Текст книги "Эра счастливой охоты"

Главное – присад

Тихонько потрескивает костерок. Но к такому знакомому для каждого скитальца звуку примешивается ещё шипение и скворчание, и оттуда вкусно тянет запахом жареной рыбы. Над сковородой колдует Левонтий. Поесть он любит вкусно, поэтому и готовит в основном он, а другим готовку не очень-то доверяет. А всю подготовительную работу делаю я, и это нас обоих устраивает. Зато теперь я сижу напротив костра, наслаждаясь теплом от него, отдыхом и предвкушением вкусного ужина.

Мы живём в нашем лагере «В соснячке» уже несколько дней, недавно вернулись с вечёрки, вволю наглядевшись на обилие утки и отстреляв на выбор установленную нами же норму, обеспечивающую нам роскошный рацион питания. Но главное, что за время зорьки мы получили сразу две информации: – во-первых, со стороны Вёхгубы до нас донеслось несколько дальних выстрелов, что всегда приводит Леонида в мрачное настроение. Хотя и он, и я прекрасно понимаем – препятствовать проникновению сюда других охотников мы не только не можем, но и не имеем права, и процесс этот неизбежен. Зато вторая информация, тоже услышанная, подтвердила догадку, что гусиные караваны уже на подходе к своей обычной транзитной остановке. Дважды за вечер слышали мы в небе гусиный гогот. А раз появились первые стаи, жди через пару дней массового пролёта. Левонтий сразу повеселел, хотя, возвращаясь домой, смолк на какое-то время, видимо, обдумывая – кто бы это мог стрелять кроме нас…

Долго молчать мой напарник не умеет. Ловко поддевая и переворачивая кулинарной лопаточкой, сделанной им из берёзовой шепки, подрумяненных с одного бока корюшин, он начинает свой монолог:

– Как видишь – он улыбнулся – Вернее, слышишь, – гусей мы почти дождались, и скоро от них загудит всё побережье. А что главное в гусиной охоте? – Присад. Присад и терпение. Искать его совсем просто – слушай, где галдят погромче. В тихую погоду далеко слышно, особенно казару. А нашёл, засёк – ищи неподалёку от него кормную лягу. Но не ближе, чем на полкилометра. Там и сооружай укрытие, но так, чтобы вокруг было открытое пространство, в кусты или тресту гусь не полезет. А дальше – дело времени. Вот, почему местные мало стреляют гуся? Да потому, что сдуру лезут к присаду: окружают, подползают, а что толку? Близко не подойдёшь, сторожевые у них глазастые и чуткие, всё равно засекут. Ну, может, налетит на кого с подъёма, выбьют пару-тройку, но присад-то тю-тю – улетел! И сюда уже больше не вернётся. А что такое присад? Ведь это не просто полтыщи, а то и больше птиц в одном месте. Присад – это сложная система, состоящая из многих самостоятельных стай, которые в свою очередь состоят из сбившихся в стаю выводков, тоже сохраняющих в некоторых делах свою самостоятельность. А заставляет их сбиться вместе стадное чувство и надежда на то, что в большой стае легче обеспечить безопасность. Каждая стая имеет сторожевых из числа опытных стариков, и чем больше в присаде стай, тем больше сторожей и больше шансов обнаружить вовремя опасность.

Он так увлёкся, что чуть не пригорела на разгоревшемся пламени костра очередная порция рыбы. Сковородочка у нас маленькая, и жарить приходится в несколько заходов. Но сбить его с темы таким ничтожным обстоятельством невозможно.

– И что же получается с присадом? – вопрошает он, словно обращаясь к аудитории. Лекторских данных ему не занимать, всё-таки кандидат наук.

– А всё очень просто! Это же большое скопище голодных проглотов, как я их называю. Быстренько оприходовав всю жратву вокруг себя, они начинают движение в поисках ещё не затоптанных и не объеденных мест, расползаясь по всей ляге. Но еда в основном достаётся передним, а те, что были в центре присада, могут довольствоваться разве что помётом.

