Текст книги "Трибунал для судьи"

– Историю – знаю.

– Что такое «немецкая слобода»?

– В шестнадцатом – семнадцатом веках на Руси – часть города, где жили иностранцы.

– Правильно. – Теперь ее взгляд можно было истолковать, как удивленный.

– Я знаю. Поближе к Рольфу.

– Хорошо. Так вот, немецкая овчарка была впервые выведена в 1630 году дальним предком Густава Штефаниц – Фредериком. С того времени и идет из поколения в поколение помет первой немецкой овчарки, или, как ее еще называют, восточноевропейской. Имя первого кобеля – Маркус. Так он был наречен женой Фредерика Штефаниц – Алисией. Всех кобелей в роду называют Маркусами. Сук – Мильен Ди. К имени добавляется приставка – Штефаниц. Вот почему твоего Рольфа зовут Маркус Штефаниц.

– И за это мне разбили морду?

– Нет, не за это. На третьем помете Маркуса и Мильен Ди производитель заметил высокий интеллект собак. Производя дальнейшие наблюдения, Фредерик Штефаниц понял главное – если не смешивать кровь с другими собаками аналогичной породы, интеллект собак возрастает с каждым новым пометом. С этого момента ученый изолировал собак от окружающего мира, создав им аналогичный мир в слободе. Когда он понял, что более в слободе города Пскова удержать в тайне свои планы не удастся, он покинул Россию и уехал в Германию, увозя с собой Маркуса, Мильен Ди и двух щенков – суку и кобеля. В Ганновере он откупил на последние средства небольшой домик с угодьями и принялся реализовывать свой план. После смерти в 1639 году Маркуса и в 1641-м – Мильен Ди, их место заняли новые Маркус и Мильен – их дети. Для того чтобы предотвратить смешивание с другими породами и аналогичными, но не их рода, Фредерик Штефаниц принимает жестокое, но, по его мнению, оправданное решение. Через месяц после рождения щенят уничтожаются все, за исключением одного кобеля и одной суки. Целью Штефаниц не было разведение и увеличение новой породы собак. Он стремился создать собаку, равную по разуму человеку. Стандартная ошибка того времени. Из невозможного сделать реальное. Собачье поколение Штефаниц – на самом деле высокоразвитое и сильно отличаются от себе подобных. У них исключительное обоняние, великолепная память, и они чуть ли не близки к тому, чтобы делать выводы. Вот так.

– И что, совершенно никто не знал, чем занимается Фредерик Штефаниц? – усомнился я.

– Никто. Вскоре после смерти собак – основоположников породы, умерла Алисия, а бедный Фредерик через десять лет тронулся умом, когда понял, что ему не хватает жизни для достижения цели. И только через триста с небольшим лет Густав Эмиль Фредерик, пряча от всех секрет предка, параллельно вывел аналогичную породу и объявил ее первоначальной. Но кровь Маркуса не смешалась еще ни с чьей. У тебя – его потомок. А в Ганновере сейчас находится его сестра – Мильен Ди. Теперь понятно, за что тебе набили морду?

– Нет, не понятно. Собаку я купил за двести рублей у какой-то алкашки на рынке. Если о твоем волшебном Маркусе четыреста лет не догадывались в Германии, то как его нашла в России русская алкоголичка? У меня что-то мозгов не хватает проследить логическую цепь…

– Где же тебе хватит?! Четырехмесячного щенка кормить «чаппи» для взрослых собак…

– А-а-а… Ты тоже в квартире побывала? Баночки нашла? Телевизор хоть целый?

– Нет, разбили.

– Все, хана твоему бульдогу. – Я снова поднялся на ноги.

– При чем здесь Люк?! – заплакала девушка. – Это Енот разбил со злости!

– А на хера было енота с собой приносить?!

– Енот – это тот, который тебе губу повредил! – Виола смотрела на меня жалобными глазами. – Не делай больно Люку. Пожалуйста.

– Ничего себе – «повредил»! Ладно, давай дальше.

Девушка быстро вытерла слезы.

