Текст книги "Психологические основы профессиональной деятельности. Хрестоматия"

Анохин П. К. Очерки по физиологии функциональных систем. М.: Медицина, 1975.

Давыдов В. В. Виды обобщения в обучении. (Логико-психологические проблемы построения учебных предметов). М.: Педагогика, 1972.

Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Политиздат, 1972.

Ломов Б. Ф. К проблеме деятельности в психологии // Психол. журн. 1981.Т. 2. № 5. С. 3—22.

Ошанин Д. А. Концепция оперативности в инженерной и общей психологии. М.: Наука, 1977. С. 131–145.

Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. М.: Изд-во АН СССР, 1958.

В. И. Медведев
Общие психологические механизмы адаптации[57]57
  Медведев В. И. Адаптация человека. СПб.: Институт мозга человека РАН, 2003. С. 166–174.


[Закрыть]

Рассматривая некоторые общие механизмы развития адаптации как особого вида реакции приспособления организма к изменениям внешней и внутренней среды, мы говорили о том, что здесь наблюдается неразрывная связь физиологических и психологических процессов, совместная работа которых обуславливает достижение цели адаптационного процесса. Можно сказать, что расчленение психического от физиологического есть чисто дидактический, педагогический прием, способствующий созданию некоторой абстрактной классификационной схемы этого процесса.

<…> В зависимости от вида адаптогенного фактора, особенностей его взаимодействия с человеком, от исходного состояния человека, имеющихся у него врожденных приобретенных программ, и возможностей их активации, особенностей сочетания природных и социальных факторов среды, определяющих выбор стратегии адаптационного процесса и ряда других факторов <…>, роль и соотношение физиологических и психологических механизмов могут меняться, что в принципе и определяет одно из главных характеристик индивидуальной стратегии адаптации. Большую роль в этом играет и то, на какой стадии развития адаптации находится организм в данный момент, что послужит темой специального анализа в главе, посвященной динамике адаптации.

В одних случаях участие психологических компонентов адаптационного процесса может сводиться к обеспечению превентивных реакций, избавляющих организм от необходимости развития адаптации, что реализуется в ряде поведенческих реакций, т. н. осознанного референдума; в других – формируется, сочетанная с физиологическими механизмами реакция, при которой ряд требований, предъявляемых к организму условиями его взаимодействия с адаптогенным фактором, обеспечивается соответствующими адекватными физиологическими механизмами, а ряд других – психологическими механизмами, слитыми друг с другом в единую последовательность.

Нередки ситуации, когда психологические реакции играют роль своеобразных усилителей, модуляторов, обеспечивающих развитие физиологических механизмов адаптации и позволяющих продолжать необходимую деятельность в таких условиях, когда защитные механизмы организма, например, такие, как усталость, боль, или чувство нежелания выполнять ту или иную деятельность или другие, требуют ее прекращения. В этом отношении хорошо известна роль таких психологических качеств, как мотивация, воля, направленность и даже таких, как социальная обязанность или конформность поведения, направленного на принятие за образец поведения лидера или коллектива.

Наконец, возникают адаптационные ситуации, когда адаптогенным началом выступает только психологический фактор или комплекс факторов, связанный с каким-либо этапом жизни и деятельности человека, адекватный ответ организма заключается в формировании соответствующего психологического состояния, настроя или, если использовать концепцию К. Левина, – психологического поля. Такие коллизии часто составляют предмет рассмотрения в возрастной психологии (например, период начала контакта со сверстниками в раннем возрасте, период учебы и др.), хотя какое-то участие физиологических механизмов можно найти и здесь, и, конечно, их проявления и анализ являются основной задачей социальной психологии, которая, по сути, почти целиком посвящена изучению психологических механизмов адаптации к специфическим условиям и требованиям социальной среды. Однако и здесь физиологические механизмы могут играть роль сопутствующего или поддерживающего фактора: «Любовь и голод правят миром» (Гете). Как правило, это реализуется через потребность и условия жизнедеятельности.

