Текст книги "Эра счастливой охоты"

Часть вторая
Обретённый рай

* * *

 
Наконец-то повезло! —
Море есть, и есть село,
И продажный старый дом
С туалетом за углом.
Есть река и магазин,
И ворованный бензин…
Есть земля под огород
И работы на весь год.
 
 
Нет крыльца и нет печей,
Но есть груда кирпичей!
Ни песка, ни глины нет,
Но есть добренький сосед!
Ни колодца, ни «ключей»,
Но поблизости ручей.
Денег нет на печника,
Но есть ловкая рука.
 
 
Нет ни досок, ни гвоздей,
Но есть плотник прохиндей…
Нет ни тёса, ни бревна,
Но на море всё сполна!
Чаек гвалт невдалеке, —
Значит, рыба есть в реке!
Есть болота и леса,
Так что ждут нас чудеса…
 
 
Может, там полно зверей,
Куропаток, глухарей,
Много ягод и грибов
И ещё – бесплатных дров.
Видно, можно тут пожить
И рублем не дорожить.
И хотя не ближний свет, —
Всё, приехали. Привет!
 

В поисках рая

Шёл 1981 год. Страна, совсем недавно проводившая в Москве улетающего в небеса олимпийского Мишку, сосредоточенно готовилась «проводить в историю» забуксовавший всеми колёсами развитой социализм, задумывая перестройку. Сама идея перестройки мне нравилась, и я тоже собирался перестроиться, высказав своему начальству, что моё пошатнувшее здоровье вынуждает меня удалиться в такие края, где нет «давай-давай!» и работ «на общественных началах». А со здоровьем, видимо, и на самом деле было не всё в порядке, ощущалось серьёзное нервное истощение – результат безолаберной (но не по моей вине) и напряжённой работы начальником летнего туристского лагеря в последний десяток лет. И врачи мне настоятельно советовали сменить образ жизни. Но как реализовать эти советы? Административной деятельностью я уже наелся по уши, выяснил, что за последние годы у меня развилась сильная «аллергия» на любое начальство, и оставался, пожалуй, единственный вариант – уйти в «вольное плавание». Был у меня небольшой опыт охотника-промысловика, но уже не было прежнего запаса сил и здоровья. За время работы начальником «полуподпольной» турбазы «Белая дача», откуда я сбежал, заявив руководству, что я нанимался к ним начальником, а не холуем, появился небольшой опыт общения с огородными грядками. А что, если всё это объединить в разумных дозах, найдя для этого подходящее место – подумали мы с женой. И эта мысль внедрилась в наше сознание. Но мы прекрасно понимали, что нельзя просто так сесть в наш роскошный автомобиль системы «Запорожец» и поехать туда, где нас никто и ничто не ждёт. Требовалась большая подготовка, и мы её начали. Работая в Городском туристском клубе на улице Желябова, я по дороге домой периодически заглядывал в Дом книги и покупал новинки из серии «Советы садоводу и огороднику». Областной совет по туризму и экскурсиям, с которым клуб находился в одном здании, затеял большой ремонт с заменой мебели. Старая – через окна летела во внутренний двор и не сразу вывозилась. Вечерком я приезжал на автомобиле и подбирал уцелевшие стулья, ящики от письменных столов и другие мебельные детали, из которых впоследствии можно было бы собрать сельский интерьер. А заодно опрашивались все знакомые на предмет – не знают ли они где-нибудь не очень далеко тихого уголка с рыбалкой и охотой, чтобы там поселиться. Но дельного совета я так ни от кого и не услышал.

Получив очередной отпуск, мы с женой сели в машину и поехали искать «рай». Тогда в сельской местности можно было за скромные деньги купить жильё.

Мы начали с западного направления и для начала проехали вдоль восточного берега Нарвского водохранилища и Псковского озера. Задача была – найти место с большой водой, поскольку после Вуоксы я не представлял себе нормальной жизни без таковой, ведь она, большая вода, сулила рыбалку и охоту.

