Текст книги "W. Том 2. Не то чтобы мало, но жертвы были"

W
Том 2. Не то чтобы мало, но жертвы были
Вячеслав Гусев

© Вячеслав Гусев, 2017

ISBN 978-5-4485-5078-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Том 2. Часть 1. Арабская

alfasl al’awal

walealam la taqtasir ealaa almadrasa

Потроха не все были извлечены из жалких рабов, а лето наступило. Даже сей рьяной трёхмесячный отдых жаждит крови и жертв. В тёмном тексте сим показано будет время перед учебным годом, описанном в томе первом и время его убийственного действия.

*****

alsalam ealaykum,.msha’thnayiym ’ana jafat tamamaan mae hadhih almadrasat almuerifati. kunt ’arghab fi alaistirkha’i, walakun hdha almakhluq alkariuh firilaliaa’in la tasmah li bialdhahabi, hataa libudeat ’ayama. alan ’urid ’an ’aqul lakum ean sayiytaneim. waeada sahib biqatliha fi waqt lahiq hdha aleam aldarasia. ’ana khayifatan. ’arju ’an tati ’iilayna qaribana. – нацарапывает скрупулёзная раба Джепхат чёрным пером по папирусу. Это письмо, которое отправлено в жаркую арабскую пустыню в тот же летний день.

* «Мир тебе, Шаадуум. Я совсем высохла с сими знаниями школьными. Хотела отдохнуть, но эта мерзкая тварь Верлуаан не отпустила меня даже на пару дней. Сейчас я хочу рассказать о нашей Бадэде. Хозяин пообещал её убить уже в этом учебном году. Мне страшно. Я умоляю прибыть к нам скоро.»

Зданьице школы пустело без вэртских рабов и тяжело вздыхало. Серый асфальт плавился, от него тёплыми заметными струйками воздуха парилась вонь. Дикий открытый грузовик эффектно затормозил, разрушая дорожное полотно. Рыжая пыль клубилась вокруг. Раскалённая дверь открылась. Показалась нога, крепко обутая подплавленным сапогом. Затем вылез страшный араб. На его голове была намотана плотная белая ткань, а борода зловеще доставала до солнечного сплетения. Одёжи в полуденном свете казались белоснежными, но в мрачной действительности грязны они, не чище сухих обочин.

Шаадуум имя ему. Рука гостя сжимала железный телефон. Был набран номер абонента «И». Глаза невменяемо открылись шире. Зелёный цвет их. Ответ.

– Ассаламаллейкуум! – ужасно хриплым голосом произнёс громко Шаадуум. От этого у абонента «И» мурашки, вылезшие из напуганной нездоровой кожи, окоченели.

– (арабская речь) – продолжал человек пугающий, не изменяя тона.

Раб Ильяз – это гибрид. Жирн`ое тело похолодело. Ладони вспотели; и палец, дрожа, сбросил звонок, когда скисший мозг слушателя арабской речи съёжился от звука мотоцикла из микрофона. Всего лишь одно было в обработке восьми битного сознания Гибрида. Это «одно» есть оставшийся инстинкт, присущий живым – спасти себя. Жаркий страх не уходил, а использовал нервные ниточки как дрова.

Вечером сего дня Джепхат точила мачете.

Раб Тихий знаком с жертвой Шаадуума. И он виновен в становлении гибрида озо и nit’а, то есть Ильяза жертвой. Однажды, четыре дня назад Глёхве поступил звонок из пустыни с целью отыскать пиленосца, голос раба Тихого (Глёхвы) истинно напугал араба, а самому Тихому послышалось бредно, что незнакомец разыскивает гибрида, тот и сообщил его координаты. Больше гибриду не было привычного, тухлого покоя за игрой.

В течение недели он находил арабскую вязь на шторах и гараже, в посуде и в подушке. Чёрные макароны мерещились ему. Звонки не прекращались, а звук мотоцикла вызывал у тупого жертвенного существа паническое бегство. Шаадуум хрипел в ушах несчастного по ночам. Единственное, что его спасало – псевдодрузья, которые мечтали о его смерти и которые не почуяли свою опасность от меня.

