Текст книги "Бог. Истина. Кривды. Размышления церковного дипломата"

Логика подражания неопротестантам была странной, но отчасти объяснимой: захотелось собирать стадионы, обращаться к толпам почитателей, быть «звездами» телепроповедей. Примерно так же наши иерархи в 60-е годы очаровывались мощью Ватикана, на время забывая о его заблуждениях, способных повредить душу человека и народа. Но Господь остановил «православно-харизматический» проект – остановил как-то тихо и незаметно. Трезвомыслие, смиренномудрие, строгость к душевности и чувствам взяли верх. Сейчас группы православных, практикующих исступленно-эмоциональную молитву по пятидесятническому образцу, встречаются лишь на Западе. И, как правило, это бывшие неопротестанты, не вполне отошедшие от прежних привычек.

Немало мне приходилось сталкиваться с пятидесятниками и евангеликами в западных странах. Поражало сочетание внешней мощи, практической хватки – и очень примитивных представлений о Боге, Церкви, ее истории и культуре. Да, Библию эти люди знают прекрасно. Но другие их познания обычно ограничиваются историей своей конфессии – в лучшем случае на уровне страны, а иногда на уровне местной общины в двух-трех поколениях.

В 1992 году я приехал в Даллас на огромную выставку литературы и аудиовизуальной продукции евангеликов. Сначала все впечатлило и поразило: просторные залы, тысячи новых книг, фильмы, аудиокассеты, первые компьютерные продукты для верующих… Но стоило почитать-посмотреть-послушать – и очарования как не бывало. Тексты были либо откровенно занудными и неглубокими, либо слезливо-чувственными, либо просто примитивными, на уровне комиксов. Фильмы и песни представляли собой убогую версию попсы. Стóящие книги можно было найти – но одну из десятков. Совсем меня добили тесты на знание церковной истории.

Прохожу мимо одного стенда, а там – викторина по церковной истории. Вопросы примерно следующие. Апостольский Собор был… в 50 году, в 1975 или в 1985? Ерм написал… книгу «Пастырь», биографию Билли Грэма или учебник по психиатрии? Легко на всё ответил, получил приз – толстую красивую книгу. Меня спрашивают, где я учился, откуда приехал. Говорю: я из Москвы, учился в семинарии, заканчиваю академию. Реакция была поразительная: «Вы там что, действительно учите весь этот stuff»?!

Лечу домой. В самолете – человек пятьдесят американских миссионеров в футболках с надписями типа «Спасение в Сибири». Дорога долгая, разговорились. Узнаю, что они из южных штатов, едут спасать русский народ. Попытался рассказать о Православной Церкви, о ее жизни в России, о том, что у нас двухтысячелетняя история христианской мысли – от древних отцов до религиозной философии ХХ века. Слушали с интересом, но потом заявили: «Ну, круто, а вот это вы знаете»? И вынули из карманов восьмистраничную безграмотную брошюрку «Четыре духовных закона».3030
  Из книги «Лоскутки-2», 2009 г.


[Закрыть]

Интересным был опыт общения в Южной Корее с одной из крупных неопротестантских общин – «Ассамблеями Бога». Между двумя длинными мероприятиями у меня образовалась пауза в три дня. Возвращаться в Москву не было смысла, и хозяева предложили мне либо отдохнуть на курорте, либо… выступить в тех самых «Ассамблеях». Конечно, я выбрал второе – пассивного отдыха я вообще не люблю, а посмотреть на новых людей, на то, как они живут и молятся, мне всегда интересно.

Впечатления остались очень яркие. Приходишь в огромный зал, где сидит тысячи две-три народу. Они то поют, то исступленно произносят «харизматические» молитвы, то слушают проповедников, периодически аплодируя и крича в знак одобрения.

– Я приехал из России, – неуверенно начинаю говорить я.

– Аллилуиа! – кричит весь зал.

– У нас христиане много лет были в гонениях.

