Текст книги "Бог. Истина. Кривды. Размышления церковного дипломата"

Протестанты

Sola Scriptura – только Писание – такова была главная установка раннего протестантизма. Пятьсот лет назад Лютер и его последователи выступили против многих, мягко говоря, странных явлений в «католической» жизни – и выплеснули с грязной водой все, кроме Библии. Уже в этом была принципиальная ошибка. Ведь сам текст Писания когда-то был частью Предания, а оформился он именно в Церкви, которая решала, какой из древних текстов следует относить к Библии, а какой нет. Само по себе Писание создано Церковью, толкуется ею, в ней «бытует».

Рационализм, как водится, оказался нерационален. У реформаторов вскоре появились свои «предания» и авторитеты – вот только отказ от единственности авторитета древней Церкви, созданной Христом и апостолами, привел к тому, что каждый из протестантских лидеров счел себя вправе толковать Библию, как он пожелает. И часто эти толкования определялись не стремлением лучше следовать учению Господа Иисуса, а желанием приспособиться к человеческим настроениям и модам, ко взглядам сильных мира сего. Именно в протестантской среде появилась система «чья власть, того и вера» – правители стали определять принадлежность людей к той или иной конфессии.

Зашел на круглый стол «Реформация против революции» в Общественной палате. Думал, будут торжественные речи по поводу 500-летия тезисов Лютера. Но получилось по-настоящему интересно. Иосиф Дискин напомнил о религиозных войнах, которые последовали за протестами Лютера. Я сказал, что эти войны не каждый человек назовет плохим явлением, потому что для верующего человека защита свободного исповедания истины является, по большому счету, единственным бесспорным поводом для применения силы. Тема силовой составляющей христианского общественного действия потом обсуждали несколько раз – и это действительно одна из главных тем сегодня.

Задал еще пару вопросов представителям российских протестантских общин – думаю, эти вопросы важны для будущего православно-протестантских отношений. Насколько Реформация «совпала» –

по крайней мере «совпала» – с интересами тех сил в Европе, которые хотели разрушить целостную и сильную христианскую государственность – то есть ростовщиков, членов тайных обществ и сомнительных орденов? Не воспользовались ли эти силы порывом Лютера? Где границы реформирования вероучения и нравственности? Только ли Библия полагает такие границы? И что делать с теми западными «протестантами», которые вовсю переписывают и извращают Писание, изымают из него неудобные для «современного человека» вещи? На эти вопросы обязательно надо давать честный ответ.2323
  Пост в «Фейсбуке», ноябрь 2016 г.


[Закрыть]

Протестантское движение Господь наказал бесконечным дроблением, спорами, разделениями. В итоге появились десятки и сотни общин, течений, «деноминаций». Часть из них относится к первому поколению наследников Реформации XVI века. Это лютеране, кальвинисты (реформаты), пресвитериане, баптисты, методисты. Затем появились пятидесятники и евангелики, разделенные на множество групп и общин, подчас конкурирующих друг с другом.

Разделить все эти сообщества на «традиционные» и «либеральные» очень непросто. Так, протестанты «первого поколения» подчас сохраняют следы «католического» обряда при богослужении, имеют духовенство, иногда даже держат иконы, в том числе русские, в своих культовых зданиях. Но в области теологии они готовы принять многие новые веяния – вплоть до отношения к Библии как к сборнику легенд и мифов. Нравственное учение большинства этих сообществ давно примирилось со «свободной любовью», половыми извращениями, абортами, фривольным внешним поведением прихожан. Пятидесятники и евангелики – вера консервативного американского Юга и многих людей в Африке, Азии, Латинской Америке – лишена обрядности, пасторы и проповедники там воспринимаются не как священники, а как обычные ораторы и лидеры общин. Но нравственное библейское учение сохраняется там строго, а к тексту Писания относятся как к буквальной истине.

Многие называют баптистов, пятидесятников, евангеликов сектами. В принципе в самом этом слове нет ничего обидного – оно лишь означает группу, отделившуюся от основного религиозного течения. Так оно в истории и было. Впрочем, я – как и многие другие православные – предпочитаю более нейтральные названия: сообщество, деноминация, община.

