Текст книги "Эра счастливой охоты"

Всеволод Воробьёв
Эра счастливой охоты

Памяти

Леонида Николаевича Белякова

и его друзей-охотников, ушедших

в «мир счастливой охоты»,

посвящается

Их знало и помнит Поморье:

Ефим Пермитин – Советский писатель

Юрий Пермитин (младший) – Учёный-ихтиолог

Леонид Беляков – Учёный-океанолог

Аркадий Бузуев – Полярник, гляциолог

Василий Шильников – Учёный-океанолог

Александр Пиатровский – Учёный-физик

Андрей Гагарин – Учёный-физик

Виктор Вавилов – Учёный-физик

Дмитрий Кирилов – Океанолог

От автора

Эта книга не смогла бы появиться ещё десять лет назад, а уж тем более двадцать. Мои друзья не позволили бы мне её опубликовать. Но теперь некому запрещать мне сделать это. Да и не к чему… Тем более что наша сильно поредевшая охотничья компания недавно отметила десятилетие ухода из жизни нашего вдохновителя и организатора Леонида Белякова. Поминали и других… И я считаю, что если эта книга увидит «свет» и доставит кому-то при прочтении удовольствие, то она будет памятью о тех охотниках, которые были свидетелями и участниками последней стадии «Эры счастливой охоты» на нашем южном Беломорье, хотя это и вызовет грусть, поскольку то, что в ней описано, уже никогда более не повторится. А жаль!

Эта книга – не только об охоте, хотя охотничьих сцен и эпизодов ей не занимать. Эта книга – о людях, страстью которых была охота, обо мне, о том периоде, когда наша страна ещё только затевала величайший в её истории эксперимент – перестройку. Этот период совпал с тем временем, когда люди, подталкиваемые перестройкой, ещё не кинулись осуществлять Мичуринский лозунг: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у неё – вот наша задача!» И именно в этот период, когда на южном Беломорье ещё продолжалась «Эра счастливой охоты», я попал в эти края и в течение четверти века наблюдал окончание «Эры». Её концовка была бурной, неотвратимой и не сулила возврата к прежнему. Поэтому моё вступление к этой книге мне хочется закончить куплетом из недавно написанной мною песни:

 
Своих свиданий первых жаркие минуты,
Или охоты, о которых не забыть…
И те красивые туристские маршруты,
Которых нынче невозможно повторить.
 
 
Пусть пережитое нам чаще снится,
И что-то новое пусть дарят нам года,
Но всё ушедшее уже не повторится,
Не повторится больше никогда!
 

А к песням и стихам – охотничьим – мы в повествовании ещё вернёмся, потому что они украшают нашу жизнь даже в охотничьих экспедициях.

© В. В. Воробьёв 2013

* * *

 
Не дайте догореть костру!
Костру моих воспоминаний…
Пускай ещё побудет с нами,
Горит, пока я не умру.
 
 
А после, кто-то молодой,
Глядишь, подкинет вновь поленьев
В костёр, где смена поколений
Идёт обычной чередой.
 
 
Непросто будет молодым
В том шумном, напряжённом веке
Беречь непрочную, как дым,
Нить памяти о человеке.
 
 
И всё ж, я умоляю Вас, —
Средь множества мирских желаний
Старайтесь, чтобы не угас
Костёр людских воспоминаний…
 
 
Не дайте —
догореть костру!
 

О названии

После первых прочтений рукописи моими друзьями мне был задан вопрос: – правильно ли я называю период длиной в несколько десятков лет эрой? Ведь под этим словом подразумеваются тысячелетия. С таким доводом трудно было не согласиться. Но уж очень нравилось мне это, не сразу пришедшее на ум название. И потом, рассуждал я, ведь не ставилась задача описать всю эру! Хотелось осветить только её концовку, период, когда она ещё продолжала быть счастливой. А то, что она, эта счастливая эра, существовала, у меня нет никаких сомнений. И начиналась она, по-видимому, в ту пору, когда в эти благословенные места пришли с юга угро-финские племена и заселили устья таких рек, как Выг, Сума, Нюхча. А возможно, это произошло и раньше. Тогда ещё побережье Белого моря, не знавшее человеческих следов, кишело гнездившейся там и пролётной водоплавающей птицей, а реки «кипели» от заходящей в них на нерест рыбы. И охота с луком на птицу и с копьём на прыгающую в порогах рыбу не могла нанести природе существенного урона, хотя наверняка была для аборигенов и первых пришельцев удачной и счастливой.