Он смеётся над собственной шуткой, снимает с огня сковороду с последней порцией подрумяненной рыбы и командует мне накрывать на стол.

Принять стопку за ужином он тоже любит. Но немного, только в меру и только чего-нибудь вкусного. Этим он мне напоминает моего давнего учителя, утверждавшего, что на охоте всё должно быть красиво: снаряжение, оружие и даже то, из чего и что ты пьёшь за удачу.

Ужинаем мы молча, да и какие могут быть разговоры, когда ты наслаждаешься едой – только что пойманной и сразу поджаренной вкусной рыбы. Но когда дело доходит до чая, не докончивший свой монолог оратор продолжает между неторопливыми глотками:

– Понимаешь, тут и начинается охота. Оголодавшие птицы выводками или мелкими стайками из нескольких выводков начинают разлетаться по округе в поисках кормных мест. А куда они полетят? Только вдоль моря, в любую из сторон, где есть такие же ляги. И полетят низко, неторопливо, готовые сесть в любом приглянувшемся им месте. А мы их тут уже ждем! Потому, что знаем, какие места им нравятся.

Он улыбнулся и хлопнул пустой кружкой о стол, как бы ставя точку.

Из скрадка и нагоном

Я не берусь даже примерно сосчитать, сколько за те годы мы с Леонидом, а потом я один или с приезжавшими другими друзьями построили на побережье скрадков. И капитальных, рассчитанных на года, как поставленный в Лобском первенец, и простеньких, на одну зорьку, смытых первой же моряной. Многие забылись, но что-то держится в памяти. И, наверное, не единственный раз получалось так, что сооружённые по весне укрытия из срубленных ивовых ветвей, воткнутых в благодатную почву, удобренную гниющими водорослями, превращалось потом в новый ивовый куст.

Но однажды, ещё в первые годы охоты мы обнаружили в районе всё того же Кунручья такое роскошное охотничье укрытие, что даже невозмутимый Левонтий выразил по этому поводу восхищение. Посредине обширной, затопляемой в прилив ляги имелся островок размером не более десятка метров. На нём – ни кустика, ни травинки, только камни разных форм и размеров. И в центре, так, что обнаруживалось только с ближайшего расстояния, находилось укрытие в виде приямка около метра глубиной и полутора метров в диаметре. Камни, вынутые из ямы, образовывали невысокий круговой бруствер. Залезший в него Леонид в своей серой шинельной куртке и такой же невзрачной серой шапочке как будто растворился среди камней и стал совсем незаметен. Мы, было, усомнились – охотничьих ли рук это дело, но несколько ржавых головок от картонных гильз двенадцатого калибра рассеяли наши сомнения. Лучшего охотничьего скрадка по соображениям маскировки и стратегии местонахождения не смог бы придумать даже мой опытнейший напарник. Имелся у него лишь один недостаток. Во время полного прилива он отрезался от суши метровой глубиной. Но у нас для таких случаев существовала байдарка. И этот каменный ДОТ, как мы, шутя, прозвали его, не раз оказывал нам добрую услугу.

По поводу Лёниной любви к скрадкам и шалашам я впоследствии написал ему ко дню рождения шуточные стихи:

 
В охоте главное – скрадок или шалаш.
Мы их с тобой так много натворили…
И чтоб историки о том не говорили,
Мне всё же кажется, что тот, в Разливе[5]5
  имеется в виду бывший Музей-шалаш В.И. Ленина под Сестрорецком вблизи С.-Петербурга.


[Закрыть] – наш!
 

Уж не помню в тот ли, первый наш выезд к Кунручью, или это было позже, но загнездившись всё в том же нашем любимом лагере «В соснячке», однажды утром мы были разбужены солидным гусиным гомоном. Где-то неподалёку шумел большой присад. Нас это не то чтобы не удивило, но и не заставило лихорадочно вскакивать и хватать в руки ружья. Потому что мы этого ждали и были готовы. Как всегда спокойно встали, умылись и плотно позавтракали, так как знали, что обедать, возможно, придётся в ужин. И только тогда выбрались из нашего соснячка на побережье.