Мое знакомство с протестантизмом началось в начале 80-х годов с баптистов и пятидесятников – ни лютеран, ни реформатов, ни других более старых протестантских общин в Москве в советские годы не было. Как-то на Ваганьковском кладбище, у могилы Высоцкого, где тогда собиралось немало «религиозно озабоченного» народу, ко мне подошли два приветливых молодых человека в типичных для тогдашнего москвича джинсовых костюмах и начали разговаривать на библейские темы, аккуратно критикуя Православие. Звучало все очень убедительно.

Вскоре новые знакомые пригласили меня на собрание в молитвенный дом на Малый Вузовский переулок (теперь он вновь называется Малым Трехсвятительским). Действо сначала отпугнуло – уж слишком было оно похоже на партийные мероприятия советского периода. Возвышающийся президиум с группой довольно угрюмых людей в черных и серых пиджаках, при галстуках. Несколько десятков пожилых мужчин и несколько сотен пожилых женщин в классических одеждах советских обывателей – скорее провинциальных, чем московских. Немного молодежи, одетой в стилистике обкома комсомола: «белый верх, черный низ». Довольно примитивные песнопения.

Впрочем, проповеди привлекали методичностью и рационализмом. Еще более интересными были «разборы слова» – полуофициальные встречи молодежи, где читали библейские тексты и размышляли над ними. Я начал всерьез интересоваться баптизмом.

Тогдашняя наша тусовка была миром настоящего религиозного плюрализма. Естественно, я задумывался: а правильно ли выбрал Православие? Часто ходил воскресными вечерами на католическую службу к святому Людовику – туда же подтягивались многие православные друзья. В течение года-двух довольно регулярно заглядывал к баптистам, однажды – вместе с Олегом Стеняевым – даже к полузапрещенным тогда пятидесятникам в Косино. Несколько раз был на старообрядческих службах разных согласий. В общем, выбор был. Но однажды я поделился своими сомнениями с митрополитом Питиримом, и он сразу же спросил меня:

– А Бог у тебя где?

– В православном храме, – ответил я.

И на этом поиски были закончены.2424
  Из книги «Вера и жизнь», 2016 г.


[Закрыть]

Много времени было проведено в беседах с баптистами – молодыми и пожилыми, включенным в официоз и связанными с подпольем. На молодежных встречах на Малом Вузовском, рядом с тесными кабинетами руководителей Всесоюзного совета евангельских христиан-баптистов (ВСЕХБ), между прочим, молились об «узниках совести» – оказавшихся в тюрьме протестантских диссидентах Александре Семченко и Александре Комаре. Сами баптистские начальники – особенно генсек ВСЕХБ Алексей Бычков – были гораздо более доступны, чем православные иерархи. Это, конечно, подкупало. Ответственный секретарь журнала «Братский вестник», яркий проповедник Виталий Куликов мог беседовать со мной, тогда 14-летним юношей, часами. Сотрудница журнала Вера Кадаева постоянно собирала у себя в кабинете молодых людей. Хиппи, рокеры и просто ищущие москвичи разных возрастов могли просиживать у нее по полдня – иногда просто чтобы попить бесплатного чаю. Я довольно часто оказывался участником этих посиделок.

Впрочем, довольно быстро я понял: в баптизме нет духовной глубины. Лучшие люди этой общины не случайно черпали идеи из православных источников – святоотеческих творений, проповедей митрополита Антония (Блума), документов Московского Патриархата. Самым регулярным автором «Братского вестника» был пермский протоиерей Владимир Жохов – его «Размышления о Книге жизни» печатались годами из номера в номер под инициалами «В.П.» (в православных изданиях его не публиковали).

А вот мысль и творчество самих баптистов были не на высоте. Кое-что они заимствовали из западных источников – но старых и довольно низкопробных. А сами шаблонно проповедовали, сочиняли очень незамысловатые стишата. Их же и пели на молитвенных собраниях. Лидеры общины в основном происходили из рабоче-крестьянской среды – и часто «прорабатывали» тех, кто «умствовал», много спорил, читал что-нибудь из религиозных философов. «Ты, брат, это все бросай, горе тебе от ума-то» – такой окрик приходилось слышать многим московским протестантам из интеллигенции.

Стилистика происходившего среди большинства баптистов – как рядовых, так и руководящих – мало чем отличалась от советской действительности. Съезды, пленумы, генеральный секретарь… Тексты песен иногда были положены на эстрадные мелодии, популярные в СССР. Впрочем, они и сами напоминали нечто до боли знакомое. Вот два примера:

 
Братья, сестры, дружно, смело,
Как один народ,
Совершать Господне дело
Все пойдем вперед!
 
