечниками, также состоявшими из пластин, а к груди самурайского панциря иногда прикреплялось металлическое кольцо, к которому, в свою очередь, крепился колчан-«эбира» со стрелами.

Все доспехи «боевого холопа» нередко обтягивались декоративной тканью определенного цвета или покрывались цветным лаком, что, вкупе с разноцветными шнурами, позволяло отличить своих самураев от «боевых холопов» неприятеля. Этой же цели служили и закрепленные за спиной «буси» опознавательные флажки («касэдзири», а впоследствии – «сасимоно»), имевшие обычно (но далеко не всегда) форму вертикального по отношению к древку прямоугольника, украшенные фамильными (или клановыми) гербами-«мон», эмблемами и иероглифическими девизами (типичным примером такого флага, дошедшего с самурайских времен до наших дней, является современный государственный флаг Японии с красным кругом Восходящего Солнца на белом поле, о чем еще пойдет речь далее). Порой на полотнище «сасимоно» изображалась личная эмблема его владельца (так, например, опознавательный флажок за спиной одного из военных предводителей самураев Северной Японии – Наримасы Сасы – был украшен черным изображением головы и верхней части туловища дьявола-«они» на белом поле). На белом полотнище «сасимоно» предводителя самураев Масасигэ Кусуноки (прикрепленного, между прочим, не к спинной части его доспеха, а к его правому наплечнику-«содэ»; такие опознавательные флажки именовались «содэ-дзири») был черной краской изображен не герб-«мон» самого доблестного «буси», всю свою жизнь сражавшегося только за самого Божественного Тэнно, не признавая над собой никаких других сюзеренов и господ и не обнажая меч ни за кого, кроме Микадо, а герб японского Императорского Дома – «хризантема над водой». Порой за спиной «буси» крепился не один, а два таких флажка, причем нередко на одном древке развевалось, вместо одного большого, несколько флажков сравнительно небольшого размера. В отдельных случаях (например, у конных гвардейцев первого объединителя Японии полководца-христианина Нобунаги Оды из отряда «Черных дьяволов») эта пара заплечных флажков приобретала форму настоящих «крыльев», подобных крыльям за плечами конников турецкой Османской (Оттоманской) Империи, литовских и польских гусар Речи (Жечи) Посполитой и конных телохранителей-«жильцов» Московских Государей.

Помимо перечисленных выше элементов защитного вооружения, в комплект непременно входил металлический веер в форме плоской лопатки на длинной ручке. Польза от этого веера была несомненной. В жаркое время веер использовался по прямому назначению, а в боевых условиях становился средством связи, сигнализации и управления войсками. Мало того! Иногда металлический веер превращался в средство защиты. Если вернуться к упомянутому выше художественному фильму «Знамена самураев», то многие из уважаемых читателей, наверно, вспомнят, как в четвертой битве при Каванакадзиме (1561) прославленный (главным образом, благодаря военным талантам своего уже упоминавшегося нами выше выдающегося стратега и советника Кансукэ Ямамото, дослужившегося от простого «боевого холопа» до генерала-«тайсё», а затем и до Главнокомандующего всеми вооруженными силами княжества Такэда – одного из сильнейших японских «удельных княжеств» периода феодальной раздробленности, правителям которого едва не удалось объединить под своей эгидой всю Страну Восходящего Солнца) князь Сингэн Такэда (годы жизни: 1521–1573) успешно оборонялся, сидя на своем походном троне (представлявшем собой, собственно говоря, табуретку, обтянутую тигровой шкурой) от атакующего его на лихом вороном коне князя-рубаки Кэнсина Уэсуги (годы жизни: 1530–1578), ловко отбивая своим металлическим веером удары боевого меча Уэсуги, пока не подоспела подмога и Уэсуги (являвшийся, кстати, «по совместительству», монахом буддийского духовно-военного Ордена) не был вынужден ускакать прочь, так и не сразив своего – практически безоружного – соперника. Этот поединок между Сингэном Такэдой и Кэнсином Уэсуги, происшедший в ходе четвертой битвы при Каванкадзиме, был последним засвидетельствованным в японской военной истории единоборством между предводителями двух армий «боевых холопов». Следует подчеркнуть, что данный запомнившийся автору настоящей книги по сей день драматический эпизод вовсе не был плодом фантазии авторов фильма, а имел место в действительности, что подтверждается японскими историческими хрониками времен нескончаемых «войн всех против всех».