– Оу! – грустно и синхронно выдыхает пара тысяч человек.

– Но теперь Церковь возрождается!

– Аллилуиа, аллилуиа! – зал кричит так, что стены дрожат.

А вроде бы ничего особенного сказано не было – банальности. Но люди привыкли реагировать на все с бурным восторгом или горем – ну и не забудем, что речь идет о корейцах, по природе весьма эмоциональных.

Все это выглядело очень симпатично, но, увы, укрепило меня в давней мысли: отсутствие богословской глубины, как и глубины молитвы, заменяется у неопротестантов чувственностью, взвинченностью, искусственно вызванными переживаниями. Увы, это духовно опасный путь. В лучшем случае он заканчивается многолетней гонкой за эмоциями, за чувственным подтверждением своей «спасенности» и «богоизбранности». В худшем – разочарованием, унынием, пустотой, отчаянием.

Обо всем этом не нужно бояться честно говорить пятидесятникам, евангеликам, харизматам. Даже если мы с ними дружим и оказываемся союзниками в некоторых вопросах. Союзничество такое, кстати, вполне возможно и нужно – не в богослужении, не в молитве, не в иллюзиях «единства», не в ложных разговорах о «перегородках, не доходящих до неба», – а во взаимной поддержке против наступления агрессивного безбожия. Протестанты «второго поколения» не приемлют ни блуда, ни «однополых браков», ни сомнительных видов бизнеса, ни трансгуманистических экспериментов с природой, ни культа «открытости» перед какими угодно миграционными, культурными и информационными влияниями. Они создают крепкие семьи, ведут очень строгий образ жизни – некоторые не употребляют даже чая, кофе и кока-колы, считая их дурманящими или стимулирующими напитками. Эти люди, конечно, во многом наши союзники.

И важным мостом между Россией и «одноэтажной», верующей Америкой являются российские баптисты, евангелики, пятидесятники. Последние, кстати, вобрали за последние два десятилетия немало простых русских людей – и стали «естественными» патриотами. Лидер крупнейшего ныне объединения неопротестантов – пятидесятник Сергей Ряховский – известен своей государственнической позицией. А вот баптисты, которые ранее были более многочисленными, но стали источником большого миграционного потока, настроены к России похолоднее. Их бывший руководитель Юрий Сип-ко недавно даже сказал: «Сто лет назад Россия изгнала Иисуса, пытавшегося войти к нам в Слове Евангелия. Россия предпочла Варавву. Так и живем». Будто и не было девяти веков дореволюционной христианской истории нашего народа. Будто и сейчас ничего нет.

В общем, протестантский мир и в России, и за ее пределами очень многолик и неоднороден. В нем есть почти все, даже откровенное неверие. Есть и искреннее желание следовать за Христом – увы, соединенное с заблуждениями. Об этом не стоит забывать. Никого не отталкивая и не пугая, но и не забывая о единственной Истине, не разменивая ее на «хорошие отношения» и даже на политическое союзничество, пусть даже по временам нужное и полезное.

Экуменизм

Этим словом называется движение за объединение разных, условно говоря, христианских конфессий. Его не нужно путать с диалогом разных мировых религий – христианства, ислама, иудаизма и так далее. Впрочем, сам по себе термин «экуменизм» не случайно иногда трактуют очень широко – ведь он в буквальном смысле означает «глобальность» (от греческого слова «икумене» – вселенная). Собственно христианского в нем нет ничего. Тем не менее круг участников экуменического движения ограничен теми, кто признает Ветхий и Новый Заветы, а также учение об Иисусе Христе как Боге и человеке.

Формы это движение имеет самые разные. Я познакомился с ним в 80-е годы – сначала читая статьи об экуменизме в «Журнале Московской Патриархии», а потом сойдясь с одним из «патриархов» полуподпольной экуменической общины в СССР диссидентом Сандром Ригой. Круг его последователей был, мягко говоря, неширок – несколько дам различного возраста, пара-тройка восторженных интеллигентов. С Сандром эта публика вела многочасовые беседы на прогулках или в его комнате, где вся обстановка сводилась к кушетке, столу, паре стульев и «диссидентскому» приемнику VEF латвийского производства, по которому можно было слушать западные «голоса».