– Месяц назад в питомнике Штефаниц была совершена кража. Вместе с ценными вещами был украден компьютер со всеми записями, касающимися Маркусов и Мильен Ди. Маркуса прихватили, видно, случайно. Это подтверждает тот факт, что он был продан какому-то русскому эмигранту за пятьдесят евро.

– Откуда это известно?

– Штефаниц наняли частных детективов за бешеные деньги. Неделю назад эмигранта нашли мертвым у себя дома. Щенок пропал. На его след детективы вышли, уже будучи в России. Они и сейчас здесь. Похитители щенка скрылись, поняв, какую опасность для них представляет Маркус. Но, очевидно, на вокзале они проглядели, и тому удалось улизнуть. Скорее всего, там, на вокзале, его и нашла твоя алкашка. И продала тебе.

Я слушал ее, не веря собственным ушам.

– А дальше?

– Дальше – больше. Штефаниц объявили награду в триста тысяч евро тому, кто вернет Маркуса.

У меня перехватило дыхание.

– Триста тысяч – премия… Сколько же стоит щенок?!

– Речь идет о пяти-шести миллионах долларов.

Видя, как я впал в ступор, Виола пояснила:

– Он ценен, пока существует. Умрет Маркус – умрет трехсотпятидесятилетний труд. Десять дней назад скончался отец Маркуса. На твоем Рольфе замкнулся род Штефаниц, Антон.

Я присел рядом с ней, и мы закурили.

– Хорошо, Виолетта, тогда у меня еще один вопрос. Как вы вышли на меня и кто вы вообще такие? Мне же нужно знать, за что вас убивать.

– Люди, которые мне помогают, – ваши, российские субчики. За двадцать тысяч евро они, кажется, маму родную продадут. Впрочем, таких ублюдков хватает и у нас, в Германии.

– У вас, в Германии?

– Да, именно там. Я один из тех самых частных детективов, которых наняли Штефаниц. Удивляешься, почему я так хорошо говорю по-русски? А я и есть русская. Специалист-консультант по России в детективном агентстве «Брюгер».

– Коллега, значит? Что ж ты так паскудно работаешь? Паскудно и непрофессионально. Думаешь, как девочка-припевочка из пионерского хора, а поступаешь, как отъявленная нацистка. Меня ведь и убить могли твои помощники. А за это у нас суд приговаривает. К различным срокам.

– Я знаю, кто ты. Извини, я не думала, что все так получится. Ты не судья, а прямо монстр какой-то. Думала – пугнем, да и все образуется.

– Я тебе потом скажу, как у нас с тобой образуется. Ладно, проехали… Придется задать еще несколько вопросов. Первый – тот же. Как вы на меня вышли?

– Планомерно прочесывали все дворы рядом с вокзалом, справедливо полагая, что люди с чемоданами, следующие далеко, щенка с собой не возьмут. Хлопотно. Если подберут, а в этом я не сомневалась, то подберут местные, живущие неподалеку. Рядом был рынок, и я вчера там побывала. Когда мне рассказали о случившемся и показали направление, куда ушел человек, купивший щенка, я достала из сумочки визитку, которую мне на выставке в Дрездене дал один заводчик немецких овчарок. Ваш, кстати, местный. Он мне оказал услугу, выделив на пару дней троих молодцев.

– Врезать бы тебе, как следует…

– А что мне было делать, когда я узнала, что человек, купивший щенка, отметелил какого-то бугая?!

– И что?! Тебе сейчас легче?

– Нет, не легче.

– Ведьма немецкая. Но как ты меня-то нашла? Почему вы пасли во дворе на своем «Пассате» именно меня?

– А ты у своего соседа спроси. Смотрю, идет мужичок с кошелками. Из кошелок бутылки пустые торчат. Я возьми да спроси – мол, не знаешь, кто тут недавно щенком обзавелся? И достала две купюры по сто рублей. Через секунду уже знала, где ты живешь. Правда, сутки почти перед домом простоять пришлось, прежде чем не убедилась, что щенок – Маркус.

– Вот, Иваныч, сука! – вылетело из меня, как струя из брандспойта. – Он меня продал за столько же, за сколько я собаку купил! Ну, и что ты сейчас будешь делать, Виолетта?