Гул большого скопища был слышен тут ещё отчётливее. Но понять с какой стороны он доносится, мы никак не могли. И тут к нему присоединился галдёж сверху. Это на солидной высоте с моря приближался большой табун. Нижний гул усилился. И тогда мы сообразили в чём дело. Ведь мы стоим на коренном берегу, перед нами цепочка островов, присад на одном из них, и гул от него разносится по проливу вдоль воды, поэтому и не определить верно источник звука.

Такую замечательную картину я видел только раз. Стая голов в триста-четыреста уже поравнялась с серединой Хребтового острова, что было как раз напротив нас. Теперь гвалт, что снизу, что сверху, стоял необычайный, и уже чётко было понятно – присад на Хребтовом. Мы в два бинокля пытались его разглядеть, но от наших глаз его закрывала приподнятость берега, хотя дальше, и мы это хорошо знали по прежним охотам, находилось огромное открытое пространство, почти сухое, с редкой травой переходящей по краям в тресту. И уже за ним, ближе к мористому берегу возвышалась крутая гора, из-за которой и назван был так остров. Подлетающая стая явно нацеливалась на присад. Но почему она не снижается? Обсудить этот вопрос мы не успели. Как по команде, гуси перешли на планирующий полёт, затем передние, а за ними и остальные, стали плавно поворачивать и заходить на круг с одновременным снижением. В воздухе образовалась как бы воронка из птиц. Передние с потерей высоты сужали круги, работая крыльями на торможение и вираж. Гвалт достиг апогея. Леонид, хорошо зная, как кучно сидят иногда прилетевшие гуси, шутливо высказал предположение, что вновь прибывшие садятся прямо на головы встречающим. Но тех это нисколько не смущало.

Итак, нам ходить и искать гусей не надо. Присад – против нас. На островах подходящих кормных ляг мало, значит, путь гусей к еде лежит через пролив, а на этом берегу, совсем рядом с нашим лагерем отличные кормовые угодья. Ширина пролива чуть меньше километра, и это расстояние приглушит наши выстрелы. А если ещё будет тянуть ветерок, как это часто бывает в начальной стадии приливов и отливов, то разобраться где стреляют совсем невозможно. Пара хороших засидок на большой заливаемой ляге у нас уже есть, и теперь надо поставить ещё пару там, куда вода в прилив не доходит.

Постройку скрадка для охоты на гусей, особенно когда она проходит днём при полном освещении, можно сравнить разве что с постройкой шалаша на тетеревином току. Он должен быть абсолютно непроницаем для птичьих глаз на высоту сидящего в нём человека. Но если на току для стрельбы сидя по малоподвижной цели строится действительно шалаш и, как правило, из жердей, связанных вверху, что составляет его основу и даёт ему прочность, то для гусей нужен скрадок открытого типа, чтобы в любой момент в нём можно было вскочить и иметь возможность стрелять влёт в любую сторону. И выбор «строительного материала» тут невелик – только ивняк да треста, всё остальное будет для гусей подозрительно. Хотя, если охота происходит на самом берегу, что бывало неоднократно, то можно позволить себе более широкий ассортимент: обломки брёвен и доски, камни и выброшенные приливом водоросли. И устроиться можно с комфортом, не экономя место и материал. Но в любом случае, главное – чтобы было удобно сидеть длительное время. В одном месте, на остром мысу, выступающим далеко в море, у меня была сооружёна в камнях засидка, где я мог полулежать на высохших водорослях, прикрытый со стороны ног обломками досок и тростником. Гусям, любящим летать вдоль берега, придерживаясь кромки воды, видимо, лень совершать зигзаг вокруг мыса, и они, подрезая его, чётко выходили на верный и лёгкий выстрел.

