Текст книги "Три доллара и шесть нулей"

Глава 4

Оторвав рамку с веселым карапузом, Полетаев понес ее наверх. Со стороны это напоминало крестный ход, и импровизированный батюшка в лице Николая Ивановича несколько раз споткнулся. Всему виной было то, что он смотрел не себе под ноги, а на пожелтевший рисунок, заключенный под стекло.

Отрывать рамку он не торопился. Положил рисунок на стол, приглушил звук продолжающего работать телевизора и направился к бару. Не торопясь распахнул его, выбрал из стоящих внутри бутылок одну, более подходящую – поллитровую «фляжку» «J&B», прихватил стакан и вернулся к столу.

– Снежана... Какое красивое имя, – пробормотал он, слушая бульканье ароматного напитка, вливающегося в стакан.

Из-за того, что он думал не о виски, а о предмете, лежащем на столе, он наполнил стакан до краев и приложился к нему, как к минералке на пляже. Когда виски в стакане оставалось на палец, он оторвался. На лице Николая Ивановича не было ни тени подозрения на то, что он только что проглотил двести граммов сорокаградусного спиртного.

– Для коровы, – продолжил он свою мысль.

Полетаев положил обе руки на стол и стал барабанить по столешнице пальцами, размышляя о том, что ничего страшного не будет в том, что никаких каракуль на обратной стороне рисунка он не обнаружит. Жил ведь он все это время без таких проблем? Жил. И еще как жил! Так что ничего страшного... Он даже не разочаруется, если...

– Посмеюсь, да и только... – бормотал Николай Иванович, аккуратно поддевая рамку ножом для резки бумаг. – В сауне висел, хулиган... Ай, хулиган... Что ж ты в одних трусишках, да на ветру?.. И куда мамка твоя двести пятьдесят лет назад смотрела?..

В любом другом случае Пролет снял бы рамку и вынул рисунок за две минуты. Теперь же, когда есть надежда на то, что сам рисунок стоит больше, чем три пачки чая, которые он отдал на зону за изготовление рамки, он думал только о том, как бы случайно не царапнуть потемневшую и отвердевшую бумагу. Деревянный багет был безжалостно изуродован и расщеплен, от былой красоты рамки не осталось и следа, еще секунда и... И все лишнее, включая стекло, упало на пол. Расколовшись пополам, оно разлетелось в разные стороны. Николай Иванович еще некоторое время рассматривал мальчишку, а потом уверенным движением перевернул лист.

– Мать моя... – снова, как сомнамбула, повторил он.

Рукой, внезапно пораженной треммором, он дотянулся до ящика стола и вынул из него футляр с очками. Еще секунда, и линзы разместились на носу Полетаева.

– Мать моя...

«С гвардейским приветом шлю свое письмо тебе, моя дорогая сердцу Снежана! Наш состав стоит на станции близ моста через Дунай. Из-за ремонта моста мы пробудем тут сутки, после чего окажемся в Румынии. После чего пройдет месяц, и я прибуду в Москву. Я сделаю все, моя милая Снежана, как мы и договаривались. Там, в сарае дядьки Зорвана, где ночью пахнет сеном. Не пройдет и года, как мы снова окажемся вместе. На том свое письмо заканчиваю и с нетерпением жду наступления нового, 1946 года. (Посмотри, какого я тебе смешного мальчишку нарисовал! Наш первый сын будет похож на него.) Твой гвардии рядовой Мартын Волокитин. 5 сентября 1945 г.».

Кашлянув, Полетаев выронил рисунок. Снова кашлянул. Потом закашлялся. Поняв, что начинается приступ, он быстро наполнил стакан виски, дождался, когда минует очередной спазм, и залпом выпил едкую жидкость цвета слабо заваренного чая.

– Интересно, о чем это они договаривались в сарае дядьки Зорвана?.. – едва слышно пробормотал он и пожевал губами.

Николай Иванович откинулся на спинку кресла и почувствовал легкое головокружение. Последствия выпитого виски. Виски, и ничего более. Голова от счастья, бывает, кружится, но не так глубоко при этом разливается по телу тепло.

– Это не климакс, – заключил, улыбнувшись, Полетаев. – Это «Маленький ныряльщик». Два года висеть на двери сауны и веселить всякий сброд... Нет, Россия – это самый большой дурдом из всех ныне действующих. Два года у меня в подвале, рядом с сортиром, висел Гойя, конец восемнадцатого века, а я ходил мимо него в одних трусах с пивом в руке! Мама миа, неужели я настолько зажрался, что вывешиваю Гойю на входе в собственную баню?!!