И позже, даже с появлением на этих берегах переселенцев из России, с началом применения пороха, свинца и стреляющего им охотничьего оружия, охота в этих краях продолжала оставаться счастливой, не подрывая основ природного воспроизводства.

Немногочисленные охотники из береговых селений, отдалённых друг от друга на значительные расстояния, не охватывали всю береговую территорию, оставляя на ней естественные резерваты, способствующие поддержанию общей высокой численности дичи на всей территории. И эта «благодать» сумела просуществовать вплоть до середины 20 века. И только широкое распространение лодочных моторов стало постепенно изменять ситуацию. Эра счастливой охоты вступила в свою завершающую стадию. Но нашей компании, не видевшей её прошлого величия, казалось, что нам удалось обрести нетронутое охотничье «эльдорадо» и мы, как могли, старались его уберечь, охотясь аккуратно и бережно. И потому эти два десятка лет счастливой охоты на Беломорье показались нам эрой.

Пролог

«… О, гусь! Фимина, шейка, лапка…» Нетленный литературный герой – великий гусекрад Паниковский – очень любил гуся. Но если бы он узнал, что дикий собрат по своим вкусовым качествам намного превосходит домашнего, то ему непременно пришлось бы стать охотником.

Охотники, впрочем, тоже любят гуся. Однако немногим в течение своей жизни и охотничьей практики удаётся попробовать на вкус добытого самим гуся или уж хотя бы поохотиться на него. Поскольку всем охотникам известно, что гнездится дикий гусь в основном далеко на Севере, зимовать предпочитает далеко на Юге, а на перелётах с гнездовий на зимовку и обратно – летит высоко, быстро и не очень-то любит опускаться на нашу грешную землю. Но всё же есть на его извечном северо-морском пути укромные места, где он позволяет себе присесть, отдохнуть и подкрепиться.

Об одном таком «райском» уголке и об «Эре счастливой охоты на гуся» и пойдёт речь в этом повествовании. Хотя и к огорчению читателей, но сочту своим долгом сразу оговориться, что эта «Эра» уже давно (увы!) миновала, поскольку «ничто не вечно под луной…» И всё же – историю этой «Эры», все перипетии её – совсем не помешает знать тому, кто стремится считать себя настоящим охотником, а тем, кто имел отношение к ней, а возможно, и знал героев этого повествования, надеюсь, будет интересно и приятно вспомнить свою охотничью молодость.

Одна охотничья ленинградско-московская компания, к которой автор этих строк сумел присоединиться уже на заключительном этапе «Эры», начала осваивать это охотничье «эльдорадо» ещё в шестидесятых годах прошлого столетия после долгих предшествующих поисков в Приладожье, в дельте Волги и других ближних и дальних местах, расположенных на трассе Великого Северо-западного морского пути пернатых.

Организатором и душой компании был проживавший тогда в Москве достаточно известный в ту пору советский писатель Ефим Николаевич Пермитин, потомственный сибиряк, в прошлом – один из организаторов популярного в ранней советской России охотничьего журнала «Сибирские огни». Заядлый охотник и большой знаток гусиных охот, охотившийся ранее на гусей в разных регионах России, о чём с такой теплотой и темпераментом писал потом в своей книге «Годы, тропы, ружьё» его приятель – замечательный писатель-природолюб Валериан Правдухин, проживший, к сожалению, недолгую, но большую творческую жизнь.

Но, как удалось выяснить автору, даже не Пермитин был первооткрывателем этих угодий. Об этом замечательном уголке Северо-запада ему рассказал и впервые привёз его на место не менее известный в те времена географ-путешественник и профессиональный фотограф – Вадим Гиппенрейтер.