За городом место известное – заброшенные дома там. Вечером Арштунх – одноклассник рабов Тихого и Спящего, земляк бадэд, вместе с ними встречен был мной. Направились крушить здания за городом у прудов, между прочим. По дороге поедал одичавший я горькие яблоки. Пока мы добрались, Солнце нырнуло в линию горизонта задорно. Первый камень разбил пустое окно и непривычно громко упал на пол. Что ли случайно, что ли нет, послышался знакомый звук мотоцикла где-то рядом. Мы бежали…

alfasl alththani

alnahr hu makan jayid

Время счастливое, это какое?

– (арабская речь)

Душность и жарость заставляли человеческих особей посетить прохладную воду. Тухлые кипячённые пруды и мутная река являлись здесь сими. С утра-полудня я говорил с Арштунхом об арабах. К нам трудно приближается раб Тихий, шатаясь взад-вперёд. На спине, крепко вцепившись в расцарапанную уже шею, висит гибрид с бледным опухшим лицом. Наездник рухнул в пыль. Щипит шея у Глёхвы так, что он смотрит в сторону школы.

Четыре раба двинулись к мутной реке. По раскалённой дороге они зашли в магазин. Вопреки всем капуста и отруби пополнили рюкзак мой. Звонок ещё был гибриду, что он (Шаадуум) видит его. Камеры наблюдения! Так они же не установлены в магазине, только в школе. Нервы гибрида ссушились в паутину старого чердака. Мы шли дальше, принимая в пути звонки от…

На месте. Сбросили одежды, тлевшие на солнце, и бросились в реку. Радость лепечет внутри. Река мутная, как Иордан, только вовсе не святая. Гибрид держался на пустой бутылке и ревел. Арштунха кто-то потащил под воду… Это водоросли. Жертва их чуть-почти не утонул насмерть. Раб-я вылез на противоположный склизкий брег, и кусты! Красной смородины опустошались, будто саранчой посевы. Сие увидал мужик горбатый. К этому времени дрожащий Арштунх подошёл ко мне, но, не успев отдохнуть, покинул сушу. Мужик, раздирая пузо в кровь, мчался на меня. Мне пришлось последовал примеру. В середине реки течение было холодным. Хозяин ягод вкусных, кислых бросил в меня только что купленную бутылки газированной воды с целью убить и попал в голову. Раб краб Мунхва, который я, потонул. Выйдя из реки, капусту растерзал на части…

Другие давились отрубями. Им надоело: Арштунх выдавил в батон вонючий паштет из целлофановой кишки и подал гибриду. Руки слабые дрожали у жертвы Шаадуума. Он тупо смотрел на вручённое ему «блюдо» долго. Вдруг с силой катапульты суставы согнулись – испорченный гадостью батон ударил в лицо и прелое содержимое заполнило рот и горло. Умирал да не умер. Донеумер. Он выжил, но не остановился на первой попытке – засыпал в рот себе целый пакетик ванилина. Горечью невыносимой сменился сладковатый привкус. Кожа языка слезла и булькнула в пластиковую бутылку, когда тот сопливо пил, пытаясь остановить творящийся ужас болевых ощущений, заполнивших его всего, даже безнервный жир. Уж вид был предсмертный; отрезвил звук мотоцикла. Наяву.

Мы прошли половину пути. Мои ноги выделялись особой гнилью. Цветастая она: и чёрная, и красная, и бурая, и жёлтая, и белая, и коричневая, и кроваво-красная… В общем, салют. Когда Донеумера стало тошнить, он бросил нас троих. Глёхва придал этому значение – проклинал его до конца жизни. Своей. Мнение Арштунха неоднозначно было. Старался он утверждать в ненависти, иногда в отвращении к нему. Ни одна лужа навозной воды не ушла от тактильного внимания моих разлагающихся ног.

Жажда дикая мором обессиливала каждого. Батон второй глядел в небо из сумки с перекрёстными лямками. Что же делать?! Давиться им, сухим, с плесенью стали.

Город ****** *** не обратил внимания, когда вернулись. Но по пути нам встретился смрадный очевидец, который видел зрелище моих ног второй раз в жизни (при второй встречи со мной), протёр глаза битым в песок стеклом (я ему предложил так сделать). Крупицы безвозвратно внедрились в слизистую глаз. Отлично.