Но не всегда из скрадка приходится стрелять влёт. Неоднократно бывало, что стая, покружив над лягой, садится невдалеке от тебя, иногда сразу на выстреле. Но если нет, то это не значит, что всё потеряно. В поисках корма птицы активно перемещаются. Или всем скопом, или разбившись на отдельные группы. Волнующая картина, когда сотня, а может и больше, красивых, не подозревающих об опасности гусей, «переговариваясь» и склёвывая что-то у себя из под лап, надвигается на твой скрадок. Для таких моментов и нужна совершенно непросматриваемая конструкция. Издалека кажется, что стоит лишь направить туда стволы, и можно поразить половину стаи. Как это обманчиво! С расстояния сорок, а тем более, тридцать метров начинаешь понимать, что расстояние между отдельными птицами значительно превышает размер осыпи дробового заряда. Это гуси специально идут так, чтобы корм доставался не только передним. Лихорадочно начинаешь водить стволами в поисках кучной группы, но они движутся так быстро и всё время перестраиваясь, что никак не сконцентрировать внимания на чём-то определённом. В конце концов, понимая, что ближе подпускать только хуже для стрельбы, выцеливаешь хотя бы пару. Грохот выстрела сливается с грохотом крыльев взлетающей стаи, такая мгновенная у них реакция. Надо успеть вскочить и постараться сделать прицельный выстрел влёт, что в горячке не всегда удаётся.

У Левонтия, если он охотится с Браунингом, для таких случаев разработан особый маневр. Не стреляя по сидячим, он поднимается в скрадке с вложенным в плечо ружьём и делает четыре-пять быстрых выстрелов по кучно взлетающей птице. Результат бывает отличный. Но это – подарок судьбы. Как говорил в таких случаях мой давно упокоившийся друг и отличный охотник Игорёша: «Бог в форточку кинул…»

Особенно запомнился мне один забавный случай охоты из засады. Было это в моём любимом Лобском и уже в конце «Эры». Леонид в тот год охотился с друзьями в Нюхче, гостей не предвиделось, ехать куда-то далеко одному не хотелось, и я просто из дома ходил в ближайшие угодья. Пролёт казары был в разгаре, и хотя к тому времени в Лобском стояло уже в разных местах чуть ли не с десяток ухронок, охотников в ту осень наблюдалось немного. А в то утро я, кажется, вообще пришёл на лягу один. В свой родной скрадок-первенец я не пошёл, туда моряной слишком много загнало воды. Прошёл дальше, зная, что под кромкой острова есть несколько плохо сделанных скрадков, но там сейчас сухо, что и требуется для гусей, а топорик, чтобы что-то подправить, у меня всегда с собой.

Добравшись, быстро наладил тот, что был пристроен к большому камню. Получилось хотя и жидковато, но за счёт камня не будет просматриваться насквозь. Только успел залезть и устроиться, как появилась стая. Покружив немного над лягой, села метрах в трёхстах впереди. И так получилось, что в створе с гусями оказался ещё один чей-то плохо построенный и полуразвалившийся скрадок. А они, отдохнув и погалдев немного, двинулись в мою сторону. Я хотя и вижу их в бинокль, но сильно мешает эта дурацкая постройка, что между нами. Смотрю, и гусям она не нравится. Не дойдя до неё метров пятьдесят, они остановились и загомонили тревожно. Разозлился я на себя, думаю – надо было: или раскидать эту хламиду совсем, или довести её до ума и сесть туда. И тут произошло неожиданное. Вышел вперёд крупный гусак, может быть, вожак, покричал что-то недовольно, повернувшись к стае, и взлетел, направляясь в мою сторону. Пролетев над развалюхой и ещё немного, он опустился на землю на расстоянии верного выстрела от моей засидки, обернулся назад и восторженно начал что-то кричать на своём гусином языке. Мне показалось, что его пылкая речь звучала примерно так: «Эй вы, трусы! Нет тут ничего страшного, это груда каких-то палок, а зато жратва здесь отличная». И в подтверждение этого он несколько раз ткнул клювом в мягкую травку. Такого бахвальства я простить ему не смог. От выстрела обалделая стая рванулась прямо на меня, и на короткой дистанции я умудрился вторым выстрелом промахнуться.