 
За евангельскую веру,
За Христа мы постоим;
Следуя Его примеру,
Все вперед, вперед за Ним!
 

Последнее четверостишие кто-то из хиппи, заходивших к Кадаевой, распел на мотив «Тачанки-ростовчанки». Все долго смеялись. А отец Димитрий Дудко часто говорил:

– Кто у нас первый в Церкви? Патриарх. А у баптистов? Генеральный секретарь. Пусть даже «брат», а не «товарищ».

В общем, попытка встроиться в советскую реальность сослужила недобрую службу самой массовой в Союзе протестантской группе. Однако нельзя отрицать и того, что в результате появился очень своеобычный феномен: настоящий русский протестантизм. В начале девяностых «наши» баптисты сохранили юлианский календарь праздников, не приняли зарубежных миссионеров, в массе своей не эмигрировали, а потом стали, как и прочие постсоветские люди, поругивать Запад. Конфессия, пришедшая из Европы и Америки, переродилась на русской почве. Многие баптисты – особенно интеллигенты – приняли Православие. Среди таких – лучшая и чуть ли не большая часть моих собеседников из «неформального» протестантского круга 80-х годов.

С пятидесятниками довелось общаться меньше – и вот у них «советский» колорит затрагивал только быт. Большая часть общин находилась в подполье, единственный на всю Москву и Подмосковье полу-признанный властями молитвенный дом располагался в Косино. Туда мне довелось съездить лишь два-три раза, по подсказке Олега Стеняева, тогда православного семинариста и недавнего пятидесятнического проповедника. Люди в здании из серого кирпича, без какой-либо вывески, собирались довольно угрюмые. Собрания мало бы чем отличались от баптистских, если бы не глоссолалия – «говорение на иных языках».

Где-то к середине действа проповедник начинал издавать довольно своеобразные звуки – имитацию молитвы на никому не знакомом наречии. Следом то же самое начинала делать половина присутствующих. Иногда слова в устах лидера собрания напоминали немецкие, но чаще он издавал просто нечленораздельные звуки, причем повторявшиеся. Было совершенно очевидно, что его исступление неискренне.

Это «ежедневное чудо», по мнению пятидесятников, воспроизводит происходившее с апостолами во время схождения Святого Духа, когда «собрался народ, и пришел в смятение, ибо каждый слышал их говорящих его наречием» (Деян. 2, 6). Было это в пятидесятый день после Воскресения Христа – именно отсюда члены «иноговорящей» общины берут свое название. Проблема лишь в одном. Люди, слышавшие апостолов, могли разобрать собственные языки. Глоссолалии пятидесятников не может разобрать никто – они утверждают, что говорят на неизвестных людям наречиях. Истолковать произнесенное должны специальные люди. Олег Стеняев однажды прочел им иудейский поминальный кадиш на иврите – и они сказали что-то о «процветании и здоровье».

Другая особенность большинства пятидесятников и евангеликов – учение о том, что земное богатство и благополучие суть признаки особого Божия благоволения к человеку и даже того, что он «предназначен» к вечному блаженству и может быть в нем уверен. Отсюда – непреодолимое стремление «жить хорошо», иметь богатый дом и дорогую машину. Даже в советское время многие пятидесятники «шабашили» – нанимались на сезонные работы, чтобы заработать побольше, и это им неплохо удавалось.

Но уверенность в собственном спасении – вещь для христианина вредная и опасная. Она приводит к духовной спячке, особенно если человек увлечен зарабатыванием денег и стяжанием имущества. Бог не «предопределяет» в вульгарном смысле одних ко спасению, других к погибели. Да, Он знает, что произойдет с каждым из нас. Но Он нас не «программирует», да и узнать, что нас ждет в вечности, мы не можем. И поэтому нам надо постоянно заботиться о вечной участи своей души – через хранение истинной веры, молитву, добрые дела. Ведь, как говорит Сам Христос, «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Ин. 11, 12). В Православии даже есть учащая смирению поговорка: «Все спасутся, я один останусь». Если же человек убедил себя, что рай у него уже «в кармане», ему недалеко и до застоя, и до гордыни, и до оправдания собственных грехов. Такое встречается и у пятидесятников, и у баптистов, и у евангеликов – особенно американских.

Человек без свободы немыслим. И Бог ждет от него решения – следовать Ему или нет.