Но ничего подходящего не попадалось. Дома были, и недорогие, и даже с садами, но всё вдалеке от большой воды. Добравшись до Ильменя и выяснив, что нормальных подъездных дорог к озеру и тем небольшим деревенькам, что на его берегу стояли, просто не существует, и ничего не найдя и там, повернули на Север, в Карелию. Осмотрели северо-восточный берег Ладоги, побывали даже на очаровавшем нас Водлозере, но и там неудача. Нервы начали сдавать, рушились надежды. И только крепло желание – найти. Мы понимал, что ошибиться нельзя, что этот выбор, может быть, на всю оставшуюся жизнь.

В тоске вернулись в Ленинград. Появилась даже мысль – а не уехать ли вообще из страны, как это в те годы было модно. Но я тут же её отбросил. Ну, кому мы там нужны?! Выработавшая свой нервный «моторессурс» пусть даже и с двумя дипломами преподавательница и инструктор туризма, да нам там и должность дворника не доверят. И потом – с какой стати я буду покидать страну, которую люблю. Люблю не за то, что ей правят коммунисты, а за то, что у неё прекрасная природа, что в ней сколько хочешь чудесных уголков, где я уже побывал, и гораздо больше таких, где я ещё не был, но мечтаю их увидеть и, может быть, даже дожить там остаток своих дней. Ведь я твёрдо знаю, что они есть, но почему же я их не могу найти!?

Может, не там ищу, или меня пугают дальние расстояния? А про Белое море, от чего я был в восторге после уж не таких и давних двух поездок, я почему-то не вспоминал с точки зрения своей задачи. Наверное, считал, что это очень далеко и не реально.

С такими-то невесёлыми мыслями я автоматически ходил на работу, сочинял какие-то «бумажки», проводил какие-то «мероприятия», и неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы не вмешался в этот процесс человек, о котором я на время позабыл. И оказалось – всё так просто…

Первый скрадок

В начале восьмидесятых годов, пытаясь убежать от инфаркта, развитого социализма и прочих мелких неприятностей, мы с женой поселились в Карелии на южном берегу Белого моря, купив там старый, полуразвалившийся дом, причём за немалые по тем временам деньги. Поселились не вдруг, а после долгих и настойчивых поисков. Поселились не для того, чтобы снова впрячься в служебную лямку, а дабы пожить так вольно, насколько позволят нам наши силы и возможности. А мы оценили их достаточно трезво, прекрасно понимая, что источниками жизненных благ в начальный период будут только огород и окружающая природа. Поэтому и место для поселения выбирали так тщательно и долго.

Сначала меня одного привёз туда всё тот же Леонид, через которого я имел уже некоторое представление о Беломорье. Привёз к друзьям, поставив перед ними задачу – поселить охотника и рыбака рядом с охотой и рыбалкой. И привёз – не зря.

Стояло начало сентября, прекрасная пора на побережье этого не самого ласкового моря, что-то вроде русского «бабьего лета». Леонид, упросив своего местного друга Степана Лёгкого улаживать мои дела, повёл меня, естественно, на охоту – показывать местные возможности. Он, конечно, понимал – одно дело демонстрировать мне элитные угодья на побережье в моменты массовых перелётов и совсем другое – общедоступные места в обычное охотничье время.

Не могу сказать, что этот первый выход запомнился мне во всех деталях, но мы шли тем путём, которым мне предстояло ходить потом четверть века – через три моста разветвлённой в дельте реки, по хорошо набитой тропе, проложенной вдоль правого русла. Сквозь реденький прибрежный тростничок, ивовые кусты и мелкий березняк, подрастающий год от года и заслонивший, наконец, не только ход морскому ветру, но и сам вид на море. А потом тропа начинала разветвляться, разбегаясь на мелкие стёжки к «убегам» или чьим-то любимым местам для постановки сеток. Но всё-таки, истончённая и в те годы едва заметная она выводила-таки на большое открытое и заболоченное пространство между коренным берегом и вытянутым вдоль него островом Лобским – так, во всяком случае, он значился на карте. Видимо, когда-то очень давно он и в действительности был настоящим островом с широким, но не очень глубоким проливом. Но в природе нет ничего постоянного.

