Текст книги "Жестокий наезд"

– Артема напугали, Антон Павлович, – выдавил Малыгин. – Его напугали на дороге. Его жизни угрожала опасность, он спасал жизнь... Если бы он был трезв, этого не произошло бы. Я вам клянусь. – Малыгин грохнул рукой о стол так, что Алла вздрогнула и выронила ручку. – Говорил же мерзавцу – пьяным за руль не садиться!! Говорил же!.. Натворят делов, сопляки, а ты развози этот назем по всем инстанциям!

Это уже ближе к теме, нежели утверждение, что я ничего не понимаю. Впрочем, я и сейчас ничего не понимаю. Кто испугал бедного Артошу? Кому пришла в голову гнусная идея пугать сына человека, приближенного к мэру и губернатору? Мне бы вот, например, не пришла.

И Алле бы не пришла. Ей сейчас не может прийти в голову мысль даже о том, как поднять с пола ручку при такой юбке, чтобы это выглядело более-менее пристойно. Кажется, у нас в суде соревнование среди секретарей – кто прибудет на работу в самой короткой и узкой юбке. При этом я не могу понять, кого они соблазняют. Я для Аллы не мужик. А если это так, то, зная ее, я могу утверждать, что в других судьях она мужиков не видит тем паче. Может, у девочек свои проблемы?

– Семен Матвеевич... – Я поморщился. – Мне вот этот назем тоже ни к чему. Вы загадываете загадки, а я не хочу их разгадывать. У меня есть уголовное дело, в котором есть ответы на все вопросы, а заниматься спиритизмом и белой магией... Знаете, это не по существу. Чего вы хотите?

– Вы сами все поймете. Когда начнете вызывать свидетеля побитого «Лексуса». Он почему-то иск о возмещении ущерба Артему не предъявляет. Интересно, почему?

Некоторое время Малыгин совсем не по-зампредседательски мялся, мучаясь какими-то сомнениями, потом выдал:

– Знаете, откровенно говоря, я сначала расстроился, когда узнал, что дело передали вам. И пытался решить вопрос в облсуде.

– Какой вопрос? – улыбнулся я, ожидая, что на это ответит Малыгин.

Но он оказался честен.

– А чтобы дело передали другому судье, – невозмутимо ответил он. – Но потом передумал. Может, так оно будет к лучшему.

Я не стал уточнять, что «оно» именно. На него и так было жалко смотреть. Он вышел, попрощавшись, а я вновь подумал о том, как мало и как много в жизни таких людей может изменить простой судья. Меня никто не замечает, когда я решаю свои проблемы. И начинают обо мне думать, когда дело касается их самих. Малыгин не дурак, он знает, что переломить меня о колено не удастся ни Смышляеву, ни Измайлову, ни ему самому. Но, в отличие от начальника ГУВД, он не направляет ко мне полномочных представителей с липкими предложениями. Он просто высказал вслух удовлетворение тем, что дело попало ко мне. Значит, второе лицо городской думы, при наличии на руках самых слабых карт из всех участников, уверено в том, что приговор будет справедлив. И он его устроит. Он хотел, чтобы я это понял. Так и вышло. Ничего не сказав мне по существу, он объяснил мне все. Вряд ли он ушел бы, если бы не был уверен в том, что цель визита достигнута.

Меня привела в чувство телефонная трель. Я вскинул голову и увидел вопросительный взгляд своего секретаря: «Следующего приглашать?»

«Тайм-аут!» – показал я Алле и поднял трубку.

– Что-то ты совсем меня забыл! – Возмущенный голос Пащенко разрезал не только мой слух. Алла приблизилась к старенькому серванту, в котором у нас хранились бланки, и стала наводить там порядок. Порядок у нее был во всем, она наводила его каждый день, поэтому истинной причиной ее усердия было то, что сервант стоял почти у самого моего стола. Это позволяло слушать разговор без всяких помех.

– Минутку! – Я прикрыл трубку рукой и повернулся в сторону изумительно стройных ног: – Аллочка, сходи к Марии Антоновне, подсчитай все карточки, что мы сдали в этом квартале.