Молодёжное крыло компании состояло из сына Пермитина – начинающего ихтиолога Юрия и его друга, с кем судьба свела его участием в одной комплексной научной экспедиции – ленинградского океанолога Леонида Белякова, который, несмотря на молодость, к тому времени уже имел опыт нескольких полярных экспедиций, зимовок, в том числе и на Шпицбергене, и руководство Молодёжной полярной станцией Северный Полюс 12.

После нескольких пробных выездов отправной точкой для начала охотничьих походов по «эльдорадо» было выбрано большое старинное поморское село, с одной из семей которого у компании завязалась большая, протянувшаяся на десятилетия дружба.

Когда в связи с возрастом и болезнями Е. Пермитину и его друзьям-сверстникам стало всё трудней принимать участие в дальних охотничьих путешествиях, роль организатора поредевшей охотничьей компании перешла к Леониду Белякову, а сама компания пополнилась молодёжью из числа сотрудников Ленинградского ААНИИ, друзьями Леонида. На ранней стадии становления в их коллектив входил ещё друг Белякова – молодой физик Андрей Гагарин, прямой потомок российских князей, ставший потом на многие годы Предводителем Петербургского дворянства. Впоследствии по состоянию здоровья он не смог принимать участия в охотничьих экспедициях компании, и автору этих строк не довелось охотиться с ним на Беломорье, но знакомство было, и уже в конце «Эры» Гагарин нашёл возможность приехать с детьми к нему в гости, чтобы вновь увидеться с полюбившимся когда-то Поморским краем.

Но в первые годы попасть в этот коллектив было нелегко, и, хотя от желающих присоединиться не было отбоя, Беляков под любым предлогом пытался отказывать даже хорошим приятелям, чтобы не расширять состав компании. Молодые учёные прекрасно понимали, что «освоенные» ими угодья не так уж велики для большого числа желающих поохотиться в них, не так труднодоступны, чтобы трудностями пути остановить поток к ним, если просочится информация, и уж очень ранимы. Теперь «мозговым центром» компании были: всё тот же Беляков, его друг и сотрудник Аркадий Бузуев и ленинградский ихтиолог Алексей Неелов.

К выездам готовились тщательно – заказывались метеопрогнозы, чтобы скорректировать снаряжение, отрабатывался набор продуктов и любые мелочи, чтобы исключить возможность нежелательных «приключений», а получить истинное удовольствие от обстановки и успешной охоты, от которой бы остались потом самые лучшие воспоминания.

В число увлечений входила не только охота. Удовольствие и ощутимое добавления к рациону питания доставляла также и морская, с уникальными особенностями рыбная ловля под руководством ихтиолога Лёши. А северная природа дарила ещё огромное количество грибов и ягод, особенно клюквы. И конечно, никто не мог удержаться, чтобы не собрать её, сколько позволяло место в рюкзаке и его вес. Так что возвращалась компания домой всегда с хорошими и разнообразными трофеями.

И все эти прелести находились всего-то в неполной тысяче километров от Ленинграда и чуть более полутора тысяч от Москвы по железной дороге.

Я – автор этих строк – попал в компанию к Леониду Белякову благодаря знакомству наших матерей и небольшой услуге, которую я оказал его матери по её просьбе, но об этом – позже. Сыграли дополнительную роль и другие случайные обстоятельства.

Часть первая
Начало всех начал

 

Быть повелителем

Много разных мест, куда хотелось бы,
О чём пелось бы, но не смелы мы…
Сколько раз мне снилось море Белое,
Но летело время оголтелое —
То не срок, то рок, и надо б дать зарок;
То пустяк не так, а год опять истёк…
Снова не пускают обязательства
И их сиятельства-обстоятельства.
 
 
Значит надо к чёрту бросить все дела,
«Разрубить узлы, сжечь мосты дотла»
И бежать, куда б судьба не позвала,
Плыть, куда б река не потекла…
Не искать угрюмо одиночества,
А с друзьями быть, жить, как хочется,
Чтобы быть судьбы не исполнителем,
А властелином и победителем!
 