В московской коммуналке в Рижском проезде жил рыцарь. Из пятидесяти лет своих двадцать он посвятил одной-единственной цели – следовать за Христом, общаться с близкими по вере и духу людьми, молиться вместе с ними и проповедовать о Боге. Издавал «самиздатский» журнал, принимал всех, кто приходил к нему, – христиан, буддистов, атеистов. Был открыт ко всем и нередко страдал из-за этого.

Тоталитарная система ненавидела людей, не вписывавшихся в ее рамки. Ей легче было не заметить заклятых врагов, чем допустить существование человека, открыто считавшего, что даже борьба с ней не стоит слишком многих сил. И были обыски, и страшный приговор суда, и застенок – «больница» за колючей проволокой в далеком Приамурье, где даже переписка была запрещена, и «доктор», спрашивавший у связанного и бьющегося в конвульсиях человека, только что получившего огромную дозу инсулина:

– Вы верите, что Христос теперь может прийти и освободить вас?

Но были и лучи солнца, пробивавшиеся сквозь решетку. И была радость возвращения, новые надежды и новые успехи. В это время мы встретились с рыцарем.

– Послушайте, рыцарь, а не Дон Кихот ли вы? Неужто нельзя было переждать трудные времена, а потом свободно проповедовать и без потерь достичь того, что сейчас имеете, – признания, уважения?

– Понимаете, я услышал призыв, призыв Господа. Призыв следовать за Ним, жить в Нем и делиться с людьми Его истиной. Тот, кто откликнулся на этот призыв, знает, что нет для человека большего блага, чем жизнь с Богом. Все страдания, выпавшие на мою долю, не смогли убедить меня в обратном.3131
  Из книги «Бог, человек, Церковь», 2008 г.


[Закрыть]

Мы, конечно, много спорили – об истине и ересях, о советском прошлом и о будущем России. Сандра, с его кладезем воспоминаний и интересным самиздатским журналом «Призыв», можно было прекрасно вывести на телеэфир и в большие аудитории. Увы, ничего не получилось. Старый диссидент все время говорил об опасности новых репрессий и, на мой взгляд, подспудно желал возврата «простого и ясного» тоталитарного времени. Кто-то в те годы даже резко пошутил: «Давай будем ходить за Сандром, изображая кагебешников – тогда ему опять будет хорошо». Конечно, рыцарь религиозного подполья стилистически мало сочетался с поздними восьмидесятыми и ранними девяностыми. Так и уехал потом на родину, в Ригу, получив по реституции хорошую недвижимость. Но сегодня его в Москве не хватает. Проезжая мимо железнодорожной станции «Маленковская», с ностальгией вспоминаю наши осенние прогулки по окрестным аллеям – и бесконечные тягучие споры.

Группы, подобные сандровой общинке, примыкали к «католической» версии экуменизма. Она почти не имеет формальных организационных структур – хотя в Ватикане и работает Папский совет по содействию христианскому единству с небольшим аппаратом. Главная сила этого экуменического «потока» – в движениях мирян, особенно молодежи.