Теперь около четверти часа можно говорить без свидетелей. Но это время придется урезать до трех минут, потому что за дверью стоят люди.

– Я говорю – что-то ты совсем меня забыл! Придержал транспортный прокурор.

– Вадим, дел по горло! У меня ко всему вдобавок день сегодня приемный. Я уже из ритма выбиваюсь.

– А ты не напрягайся так сильно. Орден «За заслуги перед Отечеством» тебе все равно не выпишут. У меня дел не меньше, однако я друга детства не забываю. Как чувствуешь себя после московских каникул?

– Неважно. Но лекарство от хандры мне уже подкинули. Сын Малыгина в течение пятнадцати секунд разбил три машины и убил двоих человек.

– Что?! Опять?!

– Что значит – опять? – растерялся я.

– Он же в декабре прошлого года задерживался за то же самое...

– И ты полагаешь, что он уже отсидел за старое? – Я рассмеялся, подумав о том, каким глупым может оказаться в разговоре умница Пащенко, если его загрузить работой, как мула. Это он мне говорит, что не нужно напрягаться?! – Я начинаю понимать, кто у нас стремится стать орденоносцем!

Пащенко вздохнул:

– Да, есть маленько работы. То есть столько работы, что уже маму теряю... Слушай, Антон, тебя кто-нибудь уже напрягал?

– Не успеваю мусор подметать. А что?

– Ничего. У всего этого коллектива странная завязка. У меня сейчас лежит дело о попытке незаконного вывоза раритетов. Пятьдесят четыре иконы семнадцатого-восемнадцатого веков не по своей воле пытались покинуть границы области. Но их слотошили на нашем таможенном посту бдительные таможенники. Сопроводительные документы в Прибалтику, опись, все чин чином. В бумагах говорится, что раритеты едут на выставку, а в Риге о выставке ни сном ни духом. Опера из таможни эту тему пробивали...

– Зачем ты мне это рассказываешь? – Я посмотрел на часы. Разговор пора было заканчивать, тем более что Алла задание выполнила гораздо быстрее, чем я предполагал.

– Затем, что картины сопровождал некто Малетин, а Терновский краеведческий музей, заявленный в документах как хозяин экспонатов, находится в состоянии полного недоумения.

Интересное кино. Интересное, но не более. И к моему делу этот детектив не имеет никакого отношения. Тем более я понятия не имею, кто такой Малетин.

– Ладно, пора работать, – отрезал я. – На обеде пересекаемся на старом месте?

– Лишний вопрос.

Я положил трубку на рычаг и махнул Алле: «Приглашай...»

И пошло...

И поехало...

– Антон Павлович, почему в СИЗО мне не подписывают разрешение на передачу сыну?

– Потому что в прошлый раз вы, взрослая женщина, напихали в стержни к ручкам иголок, а апельсины накачали брагой...

– Ваша Честь, помните, вы работали мировым судьей?

– Это трудно забыть.

– Так вот, судебный пристав-исполнитель до сих пор не исполняет вашего решения о взыскании с подлеца-мужа-Огаркова алиментов.

Я набираю номер телефона службы судебных приставов Центрального района.

– Михаил Игнатьевич? Добрый день. Вы в курсе, что я обязан контролировать исполнение своих решений? Ваш пристав Бородулин уже год исполняет то, что был обязан сделать в течение пяти, установленных законом, дней. Ситуация стандартная, конечно, но ко мне обратилась с жалобой истица. Это очень, очень, это очень скандальный человек. Я не удивлюсь, если она и до представителя президента дойдет. А?.. Да, постарайтесь, пожалуйста.

В дверях женщина останавливается.

– Вы до сих пор помните, что фамилия пристава – Бородулин?..

На ее месте я бы удивился, что ее назвали скандальным человеком...

Обед.