Долго стояли рабы сии на перекрёстке, обсуждая Шаадуума, арабов вообще, финнов, проживающих в подвале Краба: они ему не мешают, только по выходным танцуют и музыку создают, а так – нормально, рыбу солят день и ночь; вонь страшная… Стемнело. Загадки странные загадывали Глёхве. Ни одного ответа не получили. Время, когда блуждали по городу, то есть лето, и когда ели горькие яблоки с деревьев – хорошее…

Дополз до врат логова мокротного, гибрид обнаружил арабскую вязь, развешанную, как лапша, на гараже у дома, на окнах, на заборчике дрянном и своей шее…

alfasl alththalith

almasar hu ’iimaa almawt ’aw aleubudiatu, ’aw ealaa altariq

Ходить очень полезно. Во время дороги можно думать и мечтать. Пеший путь лечит.

Лето пожинало потроха. Хотелось сгинуть где-то в лесу. Но степь. Оставалась надежда на единственное подобие на великую природу – сосновый бор. В таком случае надо разобрать слово одно – боро-давка: бор и давка. Всё взаимосвязано.

Оставил попытки Арштунх реанимировать Ильяза (тот ушёл в HD-депрессию от страха перед Шаадуумом). Без него двинулись рабы в поход, в бор. Навязался афганский проводник с нами, Ни**та Ку**кин. Глёха пал в истерику, когда не смог разгрызть зубами шоколад афганский. Причина страшная не в еде; а в том, что все пытки у стоматолога были за зря. Пересаженные зубы старух выпали. Краб доволен.

 
У прудов проходя, путники бросили клич:
Увидав пастуха, в кожу одетого лишь.
Выпрыгнул изо рта рубленный в кубики хлеб,
Когда видят глаза, не пастух это вовсе, а Вэрт.
 

От проводника исходил вонючий, повторяющийся рэп. Он, не внемля звукам природы, безжалостно вёл нас дальше. Час и час шли в степи. Через жжёную низину с водой и змеями шли. Афганец заметил гадюку, зубы которой застряли в его штанине, только после онемения рук и ног. Я распорол ему ногу от ступни до бедра, чтобы спасти. А потом располосовал и вторую. Мы потеряли проводника, так как он покатился назад. Трое достигли цели.

Бор был стандартен. Сорок шесть рядов сосен, по сорок шесть деревьев в каждом ряду. (46 – это число Вэрта просто). Все тащили мокрый хворост в кучу. Краб пил росу. Костёр он же разжёг. Основным блюдом был суп из картофеля, лука и грязи.

На дерево залез раб Тихий. Мы его, конечно, стряхивали, но рухнул он сам по себе. Спасал снова я. Нет, ничего не резал: бездыханным лежал сей три минуты, руки-клешни вцепились в шею, и травмированный раб пытался дышать, а когда освободили его от удавки кистей, вовсе нормализовался. Арштунх наелся хвойный почек, у него началась аллергия.

 
Мох – это то самое, ценное… Друг мой и пища.
Донёс не тяжёлый я, мрачно-зелёный,
Томительным временем взрощенный груз.
Мох да и камни понять помогают
Всё тленное: мысль, возможность, мечту.
О жертве бессмертной, бурой и красной,
Спеть песню счастливую в горе могу.
Но лишним всё это будет рассказом
На трапезе рот засорившем песку.
 

Мох – жертва. Кому? Вечности. Он съеден сырым, поваренным с солью, в растопленном сахаре, мёде, свекле. Стихами не выразить мшистую душу… Во время поедания мха стоял хруст песка. Костёр угас. На последних углях картошка лежала вся в пепле. Жажда напала на раба Арштунха и раба Глёхву: они не желали пить росу утром. По причине брезгливости и «благоразумия», точнее его отсутствия, нам пришлось зайти в пещеру, где истекал своей прозрачной кровью родник. Запасы желудков наполнились холодной жидкостью. Казалось, это была вода.

Обратный путь лежал по железной дороге. Били ступни о сочащиеся шпалы. На мосту бросали камни в лужи, которые ещё жили. Они были прохладны и легки. Сей день не был летним, это весенний день, которого не будет никогда. Вернуться никогда не получится, но трое не думали тогда о этом. Их одолевала усталость и впечатления после похода. Время то осталось как счастливое… Шли они по степным холмам, уже наблюдая город. Падали иногда в траву, которая вонзалась твёрдыми стеблями в мясо, но это не печалило никого. Через лето всё изменилось. И та весна мучила душу своими воспоминаниями.