Возьмем, например, монашескую общину Тэзе на юге Франции. Когда-то она началась как скромный отшельнический уголок во главе с протестантом Роже Шютцем. Туда стали приезжать молодые люди – все больше и больше. «Братья»-монахи, входящие в общину, начали с молодежью целенаправленно работать – и уединенная «пустынь» стала местом массовой тусовки. Возникла целая «субкультура Тэзе», основанная прежде всего на песнях, которые исполнялись за общей молитвой. Уже в 70-е и 80-е годы их пела вся «католическая» и протестантская молодежь Западной Европы. В Тэзе каждое лето приезжали десятки тысяч паломников – в основном молодых людей с рюкзаками, спальными мешками, гитарами и песенниками, изданными в той же общине, но купленными в самых разных городах и приходах. С 1978 года община стала проводить то в одной, то в другой стране на Новый год «Европейские встречи молодежи». В начале девяностых я побывал на таком собрании в Вене. Спали мы на полу в одном из приходских домов, где разместилось еще человек пятьдесят. Верующая молодежь заполонила весь город – приезжих было более ста тысяч. Все питались из полевых кухонь, растекались по разным молитвенным встречам, концертам и вернисажам, иногда молились вместе на огромной ярмарочной площадке.

При всем этом работа Тэзе была полностью включена в орбиту Ватикана. Да, многие приезжавшие и хозяева были протестантами, попадались и православные. Но главным посланием, озвученным на ярмарке во время совместной молитвы, было, конечно же, письмо Иоанна Павла II. А песни клались на тексты латинских молитв. И сильно доминировал польский элемент. Да и сам облик основателя и лидера общины – брата Роже – копировал папскую стилистику: белые одежды, обращения к огромной толпе, эскорт из детей, вывезенных из наиболее «актуальной» горячей точки – на венской встрече это была Босния, через пару лет это была Руанда, потом что-то другое… Не случайно русские участники собрания восторженно именовали лидера общины «молодежным Папой».

Кстати, о нашей молодежи в Тэзе. Как-то летом я коротал там дня три между очередными женевскими заседаниями. Встретил группу юных православных девушек из России, сопровождаемых парой юношей – все принадлежали к одному из «просвещенных и открытых» интеллигентских приходов. Послужил литургию на православном антиминсе, который хранится в общине, поисповедовал московских братьев и сестер. А потом решил угостить их вином, которое мне в несоразмерном количестве поставили в келлию гостеприимные хозяева. И вот тут из некоторых юных соотечественниц полились стенания:

– Ах, как тут хорошо! Такие братики… Не то что наши попы немытые-нечесаные, фундаменталисты всякие.

– Точно. И погода во Франции лучше. И песенки.

Многие просят меня сказать, как я отношусь сегодня к своей прежней вовлеченности в экуменическое движение. Говорил об этом в нескольких выступлениях, скажу еще раз «на тексте». Придя в Церковь через довольно консервативные круги, в конце 80-х – начале 90-х годов я на некоторое время стал искренним экуменистом. Общался с лидерами неформального диссидентского экуменического движения, участвовал в совместных молитвах – в чем потом покаялся на исповеди. <…> В конце советского времени мы верили, что экуменизм приведет к воссоединению всех, кто именует себя христианами, на основе Православия. Но подавляющее большинство протестантов лишь еще более отдалилось от него, а «католики» стремительно идут по пути пораженчества и приспособления к духу «мира сего», нагло навязывающего логику зла и структуры зла тем, кто возносит в молитве имя Христово. Будет ли в случае соглашательства со злом услышана та молитва? Или те, кто поклонится «веку сему», услышат: «Не знаю вас, откуда вы; отойдите от Меня все делатели неправды» (Лк. 13, 27)?3232
  Из блога «Православная политика», июль 2016 г.


[Закрыть]

В общем, экуменизм «по-католически» предполагает как минимум возгревание симпатий к культуре и молитвенной жизни «Римской церкви», а как максимум – присоединение к ней православных и протестантов. Исключение из этого правила составляют квазиэкуменические организации, созданные интеллигенцией в крупных городах. Это, например, «Община святого Эгидия», основанная римским интеллектуалом Андреа Риккарди. Начав с благотворительной помощи бедным жителям города, она вскоре ворвалась в политику, науку, журналистику – и добилась немалых результатов. Риккарди одно время был министром итальянского правительства. Община налаживает связи с самыми разными людьми, что позволяет ей выступать посредником в некоторых ситуациях – например, в случае вооруженного конфликта в Мозамбике в 1990-1992 годах. Когда у нас возникали сложности с Ватиканом, люди из «Сант-Эгидио» первыми выходили на связь и предлагали переговоры. Конечно, никакого миссионерства они не ведут – это «не их уровень». Но об интересах Ватикана и о его мировом реноме заботятся непреклонно.