Вообще-то гусиная охота бывает иногда совершенно непредсказуемая. Налетит иногда за ночь на побережье несколько табунов, и, не образуя присада, рассядутся по разным местам. Покормятся на осушке, а когда вода стронет их оттуда, заберётся стайка на сухой бережок и засядет там надолго. Кто спит, приникнув к земле, кто лениво ковыряет клювом корешки трав, только сторожевые, выбрав бугорок или песчаный намыв, чтобы было повыше, крутят во все стороны головами, охраняя покой стаи.

В таких случаях сидеть в скрадке почти бесполезно, но сама охота возможна, надо лишь применить другую стратегию. Задача номер один – найти стаю, не выдав себя. Хотя гуси и очень говорливы, но бывает, что, насытившись, они в большинстве своём отдыхают, и только сторожевые тихонько перекликаются друг с другом. Засечь местонахождение такой тихой компании достаточно сложно, но казару выдаёт её контрастный чёрно-белый цвет, издалека видимый на коричневато-зелёном фоне ляги или морского берега. Выручают, конечно, наши бинокли.

Когда стая найдена, наступает самый ответственный момент. Исходя из условий местности и даже состояния погоды, нужно определить позицию для «встречающего» стрелка, наметить путь подхода загонщика и примерное место, откуда он «столкнёт» стаю. И чем ближе смогут оба подойти незамеченными к гусям, тем больше шансов не только у стрелка, но и у загонщика, поскольку после выстрелов встречающего стая может развернуться и попасть под обстрел загонщика. У Левонтия большой опыт подобных «разработок», и я целиком доверяюсь ему. Попытаюсь по памяти воспроизвести одну из таких охот. Перелёт тогда уже заканчивался, и птицы на побережье было немного.

Обычно мы расходимся метров на сто, не теряя друг друга из виду, и скрытно начинаем движение параллельно береговой кромке, всё время обшаривая биноклями открытые пространства впереди себя и тщательно вслушиваясь. Хорошо, что местность нам знакома, это облегчает задачу. В местах, где встреча с птицей просто исключена, мы сходимся, спокойно топаем вместе, переговариваясь и намечая места, где действовать придётся осторожней.

Впереди, за можжевеловыми кустами, растущими на небольшом пригорке, одно из привлекательных для гусей мест. Поднимаемся и, лавируя между кустами, осторожно выходим на край бугра. Отсюда, как с наблюдательного пункта, хорошо просматривается и кромка берега, где сейчас заканчивается прилив, и прибрежный лес в окантовке ивового кустарника с тростником, и вытянутая между ними длинная ляга. Едва скользнув по ней биноклем, я сразу замечаю солидный табун белощёкой, голов на сто. Показываю Леониду. Он долго не опускает бинокль от глаз, и на лице у него явное недовольство.

«Что-то не так?» – спрашиваю, не понимая в чём дело.

«Всё так – ворчливо отвечает он – И всё против нас. Я знаю эту лягу хорошо. Они сидят так, что им виден весь берег до самой воды. Ветер, смотри, хотя и не сильный, но дует с моря, и взлетать они будут, если их стронуть от леса, в сторону берега. Там бы одному и надо засесть для встречи, но пробраться до нужной точки нет никакой возможности».

«И что же делать? Искать другую стаю, а эту просто спугнуть – пусть разомнут крылья, а там, глядишь, когда-нибудь и на нас налетят».

«Так-то оно так, да найдём ли другую. Что-то я ночью не слышал ни одного подлёта, да и утром всё было спокойно.

Так что попробуем отщипнуть малость от этих, но если нам удастся что-то взять, то это будут очень «трудовые» гуси».

Предстоял хотя и не очень сложный, но достаточно длительный и протяжённый маневр. Нам ничего не оставалось, как обоим обойти стаю кромкой леса. Там останется загонщик, а стрелок должен дойти до самого конца ляги, где она переходит в жиденький прибрежный лесок, пройти им до берега и вернуться берегом как бы назад, прикрываясь камнями и редкими можжевеловыми кустами, которые мы разглядели в бинокль на том участке.