– Антон, я думаю, что тебе лучше будет, если ты вернешь мне щенка и я увезу его в Германию. Да, и для щенка тоже… Я заплачу тебе сто пятьдесят тысяч. Ровно половину награды.

– А ты не хочешь отказаться от этой идеи и вернуться назад?

– Исключено. Я уже получила половину суммы.

– Отдай обратно.

– Не знаю, как у вас, а в Германии я сразу поставлю этим крест на карьере частного детектива.

– При таком отношении к делу, как у тебя, крест тебе поставят в России. Ты что думаешь, тебе отдадут щенка эти дегенераты? А, «специалист» по России? Эти добры молодцы во главе с дрезденским другом заберут у тебя сначала двадцать тонн евро, потом твой аванс – сто пятьдесят, затем – машину, а после отвезут за город, на какую-нибудь дачу, там засунут в попу плойку для волос и включат прибор в сеть. Через минуту ты сама им расскажешь, как лучше доехать до Ганновера, каким рейсом и где там найти герра и фрау Штефаниц. И в то время, когда они будут пить ром на Каймановых островах, ты будешь кормить сомов на дне ближайшей речки. Тут среди бандитов нет Робин Гудов, тут среди бандитов – одни отморозки. Ферштейн, фройляйн Виолетта? Теперь понятно, почему судьям на Руси жить тяжело? А ты – «припугнем, и все образуется»… Из-за таких дур, как ты, и приходится потом сидеть судье сутками в совещательной комнате да ломать голову – какой приговор вынести человеку за разбой, изнасилование, убийство, угон автотранспорта, совершенные одновременно! Это у вас судья в бассейне поплавает, виски шибанет, присяжных послушает да «втетерит по самые помидоры» – пятнадцать пожизненных заключений! Если на пару-тройку ошибется, его все простят!

Я выплюнул в сугроб доселе торчащую из моего рта сигарету и рявкнул:

– Только у себя-то ничего незаконного не творите! Все к нам норовите! Финны – водку жрать, а немцы – русских пугать! Чем это заканчивается – всем известно. Историю учи, девочка, а не учебники по хирургии.

Видя, как девушка задумалась, я решил ставить точку в разговоре.

– На синей «Мазде» – твои «помощники»?

Получив утвердительный ответ, я сел в машину и захлопнул обе дверцы.

– Машину заберешь на стоянке у вокзала. До города дойдешь сама. Пять километров для бешеной собаки – не крюк. И прошу тебя, забудь про эту дурацкую идею – забрать у меня пса. Порву, как Маркус – Мильен Ди…

Я развернулся и, проезжая мимо Виолы, сказал:

– Кстати, медицинского института в нашем городе нет.

Я нажал на педаль подачи топлива. Пора забирать Рольфа и делать ноги.

Глава 4

Не было печали…

Жил себе тихо и никого не трогал.

Не совсем, конечно, тихо, и, если честно, то кое-кого трогал, но это никоим образом не связано с тем, как в последнее время трогают меня. Были и угрозы, и драться приходилось, и даже – скрываться. В жизни каждого судьи рано или поздно наступают такие периоды. Но вот только в моем случае подобные издержки профессионально выполняемой работы стали носить характер константы. Жены-изменницы грозили меня, «подонка», сжить со света, когда я вынужденно оглашал в присутствии их «папиков» границы ареала их сезонного обитания. Директора и президенты фирм – «бабочек-однодневок», созданных для того, чтобы, взяв кредит, к вечеру «умереть», задыхались от ярости в моем судебном процессе, когда узнавали о невозможности «кидняка». Шли в другой банк, и через некоторое время все для них повторялось. Это все настолько обыденно в трудовой деятельности судьи, что хамство и угрозы начинаешь воспринимать, как обычное дело. Взяток я не брал, «договорным» никогда не был, и ко мне в кабинет никто и никогда не заходил, предварительно не спросив на то разрешения. Зарплата достойная, если судить из регулярных докладов министра труда на тех или иных заседаниях Правительства. Не скрою, по своему объему она хоть и не была Нобелевской премией, но позволяла жить безбедно. Пиво под матчи чемпионата России по футболу и цыпленка под чесночным соусом в кафе по воскресеньям я имел регулярно. Но судья, честно отработавший в СИСТЕМЕ хотя бы десять лет, все больше режет свой бюджет на неизвестные ранее цели. Те самые, о которых умалчивает министр труда. Квалифицированное лечение, дополнительный отдых и… просто человеческое к себе отношение. СИСТЕМА укрепляется, пережевывая слабых. И часто слабым является самый беззащитный от судейского произвола судья. Тот, кто не брал чужой копейки, аккуратно упакованной в пакет, и не вел масляных разговоров с людьми иного предназначения – адвокатами, прокурорами, денежными родственниками подсудимых. Часто именно они бывают беззащитны, неугодны. СИСТЕМА – пылесос. Она всасывает в себя мусор и выбрасывает чистый воздух. И не забивается только потому, что ей не позволяют себя выбросить самые «чистые» из чистых.