– А что же тогда такое предопределение Божие? – спросят нас. – Может быть, Бог все-таки заранее решает, кто сделает выбор в Его пользу, а кто нет?

Действительно, есть в богословии такое понятие – «Божие предопределение». Оно очень ярко раскрыто апостолом Павлом в Послании к Римлянам: «Кого Он предузнал, тех и предопределил быть подобными образу Сына Своего» (Рим. 8, 29). Что это означает?

Богу, существующему над временем, одинаково известны наше прошлое, настоящее и будущее. И Он, конечно, знает наперед итог жизни каждого из нас. Знает Он, и каков будет наш нравственный и религиозный выбор.

Знает – но не делает этот выбор за человека. Знает – но не подавляет его воли. Знает – и желает, чтобы каждый человек, как бы зол он ни был, обратился на путь добра и вошел в благодатное общение с Ним. Если к чему и предопределен человек от рождения – так это к своей свободе, которую он может использовать как во благо, так и во зло себе.2525
  Из книги «Бог, человек, Церковь», 2008 г.


[Закрыть]

Вернемся к протестантам «традиционным». В 1990 году мне довелось побывать с митрополитом Питиримом в Швеции, в гостях у лютеранской общины. Конечно, сразу поразили практическая устроенность тамошней протестантской жизни, множество молодежных и информационных инициатив. Удивило, что были у лютеран и свои юродивые – с одним таким удалось поговорить у собора в Упсале. Это был человек с длинными волосами и кустистой бородой, разъезжавший на велосипеде с пачками листовок. Если есть такие люди – значит, народ Богом не оставлен.

Но вот пасторы и епископы оставляли впечатление людей депрессивных, доживавших свой век. Может быть, этим объяснялся и их интерес к России, от которой – несмотря на недавнее торжество атеизма – они ожидали нового движения в христианской жизни Европы. Принимали нас не просто как экзотических гостей из еще недавно закрытой страны. Вели умные разговоры, интересовались возможностями поездок в Россию. Вскоре у митрополита побывали несколько шведских церковных деятелей.

Затем, работая в Отделе внешних церковных связей, я много общался с финскими лютеранами, с руководителями и теологами «Евангелической церкви в Германии» (ЕЦГ) – она объединяет лютеран и реформатов. И с финнами, и с немцами у нашей Церкви есть многолетние официальные диалоги, которые, правда, в последние годы стагнируют, главным образом из-за «проклятых» тем «женского священства» и признания «однополых браков».

В диалогах с немецкими протестантами во времена моего участия отдавали приоритет общественным проблемам – чисто богословские темы, как тридцать-сорок лет назад, обсуждать уже не было смысла, ведь различия оказались непреодолимыми, и никакого «единства в вере» даже представить себе стало невозможно. В «политической» же дискуссии лютеране и реформаты постоянно пытались подтолкнуть нас к признанию демократии и верховенства прав человека, в том числе над религиозными нормами и традиционной моралью. В общем, и эта тематика особого «прогресса» не принесла.

Конечно, сессии диалога, происходившие то в России, то в Германии, сопровождались и глупыми ритуальными «дружилками», и настоящим взаимопознанием. Мы много говорили об отношениях русского и немецкого народов, о судьбах христианства в Европе, о будущем России и других постсоветских стран. Трогательными были совместные размышления о Второй Мировой войне и ее итогах. Немцы искренне каялись за принесенный нашему народу вред, помогали устанавливать мемориалы, посещали Волгоград и другие места боев. В начале 2000-х годов мне вместе с пастором Клаусом-Юргеном Рёпке довелось редактировать двуязычную книгу «Слышать и видеть друг друга», посвященную взаимоотношениям нашей Церкви и ЕЦГ. Лучшие, пожалуй, авторы с двух сторон написали о непростой истории политических, культурных и религиозных контактов русских и немцев в XIXXX веках, включая период мученичества Русской Церкви и сопротивления нацизму в Германии.