Здравствуй, Белое море! или Гуси, гуси – га, га, га…

И вот, наконец, я в поезде. Ночь, но мне не спится. После долгих раздумий Леонид всё же согласился взять меня в компанию. Наверное, повлияли наши старинные приятельские отношения, совместные охоты на Ивинском разливе, дружба наших матерей. А ещё я обещал ему снимать всё происходящее фотокамерой и сделать потом слайдфильм, и Леонид знал, что я уже имею в этих делах небольшой опыт.

Зато он не знает, чего стоило мне попасть к нему в эту поездку. Я уже много лет работаю методистом на Ленинградской городской станции юных туристов. Летом – начальником палаточного туристского лагеря на Вуоксе. А зимой в методическом отделе, который курирует всю туристскую работу со школьниками в нашем не таком уж маленьком городе. И ещё кружковая работа со старшеклассниками, будущими инструкторами туризма. Сентябрь – к концу, учебный год начался, и свой официальный отпуск я уже отгулял. А тут нужно исчезнуть на две недели. Как? Пришлось применить самые жёсткие меры, вплоть до обещания уволиться, если мне не предоставят возможность «поехать в Карелию на лечение к экстрасенсу» в связи с обострением моей уже давно полученной болезни – радикулита, самого популярного среди инструкторов туризма. Или, как вариант, я ещё «рисовал» руководству перспективку – залечь на месяцок в больницу, что было весьма реально тогда в моём положении. А так – всего только две недели.

Главное – было уговорить моего начальника – заведующего методическим отделом, а он уже похлопотал перед директором станции, и отпуск по семейным обстоятельствам за свой счёт мне был «пожалован».

Позвякивает от вибрации ложка в кружке, неубранной после вечернего чаепития, щёлкают под полом колёса на стыках рельс, но не это мешает спать. Завтра я увижу Белое море! Я так много слышал о нём, так долго мечтал о встрече с ним. И теперь уже – завтра…

Мне казалось, будто я только что уснул, когда кто-то из компаньонов резко тряхнул меня за плечо, весело добавив:

– Приехали.

Здесь всё называется Нюхчей: маленькая железнодорожная станция, на которой мы, четверо недостаточно выспавшихся пассажиров, высадились рано утром из неторопливого вологодского поезда; река, через которую по мосту только что этот поезд прогрохотал; и старое поморское село, до которого нам ещё предстояло добраться по симпатичному, влажному от росы деревянному тротуару.

Взвалив на плечи увесистые рюкзаки, зашагали мы осторожно по скрипучим, основательно потёртым и скользким доскам. На память сразу же пришли строчки из песни Александра Городницкого: «А я иду по деревянным городам, где мостовые скрипят, как половицы…» А что, от нашей тяжёлой поступи немудрено и заскрипеть.

Эта роскошная деревянная «тропа», тянущаяся параллельно глубокой дорожной колее, промятой в жидком болотистом грунте, слегка петляя, повела нас через чахлый лесок, где вперемешку с низкорослой сосной росли жиденькие берёзки и ивовый кустарник. Среди них мелькали уже облетевшие стебли отцветшей пушицы, пожелтевшие метёлки болотного тростника, кустики голубики с переспелыми сизыми ягодами. Между болотных кочек радовали глаз ярко-красные «вспышки» крупной клюквы. Словом – самый обычный для конца сентября пейзаж Северо-запада России.

Так тщательно вглядываюсь в окружающий мир только я – новичок в этой компании, а остальным это всё давно знакомо. Остальные: это наш предводитель Левонтий (так зовут его на охоте друзья), он же – Леонид Беляков, его сотрудник Аркаша Бузуев и давний приятель обоих Лёша Неелов, ихтиолог по профессии и наш главный рыболов. Перебрасываясь короткими фразами, они привычно шагают вперёд.