Никто не задумывался над простым вопросом – зачем человек изобрел пылесос? Да потому что после работы веником вся грязь – налицо. И ее много. Попробуй, отдели агнцев от козлищ…

А пылесос может работать сколь угодно долго, и весь шлак можно разглядеть лишь после капитальной чистки накопителя. В быту этот процесс называется вытряхиванием мусора из мешка. По-научному это звучит, как РЕФОРМА. Важно лишь то, КТО ее проводит и с какой целью.

Все шло своим привычным чередом, пока в моей жизни не появился Рольф. И теперь, если враги еще не сожгли мою родную хату, то лишь по той причине, что они меня там ждали. Голову даю на отсечение – рядом с домом, во дворе, выставлен пеший пост наблюдения. Скорее всего – один человек. При моем бесшабашном появлении он тут же доложит в квартиру. Кричать оленем во время брачного периода, подавая условный знак, он, конечно, не будет. Просто передаст информацию по станции. А в квартире меня будут ждать еще двое. Пристегнут судью Струге Антона Павловича к батарее центрального отопления и, наивно обещая подарить ему жизнь в обмен на информацию о местонахождении щенка, станут «колбасить» до полусмерти. Кажется, когда-то это уже было…

Нет, им не двадцать тонн валюты нужно. Им нужен Рольф. Точнее, даже не Рольф, а процесс его обмена на пару-тройку миллионов евро. Виолетта наверняка рассказала им все. Эксперт по России, мое-твое… Дура ты, а не эксперт.

За квартал от своего дома я сбросил скорость и загнал «восьмерку» в тупик, в глубину капитальных гаражей. В одном из этих гаражей содержал своего «Блюберда» Мыльников. Я открыл багажник в надежде найти что-нибудь подходящее для предстоявшей битвы. Стрелять из «газовика» средь бела дня в собственной квартире мне не улыбалось – потом неделю проветривать. Хотя вряд ли я откажу себе в этом, если придется. Так… Набор инструментов, трос… Вешалка для одежды – очень нужная в багажнике вещь… Бейсбольной биты, клюшки для игры в хоккей на траве или, на худой конец, монтировки, чье пребывание в багажнике было бы более оправданно, нежели вешалки, я не нашел. Зато обнаружил вещицу, на которой даже на секунду не задержит свой взгляд обыватель, если будет искать оружие. Но человек, который этой вещицей пользовался или получал аналогичной по голове, сразу обрадуется. Эта вещица в ряде стран мира используется полицейскими и сыщиками в качестве ударного инструмента. Эффект – потрясающий. Двадцатипятисантиметровая дубинка напоминает собой ложку для надевания обуви, только очень толстую. Эта игрушка входит в разряд тех, которыми сразу хочется поиграть, как только они попадут в руки. И еще – это единственное, с чем приехала в Россию Виолетта отстаивать чистоту родословной Рольфа.

Интересно, чем она сейчас занимается? Бредет, наверное, со слюнявым мутантом по пыльной дороге и думает о своем пошатнувшемся авторитете частного сыщика. Пусть. Пусть идет и думает. Я ее в это дерьмо не втаскивал. И не мне должны заплатить сто пятьдесят тысяч евро. «Евро»… Язык даже не поворачивается деньгами это назвать. Впрочем, ей и это тоже не заплатят. Уж я-то расстараюсь.