Вдруг побелев лицом, Николай Иванович схватил листок и подтянул его к себе. Как этот гвардии Волокитин мог испохабить работу великого мастера?! Работу, цена которой три миллиона долларов?! А если поторговаться...

Воровато оглянувшись, словно рядом с чужими пальто в школьной раздевалке, Полетаев нырнул рукой в ящик и вынул ластик.

– И как рука поднялась?.. Изувер...

Однако едва резинка коснулась бумаги, он отдернул ее, словно прикоснулся к расплавленному свинцу.

– Что я делаю, идиот?!! Это же доказательство того, что картина настоящая! Это гарантия цены картины!! Мать моя, я не только имею картину, я имею еще и доказательство того, что она – работа Гойи!..

Вдруг на его лицо легла печать тревоги.

А вдруг это «липа»?! «Маленький ныряльщик», он, может быть, и есть на самом деле, но кто даст гарантию, что это тот самый «ныряльщик»? Может, и письмо гвардии рядового – подлинное, но кто сказал, что он написал его на работе Гойи?! Кто даст гарантию того, что эта картина, привезенная Хорошевым из Югославии, подлинник, а не копия? Вполне возможно, что кто-нибудь в той Сербии, узнав в малыше на рисунке три миллиона долларов, сделал полную копию, заменив подлинник на стене сербской халупы самой настоящей подделкой!

Немного остыв, Полетаев понял, что в своей подозрительности он переходит все мыслимые и немыслимые границы. Кому может понадобиться такая манипуляция, как подделывание подлинника, если есть сам подлинник, вывезти который из страны, пораженной войной, не представляет никакой проблемы? Лучшее подтверждение правоты такой мысли – капитан Медведцев, который, ничего не подделывая, взял и вывез домашнюю коллекцию Геринга паровозом в Россию!

Однако семя сомнения, брошенное в осчастливленную душу, уже дало росток. Недавно в Америке задержали шулера, который продал две сотни документов девятнадцатого века на общую сумму пять «лимонов» баксов. Если бы не пожадничал и не продал в разные коллекции американских толстосумов два одинаковых подлинника «Декларации независимости», то сбывал бы эти подлинники до конца жизни. До чего людей жадность доводит. До абсурда. А как у него все хорошо шло! Эксперты корячатся над микроскопами и химикалиями, выясняют, недоумки, подлинность документа. В итоге делают заключение – все путем. В смысле, все натуральное. Бумага середины девятнадцатого столетия, чернила старые, коими пользовались в то время. А подлинника «Декларации независимости» – два. Ну, не маразм ли? Один и тот же, писанный одной рукой в одно время. Может, у автора склероз был, он написал одну Декларацию вечером, потом забыл да поутру вторую накропал? Ан нет, заявляет исторический музей. Подлинник у нас, то есть уже третий по счету. Опять проверяют – все бьет. Хоть стреляйся. То ли эксперты неграмотные, то ли в глазах у всех троится. Слава богу, выяснилось. Их изобретатель приходил в библиотеку, в читальный зал по-нашему, брал книги середины девятнадцатого столетия и вырывал у них промежуточные заглавные листы. Те, которые во всех книгах чистые, те, что между переплетом и первым листом. Потом бадяжил чернила по рецепту девятнадцатого века и писал Декларации, черновики Линкольна, любовные письма Гранта, личные карточки больного Вашингтона... Фантазии, слава богу, у парня хватало.

Может, и с «Ныряльщиком» такая же беда?

Спать Полетаеву уже не хотелось. Как тут сомкнешь глаза, если перед тобой, на столе, лежит картина старинного испанского мастера. Завтрашний день обещал быть напряженным, полным поисков и размышлений. Такие парни, как Гойя, ценны не тогда, когда висят на двери твоей бани, а когда выступают в качестве лота на ближайшем аукционе Сотби. Кажется, речь шла о трех миллионах?

Через неделю апрель вступал в свои права...

Едва дождавшись утра, Полетаев кликнул Уса, который этой ночью ночевал в его доме, в комнате для гостей, и велел готовить к выезду машину. К этому Усов был готов еще час назад, когда услышал решительный топот ног на втором этаже. Нельзя сказать, что к своему боссу он относился с трепетом и любовью, однако свои обязанности управляющего делами исполнял безукоризненно и в срок. Его нельзя было упрекнуть ни в недостаточном руководстве работниками, а их в доме было четверо – повариха, водитель, смотритель за гаражом и техникой, а также уборщица, ни в чрезмерном употреблении спиртного, ни в лени. Бывший спортсмен, чья энергия не успела израсходоваться, работал за деньги, причем за крупные деньги, и одно это заставляло его оставаться верным тому, кто их ему платил. Исторически сложилось так, что, если ты работаешь у известного афериста, кидалы и шулера, строящего свой бизнес на принципе «успей вперед, пока не успели тебя», рано или поздно приходится уходить, оставляя позади себя все перспективы дальнейшей счастливой жизни. Именно по этой причине самый неверный штат служащих – у мошенников. Все то время, пока они служат хозяину, они посвящают собственному тайному обогащению, не упуская ни малейшей возможности залезть боссу в карман.