Голова настолько квадратная, что даже шапку надеваю на нее с опаской. Аллочка тоже куда-то собирается. Я знаю куда. Она сейчас опять разговаривала с каким-то молодым человеком, и тот пригласил ее в кафе. Если после обеда она начнет ссылаться на головную боль и попросится домой, я ей не поверю. Ее голова в данном контексте виновата менее всего. А сейчас пусть бежит навстречу новым приключениям...

Я знаю Вадима с детства, но настоящая дружба пришла к нам лишь в тот день, когда мы встретились на юрфаке после армии. «Пересечься на старом месте» – выражение старое. Этим местом вот уже добрых пятнадцать лет у нас с Пащенко является перекресток улиц Глинки и Волховской. Рядом с памятником юному барабанщику. Уж не знаю, на кого и кому стучал этот пионер, только руки у него отбиты все годы, что я его помню. Если в советские времена ему еще как-то мастерили протезы, то теперь на это дело плюнули. К барабанщику с отбитыми по локоть руками терновцы привыкли больше, нежели к целому. Он уже и воспринимается моими земляками так же, как Венера Милосская. Попробуйте приделать к ней руки! Вам за это тут же вырвут ноги. Так же и здесь...

Пащенко мерз пять минут. Однако даже по бандитским меркам «стрелка» не считается «проколотой», если прибывающий опоздал менее чем на пятнадцать минут.

Много лет мы с Вадимом ходим обедать вместе в одно и то же место. Столовая восемь раз меняла название, преобразовывалась в мини-ресторан, кафе и бистро, но цены в ней, как и ассортимент готовых блюд, по-прежнему оставались неизменными.

Пережевывая пельмени, транспортный прокурор рассказывал мне интереснейшую историю...

Глава 5

– Сцена первая, действие первое. Мотор...

Ночь, декабрь месяц, двадцать пятое число. На таможенном посту Барбашино тишина и покой. Таможенный оперативник Миша Сбруев, чтобы не уснуть, чистит спичкой ногти. Рядом с ним, в стеклянном помещении, нависшем над трассой, лежит розыскная овчарка Макс без хозяина. Кинолог съел полбанки тушенки и уже два часа не выходит из туалета на первом этаже. К слову сказать, у наших таможенников своего питомника нет. Ты, как владелец «немца», это хорошо знаешь. Зато на складах временного хранения оперативной таможни очень много конфискатов, в том числе и продуктов питания длительного хранения. А у милицейских работников питомника нечем кормить псов. Ты уже догадался, к чему я клоню? Правильно, Антон. Собаку вместе с кинологом взяли в аренду, на время операции «Трал», за пятьдесят банок конфискованной тушенки. Время тяжелое, поэтому хозяин собаки прихватил пяток банок китайской солонины с собой и, как водится, прежде чем дать собаке, попробовал сам. То ли собаке дал он меньше, чем сам попробовал, то ли человеческий организм хуже переносит просроченные продукты, только уже второй час кинолог не выходит из клозета.

Сцена вторая, действие первое. Макс слышит, как к посту подъезжает фура. Для таможенного опера фура – то же самое, что для участкового уполномоченного милиции – мужик в майке и с топором. Миша кличет кинолога и спускается вниз. Однако кинолог из кабинки сообщает, что ему проще отпустить Макса с опером, нежели хотя бы на секунду отойти от унитаза. Миша отбрасывает спичку в сторону и машет рукой Максу.

Эта пара выходит на улицу в тот момент, когда один из «камазистов» уже бежит к посту. Сбруев начинает свои оперативные заморочки и командует Максу: «Ищи». И тот начинает искать. Есть такие добродушные лохматые парни, которым совершенно безразлично, кто командует парадом. К моменту окончания проверки документов пес находит. Еще не ясно, что именно, но гавкает вполне серьезно и настойчиво. Миша зовет двоих гаишников, которые стоят неподалеку, и просит оказать помощь в отрыве днища, не предусмотренного техническими характеристиками для данного вида грузовых автомобилей.

Антон, ничего, что я так сбивчиво рассказываю? Ты догадываешься, что происходит далее?.. Это слишком самоуверенно с твоей стороны. Ты даже не представляешь, что последовало потом.