За низкорослым березнячком уже показались крыши первых домов села, когда наш «тротуар» вместе с ещё более разбитой колеёй «нырнул» под странное сооружение. Это была затейливая, сваренная из металлических полос и труб, арка, не имеющую ни малейшего продолжения в любую из сторон открытого болотного пространства. Её верх венчала хорошо читаемая надпись, тоже сваренная из металлических полос: «Рыболовецкий колхоз Беломор». Ай, да Нюхчане, ай, да поморы! В излишней скромности их не заподозришь…

Пока я приходил в себя от удивления и восторга, Леонид уже сворачивал к добротно построенному дому, с большой хозяйственной пристройкой и огромной, аккуратно сложенной поленницей дров во дворе. Из его рассказов я уже знал, что тут живёт семья председателя сельского совета, давнишнего приятеля и покровителя охотничьей компании – потомственного помора – Владимира Титова.

О нашем приезде знали, и уже ждёт нас накрытый стол, за которым командует хозяйка дома Анфея Ивановна. Весь день уходит на подготовку, докупку необходимых продуктов, в том числе десяток буханок, как оказалось, изумительно вкусного хлеба, выпеченного в местной нюхченской пекарне, проверку снаряжения, часть которого хранится у Леонида в этом доме, и прочие мелкие хлопоты. Выезд в море назначен на утро, удачно совпадающее с морским приливом, вечер свободен, и я выхожу осмотреть село и его окрестности.

Дом, как выяснилось, стоит на довольно высоком берегу реки, и вниз ведёт хорошо набитая тропа, которая выводит к самой воде, к лодкам. Село растянулось вдоль обоих берегов. Дома – то старинные, потемневшие, кое-где с резными наличниками и другими деревянными украшениями, то свежие, современные, обшитые вагонкой, но уже без всяких «архитектурных излишеств». Меня больше интересуют лодки, и я спускаюсь вниз. Лодки – тоже разные: современные дюралевые «Казанки» и «Прогрессы», деревянные с просмолёнными бортами карбасы разных размеров и даже лёгкие плоскодонные «досчаники» для мелких разъездов по реке.

В сторону, подальше от берега, оттащены те, кому уже не подставить свою скулу крутой беломорской волне. Это – старые, отжившие свой век большие карбасы с растрескавшейся обшивкой, в щели которой пробивается трава. Они теперь, как памятники былой рыбацкой славы.

А река в этот тихий предвечерний час ласково искрится, подёрнутая мелкой рябью на неглубоких перекатах, подныривает под два моста, соединяющих половинки села, и, огибая крутой высокий берег, скрывается за поворотом, устремляясь к морю, встреча с которым назначена на завтра.

Утром торопливо грузимся в большую лодку, отчаливаем. Надо до начала отлива спуститься по реке полтора десятка километров, выйти в море и пройти на восток вдоль берега ещё приличное расстояние до охотничьих мест, облюбованных Левонтием и его компанией. А вода ждать не будет. Белое море, как и все связанные с океаном моря, подчинены циклу приливов и отливов. Разница в уровне воды бывает здесь до полутора метров, изменяясь четыре раза за сутки в два одинаковых цикла с пятнадцатиминутным смещением вперёд.

Деловито заурчал хорошо отрегулированный мотор, и мы тронулись. Подгоняемые ощутимым течением весело «побежали», как говорят поморы, вниз по реке. А она всё время меняет свой облик: то растекается широким спокойным плёсом, то, разделённая низкими островками, начинает дробиться на быстрые узкие протоки, а судоходной оказывается самая узкая, где до обоих берегов можно достать веслом. На высокой скорости под днищем лодки мелькают хорошо видимые в прозрачной воде камни, кажущимися такими близкими, и у меня, любителя-водномоторника, привыкшего ходить на не очень прочных фанерных мотолодочках, немного захватывает дух. Но румпель мотора в надёжных Володиных руках, и свой фарватер он знает в совершенстве.

С приближением к морю река становится всё шире и теперь плавно течёт одним серьёзным руслом. На левом берегу показались несколько строений, а напротив – стоящие на якорях большие рыболовные боты, которым из-за осадки не подняться по реке до деревни. Это место называется ямы. Сюда по левому берегу проложена дорога, в строениях находятся склады с рыбацким снаряжением, тут же принимаются водоросли и рыба. Но сейчас людей не видно.