Не стоит игнорировать культурно-исторических и экономических реалий, сложившихся в разных частях Европы. Многие страны и народы имеют менталитет, духовное самопонимание и хозяйственное устройство, значительно отличающиеся от сложившихся на Западе, откуда берет свое начало строительство объединенной Европы. К сожалению, сегодня интеграционные процессы зачастую происходят таким образом, что страны, вновь присоединяющиеся к европейским межгосударственным организациям, оказываются практически лишены возможности модифицировать их, делая более приемлемыми для своих исторических традиций. Мало того, восточноевропейское влияние в целом остается пока незначительным при определении повестки дня европейских институций, их правовых и этико-философских стандартов. Существует угроза разделения народов на богатые и бедные, при котором последние оказываются отрезанными от механизма принятия «общеевропейских» решений.2626
  Из статьи «Русская Православная Церковь и Европа» в книге «Слышать и видеть друг друга», 2003 г.


[Закрыть]

Немецкие лютеране и реформаты – наверное, самая «заводная» и живая часть «традиционных» протестантов Европы. Они много высказываются по общественным темам – в основном, конечно, с либеральной точки зрения. Устраивают много публичных событий, вовлекающих молодежь. Пару раз довелось быть на Кирхентагах – собраниях в одном из немецких городов огромного количества пасторов и мирян ЕЦГ, приезжающих со всей страны. Участвует по нескольку сотен тысяч лютеран и реформатов, гости из других сообществ, в том числе из-за рубежа. Все эти люди расходятся по сотням площадок – дискуссионных, творческих, медийных, выставочных. Устраивается огромная ярмарка разных товаров. На ней же представлены стенды земельных «церквей», приходов, благотворительных фондов, мирянских организаций, СМИ. Огромная толпа приходит для молитвы на открытие и закрытие Кирхентага.

И вот тут очень ярко проявляется кризис лютеранского «богослужения», когда-то отличавшегося строгостью и сосредоточенностью. «Евхаристическая» церемония на Кирхентаге, да и на других крупных собраниях ЕЦГ, состоит из веселого общего пения, легкомысленных культурных «номеров» типа пантомим и перформансов, демонстрации плакатов и видеокартинок, а главное – зажигательных речей, в которых проповедь сочетается с леволиберальной пропагандой (например, высказываниями против расизма и дискриминации женщин, призывами привечать мигрантов и заботиться о несчастных геях, лесбиянках, «трансгендерах»). «Евхаристические» хлеб и вино (никак не могу назвать их Телом и Кровью Христа) передаются по рядам в пластиковой посуде. В общем, это не богослужение – смесь митинга и масскультурного «эвента». Немцы, конечно, умеют организовать и то, и другое, но слышит ли их Бог? Или они просто желают услышать друг друга?

Немецкие лютеране, устав от общения с московскими «церковными дипломатами», которых всегда считали замшело-консервативной публикой, решили пригласить в гости настоящего «человека из народа». Он-то точно все поймет и не будет морочить голову богословскими различиями… Позвали одного известного архимандрита со студентами провинциальной семинарии. Долго вместе посещали лютеранские общины, пили пиво, говорили друг другу красивые слова: мол, общего у нас больше, чем отличного, а перегородки уж точно не достигают неба… В последний день сидели дома у местного епископа. Полное братание. Архимандрит расчувствовался, да и говорит хозяину:

– Хороший вы человек, просто замечательный! Вот только с супругой невенчанными живете. Вам бы покреститься…

Больше немцы его в гости не звали. Ищут новых «либералов из народа».2727
  Из книги «Лоскутки», 2007 г.


[Закрыть]

Диалоги с финскими лютеранами были гораздо более долгими и, прямо скажем, невыносимо скучными. Длились они дней по восемь – что в России, что в Финляндии. Каждый доклад предлагалось обсуждать чуть ни не полдня. Я как-то предложил сократить всю эту тягомотину до двух дней – но лютеранская сторона возмутилась, потому что желала «глубокого общения».

И из содержательной части диалогов, и из знакомства с жизнью финских лютеран можно было вынести очень немного. Пожалуй, самой яркой фигурой собеседований – формальных и неформальных – был пастор-социолог Киммо Каариайнен, любивший поучить нас демократии, но способный к живой реакции на наши вызовы западным политическим «аксиомам». Чиновники и лидеры «Евангелическо-лютеранской церкви Финляндии» были просто скучны. Сама же жизнь этой общины могла научить разве только тому, как стабильное государственное финансирование делает «церковное» существование слишком спокойным, предсказуемым и одновременно зависимым от политических установок – в данном случае ультралиберальных.