Братья по оружию, под веселый лай собаки, отрывают поддон, и все приходят в дикий восторг. В поддоне находятся несколько старых фуфаек для предотвращения замерзания газовых баллонов, коими оборудована топливная система «КамАЗа».

Миша в полном трансе.

Больше всех возмущается произволу властей сопровождающий по фамилии Малетин. Он набирает на сотовом телефоне номер и кричит кому-то о том, что придурок таможенник изувечил грузовик, срывая, таким образом, срок доставки в Прибалтику задокументированного надлежащим образом груза кожаных сапог терновского производства.

– Фу!.. – выдохнул Пащенко и посмотрел на часы. – У нас еще целых сорок пять минут. Думаю, уложусь. Итак, действие третье, сцена первая...

Прибитый неудачей, Миша Сбруев наблюдает за тем, как водители «КамАЗа» возвращают машине первозданный вид, и чешет за ухом Макса.

И вот здесь, Ваша Честь, начинается самое интересное...

Через десять минут ему звонит на пост руководство и в ультимативной форме требует – «или ты быстро отпускаешь грузовик в сторону запада, или капитана получишь тем же приказом, которым твоим сослуживцам будут присваивать подполковников». Приказ есть приказ, тем более что Миша и так это уже сделал.

Уже через час, снова утеплив газовые баллоны, коллектив «КамАЗа» уезжает с поста.

Ты сейчас поймешь, Антон Павлович, почему я тебе рассказываю это так подробно. Ты еще не врубился? У тебя ведь собака, Струге!! Нет?.. Хорошо. Тогда специально для тебя – действие четвертое, и последнее.

Расстроенный Миша сидит в стеклянном помещении, нависшем над дорогой, уныло играет с немецкой овчаркой по кличке Макс и размышляет – на фига утеплять баллоны поддоном с фуфайками, если характеристики топливной системы не позволяют ей промерзать и без этого? На второй этаж поднимается кинолог, одной рукой придерживая расстегнутые штаны, второй прижимая к воспаленному лбу платок. Он похож на узника гестапо, чудом избежавшего смерти.

– Я схожу с ума, – докладывает он. – Спасибо за тушенку. Макс не блюет?

Миша отвечает, что нет и, в отличие от своего хозяина, несет службу бодро и проницательно. К примеру сказать, только что он обнаружил груз фуфаек, но...

И Сбруев повествует хозяину собаки о недостаточной тренированности пса и собственном реноме неудачника. Прослушав историю до конца, кинолог с криком «Идиот!» подхватывает штаны обеими руками и мчится к уже насиженному гнезду. Миша спускается вниз и только перед дверцей туалета таможенного поста узнает правило, над которым не задумывался все двадцать шесть лет своей жизни.

– Идиот! Идиот!! – продолжает восклицать кинолог между взрывами организма. – Собака тебе что, рентген, что ли?! Каждая собака натаскана на определенный вид служебной деятельности! На следовую работу, на поиск трупа, на поиск оружия, взрывчатых веществ! Но нет такой собаки, дефективный, которая была бы натаскана на фуфайки!!

– А на что натаскан Макс?.. – тонким, как писк мышки, голосом спрашивает умирающий от страшной догадки Сбруев.

– На наркотики!!!

Пащенко сунул в рот последний пельмень и промычал:

– Занавес.

– И кто же такой загадочный сопровождающий Малетин? – спрашиваю я, пытаясь ложкой извлечь со дна стакана раскисшие сухофрукты.

– Ищут пожарные, ищет милиция... Зато установлены водители «КамАЗа». Они-то и пояснили, что «прицеп» под днище им приладили на СТО, неподалеку от выезда из города. Таможенники во главе с Мишей Сбруевым допросили всех «костоправов» на этой станции и выяснили, что всем процессом в тот день руководил некто Басков. Ты знаешь, кто такой в нашем городе Сережа Басков, он же Бася? Вот, он и руководил. А вместе с ним был мужик, который попросил свободных от работы слесарей посмотреть шаровую на его «Мерседесе». Ребятки запомнили номер «пятисотого», а спецы Сбруева его «пробили». Хозяином оказался Сериков, племянник Смышляева. Вот он-то, Иван Александрович, и находился вместе с Басей на СТО, когда под «КамАЗ» крепили приладу.