«Протестантский» экуменизм, в который системно встроился «православный», всегда старался подчеркнуть свою честность в сравнении с «католическим». Никакого переманивания верующих одной конфессии в другую в «межхристианских» организациях, основанных протестантами, нет. Но это происходит оттого, что там вообще мало интересуются вопросами истины и богословия. Вся энергия уходит в социально-политическую деятельность.

Главный орган экуменического движения, созданный на основе протестантизма, – это «Всемирный совет церквей» (ВСЦ). К его формированию приложил руку американский филантроп Джон Мотт – кстати, автор термина «экуменизм», – которого подозревают в связях с масонством и глобальными финансовыми кругами, стремившимися сгладить национальные и религиозные различия ради облегчения глобализации торговли и снижения военных рисков (собственно, это как раз масонская программа). Ранний ВСЦ был наполнен энтузиазмом относительно объединения всех условных христиан в «единую церковь». Однако этого не произошло – и, как многим стало ясно, экуменических прорывов более не предвидится. Поэтому ВСЦ превратился в некую «христианскую ООН», со своей бюрократией, кадровыми и политическими интригами, дипломатическими баталиями, гуманитарными проектами, тактическими и стратегическими союзами. Католики в совете не участвуют – только присылают наблюдателей на отдельные мероприятия. Большинство пятидесятников и евангеликов, а также адвентисты седьмого дня также в ВСЦ не членствуют. А вот православные до сих пор в него входят – кроме Грузинской и Болгарской Церквей, вышедших соответственно в 1997 и 1998 году.

Я познакомился со «Всемирным советом» сначала по статьям о его деятельности в официальной церковной печати, а потом по первому опыту совместной работы – в 1989 году Центральный комитет этой организации собирался в Москве, и я координировал издание его пресс-релизов в русском переводе. Энтузиазм по поводу происходившего у меня был довольно высокий – как же, «единство христиан», «устранение перегородок», «дружба с Западом»! В последний день работы нам устроили поездку на речном трамвайчике на пикник, где все радостно перепились – и можно было поговорить с иностранцами на самые сложные политические темы. Нашлось, конечно, очень много точек соприкосновения – ведь конфессии, доминирующие в ВСЦ, занимают левую часть политического спектра и склонны ругать капитализм, особенно американский. Тем более что около половины участников составляли люди из так называемого Третьего мира. Кстати, не забуду одну ВСЦшную посиделку в гостинице, где мы смотрели футбольный матч сборных США и Бразилии. Все, включая американцев, болели против «звездно-полосатых». Я решился пойти наперекор и поболеть за Америку. Остальная компания возмущенно молчала, когда я радовался голам «классового врага».

Года с 1992-го я начал участвовать в разных коллегиальных органах ВСЦ – сначала в «Комиссии церквей по международным делам», которая занимается политической проблематикой и представляет экуменическое сообщество в ООН, потом в Центральном комитете. По всем вопросам неизменно велись вязкие, напряженные дискуссии. Западные леволибералы постоянно продвигали свою повестку дня: сначала борьбу с «дискриминацией женщин» (в том числе при поставлении священников), затем свободу самовыражения любых религиозных меньшинств, потом «права гомосексуалистов»… То какой-то стенд феминисток в фойе появится, то выступит «пасторша» с пламенной речью:

– Я лесбиянка и этим горжусь! Такой создал меня Бог, и я прекрасна!