Если отвлечься от конкретики З. Фрейда, то в основе его теоретического мировоззрения также лежит принцип социальной адаптации, что затем блестяще было развито в работах Юнга.

Такое превалирование психологического компонента в ряде адаптационных процессов делает оправданным существование понятия «психологическая адаптация», использование которого не предусматривает серьезного исследования его физиологических механизмов.

Таким образом, формируются несколько типичных вариантов участия психических процессов в адаптационных механизмах:

• психологические механизмы адаптации человека к природной среде;

• психологические механизма адаптации к социальным условиям;

• психологические механизмы адаптации к комбинации природной и социальной среды, одним из вариантов которой является адаптация к условиям катастроф Помимо этого существует еще одна, исключительно психологическая форма адаптации, которая возникает как саморазвитие, самоусовершенствование, самораскрытие.

Можно говорить еще об одном, очень сложном виде адаптации, которая фигурирует в литературе как адаптация к экологическим условиям и которая, по нашему мнению, затрагивает философско-мировоззренческие проблемы взаимоотношения человека и Вселенной (Медведев, Алдашева, 2000).

Помимо сказанного, есть еще одна существенная черта психологической адаптации, которая отсутствует или почти отсутствует в физиологической адаптации. Дело в том, что основная цель физиологических механизмов адаптации заключается в приспособлении человека к изменяющимся условиям внешней среды, т. е. рассматривается ситуация, при которой пусковым стимулом является воздействие среды. Психологическая адаптация не исключает этот вариант, но и обеспечивает другую сторону взаимодействия – возможность активного преобразования этой среды с целью оптимизации для человека ее условий. Примечательно и то, что такая активность может быть направлена не только на преобразование среды, но и на сохранение ее параметров, а задача уравновешивания решается использованием технических средств защиты.

Это приводит нас к предположению о близости проблемы экологического сознания к проблеме психологической адаптации (Медведев, Алдашева, 2000), поскольку обе они отражают разные стороны взаимоотношения человека и среды. Вопросы адаптации среды к человеку имеют давнюю историю и возникли, вероятно, с появлением сознания вообще. С одной стороны это было осознание единства человека и природы, т. е. имело гносеологическую природу, а с другой, явилось отражением осознания экономической, материальной зависимости человека от природных ресурсов. Вероятно, этим объясняется наличие со времен глубокой древности различного рода табу и запретов в первобытной культуре, наличие в ней сакральных ритуалов и установлений, связанных не только с потреблением продуктов природы, но и сохранением ее возобновляемых ресурсов.

По нашему глубокому убеждению любой процесс адаптации в той или иной мере всегда является процессом социальным, а, следовательно, и психологическим, и задача исследователя – выявить это психологическое и определить его значимость для достижения как постоянных, так и временных целей. Физиологам, изучающим проблему взаимодействия человека с природными факторами в условиях «чистого», лабораторного эксперимента хорошо известна зависимость получаемых результатов от настроения испытуемого, степени его мотивации, заинтересованности даже в таких исследованиях, как, например, влияние повышенного содержания углекислого газа во вдыхаемом воздухе на характеристики внешнего влияния.

<…> Однако, прежде чем перейти к дальнейшему и сформулировать определение понятия психологической адаптации, следует на какой-то период вернуться понятию о программах деятельности. Мы уже говорили о том, что деятельность человека развертывается по двум типам программ – осознанным и неосознанным. Неосознанные программы, особенно те, которые имеют генетическое происхождение, по-видимому, обеспечивают физиологические процессы, связанные с внутренними механизмами поддержания гомеостаза, т. е. выполняют задачи организации достижения постоянных целей благодаря регуляторным воздействиям главным образом на вегетативные системы, а осознанные программы связаны с временными целями и обуславливают внешнюю деятельность, в том числе и ту, которая направлена на преобразование среды, активное или пассивное.