Я поморщился.

– Да, интересное кино. Значит, Басков и Сериков участвовали в оборудовании «КамАЗа»? А если это их груз сапог?

– Как бы то ни было, кинолог доложил руководству об обнаружении груза и бестолковости Сбруева. А те, в свою очередь, начальству Сбруева. Так родилось оперативное дело разработки таинственного «КамАЗа».

Теперь было бы неплохо переварить весь этот обед вместе с пельменями. Расставшись с Пащенко до вечера – он приглашал меня и Сашу на свой холостяцкий ужин, я направился в суд. Кажется, я опять становлюсь центром событий, которые развиваются, не спрашивая у меня на то разрешения. Когда одни и те же люди сначала появляются в одном месте, а потом – в другом, то нет оснований предполагать случайность.

Но если положить руку на сердце, то я могу честно признаться в том, что пока совершенно ничего не понимаю. И если не пойму до конца, то обязательно сделаю все зависящее от меня, чтобы понять. Потому Лукин и отдал дело мне. Он что-то знает, но никогда мне об этом не скажет. У каждого свои секреты и правила выживания в этой жизни.

Мне сейчас будет очень трудно. Проблема заключается в том, что я не следователь. Я судья. У меня на столе лежит уголовное дело, по рассмотрению которого я обязан вынести законный приговор. Меня никто не уполномочивает вести параллельное расследование, однако закон мне этого и не запрещает. Я не могу участвовать в следственных мероприятиях, ибо тогда я переступлю черту. Закон и только закон. Но собственное мнение судьи никто не вправе отобрать или запретить. Потому мне и дано право, вместе с законом, использовать при вынесении приговора свое собственное мнение. Мнение, которое не расходится с установленными правилами игры. Для меня многое непонятно в этом деле. И я обязан привлечь все силы для установления истины по всем фактам.

И первое, что я не могу постичь собственным разумом, это – почему на месте столкновения автомобиля Малыгина с «Мерседесом» Серикова и «Лексусом» Баскова не осталось никаких следов? В документах, предоставленных следователем ГИБДД, не указано, где именно остались осколки разбитых фонарей, частей кузова, краски. А ведь это основной признак, помогающий определить точно, в каком именно месте произошло столкновение. И почему есть свидетели, дающие показания о том, как «Тойота» врезалась в толпу на остановке, но нет ни одного свидетеля того, как за несколько секунд до этого она со страшным грохотом «разбомбила» две крутые иномарки? Тернов не настолько зажравшийся город, чтобы его жители оставляли без внимания тот момент, когда разбиваются «Лексус» и «мерс»! Не рассказать в подробностях о том, как вдали сталкиваются крутые тачки?.. Об этом расскажет даже тот, кто этого не видел!

В этой истории много лишнего и многого не хватает. В отсечении одного и поиске другого и заключается моя работа. Только есть одно важное замечание. Брать каменную глыбу и отсекать от нее лишнее, создавая истину, – удел свободных художников. Таких, как Роден. Я же – Струге. Фамилии хоть и похожие, но задачи разные. У меня на столе лежит дело, своеобразный госплан, отступить от которого хотя бы на шаг я не имею права.