Православные Церкви и православные страны часто обвинялись в различных «нарушениях», особенно в связи с балканскими войнами 90-х годов, ограничением деятельности сект и зарубежных миссионеров. Люди, очень плотно сотрудничавшие с правительствами и, полагаю, спецслужбами Запада, обвиняли нас в «работе на КГБ и режим Ельцина/Путина». В общем, двойные стандарты процветали, как и в любой организации, где доминирует Запад. Впечатление было одно и то же: «Им можно – нам нельзя».

Приходилось выезжать в конфликтные регионы – на Балканы, в Африку, на Корейский полуостров. После долгих сидений над итоговыми документами удавалось в лучшем случае избежать осуждения «незападной» или не союзной Западу стороны конфликта. Обычно ограничивались обтекаемыми формулировками. Вообще ничего, что радикально расходилось бы с позицией «мировых» элит, ВСЦ не принимал. Например, традиционное для большинства христиан осуждение абортов там практически никогда не декларировалось. Как-то раз я предложил процитировать в документе один древний текст – о том, что духовное совершенство не достигается без трудностей, а комфорт не полезен. Заматывали искусно, придумывая какие угодно отговорки типа «неформата». Потом один участник дискуссии в баре прямо мне сказал:

– Как мы могли это принять? Это же прямо противоположно нашему этосу, самой нашей сути!

Многие западные христиане, подчиняясь тамошней массовой культуре, гонят прочь мысли о смерти, стараются до последнего не замечать ее. Как-то на одной межхристианской встрече меня попросили прочесть православную молитву. Я выбрал просительную ектению. Собравшихся поразило одно из последних прошений: «Христианския кончины живота нашего… у Господа просим». Одна дама, пасторша, потом весь вечер молчала, а под конец спросила меня: «Как можно молиться о смерти? Ее же нет»…

Если что и было полезного для меня в деятельности ВСЦ, то это опыт процедурной интриги. В совете происходила ожесточенная борьба за руководящие бюрократические посты, за разные почетные позиции, за выделение и распределение грантов от религиозных центров, «гуманитарных» фондов, структур ООН и ЕС. Вся эта возня была в принципе пустой и глупой, хотя наш внешнецерковный аппарат уделял непропорционально много внимания тому, кто где «засядет» в очередном ЦК или исполкоме, – так повелось со времен еще советских, когда «завоевание» почетных международных постов ценилось властями. Впрочем, бороться приходится и сейчас – ведь ко всем позициям постоянно рвутся агрессивные феминистки, ультралибералы, представители сексменьшинств, лица, близкие к западным спецслужбам.

При этом в ВСЦ очень уважают правила и процедурную честность (напомню, что эту организацию создавали европейские и американские протестанты). Если ты нашел в действиях недругов какую-нибудь некорректность – можно эффективно требовать соблюдения устава или регламента. Внес поправку или поправку к поправке – и можно долго искать взаимоприемлемых формулировок. По вопросам балканских войн, «прав» сектантов и гомосексуалистов мы мучились над документами долгими часами, иногда до поздней ночи. Радикальные прозападные пассажи обычно удалось убрать.

Этот опыт много раз пригодился мне потом в России – правда, у нас правила соблюдают не все и не всегда, а о честности процесса говорить не приходится. Попробовал я, например, применить «систему ВСЦ» в Общественной палате. Провел поправку в регламент, позволяющую каждому члену этого органа знакомиться с проектами решений до их постановки на голосование и вносить поправки (в принципе обычная практика в парламентах и международных организациях). Однако новую регламентную норму руководство палаты попросту не исполняло, прикрываясь совершенно жульнической демагогией. Потом эту норму тихой сапой не включили в новый проект регламента – и наскоро проголосовали его, несмотря на мои протесты. Я и другие члены ОП проводили на пленуме через голосование какие-то решения – но аппарат попросту их не исполнял, руководствуясь волей мелких чиновников из Администрации Президента. Словом, ложь на лжи сидела и ложью погоняла…

Но и в ВСЦ, при всей формальной демократии, политкорректность и балансы интересов постепенно убивали содержательную сторону общественно-политических документов (чисто «теологические» давно перестали быть интересны кому-либо, кроме их авторов). Позиция совета, как и других официальных экуменических организаций, сегодня мало кому интересна, в отличие от 60-х – 80-х годов, когда они были ареной соприкосновения западного и советского блоков. Вы практически не встретите упоминания о документах ВСЦ в каком-либо крупном СМИ и на каком-либо собрании за рамками самого совета.