«Ничего хорошего нет» – не правда. Даже если есть хорошее, здесь сводится к Вэрту. Смерть мечте! Погибель дальше! Гниль и вонь! Круши, метайся! Мрак прими, пади, рыдай!

alfasl alraabie

firluein lys faqat

Горячий, тёплый вечер. На середине дороги стоим, три вэртских раба: раб Гордый (краб-Мунхва), раб Арштунх и Глёхва-раб. Решили сделать действо-шутку: будто я – Шаадуум, захватил в заложники раба Тихого и сообщаю это Арштунху; тот рассказывает Донеумеру о плане спасти друга, и они идут в назначенное мной место. Там Арштунх нападает на меня, я его тогда, как будто убиваю ножом, но Глёхва ранит Шаадуума и спасается, он убегает с гибридом.

Был день, была ночь… Ой, нет, сие другое. Наступил следующий день. Утро. Раб Арштунх пришёл к гибриду, сбив его с мыслей о самоубийстве из-за психических атак страшного араба. На мониторе компьютера была загружена страница с информацией о продаже военных костюмов Шаадуумом и объявление о похищение человека. Обговорив проблему, двое направились к месту обговорённому. У Арштунха смех внутри не подавлялся.

У покинутых гаражей, где обычно спали бездомные. Стоит бородатый араб в белых одеждах, с ножом, зажатым в смуглой руке. Справа от него на коленях дрожит заложник, голова которого закрыта мешком. Позади на пеньке ещё два араба, вооружённые топором и автоматом. Арштунх такого не ожидал увидеть. Араб с ножом хрипло сказал, показав лезвие:

– alan ’ana dhahib liqatal shakhs ma, wamin alakharin ealaa ’an yahdhuu dirajt, wasawf thlth aleawdat ’iilaa diarihim

Опухшее от компьютера и слёз лицо гибрида побледнело в мёртвый цвет. В пал в недоумение Арштунх и Глёха с пилями в мешке. Но план всё-таки есть розыгрыш – надо Шаадуума обезвредить. Раб пришедший, на букву «а», рванулся к захватчику и напоролся на тридцати сантиметровый клинок стальной, дамасский. По-настоящему насквозь поразил живот; араб уверенно схватил шокированного раба кровавого за лоб и ножом до грудины разрезал, что из спины тощей гибрид видел алый кончик оружия. Тёмные горячие струи хлынули наземь. Арабы сидящие сморщились, а убийца даже не моргнул. Сочащийся рот рассечённого выдавал звуки: С… Сл. Пиленосец сбросил мешок и сучком, найденным в траве ещё задолго до смерти друга, ткнул в ногу Шаадууму, но веточка пробила кисть.

Страшный араб бросил красный нож в след убегающему рабу Тихому и повредил ему спину; тот всё же смог уползти. Гибрида давно уже не было на месте. Шаадуум с силой вонзил два пальца в глаза уже покинутой жизнью жертве, согнул их внутри полости головы и вырвал переднюю часть черепа. Сидящих арабов стошнило песком аравийским.

В четыре часа вечера к закупоривавшемуся у компьютера гибриду в гости пришёл маниакальный араб. Тот писал письмо в международный суд сотый раз – все иски были отклонены. Шаадуум спокойно подошёл к опухшему рабу, отвлёк его, вырвав вялую щеку. Он упал на коврик с бурым пятном от пролитого навозного вина. Араб связал его стальным канатом, поставил железный таз рядом, срезал пятки у замотанного, бросил в таз, выколол глаза – и тоже туда же; порезал камеру от велосипедного колеса на кусочки, перемешал их частями тела в посудине. Постругал позже пальцы гибридовы. Со стен стащил обои – они также пошли в блюдо, которое имеет название «Велосипед». Залил «продукты» уксусом, потом посыпал смесь солью из Персидского залива и песком из Сирийской, Иракской пустынь. Немного повар глядел на своё творение.

После того, как гибрид был накормлен «Велосипедом», он был заживо захоронен в полу своего дома.

Вечер того же дня. Джепхат беседует с Шаадуумом посреди дороги у школы №**. Тут в ста метрах из-за поворота появляются два фонаря и движутся на них.

– Что это там мерцает? – поинтересовалась Джепхат.

– Верцает. – хирургически поправил я.