В самом устье мутноватая речная вода вклинивается в более светлую морскую, мы какое-то время движемся по этой «границе», из-за небольшого островка почти сросшегося с правым берегом вырывается свежая струя прохладного воздуха, и мы чувствуем запах моря. Нам нужно, огибая остров, пройти ещё немного на восток вдоль побережья до любимых мест Леонида, где он знает каждый мысок и впадающий ручей.

Володя сбрасывает обороты мотора, направляя лодку так, чтобы постепенно приближаться к берегу. Уже начался отлив. Глубина небольшая, видно дно. Лодка осторожно пробирается среди сотен видимых, но более невидимых камней, которых мы однако ощущаем днищем и бортами. Замечаю, что из-под винта идёт мутная полоса, значит, идём по самой мели. Леонид, а за ним и все остальные начинают раскатывать голенища болотных сапог, и, когда лодка останавливается, все дружно выскакиваем за борт. Немного вязко. Облегчённую лодку удаётся ещё немного провести в сторону берега, но когда она окончательно останавливается, начинаем выгрузку. Операция эта отнюдь не безопасная. Движение по колено в воде с тяжёлым рюкзаком осложняет не только вязкий грунт, но и многочисленные скользкие камни, неудачная встреча с которыми грозит паденьем в воду. А до берега не меньше пятидесяти метров. Но, как выяснилось при подходе, это не берег, а обнажившееся за время отлива морское дно, и до настоящего берега ещё столько же. А нам нужно спешить. Сваливаем рюкзаки на первом попавшемся сухом месте, возвращаемся к лодке, забираем остатки снаряжения, помогаем Володе вытолкать лодку на глубину, и он уезжает. К рюкзакам приходим почти посуху, находим выброшенное морем бревно, садимся на него и переводим дух.

Ну, здравствуй, Белое море! Так вот, ты какое… Встреча с тобой произошла как-то впопыхах, но ничего, завтра мы познакомимся с тобой поближе, а сегодня у нас ещё очень много хлопот и работы.

Выбор места для лагеря представляет здесь весьма серьёзную задачу. Дело в том, что лес, такой гостеприимный издали, тянется вдоль берега узкой полосой и сильно заболочен. За ним почти везде открытое пространство, похожее на тундру, с множеством луж и мелких ручьёв, текущих к морю через лесок и заболачивающих его. Каждое сухое, пригодное для бивака местечко тут на учёте. Но наш предводитель за многие годы хорошо изучил этот участок берега и сразу приводит нас в одно из своих облюбованных мест.

Весь день мы пилим, рубим, таскаем жерди и стучим топорами, заколачивая гвозди. Мы строим капитальный лагерь, используя весь опыт, накопленный охотниками и путешественниками в расчёте на скорые холода, обещанные нам бабушками и синоптиками. Не забыты и средства маскировки – от людей и от гусей. А они уже, как будто ради приветствия, небольшой, явно местной стайкой пролетели над нашей стройкой, вызвав нездоровый ажиотаж. Нестройный залп сквозь ветви стоящих над лагерем деревьев по результативности был равен салюту, зато потом Левонтий собственноручно расчистил всё, что могло бы помешать дальнейшей стрельбе вверх.

Знаете ли вы, что такое няша? С неё началось моё знакомство с Белым морем, когда на следующий день мы отправились ставить перемёты. Этим мягким нежным словом называются глинисто-илистые отложения, обнажающиеся во время отлива на некоторых участках морского дна. Хождение по няше ни с чем несравнимое «удовольствие», которое может внезапно закончиться тем, что при очередном шаге у вас нога вместе с носком и портянкой выйдет из сапога, оставив его няше в подарок. Хорошо, что черви-пескожилы, которых нам предстояло накопать для наживки перемёта, живут не в ней, а в чистом морском песке, выдавая своё пребывание миниатюрным песчаным кратером. Копать пескожила не легко – нужен опыт и специальная лопата. Но она у нас есть! Изготовленная по чертежам Левонтия из прочнейшей нержавеющей стали на одном из оборонных предприятий Ленинграда. Я с трудом постигаю это искусство. А Лёше Неелову, как ихтиологу, доверена самая ответственная часть работы – расстановка перемётов по тальвегам[1]1
  небольшие русла, промываемые уходящей в отлив водой.