Боевые веера (служившие военным предводителям самураев еще и в качестве символов власти и аналогичные, в этом смысле, европейским маршальским жезлам или буздыганам, булавам, перначам и насекам мусульманских, польско-литовских и казачьих полководцев) обычно богато украшались. Так, например, металлический веер князя-воителя Сингэна Такэды был украшен изображением созвездия, известного нам под названием «Большой Медведицы», боевой веер князя-монаха Кагэкацу Уэсуги – изображением священного знака буддийской религии – свастики («мандзи») и т.д.

Доспехи конных «боевых холопов» дополняла большая защитная накидка – «хоро» (порой натягивавшаяся на бамбуковый каркас; в противном случае «буси» в бою нередко, в ущерб собственной безопасности, но для большего удобства, обматывали «хоро» вокруг бедер или пояса, чтобы она не мешала действовать им метательным или ударным оружием), крепившаяся за спиной у всадника, чтобы защитить «буси» от случайного попадания неприятельских стрел в щель между пластинами его брони. «Хоро» имела в длину около двух метров и крепилась на шее и талии самурая. Во время движения на лошади под порывами ветра «хоро» раздувалась, как парус, и гасила ударную силу попавших в нее стрел.

Конные «боевые холопы» средневековой Японии, естественно, заботились и о защите своих верных боевых товарищей-коней. Корпус боевого коня обычно защищали попоной из звериных шкур, на конской груди крепились с помощью шнуров металлические пластины, а на голову коня надевалась рогатая маска (конская личина, имевшая, например, вид бычьей, буйволиной или оленьей головы, а иногда – вид головы сказочного дракона – благо японские, китайские, корейские и индокитайские драконы изображались часто с рогами и головами, чем-то напоминающими лошадиные).

Японские пехотинцы «асигару» – не принадлежавшие к сословию «боевых холопов» воины вспомогательных частей (приданных самурайским контингентам наподобие того, как части древнеримских «ауксилиарев» были приданы основной боевой силе – легионам), – носили упрощенные доспехи типа «окэгава-до», а вместо шлемов – круглые, широкополые, конической формы железные шляпы-«дзингаса» (напоминавшие имевшие аналогичную форму соломенные шляпы японских крестьян). Впрочем, богатые «даймё» не скупились ни на вооружение своих «неблагородных» пехотинцев, ни на украшение этого вооружения – даже серебром и золотом.

Мастера, изготавливавшие военное снаряжение, во все времена пользовались в Стране Восходящего Солнца огромным уважением и почетом – почти таким же, как кузнецы-оружейники, ковавшие мечи. История донесла до нас имена наиболее выдающихся, таких как представители рода оружейников Миотии, занимавшихся изготовлением военного снаряжения, начиная с ХIII века.

С течением времени, а также в связи с постепенным изменением жизненного уклада самурайского сословия, эти мастера меняли свой стиль. Пока в Стране Восходящего Солнца и за ее пределами шли нескончаемые войны, основное внимание достигших высочайшего степени мастерства японских оружейников было сосредоточено, в первую очередь, не на богатстве украшения доспехов «боевых холопов», а на их прочности и надежности. В мирное время, наоборот, главным стало декоративное оформление лат. Творения японских оружейников мирного периода по праву могут считаться подлинными шедеврами военного и ювелирного искусств одновременно.

Самураи державы Ямато сражались с диким неистовством, без тени колебания бросаясь в самую гущу схватки, не страшась смерти. Они предпочитали самоубийство плену. С побежденными врагами самураи могли поступать безжалостно или равнодушно, но порой – со снисхождением, состраданием и даже с уважением, то есть, порыцарски. Личная честь и честь их дома были для них высшей ценностью. Глубочайшим позором считался бесчестный поступок – для самурая лучше было расстаться с жизнью, чем запятнать себя низким деянием.

Как уже говорилось выше, «война Гэмпэй» закончилась в 1185 году. Этот кровавый пятилетний междоусобный вооруженный конфликт ознаменовал собой последний, предшествующий монгольско-китайско-корейскому нашествию на державу Ямато, триумф японского конного воина-самурая. В ту пору Император и придворная знать еще питали надежду, что теперь, после триумфальной победы над «воинским домом» Тайра, «воинский дом» Минамото, их старый вассал и союзник, вернет им хотя бы часть утраченной верховной власти. Но они глубоко заблуждались. В действительности осознавший свое могущество глава одержавшего победу самурайского «воинского дома» Ёритомо Минамото (1147–1199) вовсе не думал делиться властью ни с кем – даже с самим Божественным Тэнно (а уже тем более – с придворным окружением Императора). Наоборот, он был твердо намерен навечно закрепить господство самурайского сословия над Страной Восходящего Солнца. Что касалось священной особы Тэнно, то Его Величеству Императору надлежало и впредь оставаться божественным символом страны Ямато. Однако светская власть должна была навеки перейти к японским «боевым холопам».