В Америке протестанты «первого поколения», конечно, более активны. С ними приходилось не раз пересекаться по линии «Национального совета церквей Христа в США» (НСЦХ), с которым у нашей Церкви сложились отношения еще в период советско-американских встреч «за мир, дружбу и против ядерной войны». Совет объединяет меньшинство американцев, именующих себя христианами – в частности, епископалов, пресвитериан, лютеран, методистов, а также православных. «Католики» и евангелики в него не входят. Однако лидеры НСЦХ этого словно не замечают. Как-то я спросил генсека совета Боба Эдгара, бывшего конгрессмена, как христиане Америки относятся к запрету абортов.

– Мы против запрета, – ответил он.

– А есть те, кто за? – удивленно переспросил я.

– Нет. Только фундаменталисты.

«Традиционные» протестанты, руководимые элитариями крупных городов, давно перешли на весьма и весьма либеральные позиции. Голосуют они, как правило, за демократов. Приходы этих сообществ – как, впрочем, и американских епархий Ватикана – все сильнее наполняются выходцами из Латинской Америки и афроамериканцами. «Свобода» – идейная, сексуальная, художественная – в «старых» протестантских сообществах практически ничем не сдерживается. Жесточайшие табу налагаются лишь на споры с идеологией прав человека, «гендерного» и расового равенства, демократии как якобы высшей точки стремления к «светлому будущему». В свое время «Конференция европейских церквей», НСЦХ и «Канадский совет церквей» создали «Программу церквей по правам человека» – мне даже пришлось долго редактировать мануал по правозащитной работе для христиан России, написанный канадцем Эриком Вайнгартнером. На заседаниях программы я, правда, периодически задирал американцев и европейцев вопросами типа: «А кто вообще сказал, что мужчина и женщина одинаковы и во всем равны? Может быть, вы давно ошибаетесь? Библия говорит иначе». Реакцией был ступор и ужас – как будто бы я осквернил священную статую посреди толпы язычников. Так потом было много раз при общении с либеральными протестантами.

Они (либеральные протестанты – Авт.) очень много позволяют себе в плане морали, они очень много позволяют себе в плане культуры. Молитвы и богослужения уходят на второй план перед социальной деятельностью. Но есть одна очень существенная история. Последние 50, 70, 80 лет они из так называемых основателей капиталистической этики стали левыми. Они сейчас выступают с жесткой критикой капитализма, они выступают на стороне левых социал-демократических политических сил. Это то, что сегодня называется «реформатские церкви». Это кальвинисты. Это наследники, собственно, Жана Кальвина и его преемников. Вот это сейчас левые протестанты. <…> В богословском плане они, конечно, от нас гораздо дальше, чем католики. И вот это богословское различие, это богословское отступление, которое у них возникло – отказ от апостольского преемства, отказ от всего богословия, которое имело место до появления Кальвина и некоторых других людей, – привело к тому, что, собственно говоря, люди отбросили знания полутора тысячелетий и решили создать все заново. И получилось немножко наивно, немножко глупо. А самое главное, получилось много своеволия. Поэтому, конечно, богословски мы от них далеки. Но левая идея, которую высказывает сегодня на самом деле весь протестантский мейнстрим – и лютеране, и пресвитериане, и реформаты, то есть кальвинисты – это идея достаточно симпатичная. Это движение, которое, если верить Веберу, создало капитализм, сегодня практически в полном составе стало критиком капитализма.2828
  Из выступления на радио «Эхо Москвы», февраль 2016 г.


[Закрыть]

Американские пятидесятники и евангелики – другое дело. Люди, прочно стоящие на земле, они плевать хотели на вашингтонскую и нью-йоркскую политкорректность. Библию понимают буквально. Практикуют исступленную молитву, глоссолалию и публичные «исцеления» – вопреки всем скептикам. Оспорить реальность их чудес, впрочем, нетрудно: про сомнительность «иноговорения» я уже упоминал, а «исцеляют» иногда одного и того же человека от одной и той же болезни, всякий раз неизлечимой, однако «вылеченной», но все же потом вернувшейся. Проповеди и песни этих людей обычно весьма примитивны – и их удачно спародировал Фил Коллинз в песне «Jesus He Knows Me», а особенно в клипе на нее.

Но энергии у евангеликов и пятидесятников хоть отбавляй. Они постоянно устраивают массовые акции, имеют множество телеканалов и сайтов, влияют на политику и выборы в США. Конечно, вся эта энергия не могла не вылиться в Россию после открытия границ на рубеже восьмидесятых и девяностых.