Наносило ли в пролив прибоями песок и глину, падал ли уровень моря или поднималось морское дно, но только стал пролив не то чтобы сушей, но местом, где активно стал разрастаться тростник и прочие водолюбивые растения, наращивая и закрепляя слой почвы, по которой теперь можно ходить пешком, не погружаясь в воду выше щиколотки. И осталось порядочное количество луж, канав, проток, по которым в прилив и отлив курсируют морские воды.

Такие места Левонтий называет лягами. Есть тут и мелкие обособленные лужи, почти опреснённые в дождливое время, на которых утки, прилетающие сюда на ночную кормёжку, утоляют жажду. Словом – прекрасное по всем параметрам охотничье угодье. И только иногда осенью в жестокие шторма с максимальным нагоном воды эта ляга снова становилась проливом, доступным для лодки. Но тогда охота в этом угодье становилась ещё интересней и добычливей, поскольку сюда залетали, прячась от шторма, многочисленные стаи пролётной утки.

Охотников в то время в селе, по нашим прикидкам, было не более пяти. Одним из них являлся уже упомянутый Лёнин друг – Степан. На охоту он ходил в основном тогда, когда по его выражению, ему «не давали пить вина». Но кроме времён «сухого закона» это случалось не так часто, разве что сельпо не успевало иногда подвезти в магазин «главный» продукт. Был один и дельный охотник – Фролов, единственный в ту пору в селе строитель лодок и неплохой знаток гусиной охоты. Ну, и ещё два-три человека, берущие в руки ружья от случая к случаю.

Показал ли когда-нибудь Степан Левонтию эту лягу или он сам нашёл её в своих странствиях по побережью, я не спрашивал. Но именно сюда он привёл меня на вечёрку, на мою первую колежёмскую утиную зорьку. Пришли заранее, чтобы осмотреться и обустроить будущую охоту. У него была хорошая охотничья манера – даже на одну зорьку сооружать укрытие, скрадок, в котором можно спокойно сидеть, укрывшись от зорких утиных глаз в ожидании удачного налёта. Не собирался он изменять своей привычке и в тот раз. Мы бродили вдоль луж, рассматривая многочисленные утиные следы на грязи. Попадались и гусиные, ведь небольшое их количество всегда гнездилось на ближайших болотах. Не редкостью были и крупные кресты журавлиных лап.

Почти по центру всей этой благодати обнаружился довольно большой плёс с сильно изрезанными кромками и низкой водной растительностью, не мешающей обзору. От плёса в несколько сторон отходили протоки, ведущие к другим лужам меньшего размера. А посредине, как по заказу, красовался островок метров пяти в диаметре. Лучшего варианта для установки скрадка можно было и не желать. Промерили в плёсе глубину. Оказалось мельче, чем по колено, немного вязко, но ходить ведь там особо и не нужно, только выставить чучела и подобрать после охоты битых уток.

Оставался час до зорьки. Небольшой походный топорик с собой был, и мы принялись за работу. До ближайших береговых ивовых кустов метров триста, до ближайшей куртины тростника – сто пятьдесят. Хорошо, что у запасливого Леонида нашёлся в рюкзаке кусок бечёвки. Ею связывали нарубленные ветки, чтобы удобнее таскать к месту строительства. Подвернулся в береговой кромке и обрубок бревна для сидения. Мы ещё продолжали маскировку скрадка стеблями порыжевшего тростника, когда стало смеркаться и появились первые «гости», заставившие нас прекратить работу, оставив окончательную отделку на завтра.

Всё происходило по обычной схеме, знакомой любому опытному охотнику на уток. В лёгких сумерках над плёсами и тростником со стороны моря и устья реки на бреющем полёте пошли чирки. Проносясь иногда до самого конца ляги, они делали боевой разворот, несколько больших или малых кругов и «падали» на мелкие плёсы или прямо в залитую водой траву. В основном это были пары и небольшие стайки, по уверенному поведению которых можно было заключить, что они из местных выводков. Зная, что главное впереди, мы не спешили стрелять по этой трудной цели, и только раз не удержались и отдуплетились по кучно налетевшему табунку, выбив трёх.