Ус отсидел по глупости, и, как водится в таких случаях, после чрезмерного употребления горячительных напитков. На автобусной остановке, где он стоял вместе со своей девушкой после просмотра «Гладиатора», скопилось много народа. Весь фильм Петя пил пиво, а поскольку он длился довольно долго, в тот вечер он выпил около трех литров. Настроение было замечательное, вечерний ветерок, трепавший волосы на голове любимой, был свеж и пах ее шампунем...

Одним словом, все было хорошо до тех пор, пока один из бывших зрителей не толкнул подругу Усова, не забыв при этом выразиться вслух. Петр сам не помнил, как это случилось, и пришел в себя только тогда, когда после его удара обидчик рухнул. Свидетелей – хоть отбавляй, ущерб здоровью – налицо, и при этом никто, в том числе пассия Петра, не мог потом вспомнить тот момент, когда потерпевший толкнул ее локтем, сопровождая это действо площадной бранью. Приехавший на место происшествия патруль зарегистрировал причинение вреда здоровью потерпевшего и алкогольное опьянение у подозреваемого. Очень часто наличие последнего играет в нашей структуре отправления правосудия решающую роль. Тридцатилетний дилер сетевого бизнеса, которого угораздило попасть на один сеанс вместе с Усовым, два месяца не выходил из травматологического отделения Терновской городской больницы. На последнем судебном процессе Усова отправили на два года лечить нервы в колонию общего режима, испортив ему таким образом личную жизнь – во-первых, а во-вторых, карьеру мастера спорта международного класса. Когда он освободился, байдарки тех, с кем он махал веслами два года назад, уже скрылись за горизонтом. Полетаев Усову пропасть не дал. Петр сменил удобные спортивные костюмы и кроссовки на совершенно идиотские строгие костюмы с галстуками и тесные модельные туфли. Так велел одеваться Полетаев. Однажды Ус решил слукавить, сэкономить средства, выделенные для покупки итальянского костюма, и поплатился премиальными.

– Если мой управляющий будет ходить в костюме пошива фабрики «Северяночка», то ни один уважающий себя человек не подойдет ко мне на пушечный выстрел. Во что ты обновился, ущербный?! Это униформа заместителя директора шарикоподшипникового завода по сбыту готовой продукции!

Следующий костюм оливкового цвета пришлось приобретать в магазине мужской одежды «Прет-а-порте». Ус тогда прикинул, что за сумму, эквивалентную стоимости трех таких костюмов, можно было без особого труда прикупить на Терновском автомобильном рынке слегка подержанную «шестерку».

– Поэтому такие, как ты, и шарахаются по рынкам, рэкетируя старух, торгующих семечками. У вас весь капитал измеряется не курсом рубля по отношению к доллару, а отношением стоимости штанов к подержанным «Жигулям». Учись мыслить продуктивно, Петя, иначе долго у меня не задержишься.

Ус этот урок усвоил и больше ошибок подобного рода не допускал. Сказали в магазине водки купить – пусть это будет самая дорогая водка, велели «BMW» присмотреть – это должен быть «BMW» две тысячи третьего года. Желательно мартовский. Неделю назад с конвейера сошел, а вчера уже пригнали.