[Закрыть] и насаживание пескожилов на крючки. Теперь через двенадцать часов в следующий отлив мы узнаем – что нам подарило море. Забегая вперёд, скажу, что через день, неудовлетворённые скромностью Нептуна, мы поставили «на стационар» ещё и пару небольших сетей, теперь снасти могут вызывать друг друга на социалистическое соревнование.

С самого первого дня мы установили чёткий порядок всей нашей жизни: по вечерам мы дружно выходим на утиную зорьку, а с утра – один человек остаётся в лагере дежурить, а остальные выбирают себе занятия по вкусу. Можно, например, отправиться «по мелочёвке», то есть побродить по побережью или тундре в поисках куликов и бекасов. Можно прогуляться по леску в надежде встретить рябчиков, тетеревов, даже найти грибов, а то и поднять на кромке белых куропаток. Или просто, взяв подходящую тару, пособирать в тундровом болоте клюкву, которой тут неисчислимое количество. Из-за неё здесь неприятный ажиотаж. Собирать её выезжает не только всё местное население, но и масса приезжих, особенно почему-то из Северодвинска. Они высаживаются из нанятых в Нюхче лодок десантами, по вечерам стучат топорами и дымят кострами и ужасно действуют нам на нервы.

И всё это только потому, что вопреки прогнозам стоит великолепная тёплая погода, при которой ожидаемой нами пролётной птицы нет совсем.

А дни бегут неудержимо, и ничто пока не нарушает их однообразия. В отлив мы ходим проверять рыболовные снасти. Уловы хотя по местным меркам и скромные, но у нас всё время по желанию или уха, или жареная рыба. А особо крупные экземпляры корюшки Аркаша приладился солить сухим посолом на закуску. Трофеи вечерних зорь становятся всё скромнее. Запасы местной утки истощаются, а оставшиеся в живых стали очень осторожны. Но в ближайшем леске ещё вовсю растут великолепные красные грибы, внося разнообразие в наш рацион.

Аркаша с Лёшей тщательно обследовали весь ближайший лесок, обнаружив там куропаток и зайцев, (ведь сезон на них уже открыт) и в нашем меню появилась даже зайчатина.

Каждое утро мы с надеждой всматриваемся в морскую даль, но море и небо над ним остаются всё такими же пустынными.

Однажды я отправился в далёкую прогулку к речушке, впадающей в море в нескольких километрах от нашего лагеря. Мне хотелось посмотреть, не заходит ли туда на нерест минога и каковы там запасы боровой дичи. Переходя на перекатах с берега на берег и сделав несколько снимков, я резво поднимался вверх, но речка скоро превратилась в заболоченный мелкий и скучный ручей в обрамлении жиденького леса, за которым простиралось всё то же открытое – тундровое, как я называл его для себя, пространство. Миноги в речушке не оказалось, хотя старательно обследовал несколько верхних перекатов с очень подходящим на вид дном. Видел вдалеке нескольких тетеревов, а вблизи двух рябчиков, которых уговорил «переселиться» в свой рюкзак.

Уже не торопясь и не так тщательно приглядываясь к местности, снова вышел к взморью и поразился красотой устья этой невзрачной в пределах леса речушки. Пока я бродил по ней наступил полный отлив – куйпога, как говорят поморы. Снова взялся за фотоаппарат. И тут вспомнил, что взял с собой какую-то еду и котелок.

В устье речушки на примеченном ещё вначале старом кострище развёл огонёк, вскипятил чайку, подкрепился бутербродами и уныло побрёл к лагерю, удивляясь красоте и замечательным свойствам здешней осушки. А она была чудо, как хороша – сложена плотным приятного жёлтого цвета песком с бугорками выбросов пескожила, узкими тальвегами и разбросанными повсюду разноцветными валунами всех размеров.