Потом наступило затишье. Сумерки сгущались, уже трудно было что-то разглядеть на фоне леса, зато на западе, как раз там, откуда в основном летела птица, разгорелась великолепная заря, чуть прикрытая с одного края облаком. И тут началось… Видимо, это были первые, достигшие южного Беломорья, стаи свиязи и шилохвости. Они шли откуда-то с моря, огибая мыс Лобского, но заходили на лягу со стороны зари. Летели дружно, стайка за стайкой с небольшими интервалами. Некоторые из них уверенно, с ходу опускались на чистые лужи, другие начинали кружить, как до этого чирки. На какое-то время в небе образовался хоровод из утиных стай. Мы ошалело наблюдали эту феерическую картину, пока не включаясь в «процесс», поскольку наш центральный плёс хотя и оказался центром их вращения, но до ближайшей орбиты было всё же далековато. А на пяток выставленных нами резиновых чучел никто и внимания не обращал.

Минут десять длилась это круговерть, и закончилась так же внезапно, как и возникла. И тогда началась охота. Теперь, но уже только низом, потянули со всех сторон одиночки, пары, тройки, уверенно присаживаясь к чучелам или пролетая над ними. Стрельба не представляла большого труда, поскольку силуэты чучел и садящихся рядом с ними уток хорошо подсвечивала заря. Мы старались стрелять одиночными и с интервалом, чтобы не распугать этот утиный «рай», но мне кажется, что наши выстрелы мало кого волновали. А пока мы разбирались с нижним эшелоном, над нашими головами уже плохо видимые на фоне тёмного неба потянули кряковые – куда-то в дальний, восточный угол ляги.

Теперь уже не вспомнить, сколько же мы настреляли тогда из нашего первого скрадка, но значительно больше десятка, и их пришлось частично дарить соседям Степана. Ведь у меня тогда не было ещё морозильника, в который я потом закладывал на хранение разделанную дичь. Да и дома ещё не было! Как, впрочем, слаба была и сама надежда вообще его здесь заполучить. Ведь так нам сначала ответил Степан, когда Леонид поручил ему задачу поселить меня в Колежме.

Но тогда… В прекрасном настроении от удачной зари и охоты шагали мы, подсвечивая себе под ноги фонариком по тропе, которая скоро станет мне знакомой и привычной. Вот и река, а за ней огоньки села. Глядя на них, я немного помрачнел. Стоило ли ехать сюда почти за тысячу километров, найти здесь, рядом с деревней прекрасную и, по-видимому, стабильную охоту и рыбалку, о которой я наслышан, если нет возможности приобрести жильё…

– С вас бутылка и хорошо бы сейчас! – такими словами встретил нас Степан, когда мы, щурясь от яркого света после темноты, вошли в его избу. Он лукаво смотрел на меня и улыбался. В груди что-то ёкнуло. Я хотел заговорить, но слова не шли. И тогда, поняв моё волнение, он заговорил сам:

– Да не волнуйся ты так, нашёл я, нашёл! И магазин рядом!

– глаза его по-доброму сверкали – Только поработать придётся, обветшал дом, не жили в нём долго, а хозяйка– сквалыга всё равно большие деньги хочет получить. Его последние слова до меня не доходили. Они как будто плавали в тумане, из которого чётко просвечивалось только одно слово – НАШЁЛ. И сразу как будто снова замелькали перед глазами недавно увиденные картинки: три моста через реку, тропа, «свежесрубленный» скрадок и утки, утки, утки над головой.