Левонтий заранее решил, что в этот раз стрелком буду я, и мы тронулись. Хотели пройти кромкой тростника, чтобы иметь возможность подходить иногда к самому краю и визуально контролировать стаю, но отказались от этой затеи. Трестой и так-то ходить тяжело, а тут ещё она была завалена всяким хламом от прошлогодней очень сильной моряны, поднявшей тогда уровень воды на метр выше обычного и затопившей на время все береговые низинные места.

Пришлось идти лесом, не зная при этом, что делается на ляге и там ли ещё гуси. Когда по расчётам «стратега» мы поравнялись с местом, против которого должна была сидеть стая, остановились и стали прислушиваться. И с радостью сразу услышали лёгкую гусиную перекличку. Договорились, что, когда доберусь до места, я просигналю над своей засидкой поднятой повыше большой веткой, а Леонид, увидев сигнал, должен ответить мне тройным гусиным криком своего нового манка, который он недавно привёз из Америки, будучи там в командировке по своим океанографическим делам. Не знаю, на каких американских гусей или канадских казарок этот манок был рассчитан, но на крик нашей казары он не похож был совсем, и годился пока лишь для таких целей. Но Левонтий им очень гордился.

На весь наш маневр потребовалось более чем полчаса, и когда я добрался до берега, уже шёл отлив, подарив мне сантиметров сорок понижения от берегового уреза. Выйдя на крепкую в этом месте осушку, я побрёл по щиколотку в воде в полный рост в местах, где меня прикрывали береговые кусты и редкие чахлые сосёнки, и пригибаясь на открытых. Несколько раз останавливался, пытаясь наглядеть на ляге гусиную стаю, но даже незначительный береговой намыв был выше места, где сидели гуси, отгораживая их от меня. А если я их не могу отсюда разглядеть, то и им меня не видно.

Однако всякие прикрытия скоро кончились, впереди был чистый низкий бережок, местами поросший какой-то травой, вроде осоки, ростом не выше коленей. Но впереди маячил большой серый валун, и я подумал, что можно рискнуть добраться до него, он послужит прекрасным укрытием. Ведь если мой загонщик «нежно» стронет гусей, то полетят они без паники, не набирая большой высоты, и наверняка на осушку, чтобы отсидеться там и разобраться в обстановке. У гусей, мы знаем это, есть такой приёмчик. Осушка для них самое безопасное место, поскольку видно хорошо во все стороны. Но пойдут они туда только чистым местом, и валун – его граница.

И вдруг меня словно кольнуло! Всякие кусты уже позади, чем же я подам сигнал, что уже на месте? Но тут же успокоился. Ведь у меня в кармане есть большой кусок бязевой тряпки, которой я с успехом пользуюсь и как носовым платком, и как ручным полотенцем и даже протираю им ружьё после дождливой погоды. Если сейчас ничего не найду в выбросах, привяжу её к концу стволов. Над одиночным камнем ещё не совсем потерявшую белый цвет тряпку Леонид разглядит наверняка. Но я нашёл – обломок старого елового шеста метра два длиной, а лучшего и не придумаешь.

На корточках, а под конец почти по-пластунски добрался до камня. Передохнув, надвинул на лоб свою камуфляжную шапочку с большим козырьком, пристроил к глазам бинокль и приподнял голову над камнем. Гусей увидел сразу, почти напротив и не очень далеко. Раньше они сидели ближе к лесу, но пока я выдвигался на позицию, сместились, и теперь до них было не более двухсот пятидесяти метров. Это и хорошо и в то же время заставляет проявлять повышенную осторожность.

Привязал тряпку к шесту и медленно поднял вертикально над камнем. Наблюдаю за стаей. Пока никакой реакции, но и от Левонтия тоже. Начал помахивать «флагом капитуляции», машу уже несколько минут, не спуская с гусей глаз, но всё спокойно. Уже начал нервничать, когда со стороны леса донеслось Левонтьевское – га-га, га-га, га-га… Гоготнул в ответ один из дозорных, я опустил шест. Охота вступила в свою завершающую и самую интересную стадию.