И вдруг я поймал себя на мысли, что я не хочу никуда идти, и уж тем более в лагерь. Ну, что делать там? Опять смотреть, как Левонтий колдует со своим транзисторным приёмничком, пытаясь поймать малоизвестную архангельскую станцию, передающую точные метеопрогнозы… Так и без них понятно, что над Поморьем завис устойчивый антициклон. И, похоже, что гусей, об охоте на которых я так мечтал, мы не дождёмся. Ведь через два-три дня нам уезжать…

Я сел на ближайший уже успевший обсохнуть камень и задумался. Внезапно почувствовал, что невесёлые мысли бродящие в голове, начинают выстраиваться в рифмованные строчки. Хорошо, что по старой привычке с собой оказался походный блокнот и карандаш, и я начал писать:

 
Ну, кто ещё прогноз погоды так жадно ловит всякий раз?
Ну, кто ещё ждёт непогоды сильнее нас, сильнее нас?
Кому так нужен снег и холод, и ветер северный в упор!?
Как корка хлеба в лютый голод, как в море парусу – простор…
 

Я знал, что меня иногда посещает вдохновение, но тут как-то уж очень здорово «пошло». Оглядываясь по сторонам, заметил вдалеке на открытом болоте несколько склонённых фигур. Конечно – собирают клюкву, им хорошо, такая погода для них истинная благодать… И карандаш снова скользит по бумаге:

 
Пусть кто-то славит провиденье, им ниспославшее тепло,
За продолженье наслажденья, ветрам и холоду – назло.
За сладость клюквы переспевшей, за вкус октябрьских грибов,
За ветер южный, надоевший, ненужный нам из всех ветров.
 

А нам – нужна моряна – пусть с холодным дождём, даже со снежком, мы готовы перетерпеть промокшие плечи и замёрзшие руки, только бы увидеть в небе над собой желанные стаи…

 
Мы ждём моряны, снегопада, как в новоселье ждут гостей…
Пусть разразится шторм – так надо! – он стронет с севера гусей.
Идёт последняя неделя, пора заказывать билет…
Нам утки, зайцы, куропатки – надоели,
А на бекасов – мелкой дроби нет.
 

И всё-таки мы их дождались! Когда до запланированного Володей приезда за нами осталось два дня, резко изменилась погода. За одну ночь сильно похолодало. Низко нависшие над морем тучи сбрасывали «десант» в виде крупного дождя с порывами северного ветра. И сразу появилась разнообразная птица, безмолвное и пустующее так долго побережье заголосило птичьими криками. Их не могла заглушить на рассвете даже барабанная дробь дождя по брезентовым скатам нашей палатки. И мы рванулись к этим крикам, не дожидаясь полного света.

На побережье было неуютно. Начинался прилив, накатывая на осушку тёмно-серые мутные волны с белыми барашками. Мы хотели выскочить на неё, думая, что пока не пришла полная вода, займём позицию среди больших валунов, сливаясь с ними по цвету своими защитными куртками. Но этого можно было и не делать. Уже появилось достаточно света, чтобы разглядеть: птица шла плотно, стая за стаей в три эшелона.

Низко, почти над самыми волнами проносились табунки различной черневой утки. Выше, на высоте самого верного выстрела летели гуси, в основном белощёкая казарка. А под самыми тучами, оглашая побережье истерическими крикам, одиночками и мелкими стайками уходила от надвигающегося шторма гагара, а с ней какие-то плохо различимые на фоне тёмных облаков крупные птицы. Но главное – всё шло широким фронтом не только над водой, но и над побережьем. И только мы это сообразили, как (да простит мне читатель за вольность в применении Пушкинских строк) «Я помню чудное мгновение, передо мной явились…» – гуси. И не только передо мной, но и перед невозмутимым Аркашей, затаившим на них обиду ещё с прошлого года Лёшей и истосковавшимся по настоящей охоте нашим предводителем Левонтием. И хотя все так давно и настойчиво этого ожидали, мы как-то засмущались, засуетились и недружно бросились им навстречу. Но всё же, как любят комментировать политические обозреватели, «встреча и приём прошли в тёплой, непринуждённой и дружеской политической обстановке».