Глава 6

Я прекрасно помню, как при непосредственном участии Лукина я, придавленный обстоятельствами, был вынужден уйти во временную отставку. Хотя я сейчас называю ее временной, а тогда, почти год назад, я не надеялся более быть судьей. Однако тогда я в суд все-таки вернулся, хоть и на должность судьи мирового, а не федерального. Я прекрасно помню, как Лукин, чувствуя себя ущемленным, сделал все возможное, чтобы я потерял и эту должность. И старался он на славу. Однако благодаря моей сноровке и упорству он вынужден был отступить во второй раз, проиграть и своими руками вернуть меня на должность федерального судьи. У него не было выхода, он был настолько стеснен временем и событиями, что другого пути не видел. Как, кстати, и я. Между нами идет вполне реальная и опасная борьба. Я не могу расслабиться ни на минуту, понимаю, что, если я сделаю хотя бы один шаг не в ту сторону, Лукин тотчас же этим воспользуется. Он игрок, не умеющий и не желающий проигрывать. Я не могу вспомнить ни единого раза, когда бы он оставил без своего внимания человека, который поступил вопреки его воле и желанию. Чем это заканчивалось – знали все не только в областном суде, но и во всех районных. Лукину оставался год до отставки, далее руководить областным судом он не мог ни при каких обстоятельствах. У него ровно один год для того, чтобы развязать все мешающие ему узлы. Узел в виде меня был замотан дважды, и я давал себе отчет в том, что Лукин этого так не оставит. За этот год обязательно произойдет нечто, что позволит ему поквитаться за двойное, нанесенное мной унижение.

А я никого не унижал. Я просто борюсь за свою жизнь и свою честь. Но объяснить эту простую истину Игорю Матвеевичу Лукину не представляется возможным, ибо он делает, по его мнению, то же самое. У нас с ним разные понятия о чести и долге судьи. Именно поэтому я, не задумываясь даже на секунду, могу сразу сказать – это дело велел передать мне именно Лукин. Старый лис прекрасно понимает, в каком водовороте событий окажусь я, столкнувшись лоб в лоб со всеми сильными мира сего. Точнее, не мира, а города Тернова. Впрочем, для меня хватит и этого, ибо я не государственный деятель, а всего лишь судья районного суда.

Борьба между нами продолжается. Возможно, это очевидно уже не только для нас с Лукиным, но и для всех судей города. Одни не понимают меня, другие – Игоря Матвеевича. Только ничто от этого не меняется. Ни один из судей не выступит на моей стороне, если начнется заварушка. Так было уже дважды, и оба раза я мог надеяться лишь на самого себя.

Теперь же, отдав мне дело Малыгина-младшего, Лукин делает очередную попытку реванша. Он меня уничтожает. Планомерно, уверенно, с улыбкой на лице, что не дает окружающим заподозрить его в подлости. А я, в свою очередь, отвечаю улыбкой на улыбку и противодействую с постоянством человека, старающегося выжить. Есть еще одна непонятная для многих тонкость в наших отношениях. Когда становится по-настоящему трудно и нужен человек, способный побороться и сделать все правильно, Лукин всегда опирается на меня. И я его понимаю. Опираться можно лишь на то, что сопротивляется.

Теперь я понимаю одну из причин, по которой Лукин отправлял меня в месячную командировку в Москву. Убивал двух зайцев. Во-первых, по его мнению, я могу достойно представлять в столице терновское правосудие, во-вторых, меня нужно было подальше убрать от Николаева. Пока я того не «испортил». Расслабить меня и напрячь Виктора Аркадьевича. И Лукин, как я теперь вижу, своего добился. Теперь он, а не Николаев, дает мне для рассмотрения дела, в том числе и дело Малыгина.

Интересно, эти коллизии и борьба двух противоположностей закончатся, когда Игоря Матвеевича наградят почетным знаком «Заслуженный юрист РФ» и отправят в самую почетную из всех известных мне почетных отставок?.. Струге, у тебя еще год для того, чтобы вылететь в трубу. И дело Малыгина в этом тебе «поможет».

Как меня забодал этот Лукин... Ему мало власти. Ему нужно одержать последнюю перед пенсией победу. Свалить Струге. А что меня валить? Я и так беззащитный. Просто честь имею и не отдаю ее никому. Вот это Лукина и бесит.

Вплоть до пятницы я вечерами штудировал дело, как учебник. Я всегда отношусь к процессу тщательно, с известной долей придирок к самому себе и своей памяти, независимо от того, какую категорию преступлений рассматриваю. А дело Малыгина – совершенно особый случай со всех сторон.