Сунув дубинку за пояс, я направился к дому. Войти в подъезд незамеченным вряд ли удастся. Получается, что задачей номер один является поиск и обнаружение наружного «поста наблюдения». Я обогнул стоящую фасадом к моему дому пятиэтажку, закурил и подпер плечом угол здания. Все как на ладони. Вот площадка с детишками. «Блюберд» Мыльникова. Двое бродяг что-то распивают из полуторалитровой пластиковой бутылки. Не минеральную воду. Это ясно, потому что ее не нужно занюхивать просаленным рукавом. А вот и искомое. «Газель» цвета «белая ночь» с номерами «Пассата» цвета гнилой вишни. Нет, это – артисты театра «Сатирикон»! Да простит меня Константин Аркадьевич… Сначала номер «Газели» вешают на «Фольксваген», потом демонстрируют мне саму «Газель» с этими же надоедливыми «три-пять-два». Я даже не знаю, как они будут выходить из тупиковой ситуации, когда все варианты перемешивания будут исчерпаны. Остался последний – «пасти» меня на «Газели» с номерами «Пассата». А свой джип «Мазда» синего цвета с перламутровым оттенком и игрушечными боксерскими перчатками, болтающимися на зеркале заднего вида, они используют исключительно для «сопровождения» и погонь, очевидно, как наиболее неприметную машину…

Я распахнул дверцу водителя «Газели» в тот момент, когда водитель пытался прикурить сигарету. Надо было видеть его глаза в этот момент. Это были не глаза, а противотуманные фары. Я имею в виду, конечно, размер. Звук от удара дубинки по голове подсказал, что оба предмета сделаны из однородного материала. Повалившись на бок, водитель зацепил рукавом рычаг под рулевым колесом и щетки, как бешеные, стали стирать пыль с лобового стекла. Не дожидаясь, пока прозвучит глупый и неуместный в данной ситуации вопрос: «За что?», я обошел «Газель» и сел в машину.

Когда юный следопыт пришел в себя, а это произошло уже через полминуты после отключения мною щеток, его руки были стянуты «мертвой петлей» его же собственным ремнем.

– Очнулся? – повторил я вопрос Виолы.

Отроку было лет двадцать, не больше, но наши габариты, несмотря на почти двадцатилетнюю разницу, совпадали. Я даже не уверен, что вышел бы победителем из честной схватки с этим дитем порока. Он смотрел на меня оловянными глазами и пытался вспомнить, кто он и зачем.

Времени для его воспоминаний у меня не было, поэтому я схватил его за орган слуха и произвел испытанный милицейский прием – «загиб уха за спину». Но этого оказалось недостаточно. Реакция на внешний раздражитель – нулевая.

– Ну, хорошо, давай начнем с самого начала. Готов? Повторяй за мной – «ма-ма мы-ла ра-му»…

Я, собственно, шутил, пытаясь разговорить парня, тем более что по «противотуманкам» я понял, что он меня узнал, но, очевидно, я не рассчитал силы удара.

– Ма-ма мы-ла ра-му…

Ты это хотел услышать, судья Струге? Молодец, добился своего.

На сиденье лежала бутылка «Нарзана». Повалив парня себе на колени, я открыл бутылку зубами и залил ему в нос пенящейся минералки. Нашатырь тут «рядом не валялся»…

– Мля!.. Ёпт!! Бу-у-а!.. На фиг!.. Уррр… Кха!!!

Неразборчиво по форме, зато ясно по содержанию – парень пришел в себя и продолжать пить носом не желает. Гайморовы пазухи не предназначены для хранения газированных жидкостей.

– Сколько человек в квартире? – осведомился я. – Только не спрашивай: «В чьей?», иначе опять по бестолковке получишь.

– Двое… – прохрипел подрастающий бандит, стараясь дышать ртом.

– Молодец, – похвалил я его. – У тебя, случайно, в машине скотча нет?

– Есть. Сзади, на сиденье… В пакете.

– Переползай назад.