Конечно, такое деление во многом условно и в ряде случаев имеются осознанные программы, направленные на охрану гомеостатического равновесия, и ряд неосознанных программ, выполняющих задачу достижения временной цели путем воздействия на среду. В дальнейшем, в ряде разделов мы коснемся различных форм поведенческих реакций, обеспечивающих адаптацию к воздействиям внешней среды, вызывающим нарушения или отклонения гомеостазированных показателей. Хорошо известны и безусловно-рефлекторные двигательные реакции, обеспечивающие защиту от внешних природных раздражителей в виде реакций избегания или устранения.

Если рассматривать, как это было сказано выше, сознание широко, включая сюда и его невербализованные формы, то это приводит нас к выводу о том, что реализация всех осознанных программ осуществляется благодаря наличию общей программы в виде концептуальной модели деятельности. Она состоит, во-первых, из сформированного образа наличной ситуации, но не в виде прямой фотографии, а как однозначный, инвариантный, освобожденный от случайных признаков и корригированный оперативной памятью, на основе актуализации энграмм из долговременной памяти, т. е. прошлого опыта, образ. На картине этого образа сказывается и анализ реальных, существующих в данной ситуации, связей, образов, связанных и не связанных с возможной деятельностью. Во-вторых, в концептуальную модель входят сформулированная в сознании цель и задачи, решаемые в процессе ее достижения, и, в-третьих, модель предусматривает выбор стратегии предполагаемой деятельности. Таким образом, концептуальная модель выступает как прогностическая модель, т. е. включает не только образ наличного временного среза, но и’ предполагаемые будущие изменения. Отсюда можно сделать важное предположение о том, что любое функциональное состояние включает элементы прошлого, настоящего и будущего. <…> Вероятно, этим так же можно объяснить упомянутую ранее избыточность в работе мозговых структур. В процессе реализации программы деятельности происходит динамическая смена состояний, при которой элементы прошлого исчезают, элементы настоящего становятся прошлым, а элементы будущего – настоящим. В зависимости от характера цели или стратегии ее достижения прогнозные элементы концептуальной модели могут сужаться или расширяться, включая все более и более дальнюю перспективу, что требует от других структур готовности включиться в программу.

О физиологических механизмах, лежащих в основе концептуальной модели, мы знаем сравнительно немного, хотя известно, что нарушения работы нейронов приводят к перестройке или невозможности построения полностью адекватной концептуальной модели. На это указывает ряд психических заболеваний, связанных с нарушением нейромедиаторных систем. Так, известна попытка связать ряд нарушений психики при шизофрении с функцией некоторых эндорфинов. Данные, полученные при изучении действия ряда препаратов, получивших общее название психотомиметиков, легли в основу поиска так называемых модификаторов поведения, (что противоречит многим моральным принципам), лишающим человека возможности формировать адекватные концептуальные модели и подчиняющим его внешним воздействиям, заставляющим реагировать лишь по стандарту биологических закономерностей, не поддающихся социальной коррекции и выключающих из сознания мировоззренческие, волевые и морально-этические компоненты.

<…> Довольно большая литература, посвященная выявлению функциональной неоднородности правого и левого полушария не дает возможности уверенно различать их функции, хотя чаще высказывается предположение, что левое полушарие формирует нечто вроде абстрактной концептуальной модели, главными элементами которой являются отношения и знак отношений между ключевыми компонентами модели, а правое – формирует на этой основе конкретную модель, учитывающую имеющиеся в наличной и прогнозируемой ситуации качественные и количественные характеристики реальных признаков.

В формировании и реализации концептуальных моделей принимает участие еще один механизм, который был вначале назван нами как «формальный анализатор», хотя более привычным стало использование термина «детектор». В принципе оба названия не очень удачны, так как в основе этих механизмов лежит не анализ, а контроль за протеканием некоторых формальных характеристик программы вне зависимости от конкретного содержания и семантики реализуемой деятельности. Этот контроль осуществляется, по-видимому, благодаря сопоставлению характеристик входа в систему, самой системы и выхода из нее.