Единственная относительно яркая позиция была занята по отношению к глобальному финансовому капитализму – здесь мы объединились с «левыми» протестантами «третьего мира» и некоторых стран Запада. Так, в 2010 году при моем участии были разработаны документы европейской консультации ВСЦ по вопросам глобализации. Там говорилось: «Глобальная экономика и глобальная власть могут быть призваны к ответственности глобальным гражданским обществом. <…> Мы бросаем вызов структурам власти, требуя, чтобы они стали более прозрачными, ответственными и представительными. Народы мира должны получить контроль над глобальными политическими и экономическими процессами». Совет поддержал и идею налога на финансовые транзакции, предложенную в конце 70-х годов нобелевским лауреатом Джеймсом То-бином.

В 2004 году реформаты (то есть прямые наследники кальвинистов, вроде бы породивших дух капитализма) приняли «Аккрское исповедание», где критически описали «спекуляцию капиталом, либерализацию и дерегуляцию рынка, приватизацию коммунальных сооружений и национальных ресурсов, неограниченный доступ к иностранным инвестициям и импорту, низкие налоги и неограниченное движение капитала».

Отмечая десятилетие принятия этого «вероучительного» документа, африканские реформаты заявили, что «неолиберальная экономика, раса и патриархат переплелись подобно легиону». Подчеркну: речь идет не о какой-то левацкой группе, а о весьма респектабельной конфессии, имеющей миллионы верующих в США, Германии, Венгрии и, конечно, в странах Третьего мира.

Словом, вялотекущая полемика, ведущаяся вокруг мировой экономики пастырями, интеллектуалами и общественными деятелями, принадлежащими к разным, условно говоря, христианским объединениям, давно превратилась в одну из констант экономических дебатов – но константу малозначимую. Ведь «Васька слушает да ест».

Десять-пятнадцать лет назад «Всемирный совет церквей» пытался наладить диалог с Международным валютным фондом и Всемирным банком (одна из ключевых встреч прошла 28-29 августа 2008 года в той же ганской Аккре). Однако несмотря на дипломатичность критики со стороны леволиберальных протестантов, ничего в политике бреттон-вудских институтов не изменилось. Не имеют реального результата и критические заявления Ватикана.3333
  Из статьи на сайте Life.Ru, январь 2017 г.


[Закрыть]

Дискуссии на социально-экономические темы были очень яркие – и проходили при доминанте левого, почти марксистского дискурса. Как-то я выступал на огромном экуменическом собрании в Бразилии. Темой была социальная справедливость. Покритиковал, как обычно, глобальный капитализм, но добавил:

– Я приехал из страны, где семьдесят лет доминировал тоталитарный марксизм. Поверьте мне, это тоже не выход.

Две тысячи людей, находившихся в зале, одномоментно зашипели, забурчали. Кто-то даже свистнул. Все-таки коммунистические симпатии в Латинской Америке более чем живы – особенно среди протестантов «первого поколения».

Впрочем, левачество в ВСЦ все больше соединялось с крайним либерализмом. Уже к концу 90-х я начал откровенно издеваться над всем происходившим в совете, причем прямо на заседаниях. Вместе с некоторыми западными шутниками мы сочиняли хохмы про самолюбивого и довольно авторитарного генсека Конрада Райзера – называли его то «Кайзером», то Конрадом I, «королем трех сотен церквей в одной сотне стран» (примерно такова численность коллективных членов ВСЦ). В 1998 году на ассамблее ВСЦ в Хараре я хорошо оттоптался на феминистках, после чего видная деятельница совета американка Дженис Лав в газете для участников форума заявила, что «никогда еще не слышала настолько антиэкуменического заявления». На ассамблее 2006 года в Порту-Алегри я распространил издевательский памфлет «Заповеди постхристианского язычества», где от души поглумился над леволиберальной ревизией христианства в ВСЦ.