Выбросив из целлофанового пакета с изображением полуголой тетки маски из черных чулок и перчатки, я достал широкий скотч. Очевидно, все это предназначалось для борьбы со мной. А может, осталось еще с прошлой «делюги»…

Выходя через боковую дверь салона, я вспомнил о телевизоре.

– Ты – Енот?

Перемотанный скотчем водитель яростно помотал головой.

Я забрал с сиденья радиостанцию и захлопнул дверь.

Войдя в родной подъезд, я постарался не греметь металлом механического засова. На дерматине моей двери в районе замочной скважины красовался пыльный отпечаток «адидасовской» кроссовки. Повреждений снаружи не было видно, но легкий запах сухой древесины говорил о том, что все повреждения внутри. Я плохо рассмотрел тогда «молодцев» Виолетты, тем более эффект нападения визуально увеличивает рост нападающих. Это вам скажет любой психолог. Но если верить цифрам, отпечатавшимся на двери вместе с подошвой, хозяин кроссовки был одного со мной роста. У меня тоже размер кроссовок – девятый.

Эх. Все «там» будем… А мне еще нужно сберечь Рольфа.

Сделав шаг назад, я оттолкнулся спиной от стены и ударил ногой по отпечатку на двери…

Вбежав в распахнувшуюся дверь, я увидел стоящего в проходе человека. Этот человек несколько часов назад двумя ударами ввел меня в состояние глубокого нокаута. Теперь очередь была за мной. Преимущество было в том, что в моей руке была дубинка, а в его руках – булочка и кефир из моего холодильника. В тот момент, когда он бросал все это на пол, я резким ударом ноги в колено лишил его опоры. Грязно выругавшись от боли, он сделал недвусмысленное движение рукой за отворот пиджака. Уже заметив краем глаза второго молодца, я врезал дубинкой по кисти любителю чужого кефира. От дикого вопля и хруста костей, раздавшихся в моей квартире, стало немного не по себе, но воспоминание об изуродованной губе влило мне в кровь ведро адреналина. Ярость к ублюдкам, таким бесцеремонным образом вмешавшимся в мою жизнь и готовым за деньги убить человека не задумываясь, захлестнула остальные чувства.

Прерывая вопль и болевой шок покалеченного «друга» Виолы, я с силой пробил ему ногой в лицо. Так бьют по мячу «с лета». Голова бандита дернулась назад, и он мгновенно потерял сознание. Все это продолжалось секунды три, не больше. Три секунды – достаточно для меня, понимающего, что я делаю, и совершенно ничтожно для второго, который не ожидал ничего подобного. Все, до чего он смог додуматься за этот отрезок времени, это повторить ошибку первого. Пытаться достать из подмышечной кобуры пистолет, когда в метре от тебя стоит противник, – это то же самое, что прикрывать ладонью шею от падающего ножа гильотины. Преодолев за мгновение этот метр, я схватил бандита за запястье руки и ударил головой в лицо. Из обоих ноздрей его сломанного носа хлынула кровь, и второй бандит впал в состояние прострации. Пытаясь хватать обеими руками воздух, он, покачиваясь, словно пьяный, сделал несколько шагов назад и сел на пол. Его глаза, как у мертвого окуня, смотрели на меня бессмысленным взглядом.

Забрав у них оружие, которое оказалось новенькими «вальтерами» с привинченными приборами для бесшумной стрельбы, в простонародье именуемым «глушителями», радиостанции, я подтащил сначала одного, потом второго к батарее. Стараясь до поры не смотреть на разгром, царящий в квартире, я прошел к нише. Там у меня стоял миниатюрный сейф, в котором я хранил пистолет и другие полезные вещи. Сейф, естественно, был раскурочен. Щенка они там, что ли, искали?! Все содержимое металлического ящика валялось рядом. Подняв с пола наручники, я понял, что не хватает одной детали. Незначительной для любого, кроме меня.

Я старательно пристегнул двоих террористов к батарее и принялся тщательно выворачивать их карманы. Мне нужна была эта вещь. Как я мог забыть ее, уходя из дома и зная, что вскоре квартира превратится в свалку?