Есть вещи, которые я, как бывший следователь прокуратуры, замечаю мгновенно. Почему схема места дорожно-транспортного происшествия составлена так, что прочесть ее содержание не в силах не только я, но специалист? Я уверен, вызови я сейчас первого попавшегося гаишника с полосатой палкой, он зависнет над этой схемой в таком напряжении, что на нее через полчаса закапает слюна. Следователь так волновался, глядя на трупы на дороге, что у него дрожали руки и из головы вылетели все практические наработки? Что-то не верится в это. При данном виде происшествия это все равно что забыть допросить свидетелей. Что явилось причиной такого сумасшедшего маневра Малыгина? Алкогольное опьянение – раз. Но это не исчерпывающее объяснение. Если бы подсудимый ехал вдребезги пьяным со скоростью в десять километров в час, то ничего бы не случилось. Он превысил скорость до критической отметки. Это можно объяснить сильной степенью опьянения, но у меня не выходят из головы слова Малыгина-старшего о том, что его сына испугали. Но об испуге в деле ни слова.

Допрошенный в качестве гражданского истца Сериков И. А. утверждает, что двигался в крайнем правом ряду, как вдруг почувствовал удар сбоку, справа. Его «Мерседес» ударила машина, марку которой и фамилию водителя, сидевшего за ее рулем, он узнал впоследствии. А увидел он машину лишь после того, как она унеслась вперед и врезалась в толпу на остановке. Все звучит логично до тех пор, пока я не разворачиваю лист протокола, на котором Сериков И. А., племянник начальника областного ГУВД, описывает характер повреждений своего «мерса». Правое переднее крыло, правая передняя дверь, капот и правая передняя блок-фара. Такие повреждения должны быть не у «Мерседеса» Серикова, а у «Тойоты» Малыгина. Если «мерс» ударили сзади, то у него не может быть покалечен капот и фары.

Сериков лжет. Тем не менее его показания не опровергает пришедший в себя Малыгин.

Показания Баскова вообще как телеграмма. Ехал в правом ряду, ударили сбоку. Потом видел, как «Тойота» сбила на остановке людей. Претензии выставлю в порядке гражданского иска. Баста. Между тем в деле есть фотография «Лексуса», и если я не слепой и не кривой, то вижу на ней золотистый джип Баси с повреждениями в передней части. Опять в передней части! Что, и Сериков, и Басков ехали по проспекту Ломоносова на задней передаче?! Ведь только так можно объяснить характер повреждений их машин!

Идем дальше. В протоколах допросов Баскова и Серикова рукой следователя записана одна и та же фраза о том, как начиналась трагическая развязка аварии. «...В районе указателя поворота на улицу Серафимовича я почувствовал, как...» – и далее описывается, что они почувствовали. Зная следственную работу, я могу с уверенностью сказать, что многие нерадивые следователи, не желая подбирать лишние слова и с точностью до буквы фиксировать показания допрашиваемого, грешат одним недостатком. Это называется – стандартизация в ущерб работе. Им говорят: «Иванов меня шлепнул ладонью по лбу». Привыкший к стандартам и не удрученный пониманием важности слов следователь пишет: «Подозреваемый ударил меня рукой по голове». Очевидная разница в словах и тексте не в пользу подозреваемого. И он запишет так в десяти случаях, если факт «шлепа» подтвердят еще десять человек. Такие следователи не понимают, как они запутывают обстоятельства по делу.

Так же и здесь, с поворотом на улицу Серафимовича. Я, прожив в Тернове всю свою сознательную и мало сознательную жизнь, без участия сотрудников ГИБДД могу сказать, что от этого поворота до остановки не более семидесяти-восьмидесяти метров. Если бы Малыгин на своей «Тойоте» ударился о два автомобиля кряду, он потерял бы скорость и перевернулся. Как он мог раскрутить спидометр до ста сорока километров в час за семьдесят метров пути? И как этих столкновений не увидел ни один из присутствующих на остановке людей?

Сейчас, когда я смотрю на фотографию «Тойоты», из которой спасатели ножницами вырезали племянника начальника ГУВД, мне трудно судить о том, какие повреждения имелись на машине до того, как она врезалась в толпу.