Дом у моря

Утром, взяв у хозяйки ключи, пошли смотреть дом. Вернее не дом, а половину большой постройки, но не классического пятистенка, как где-нибудь на Псковщине, а разделённого вдоль по линии конька крыши. Обе половины пустовали. Но меня пока интересовала только та, что МОЯ, как я уже считал. Открыли входную дверь тесного крыльца и оказались в большом пространстве как бы сеней, захламленных и имеющих только три нормальных стены. Четвёртая – полуразвалившаяся – уцелевшим дверным проёмом сообщалась когда-то с хлевом, ныне отрубленном и сейчас представленным грудой гниющих брёвен, за которыми простирался небольшой по площади огород, вольно заросший крапивой и прочими сорняками. Степан хмыкнул, я помрачнел. Долго возились с заржавевшим замком двери в жилую часть, а когда вошли, в нос ударило запахом застоявшейся плесени. Степан не хмыкнул, но отпустил реплику, которую не стоит вспоминать, а мы с Леонидом переглянулись.

Но было чисто. Если не считать налёта пыли на немногочисленной, чисто деревенской мебели, огромной русской печи и кухонных полках, да паутины на давно не мытых окнах. И самым неприятным выглядел прогнувшийся потолок с подгнившей матицей. Из просторной, на три окна кухни маленькая проходная комнатка с окном выводила в большую, так называемую переднюю комнату с тремя окнами на юг и одним на восток. Мелькнула мысль – тут я поставлю перегородку, получится спальня и кабинет. И тут же усмехнулся, – делю шкуру неубитого медведя. Ещё надо подумать, стоит ли покупать этот дом, за который хозяйка просит, как она выразилась «кругленькую» сумму – тысячу рублей. За эти деньги где-нибудь в Нечерноземье можно было по тем временам купить два, а то и три дома.

«Степан Фёдорович, – обратился я к благодетелю – Это единственный вариант, который ты можешь предложить?» «Да, ребята, – сказал он, потупясь, – Этот и то случайный, просто объединились две семьи, детей претендующих нет, и дом стал лишним. Я по этому вопросу всё село на ноги поднял».

«Ладно, блокаду пережили, переживём и это – я вдруг повеселел – Иди, скажи хозяйке – пусть заворачивает!»

«Куда заворачивает?» – Степан ошалело смотрел на меня. – «Да не куда, а чего – я уже улыбался во весь рот – Покупку пусть заворачивает – в бумагу, как в сельпо! Или в вашей лавочке кусок масла так в руки дают, без бумаги?» Степан улыбнулся, но тут же помрачнел и с горечью заговорил:

«Вот вы масло с собой привезли и хорошо сделали, мы его уж давненько не видели, не завозят, разве только в Беломорск съездить, да и там не всегда».

С хозяйкой решили, что на зимние каникулы мы приедем сюда вместе с женой и тогда уже окончательно решим вопрос с покупкой и оформлением. Но в конце разговора я дал ей понять, что жену уговорю.

В начале января, договорившись предварительно, мы приехали «оформляться». Хотя и подготовленная мной по поводу того, что ей предстояло увидеть, жена была ошеломлена. Но я твёрдо стоял на своём. Натальино не самое лучшее настроение было поправлено небольшим, но для нас очень значимым эпизодом.

На постой встали, естественно, у Степана и его хозяйки Дуси. Ещё только входя в дом после долгой дороги, заметили в крыльце ящик припорошенной снежком наваги. Эта рыба является главным объектом промысла местного рыбколхоза, и сейчас у них путина. Мы с женой переглянулись. Нам, изрядно проголодавшимся, обоим померещилась сковорода жареной рыбки.

Дома была только Дуся. Приветливо встретив нас, захлопотала, сетуя о том, что мы, наверно, голодные, и что до сих пор нет Степана, собирая при этом на стол для чая. Мы опять переглянулись, не понимая – что мешает ей накормить нас той прекрасной рыбой.

И тут пришел хозяин, улыбаясь и поздравляя нас с приездом.

«Ты чего рыбы не принёс?» – обратилась к нему Дуся грозно. «Зачем? – недоумённо ответил Степан – Вон, в крыльце целый ящик стоит!»