Два года назад Николай Иванович уволил своего водителя-телохранителя. Всех тонкостей этого момента Петр не знал, да и не хотел знать. Кажется, все случилось в тот вечер, когда он отправил из ресторана свою охрану и после этого не совсем разумного решения едва сумел избежать неприятностей. Как догадался Ус из случайно слышанного разговора, ситуацию «выпрямил» бывший вояка, за сумкой которого его послал в ресторан Полетаев. С того самого вечера Петр надзирал за домом и выполнял обязанности «бодигарда». Работы по последнему направлению обязанностей становилось больше тогда, когда Николай Иванович принимал активное участие в бизнесе. Тогда для Усова только и была работа, как уберечь хозяина от заслуженного возмездия. Когда же Полетаев находился в тени, уезжал на озеро Белое или за границу, Ус откровенно бездельничал. Но вот опять Полетаев принимался за бизнес, и в первый же день его активной деятельности находилось минимум пятеро, кто горел страстным желанием разбить ему морду. Ус работал у Полетаева уже год, но так и не мог понять до конца, чем занимается его хозяин. Формально Николай Иванович возглавлял огромный коллектив строителей, архитекторов, прорабов и проектировщиков, на деле же выходило, что в основном трудились не они, а донельзя раздутый юридический отдел его фирмы. Девочки, коих в отделе находилось не менее восьми, занимались исключительно тем, что отстаивали интересы Полетаева в суде, на гражданских процессах. Первое время Ус пытался выяснить масштабы того, за что могут бить морду и жаловаться в суд, но вскоре понял, что это бесполезно. Хоть Полетаев и отсидел пятерик за мошенничество, его умение «заводить рака за камень» и «выводить гусей на прогулку» от такой «учебы» только окрепло. И потом, зачем пытаться вникнуть в то, за что тебе не платят? Гораздо лучше исполнять свои обязанности и не вызывать раздражение хозяина.

Поэтому, услышав в половине восьмого утра решительную поступь на втором этаже, Ус понял, что скоро его вызовут. Спустившись в кухню и прихватив с тарелки хозяина горячий тост, получив за это по руке от поварихи, он усмехнулся и вышел на улицу. Смотритель гаража тоже был на ногах и протирал красавец-«пятисотый» бархатной тряпкой.

– Ты чем вчера крыло царапнул? – катая во рту горячие крошки, справился Ус у мужика.

– Чем это я мог царапнуть? – возмутился тот. – Ты ездишь, а меня о царапинах спрашиваешь!

– Ты мне пургу не гони. Я что, не знаю, где царапаю машину, а где ее царапает другой? Канистру бензина в гараже заливал?

– Ну.

– Загну! Я тебе говорил, чтобы ты перед заправкой тачку из гаража выгонял?! В гараже расстояние от бензобака до стены – полметра! Канистру задирал и поцарапал крыло! Или тебя носом в царапину ткнуть?

Смотритель промолчал. Во-первых, ему было доподлинно известно, что царапину сделал он, заливая в бензобак «Мерседеса» канистру бензина, и, во-вторых, Ус на самом деле мог ткнуть носом.

– Еще раз увижу, что машину моешь или заправляешь, не выгоняя на улицу, уши надеру.

Обещание выглядело комично. Кому не хочется посмотреть, как двадцатидевятилетний парень будет крутить уши сорокалетнему мужику?

Полетаев вышел, как и обещал – без десяти минут десять.

– Куда, Иваныч? – спросил Ус, отводя назад ручку коробки-«автомата».

– В музей живописи... Чего уставился?

– Куда??

– В музей, Петя, в музей... Пора и о душе позаботиться.

Выводя «Мерседес» из гаража, Ус подумал о том, что бессонные ночи на хозяина действуют не самым лучшим образом.

Со стороны на них было приятно смотреть. Двое элегантно одетых мужчин в великолепной иномарке подъехали к городскому музею, степенно вышли и направились к входу. «Выставка Рериха. Реальные мотивы природы в теме Тибета», – гласила надпись на афише перед крыльцом.

– Я что-то не понял, – приглушая свой бас, отметил Ус. – Рерих же, типа, пианист?

– А с Рихтером ты его, часом, не спутал?

Пока он бродил по залам, рассматривая пейзажи мастера, Николай Иванович уединился с директором в его кабинете.

– Понимаете, меня крайне интересует живопись Гойи, – сообщил Полетаев, закидывая ногу на ногу и демонстрируя служителю храма искусств безупречную подошву новой туфли. – Вчера дочитал Фейхтвангера с его жизнеописанием мастера. Великая вещь. Вам не кажется?

Если зайти в сапожную мастерскую и заговорить с сапожником о супинаторе, если с музыкантом заговорить о фугах Баха, а с офтальмологом о бельме, то в окончании разговора на заданную тему вы можете узнать все и на другие темы, волнующие вас. Никогда мошенник Полетаев не получил бы ответы на свои вопросы, войди он сейчас к директору музея и ударь того прямо в лоб – «А как отличить липового Гойю от настоящего»? В лучшем случае старик прикинулся бы придурком, в худшем – из музея Николая Ивановича выводил бы уже не Ус, а конвой. Блесна, запущенная Полетаевым, сверкнула в воздухе золотыми гранями, свистнула и шлепнулась в глубину души искусствоведа.