Не учитывая хронологической последовательности описания отдельных детекторов разными авторами, укажем на некоторые, на наш взгляд самые важные для разбираемой нами проблемы результаты. Р. Гранитом (1973) был обнаружен детектор, который регистрирует отношение поведения к цели и корригирует реализацию программы двигательного поведения по мере изменения его отношения к цели, которое вошло в литературу как детектор цели. Е. Н. Соколов (1958) описал детектор новизны, вероятно, осуществляющий поиск программы реагирования и индуцирующий построение такой программы в случае ее отсутствия в долговременной памяти. Н. П. Бехтерева (1974) описала наличие весьма важного детектора, регистрирующего ошибки в деятельности и осуществляющего в случае их появления коррекцию программы или повторение неправильно осуществленного ее элемента. Автор высказала предположение, что некоторые структуры мозга имеют и свои собственные детекторы ошибок.

Нами (Медведев, 1982) был описан детектор стастастичности, который регистрирует динамику изменения стохастичности в процессе реализации плана решения. Другой вид стохастического детектора анализирует вероятностную структуру среды перед принятием решения, активируя программу, адекватную наиболее вероятной предполагаемой ситуации. Анализируя некоторые клинические случаи синдрома навязчивых состояний, а также предложенную Миллером и соавторами (1965) схему «ТОТЕ» (в предложенной авторами схеме отсутствует элемент, позволяющий выйти из бесконечно продолжающегося цикла), нами было сделано предположение о наличии специального on-off – аннализатора, задачей которого является определение момента остановки одного дискретного элемента программы, уже выполнившего свою задачу и включение следующего.

Такое знакомство с основными положениями теории концептуальной модели позволяет нам дать определение психологической адаптации как процесса создания в сознании человека концептуальной модели, включающей образ воздействия, его объективную и субъективную значимость последствий взаимодействия с человеком с учетом возможных ответных реакций со стороны объекта, стратегию и тактику ответных реакций и формирование на основе этого образа состояния, обеспечивающего соответствующие действия человека. Психологическая адаптация предполагает формирование субъективной цели как варианта осознанного решения возникшей проблемы с учетом личностных характеристик. Эта особенность психологической адаптации обусловливает ее многообразие, связанное, с одной стороны, с параметрами воздействующего фактора: его физической природой, интенсивностью, длительностью, фронтом нарастания, химическими и информационными особенностями; а с другой, с субъективной оценкой этих параметров. На картине психологической адаптации сказываются физиологические и психологические особенностей личности, ее тренированность, опыт, наличие средств искусственной защиты, индивидуальная и общественная социальная значимость и т. п.

Здесь важно подчеркнуть, что среди большого числа психологических компонентов, составляющих структуру личности, для развития процесса адаптации большое значение приобретает такая, редко упоминаемая характеристика, как оценка человеком своих физиологических возможностей.

<…> Формирование в сознании человека образа воздействия является очень сложным процессом, который не всегда может быть изучен посторонним наблюдателем. Трудности такого изучения связаны с тем, что этот образ не всегда существует в вербализованном виде, особенно в той его части, которая связана с рядом деталей этого образа, он может быть ложным или замаскированным посторонними, не имеющими отношения к сущности ситуации, факторами. Такая картина характерна для большинства ситуаций, связанных с воздействием некоторых социальных факторов, требующих не физиологической, а социальной адаптации.

Большинство авторов, рассматривая происхождение и «внешний вид» этого образа, связывают его, по крайней мере, в эмоциональной части, с образом угрозы, предполагающим возможность разрушительного действия на человека или на общество. Наиболее последовательно эта идея прослеживается в работах известного психолога Р. Лазаруса (1970), исследующего проблемы эмоциональной напряженности и стресса.