«Мало ли что там стоит – не унималась она – Кто ж старую рыбу есть будет!?» Он фыркнул что-то и вышел. Возникла пауза, как в классическом спектакле. Наталья, чтобы сгладить неловкость, стала рассказывать, как мы доехали, и вскоре вернулся Степан.

И тогда зашворчала на большой сковороде, распространяя дивный аромат свежей рыбы, отборная крупная навага. Обсуждая потом этот эпизод, мы с женой подумали, что если даже охота не сможет нас здесь как следует прокормить, то на безрыбье мы уж никак не останемся.

С приходом весны началась моя беломорская эпопея, как охотничья и рыболовная, так и строительная, и хозяйственная. Я приехал на своём верном Запорожце, набитым под завязку инструментом, снаряжением и стройматериалами. А за мной по железной дороге прибыло почти полтонны грузобогажа – детали мебели, собранные отовсюду, отходы оргалита и пластика, купленные по дешёвке в магазинах «Юный техник», рубероид, подаренный другом со стройки и много других полезных вещей. Сразу закипела работа. Надо было ремонтировать протекающую крышу и раскапывать огородные грядки, заделывать стенку в сенях и строить парники. Силы ещё были и задора хоть отбавляй.

Но гусиные крики в небе звали на взморье, а доносившееся на рассвете пение тетеревов в ближайших полях не давали спокойно спать. А в июне должна была приехать Наталия, отработав последний свой учебный двадцать пятый год для выхода на неполную пенсию по стажу. И уж кухню для неё, продуманную до мельчайших деталей ещё в Ленинграде, я просто обязан был сделать к её приезду. И вообще, предварительно измеренная и вычерченная на миллиметровке, вся площадь дома была заранее распланирована и спроектирован интерьер – простой, функциональный с максимальным использованием готовых деталей.

С приездом жены я почувствовал облегчение, появились ещё одни рабочие руки, а моё питание перестало быть проблемой. Даже огород, хотя и с небольшим опозданием, мы успели засадить, удивляя потом односельчан необычными для них тогда овощами и зеленью. Днём в хорошую погоду я работал снаружи – латая крышу или возводя очередную стену, например, для гаража, а в дождливую мастерил что-нибудь внутри дома.

Иногда доходило до смешных курьёзов. На Севере день в июне длинный, солнышко припекает, ветерок с моря обдувает – благодать работать на крыше. Сижу, срываю гнилой тёс, выравниваю под рубероид, Наталия где-то в огороде. В доме напротив приятные соседи. Пожилой дядя Гриша кричит мне снизу:

«Эй, соседи, а вы сегодня хоть обедали?»

«Да нет, – отвечаю – рано ещё, вот закончу…»

«Какое рано, милок, время-то уже седьмой час. Слезай, заходи и хозяйку зови, у меня сегодня добрая уха сварена, рыбина мне тут намедни попала. Рыбину[2]2
  так поморы называют сёмгу.


[Закрыть] я к Петрову[3]3
  Петров день – церковный праздник – 29 июня.


[Закрыть] присолил, а с башки да потрохов уха…» Дедка Гриша отличный рыбак и помогает мне иногда советами – где и как ставить сети. О них с бабой Варей даже стоит немного рассказать. Мне кажется, они родом из самых древних переселенцев – бывших новгородцев-староверов, ушедших когда-то от церковного раскола «на сивера». И фамилии у них хорошие – Лёгкие. Впрочем, Лёгких тут чуть ли не полсела, в том числе и наш благодетель Степан Фёдорович, и с дядей Гришей они в родстве.

Чтобы довести дом до состояния, которое нас устраивало, наладить нормальное – продуктивное сельское приусадебное хозяйство с парниками и набором всех желаемых овощей, чтобы развести хороший ягодный сад с клубникой, малиной и смородиной, потребовалось четыре года.

Большую помощь оказывали друзья: кто-то привёз саженцев чёрной смородины, кто-то малины. Или просто – приезжали и помогали – раскапывать задернованные гряды, прокладывать осушительные канавы, помогать в ремонте дома.

И всё равно потом что-то ещё доделывалось, достраивалось, отлаживалось…