Прошло минут пять. Рука в неудобной позе устала держать бинокль, но ничего кроме стенки камыша, рыжих кочек, мелких луж и стаи гусей возле одной из них в поле зрения не попадало. Я даже стал сомневаться, не принял ли я гогот какого-нибудь редкого для этой местности гуся-одиночки за желаемый сигнал напарника. И тут со стороны гусиной стаи послышался тревожный гул множества голосов. Пришлось снова взять в руку бинокль. Из тростника в створе со мной и гусями появился Леонид. Медленно и спокойно, делая небольшие отклонения от прямого курса на стаю, в нашу сторону шёл опытный загонщик. Гуси, естественно, насторожились. Те, кто только что лежали, поднялись, все сбились в плотную группу. Но то, что их насторожило, было так далеко и, наверное, казалось им не очень опасным. Но оно приближалось! И тогда они сначала пошли, но уже через минуту взлетели. Взлетели спокойно, без панического крика и, очень медленно набирая высоту, потянули в сторону моря, к осушке. Но не ко мне! А значительно левее, так, что когда они поравняются с кромкой берега, у которой я сижу, до них будет не менее ста метров.

Это был провал операции. Какая обида! Столько угробить времени и сил… Сразу заныли колени от неудобной позы на корточках. А ещё подумалось: стоило ли всё это затевать, ведь если бы мы просто подождали на бугре часок-полтора пока от берега отойдёт вода, то, прикрываясь береговым валом, я бы смог, пригнувшись, пройти осушкой и выбрать более удачное место. Провожая улетающих птиц взгядом, уже хотел встать, чтобы размять затёкшие коленки, когда произошло неожиданное.

Поравнявшись с кромкой берега, стая разделилась. Бóльшая часть, снижаясь, пошла, как я и предполагал, на осушку, а десятка три повернули в мою сторону, вдоль берега. Лихорадочно заработала мысль: они выйдут мне не «в лоб», а чуть правей. Если просто по ним неожиданно выстрелить, они повернут в любую сторону. Но если сначала выскочить им навстречу, напугать и заставить свернуть влево, (а куда же ещё?), то есть вероятность, что они, шарахнувшись от меня, могут налететь и на Левонтия. Я зыркнул глазами в ту сторону, где он только что был и успел заметить его «падение» в кочки с невысокой травой. Значит, мы думаем с ним одинаково! Это придало мне силы и уверенности. Взяв ружьё наизготовку и с криком – Кыш, окоянные! – я выскочил из-за камня им навстречу.

Гуси спокойно летели красивым развёрнутым строем, с хорошей, привычной для них дистанцией метра на полтора друг от друга. Это – не утки, которые могут летать беспорядочной толпой. Стреляя по гусям, я всегда вспоминаю где-то вычитанную фразу, что – «Сколько бы не налетало на тебя гусей, хоть десятков, хоть сотен, но стрелять приходится каждый раз в конкретного одного». И теперь снова стояла та же задача. А они уже поравнялись со мной на дистанции в двадцать пять метров…

От моего крика передние заложили крутой вираж вверх и влево. Задняя шеренга чуть замешкалась, и я, выцеливая крайнего крупного гусака, вдруг увидел, что в повороте три птицы сходятся в одну мишень. И успел послать туда первый заряд. Заметил, что две битые кувырнулись и пошли вниз и, как это бывает иногда, от радости сделал промах из второго ствола. И пока я чуть огорчённо смотрел вслед улетающей галдящей стайке, раздались ещё два выстрела. Они-таки «накрыли» и загонщика, и Левонтий сделал чистый дуплет. Что-что, а стрелять по гусям он умеет хорошо.

Дальше мы не пошли. Пора было возвращаться в лагерь, разогревать обед, отдохнуть от этой непростой охоты.

Уже сидя за столом и наливая нам клюквенной настойки, этот старый опытный гусятник сказал:

– Как я и предупреждал тебя, это были очень трудные – трудовые гуси, но мы, кажется, сделали всё правильно, а особенно ты. Хотя и чуть не вышла накладка. Но всё же часть из той компании правильно оценила наши действия и не разочаровала нас. Так давай, выпьем за то, чтобы гуси и впредь всегда нас понимали!