Но одно я могу сказать точно. Не Малыгин бил Серикова и Баскова, а наоборот. Они били его машину. И происходило это не в «районе поворота на улицу Серафимовича», а гораздо раньше. Поэтому и нет свидетелей столкновений.

– А зачем? – спрашиваю я сам себя.

– Что? – не поняла Саша. Она сидит и смотрит пятничный выпуск вечерних новостей.

Я кидаю на стол карандаш и тру лицо руками. Жутко об этом думать, но, кажется, пора идти к окулисту. Если будет дана команда на приобретение очков, я сойду с ума. Не могу представить себя в очках, даже читающим. Бокс, постоянное чтение, компьютер... Вот составляющие ранней потери зрения. Но я не сдамся. В Новосибирске есть организация, созданная покойным Федоровым, которая делает волшебные вещи. Раз – и глаза отремонтированы.

– Саша, что может заставить двоих водителей, имеющих баснословно дорогие автомобили, бить их о другую машину?

Она даже не задумывается:

– Если обстоятельства дороже суммарной стоимости обеих машин.

Люблю четкие формулировки. Иначе юристу банка нельзя. У них слово на вес золота. «Обстоятельства дороже»... Назовем такими обстоятельствами жизнь Малыгина-младшего. Точнее – его смерть, которая окупит стоимость и «Мерседеса», и джипа «Лексус». Выходит, дешевле разбить обе машины стоимостью в полтора миллиона каждая, нежели позволить Артему Малыгину жить. Дороже обойдется.

Я дотянулся до телефонной трубки.

– Пащенко, кореш центровой, ответь на такой вопрос. Что может заставить водителя страшно дорогой машины сознательно бить ее о машину другого человека?

– Ненависть, Струге... – Прокурор тяжело и часто дышал, и я понял, почему он так ответил. Сейчас он, не задумываясь, разбил бы о меня самую дорогую в мире машину...

– Извиняюсь... – Я поспешил положить трубку.

Секунду думал, а потом снова набрал номер.

– Настя? – Скосив взгляд, я поймал удивленный взгляд жены. – Ты бы смогла вот так, просто так, разбить свою дорогую машину о чужую? – Прислушиваясь к тишине в трубке, уточнил: – Сознательно.

– Если только нужно было спасти близкого человека. Струге, Саша дома?

– Она тебе перезвонит. – Я отключился и почувствовал, как непроизвольно хмурится мой лоб.

Главного ответа я все еще не получил. Набираю номер служебного телефона Александра Владимировича Земцова – начальника отдела городского УБОПа. С ним я уже давно знаком.

– А когда это было? – задумывается Зема, проявляя чудеса оперативной смекалки. Умение отвечать на вопрос так, чтобы вытянуть максимум необходимой информации, является неотъемлемой чертой его характера. Служба обязывает.

– Колись лучше по-хорошему...

Прежде чем «расколоться», Земцов думает. Он вообще никогда ничего не делает и не говорит, хорошенько перед этим не подумав. Недостаток, которого сейчас лишены все молодые сотрудники милиции. Когда молчание в трубке начинает меня напрягать, я нервно вздыхаю. Зема торопится и выдает мне все уже предложенные на сегодня варианты. Но добавляет еще одно, которое никто из предшествующих не упоминал, хотя я этого ждал. «Или ради общего дела, Палыч», – сказал Александр Земцов.

Вот оно! Получается, не один я так думаю. Значит, это не надуманная мною причина. Разбить две дорогие машины о третью можно, оказывается, ради одного большого, общего дела. Дела, которое гораздо дороже железяк с колесами.

Но на сегодня хватит. У меня уже синие маячки перед глазами. Как «мигалки» на машине Пащенко. Первый признак утомления и того, что нужно всерьез заняться своим здоровьем. Интересно, прокурор еще дышит или уже перестал? Посмотрев на часы, я пришел к мнению, что перестал. Под раздраженный взгляд Саши делаю контрольный звонок.

– Да, Струге!!