– Гойя... – вытянув вперед подбородок, протянул тот. Его лучезарный взгляд поднялся к потолку и стал насыщенно голубым. – Гойя... Сын своего времени, он нес в себе и его предрассудки... Темная, унылая и жестокая жизнь, освещаемая огнями аутодафе... Тысячи горящих костров инквизиции... Равнодушие к человеческим страданиям и болям... Все это отпечаталось в душе великого мастера, поселив внутри нее странные видения, дисгармоничные, жуткие образы... Мастер избавлялся от них при помощи великой, всепоглощающей силы искусства. Он обличал общественную безнравственность, открывал свое сердце гуманности и добру... Любя человека, Гойя приходит к познанию высшей мудрости – изменить мир можно лишь в том случае, если зажечь в сердцах сограждан любовь к добру и человечности... Потолок совсем рушится, штукатурка так и сыплется на втором этаже.

– Какой потолок?.. – обалдело просипел Николай Иванович.

– На втором этаже. В бюджет города, понимаете ли, средств на развитие музеев... – старик щелкнул языком, – не заложено. Вот если бы малую толику... Где-нибудь...

– Понимаю, – среагировал Полетаев. – Рамы износились, сторожа морально устарели... А где их найдешь, молодых, за тысячу двести в месяц, правда? – Рассмеявшись, он вынул из кармана пластиковую карточку и придвинул ее к собеседнику. – Расскажите мне о «Маленьком ныряльщике».

Теперь, когда Николай Иванович понял, что фраерит не он, а фраерят его, можно было действовать почти открыто. Видя, как голубые глаза директора, прочитавшего на карточке «VISA», стали почти синими, он догадался, что теперь можно действовать напрямую.

Старик посмотрел на гостя поверх очков и задумался.

– «Маленький ныряльщик»... Он был подарен Кейтелем Герингу, кажется, в начале сороковых и висел на вилле шефа авиации рейха до того момента, когда Советская армия вошла в Потсдам. Потом «Ныряльщик» вместе с еще двадцатью работами Дега, Рембрандта, Моне и других мастеров покинул Германию в чемодане капитана Медведцева. Вы разве не слышали эту историю по телевидению?

– Меня интересуют подробности написания этой работы и ее приблизительная стоимость, – отрезал Пролет. – Одним словом, то, о чем не говорят на упомянутом вами телевидении.

Старик пожевал губами.

– Интересную задачу вы передо мной ставите... Ну да ладно. – Он уже играл карточкой на столе, как кот с мышкой. – Стоимость «Ныряльщика» может колебаться в пределах от трех до четырех с половиной миллионов долларов. Поскольку она считается почти потерянной для цивилизации, ее появление может резко поднять цену. Хотя по этой же причине может цену и опустить. В любом случае, молодой человек... – Директор сначала хотел посмотреть в глаза гостю, но потом не выдержал, сорвал с его лица свой взгляд и увел его в глубину кабинета. – В любом случае, я думаю, менее четырех миллионов долларов «Ныряльщик» стоить не будет.

– Зная это, любой аферист может картину продублировать, – предположил Николай Иванович. – Слишком велика цена успеха, правда?

Старик ухмыльнулся и наконец-то спрятал карточку в карман.

– Где ваша логика, уважаемый? Картина была передана Герингу в начале сороковых. До сих пор никто толком не знает, как она выглядит и что на ней изображено. Есть лишь фотографии конца тридцатых, но по фотографиям того времени копию не исполнить. И если этой копии до сих пор не существует в природе, то ее нет вообще. Есть только подлинник. Если он, конечно, пережил войну в Югославии. Однако многие мои коллеги сходятся во мнении, что «Ныряльщик» утерян безвозвратно.

«Черта с два он утерян!!!» – хотелось завопить Полетаеву, однако он лишь покачал головой. Он понял, что в его кровь проник вирус, который носят в себе все коллекционеры безумно дорогих полотен. Незаконно скупая бесценные произведения мастеров, они клянутся самим себе, что любоваться на них смогут лишь они. Какой смысл раскрываться, если сразу после разглашения этой тайны последует возмездие? Однако проходит некоторое время, и им хочется, чтобы о том, что именно он владеет бесценным достоянием, узнали все. И эта болезнь настолько злокачественна, что часто берет верх над разумом. Картина является свету, после чего следует ее немедленная конфискация или покупка государством. Картина уходит из частной коллекции, и в этот момент коллекционер чувствует, что ему стало легче.

Полетаев выяснил все, что хотел. Если бы он напряг мозги этой ночью, то не было бы необходимости ехать к этому старику и платить ему сто долларов. Николай Иванович улыбнулся старичку и вышел из музея. Следом за ним, качая заболевшей после просмотра «реальной живописи» головой, спустился Ус.