На наш взгляд в этих работах имеется весьма существенная ошибка, заключающаяся в том, что упущен второй, очень важный вид образа, который можно назвать образом соответствия, наличие которого благоприятствует условиям жизни и деятельности человека или человечества в целом. Дело даже не в том, что наличие этого образа меняет условия формирования адаптации (некоторые исследователи даже не предполагают необходимость в ряде случаев адаптации к благоприятным условиям.

<…> В принципе, согласно понятийной концепции А. Валлона, эти два образа должны быть неразрывно связаны друг с другом, образ угрозы создается как антитеза образу соответствия, и, наоборот, образ соответствия строится на базе противопоставления образу угрозы. Это значит, что эти два образа всегда присутствуют в процессе взаимодействия человека с внешней средой, и психологическая адаптация строится на основании их сопоставления. В одних случаях они четко вырисовываются в сознании в виде концептуальной модели действительности, на основе которой строятся планы и структура поведения, а в других – они находятся где-то на периферии невербализованного сознания, и процесс адаптации осуществляется по каким-то общим рецептам, репродуктивным реакциям, чаще всего базирующимся на общих закономерностях реагирования человека в стохастическом мире, ориентированных на появление наиболее вероятного события. Это очень важная в теоретическом плане особенность, по нашему мнению, обусловливающая появление при любых формах адаптации реакций антигипоксической защиты.

Если параметры, характеризующие отношения человека и внешней среды, не выходят за какие-то граничные условия, определяемые физиологическими, психологическими, в том числе, и социальными особенностями, то формирующийся в сознании образ воздействия является смазанным и выступает в сознании лишь в виде неопределенного ощущения. В противоположность общему мнению, что в такой ситуации более четко проявляется реакция на образ угрозы, по нашим данным, большую активность вызывает образ соответствия, побуждая человека к поиску ситуации, при которой этот образ становится более четким и определенным. Если физические или информационные параметры воздействующего фактора превышают установленные границы, в формирования образа воздействия включается и вербализованная часть сознания, и возникает ощущение дискомфорта, связанное или с наличием угрозы, или с необходимостью усилить образ соответствия. Этот образ, как правило, включает черты реально действующего фактора, однако видоизмененные сознанием в соответствии с рядом условий, например, степенью знакомства с этим фактором, опытом прошлого взаимодействия, исходным функциональным состоянием человека, даже особенностями работы сенсорных систем и т. п. Образ угрозы также определяет формирование ответной реакции, начиная с такой общей оценки, как самочувствие и кончая сложнейшей картиной стратегии индивидуального или коллективного поведения с целью устранения этого фактора или нивелирования его влияния. Последняя задача выполняется с помощью адаптации организма, в том числе и психологической.

Очень важно подчеркнуть, что формируется реакция не столько на фактор, реально существующий, или на его реальные параметры, сколько на образ, представление об этом факторе. Как известно из литературы, имеется большое количество данных, подтверждающих правоту этого утверждения, начиная со специального научного направления, разрабатывающего проблемы, так называемого «плацебо-эффекта», изучающего различного рода суггестивные влияния, и кончая чрезвычайно интересным феноменом, названном нами как «опережающая адаптация», о котором речь пойдет ниже.

Конечно, как образ угрозы, так и образ соответствия формируются на определенной базе, и на этот процесс влияет ряд факторов. С позиции теории конструктов, о которых речь шла в начальных главах, как один, так и другой образы являются конструктами, открытость которых определяется величиной и значимостью их влияния на человека, а также такой характеристикой, которая получила название ожидания. Ее смысл заключается в том, что образованный в сознании конструкт, взаимодействуя с другими, уже имеющимися конструктами, получает возможность установления таких связей, которые предполагаются нашим представлением (т. е. теорией) о его месте во взаимодействующих с нами структурах мира.