Фиолетовый автомобиль, набирая скорость, двигался на нас. Не поздно было спастись, и я прыгнул с дороги, как животное росомаха. А высушенная раба Джепхат осталась стоять, цепенея. Фары озарили всё вокруг неё и готовы были лопнуть от столкновения с рабой Вэрта через пару секунд… Дикий Шаадуум, перебегая через дорогу, сбил Джепхат с ног в полёте; и они оба скатились с обочины. Вэрт пронёсся дальше, удаляясь звуком двигателя…

Часть 2. Школьная

Глава 1 «Книги мозга»

Внимай в уши слои…

Снова сентябрь. Опять стоял я у белого подоконника в «Нёбном зале». Писал на нём костью трубчатой стихи. Стружка от царапин собиралась в большом количестве, клал мусор в портфель Озо, заранее привязанный мною к тонкой батарее у стены.

В разгар психоза перемены Нагло выпендривающийся раб орал во всё горло, проходя вразвалку у теннисных кортов, за которыми рабы играли за еду из столовой. Шум не пропускал через себя голос конопатого, бензином воняющего раба. Тогда в череп мелкий мысль пришла: этот рабец сломал себе мизинец на левой руке – ор хриплым стал и более громким. Кабинет директора не был закрыт дверью сейчас, поэтому болевой клич вняли уши уродливые нашего школьного Директора. Она заковыляла к источнику мерзких нот. Он не заметил её. Уж какую пытку Вэрт применил по отношению к нему в тот день, когда Директор отвела наглеца в кабинет с белой пластмассовой дверью на первом этаже рядом с раздевалкой, неизвестно. А ходил он после этого гусиным шагом до смерти.

С новым учебным годом в жизнь рабов моего класса пришло ещё одно явление как факультативы. Дополнительные уроки по биологии, русскому языку и химии. На химию требовалось ходить в другую школу, №* (туда Сущность ушла после падения вэртской цитадели). Там обитает неман. Пока всё о нём.

Вот идёт факультатив по биологии. Я раб, тянущийся к знаниям, поэтому перечитывал третью «Книгу мозга», собственного написания. Вдруг поворачивается раб Спящий и кривой, отбитый – один это, и зевает в парту; а в это время проиллюстрировал на листе книги одно из бранных слов своего матерного лексикона. Хотелось убить, да жалко убогого сего поляка. Осквернённую книгу очистил через её уничтожение: была разорвана на бумажные кусочки, каждый из которых был похоронен в отдельной мусорной урне-ведре.

Первая тоже не дошла до наших дней. Передана была Арштунху, до его смерти. Он хотел узнать, что написано в ней на африканском языке. Для перевода решил использовать виртуальную паутину Бадэды. Но постирана случайно с одеждами. Пришла в негодность. Захоронена на перекрёстке у школы, в узкой канавке. Вторая книга существует сейчас, цела и невредима.

Чтение развивает.

Сколько же психоза? Столько, сколько вы понимаете его. Быть может, думаю, так и есть, что психоза вовсе нет в природе, только у людей. Хотя, люди – часть природы. Но они могут быть частью человеческой природы, а не всей. Так любой вид природы относится ко всему, называемому природой. Природа – что есть? (загадка) Нет, конечно, не загадка! Значит, психоз существует или всё-таки нет?! В оценке поведения – да; в самой природе – нет. Мысли же являются природой, почему же психоз не существует? А что такое мысли, если их не видно? Чувств тоже не видно, они выражаются через тело. Допустите на время мысль, что чувств нет. Стой, вы же говорите, мыслей нет! Тогда в природе нет ни чувств, ни вашего психоза.

Красивый вид пустой школы изнутри после заката зимой. Тёмные коридоры, концы которых не видны, а черны. Тишина и воспоминания. Лестницы ведут не по школе – по маленькому миру прошлого человека. Кабинеты заперты, молчат. Полы озвучивают каждый шаг, несмотря на старания идти бесшумно. А никто же не слышит? Желание не нарушать тишину, вызвано будто нежеланием кого-то разбудить. Окна свежи; за ними снежинки кружатся и белые улицы. Небо темно и сонно. Ночной мир школы – иной. Некоторые места слегка пугающие, но притягивают своим обаянием. Кромешная темень хочет обнять. Можно заметить, кого из учителей, встреча с которыми разгоняет все чувства, наполнившие за время пребывания в одиночестве. Эта встреча заставляет резко надеть привычную маску, сказать «до свидания» и покинуть милый сердцу мир – мир ночной школы. Выйдя на улицу, ещё рвут душу чувства, пришедшие там. Мечтаешь снова посетить ночную школу…

Глава 2 «Валы. Город рабов»

Гиблое царствие тоже ведь царствие…

«1549 год. Палаты Иоанна IV. Сгинь, смерд красный. Велел царь Всея Руси Верлиоке. Холоп пал на колени тощие.»