Наконец я нашел ее. Из бокового кармана спортивной куртки любителя чужого кефира блеснула медаль «Анатолия Кони». Моя первая и единственная награда…

– Сынок, эту медаль вручают за эффективное обеспечение прав и законных интересов личности, а не за разгром квартиры судьи.

Хотелось еще раз врезать ублюдку по башке, но я сдержал себя. Среди смятых рублей и аккуратно перетянутых резинкой долларов, водительских удостоверений и презервативов, сваленных в кучу перед двумя телами, я не мог разглядеть ничего интересного. Перевернув одного из гостей на живот, я обнаружил в заднем кармане его джинсов маленький, исполненный книжечкой калькулятор. Я машинально раскрыл его и оттуда выпала пластиковая карточка. Сначала мне показалось – банковская, но подняв ее и рассмотрев, я понял, что не прав. Это была на самом деле карточка, но не банковская, а визитная. Судя по качеству – очень дорогая. Такие раздают либо избранным, либо хозяин таких карточек, мягко говоря, не стеснен в средствах.

Мельком изучив написанное на пластике, я подумал, что ошибся. Ошибся, потому что и без того постоянно о ней думаю. Чувствуя, как начинает холодеть спина, что происходит со мной только в предчувствии приближающейся опасности, я медленно и теперь уже внимательно прочитал текст.

«Violetta Shtefanitz. Bremen, Germany…»

Далее шли адрес и телефоны.

Виолетта. Штефаниц!

Так вот почему легче голову сложить в России, чем потерять сто пятьдесят тысяч евро! Очередной отпрыск рода Штефаниц пытается сохранить чистоту другого рода Штефаниц! Ай да Виола! Ай, молодца-а… Эксперт по России, частный детектив с незапятнанной репутацией! Как она тебя, а, судья Струге? Развесил уши, как спаниель, и хаваешь все подряд, без разбора! Кто бы из Штефаниц доверил тайну рода во всех подробностях какому-то частному сыщику, тем более – бабе?! Ты сам подумай, Антон Павлович, голова твоя бестолковая, кто-нибудь из твоих «клиентов» в процессах добровольно посвящал тебя в святая святых? Черта с два!. Пока к стене не прижмешь – врать будут до последнего. Даже когда врать совсем не нужно. А уж здесь – сам бог велел. Я что, нюх теряю, что ли?

Ну, что же, фройляйн Виолетта Штефаниц… В твоих действиях уже явственно просматривается corpus delikti. Организация преступной группы, грабеж, умышленное уничтожение чужого имущества, нанесение телесных повреждений – все то, в чем ты прямо или косвенно принимала участие. И неизвестно, до чего сможешь додуматься еще… Теперь-то мне понятно, что на достигнутом, точнее – на недостигнутом, ты уже не остановишься. Щенок тебе нужен, как воздух. Значит, покой мне теперь будет только сниться. Мне этот пес, вообще, не нужен, но… Но я тебе его не отдам. Даже за сто пятьдесят тысяч в инвалюте. Из принципа. Ты, Виолетта, как тот «бык» на рынке, невзирая на лица, готова запросто отнять то, что очень плохо отнимается. Не отдам. А когда все закончится, подарю Рольфа Варфоломееву. Пусть дрессирует на страх жуликам. Нет, собак, я слышал, не дарят, а только продают… Хорошо. Продам. За рубль.

Наконец-то появилась возможность осмотреть свою квартиру. Все в ней носило характер тотального обыска. Вещи разбросаны, аппаратура разбита. Чувствовалось по всему, что все было сделано от души и специально. В отместку, что их, как детей, провели с сумкой. Особенно досталось оставшимся дома томам сочинений Ленина. Так в тридцать третьем году нацисты уничтожали произведения Брехта и Маркса. Но больше всего мне было жаль телевизор. Диагональ – «семьдесят два». Я мечтал о нем всю сознательную жизнь. Для того чтобы его купить, я пять месяцев питался одной только корейской лапшой быстрого приготовления. Верите, что судья может жрать корейскую лапшу за десять рублей? Кто в это не верит?!

«Нужно взять себя в руки», – я окинул квартиру взглядом. На двери висела НЕТРОНУТАЯ МАНТИЯ.