Заповеди постхристианского язычества

Настало время проявить честность: сегодня во многих «христианских» кругах верой на самом деле является постхристианское язычество. Так почему бы нам не сформулировать его символ веры? Его даже можно провозгласить на ассамблее в Порту-Алегри (по крайней мере, среди делегатов из Западной Европы) в ознаменование окончательной победы над тьмой фундаментализма!

Сначала Десять заповедей:

Я есмь, в общем, непознаваемое Высшее Существо (некоторые глупые люди называли меня, прошу прощения, Богом или даже Отцом), – верь в меня, в кого угодно другого или просто во что хочешь. Не имеет значения!

Но не молись ужасным идолам расизма, сексизма, возрастизма, религионизма, национализма и капитализма. Либерализм и марксизм дозволены, но в меру.

Не произноси имя Господа твоего в мужском роде. Не произноси его публично вообще, ибо оно может ранить столько хороших людей!

Празднуй субботы с иудеями и пятницы с мусульманами. По воскресеньям ходи на пляж. Не трудись в эти дни, проявляя солидарность с теми, кто вынужден работать.

Почитай матерей-основательниц и отцов-основателей Демократии и Просвещения. Они сделали всех и навсегда счастливыми, даже если кто-то из вас по глупости не согласен с этим.

Не убий (если ты не член освободительного движения).

Кради только у богатых.

Изнасилование и сексуальное домогательство запрещены. Педофилия тоже (до 2030 года). Все другие виды сексуального поведения этими заповедями не регламентируются.

Не говори ничего неполиткорректного: Большой Демократический Брат следит за тобой.

Не возжелай ничего, идущего в разрез с плюрализмом и терпимостью: не беспокой Большого Брата, управляй своими мыслями изнутри.

И, конечно, Заповеди блаженства:

Блаженны нищие, ибо они могут критиковать богатых.

Блаженны толерантные, ибо они наследуют Землю.

Блаженны алчущие и жаждущие социальной справедливости, ибо они никогда не насытятся ею.

Блаженны пацифисты, ибо их охраняют армии. Блаженны говоруны-правдолюбцы, ибо последний

суд всегда будет в их руках.

Блаженны борцы за свободу, ибо они всегда правы. Блаженны борющиеся с темнотой прошлого, ибо

их не заботит, что о них скажут в будущем.

Блаженны угнетенные на какой угодно основе, ибо их есть Царство масс-медиа.

Блаженны представляющие себя жертвой, ибо это приносит победу.

Радуйтесь и веселитесь, ибо награда в мире сем вам гарантирована!3434
  «Интерфакс-религия», ноябрь 2006 г.


[Закрыть]

«Прогрессивные» деятели, прочтя этот текст, долго скрежетали зубами. Один мне сказал: «Неужели ты в самом деле думаешь, что мы такие плохие? Педофилию-то мы никогда не одобрим». Однако мои прогнозы насчет ее одобрения к 2030 году некоторыми западными «христианами» остаются в силе – и вполне могут сбыться.

Ни на какие совместные молитвы я к этому времени не заглядывал – наоборот, демонстративно их игнорировал. На одной из экуменических ассамблей мы с другим делегатом из России даже устроили перформанс: под пение анафем сожгли экуменический молитвенник недалеко от здания, где совершалось торжественное «богослужение открытия». Довольно обычным делом было пририсовать у двери туалета букву «С», чтобы получилось «WCC» – английская аббревиатура от World Council of Churches. В общем, разгоняли скуку как могли.