«1583 год. Лука трапезничает в зале царя Российского.»

«1716 год. Петербург. Лука требует Петра Великого о подарке на именины. Царь одобряет копать валы в степи бедной.»

Сей город – некая матрица Вэрта. Основав город, школу возвёл из глины и камней. Тысячи рабов прошли чрез дверь гибели, которой является вход в здание. Долго ли, коротко гнила сия смертная язва города валов, да Вэрта не стало здесь аж спустя 300 лет.

Точка на карте существует, и никому, естественно в голову не придёт, что там не просто посёлок городского типа ****** ***, а город рабов, государство в государстве со своими законами, с процветающим рабством и отсталой инфраструктурой, ограниченная разрушенной птицефабрикой и железной дорогой. Факт интересный – Вэрт здесь не первый. Племя местных неманов изгнал жестокий Верлиока, потому что они обладали потенциалом, похожим на вэртский. Можно заявить, «убрал конкурентов».

Если сравнить два вида существ: верлиок и неманов, различия покажутся и сильными, и отсутствующими. Верлиоки очень древние и все на одно лицо – неманы младше рода вэртов и внешне разнообразны. География Вэртов огромна, они устойчивы ко всем природным условиям; получили распространение в Средние века; в разные времена, несмотря на малочисленность, являлись господствующим видом на каждом из материков, включая безлюдную Антарктиду, но никогда не создавали городов. Неманы с течением веков мигрировали с севера на юг, с юга на восток и запад; пик развития произошёл при встречи северных неманов и южных. Это произошло при крушении города Пупокталан – центра цивилизации неманов и мятежной столицы в пустыне – Эр-Пупок в 573 году н. э. Встретившись, бедствующие существа заключили мир, и единый народ создал новый город на земле около будущей Москвы; назван был Пупок-градом. Падение произошло из-за агрессии второй мятежной столицей Тель-Пупкаир (пала вслед за Пупок-градом). Событие датируется 751 годом. С тех пор неманы не возводили великих городов и рассыпались по Евразии. Самый гениальный неман своего народа обосновался в городе рабов.

Чем же схожи личности отдельно взятых немана и Вэрта?

– Тем, то что пугает и леденит душу. Вызывает истерию и умерщвляет.

Сия точка на карте устроила психологическое столкновение двух гениальнейших существ. Они оба являются лучшими из своих рас. Жестокость – всего лишь ложный маяк, отвлекающий от их правды. Страх – фонарь, который ослепляет, чтобы эта правда оставалась в пелёнках, скрывающих её тело. Ненависть – пиявка, высасывающая силы, со слюной вгоняющая слабость и робость жертвам в мозг.

На сегодня город рабов имеет вместо неба рабскую тучу. Тысячи людей, живущих тут, не ведают о Вэрте. Его власть ограничилась школой. Как и все живые существа на Земле, он зависит от Солнца. Вспышки на ней негативно отражаются в каждом, и В – не исключение. Когда-то господствующее существо, превратилось в эндемичную школьную каку.

Но теплиться разрушающий тайфун. Придёт время, когда появиться он: школьные казни покажутся детскими играми, м`онархия сменится монарх`ией с лепестками тирании и фашизма, а сам Верлиока встанет Эверестом в Австралии. Сгинет демократия, утонет право в трупной гнили. Границы стран исчезнут вовсе. Война ни за что родится между всеми. Достижения политики, науки, техники уйдут с приходом монарх`ии. Мир не придёт к прежней дикости – он рухнет в яму забвения, которую человечество начнёт копать глубже, и над которой вскружит и будет парить над ней единое существо кошмара – Верлиока.

Ну, эмбрион развивается в стенах вэртской школы, внешний мир не замечает города рабов, внутри его ещё царит м`онархия…