Я сунул визитку в карман и толкнул ногой пожирателя дармового кефира.

– Подъем, мурло.

Но очнулся другой. Поняв, что он прикован, пистолета нет, а нос сломан, ярость на лице он сменил на смирение.

– Вот так-то лучше, – поощрил его я. – Долго разговаривать у меня нет ни желания, ни времени. Зачем вы меня ищете – я знаю. Кто вы такие – я знаю. Кто вас нанял – я знаю. Поэтому ни о чем спрашивать не буду. Если хотите сохранить здоровье, забудьте про меня и мою собаку. Продолжайте выколачивать «бабки» у кого-нибудь, создайте какую-нибудь фирму. На худой конец, займитесь кражами, только не вынуждайте меня делать из вас инвалидов. Это хоть и приятно, но занимает много времени…

– Ты – труп… – тихо выдавил из себя парень, осторожно ощупывая свободной рукой сломанный нос. – Ты разве не понимаешь, что теперь ты – труп?

– Ты на себя посмотри. И на соседа слева. Кто из нас ближе к трупу?

– Ты ведь понимаешь, что такое не прощается?

Я вдруг вспомнил про телевизор и рассвирепел.

– А кто из вас Енот?

Со мной никто не хотел разговаривать. Будь по-вашему, молчите. Я наклонился и поднял с пола водительские удостоверения.

– Так… Это кто? Ага, постоянно молчащий господин справа от меня. Стадницкий Альберт Наумович. И фамилия не подходит, и Алик похож, скорее, на муравьеда, чем на енота. Отпадает. – Я отшвырнул удостоверение в сторону и занялся другим. – А этот фанатик, обещающий меня убить, кто он? Читаем… Енотович Максим Егорович. Ну, что, Макся, с фамилией Енотович да не иметь погоняла Енот – практически невозможно. Согласен? Это – за телевизор.

Сделав шаг вперед, я всадил ботинок в живот Еноту. Нечестно, конечно, с моей стороны. Но после утреннего избиения и постоянного разбора ежечасно получаемой информации, я уже стал плохо разбираться в том, где честно, а где нет.

Енот отключился, а злость не проходила. Оставлять подонков в квартире было нельзя. Во-первых, обнаружить их здесь и освободить могу только я. Во-вторых, перед смертью (Енот ведь обещал…) хотелось сделать им приятное. Пока Максим Егорович с Альбертом Наумовичем искали своих мам в темных закоулках подсознания, я раздел их догола и поволок к выходу. Проверив, чтобы никого из соседей не было на площадке, я стащил двоих аборигенов на пролет между первым и вторым этажами, и пристегнул наручниками к перилам. Интересно, кто первым приедет – «02» или «03»? И еще любопытно, что они в милиции объяснять будут? Не будут же они утверждать, что пришли разгромить квартиру судьи федерального районного суда, да заодно – лишить его жизни. И все это за то, что он прячет собаку, которая стоит пять миллионов евро. А судья неожиданно пришел домой, побил их маленько, раздел и на площадку вывел голых… Да любой опер им за этот бред расшибет голову телефонным справочником! Менту из УР, конечно, можно плести какие угодно истории, он все поймет, простит и посадит, вот только не нужно ему объяснять свое нахождение в костюме Адама в общественном месте древностью происхождения собачьего рода Штефаниц. Не стоит. Максим Егорович и Альберт Наумович, безусловно, объяснят это так: шли к знакомой на пятый этаж, напали восемь человек в черных полумасках, избили, забрали деньги, документы и раздели.

Я положил деньги и документы пленников в сумку, повесил ее через плечо Еноту и, ядовито улыбаясь, поднялся наверх. Скоро они встретятся с Иванычем. Вот будет удивлен старый козел…

Теперь уже точно не было времени.

Нажав на кнопку звонка Альбины Болеславовны, я услышал ее торопливые шаги.

Рольф встретил меня урчанием и тут же вцепился в ботинок. Альбина Болеславовна с волнением рассказала о странных звуках, которые несколько часов подряд раздавались в моей квартире и затихли перед самым моим приходом к ней. Я спешно ее поблагодарил, забрал Рольфа и поторопился уйти.