Миссионеры приехали в надежде на быстрый и массовый успех. В отличие от «католиков», они не прятались и не лицемерили («традиционные» протестанты от миссии в России отказались – и это очень объяснимо на фоне их общего уныния). «Евангелисты» от неопротестантов собирали стадионы и крупнейшие концертные залы, развешивали рекламу по всем крупным городам. Некоторые центральные телеканалы показывали проповеди и собрания американских харизматов.

Конечно, православные возмущались – но их голос был почти не слышен на фоне энтузиазма властей, СМИ и интеллигенции по отношению к западным «духовным плодам», еще недавно бывшим запретными. В некоторых городах, кстати, на встречи с миссионерами приходили хотя бы потому, что это была первая в жизни возможность посмотреть на живого американца, да еще и говорящего о Библии.

Некоторые миссионерские структуры, впрочем, услышали озабоченность православных христиан и попытались с нами договориться. Так, в 1992 году американская организация «Лагерь крестового похода за Христа», собираясь в миссионерскую поездку по Волге, узнала о протестах русских верующих и предложила нашим священникам присоединиться к турне. Дескать – призывайте вступать в свои общины, и пусть люди сами выбирают, куда им идти. Сначала к предложению отнеслись настороженно, но потом согласились – остановить «Миссию Волга» было трудно, а вот хотя бы немного развернуть ее в православную сторону было решено попытаться.

На теплоходе, шедшем от Москвы через Ярославль и 13 других городов до Волгодонска, собралась очень разношерстная компания. Главный «евангелист» – привлеченный американцами финский телепроповедник Калеви Лехтинен, вдумчивый и немного флегматичный. Организаторы из США. Русские баптисты во главе с тогдашним их руководителем Петром Коновальчиком. Протестантские хоры. Несколько православных священников. Молодежный клуб «Осанна» – последователи отца Александра Меня, работавшие с народом в каждом городе словом и песнями. В некоторых епархиях плавучий «миссионерский обоз» принимали неплохо, в некоторых – крайне настороженно.

Наверное, лучше всего поступили в Волгограде. Там параллельно со стадионной встречей… отслужили всенощное бдение. Великая вечерня была совершена на высоком берегу Волги. Затем Владыка Герман, духовенство и народ при чтении шестопсалмия прошли на главную городскую площадь. Там, встав спиной к памятнику Ленину, совершили полиелей, прочли Евангелие. Потом, под чтение канона, вышли к пристани, где – опять над Волгой – было пропето великое славословие и отслужено окончание утрени. И сразу же начался концерт приглашенных епархией рок-музыкантов, в том числе Бориса Гребенщикова.

…На службу и на концерт пришло полгорода, особенно молодежь. Стадион, где проповедовал Лехтинен, оказался почти пустым. Кстати, финский проповедник сам приехал к полиелею на площадь, и Владыка предоставил ему слово для приветствия. Чего было бояться? Люди прекрасно видели, где настоящая сила духа.2929
  Из книги «Лоскутки», 2007 г.


[Закрыть]

Пару раз мне приходилось выступать на стадионах с Калеви Лехтиненом. По степени ораторского мастерства любой православный священник, конечно, ему уступал – финский «телеевангелист» годами оттачивал интонации, мимику, жесты. Однако даже сам вид православного священника менял атмосферу. Люди интуитивно понимали: это свое, родное. Никакого «взрывного роста» протестантских общин после турне не произошло. А к Православию люди возвращались – постепенно, но уверенно.

Наши священники, поучаствовавшие в «Миссии Волга», приобрели ценнейший опыт. Я, например, научился не бояться говорить перед целым стадионом народа. Кто-то из собратьев потом долго копировал интонации Калеви Лехтинена. А вскоре мы и сами начали проводить миссионерские поездки – при материальных и человеческих ресурсах, в десятки раз меньших, чем у американских «крестоносцев».

Появился, впрочем, неожиданный и небезопасный феномен: некоторые православные начали увлекаться духовными практиками евангеликов – глоссолалиями, громкими «харизматическими» молитвами. Все это именовалось чуть ли не «возрождением в Духе». В начале 2000-х годов игумен Евмений (Перистый) даже ввел в одной из православных общин неопротестантский «Альфа-курс» и начал высказывать симпатии к культу земного благополучия. «Если у нас нет обилия и избытка в жизни, – сказал он, – то надо пересмотреть – крепко ли я Бога люблю».