Текст книги "W. Том 2. Не то чтобы мало, но жертвы были"

Глава 3 «Память»

Ты так думаешь, что этого никогда не было…

– Вы никто, перхоть человечества! Вы никогда не смеете выражать своё мнение, убогие твари! Рабы. Понятно, что сейчас вы думаете, добьётесь чего-то в жизни. Добьётесь «всего»?! Ха-ха! Никто из нас не войдёт в «высшее общество» Вэрта. Туда никак не попасть таким, как мы. Только если родственные связи есть или вэртские узы. Ну, тогда, наверное, вы достигните такого уровня эволюционного развития и изысканных манер, вдруг захочет… – Проповедует учительница литературы. – Разбивайте же в кровь ладони свои аплодисментами! Кричите: «Шарман! Шарман!», когда видите великих существ, как… Вэрт. У меня, конечно, не получается французская «р», но вы поняли меня. – Время урока заканчивается. – Ре-бя-та! Послушайте меня внимательно: мы низшие из низших, ничтожества, из себя ничего не представляющие; даже причастные обороты не можем разрывать в речи бедной своей! Помните это до смерти!

Так закончилась очередная лекция изъятия внутренних стержней у рабов, утилизация, массовая обработка на уроке литературы. «Ставить ни во что!» – одна из немых речовок преподавательницы-тирана. Рабоциальная программа хорошо вошла в жилы.

День тянулся. У раба Спящего ругательные слова вырывались из кривого рта напором, как рвота. Раб Тихий по этому поводу обескуражен. Только другое больше отвлекало его не концентрированное совсем внимание – опарыши в голове. Они гнездятся пару недель. Поражение своеобразным гельминтозом начиналось с ноги, которую пришлось расковырять до кости, хоть ничего не обнаружить. На перемене после оглушительного звонка белые, мягкие, толстые черви взбунтовались. Я принял решение сделать трепанацию черепа. Чья-то бородавка услышала сей интересный ход и Вэрт взял инициативу. В подвале пациента усыпили принудительно – удар в солнечное сплетение тяжёлым кулаком предшествовал точечную инъекцию в сонную артерию. Верлиока отыскал старую да ржавую пилу.

Каждое движение спиливания верхней части головы Тихого сопровождалось жутким, завораживающим звуком, ну и, конечно отчаянным рёвом опарышного рабца. Немного не допилив, Вэрт обломал часть черепа чётким ударом тыльной части ладони. Кусок кости отвалился, как крышка, но с дополнительной части затылка. Рой блестящих зелёных мух радовался свободе, танцуя вальс, кружась в воздухе. Длинные пальцы вынули двадцать четыре личинки мух из трёхсот граммовых объедков головного мозга. Черепная коробка восстановлена в первоначальную форму с помощью чугунных скоб.

На занятии биологии классу был представлен фильм жуткий. У многих всплыло в памяти, смотрели они его три недели назад также на уроке биологии!.. Крайний ужас заключается в том, что этот фильм каждый день показывается всем рабам на уроке Жизнедеятельности, и никто ни разу не чувствовал странное ощущение. Ощущение повтора, разрушения подсознания, порабощение на молекулярном уровне.

Следующий день. Урок литературы, по традиции, свою первую половину шёл терапией унижения. Во второй части занимались школьным предметом. Прочитать текст, по которому задания нужно выполнить, Дебилотупалость отказалась, так как не умеет. Прочитал некто иной. Текст сей о проблеме бранной речи. Учительница спросила:

– От кого вы слышите брань, слизни?

– От Гл*ба! – дети дружно назвали имя раба Спящего.

– И что вы думаете про него, неспособные рабы вэртские?

– (шквал оскорблений в сторону Спящего) – командный дух не покидал одноклассников.

Из памяти любого раба не выветрится хозяин, а из памяти жертвы – мучитель. Здесь хозяин рабов есть Вэрт, учителя – мучителя. Все дни существования в мире этом ученики страдают от злого м`онарха и его слуг. Их тело и душа искалечены навсегда. Без мук не смогут они более. Свобода ни к чему, воли нет. Боль физическая не сносна; пытки дикие, уникальные, нервы передают импульсы страданий молниеносно, разжигая костёр агонии. Спасение дарит Верлиока рабам своим: смерть.

Глава 4 «Питание»

Питание – испытание.

Школьная дверь лестницей-языком тянет идущих съестных рабов. Потом жадно разрушает жевательными движениями; со вкусом трудностей нет – рецепторы обострены вечно. После – глотает в зоб-раздевалку. Перед этим рабы, будто смочились слюной: продезинфицировались, то есть есть ушли от них мысли о хорошем. Когда еда обрабатывается от одежд верхних, губы-врата во дворе уже заперты, а дверь здания довольна, приоткрыта. Из зоба съеденные комочки опускаются в желудок многокамерный. Кабинеты отдельно растворяют крошечные умы и проталкивают клетчатку тел в кишечник – паутинный обитель, там происходит всасывание влаги в школьную систему, вернее высасывание крови Бадэдой. В конце учебного дня ученики переваренной массой покидают зданьице через рот.

Общежитие – логово Кумы! Одно из самых страшных мест города. Дети боятся его; не зря. Как вэртская школа, оно живёт, вдобавок смердит пуще всякого очевидца. Выбитыми окнами следит за прохожими и бросается осколками шифера, при попадании хохочет. Облупленные, грязные, кирпичные стены внешность имеют отвратительного макияжа. Перед входной облёванной дверцей на железном козырьке обычно лежат мёртвые подростки. Если зайти внутрь здания, вонь стен веет нищетой душ и страданиями. Поселенцы здесь закупорили пещеры, выдолбленные ими самими. Узкие, заплесневелые коридоры не безопасны: в любой момент они способны сжаться, затем, конечно, вернутся в исходное положение, но кто-то жутко лишится жизни, превратится в кровавую лепёшку вертикальную. А намного страшнее то, душа раздавленных останется в стенах общежития навсегда. Несчастные умудряются топиться в общем унитазе; на кухне целыми сутками варится невзрачный клейстер из муки и мук. Пресный кисель привычно совсем пить, но, как в первый раз, невыносимо. Каждый приём сей пищи двигает людей либо к унитазу, либо к окну последнего этажа… Чтобы выпрыгнуть и разбить в щепки свои кости о козырёк над входом в кошмар.

У сего здания ужасного претерпел критические метаморфозы физического характера. Мерзкий персонаж моего школьного бытия из моего класса, антикумир раба Спящего, неуместный шутник отрицательного уровня, Каратан. Перебирая тараканьими лапками по дороге, спешил на урок, выпятив верхнюю губу. Болезненно бледно опухшая крысиная физиономия зацепила взглядом, не сразу, шатающегося, дремлющего на ходу с красным портфелем. Щёки надул, что глаза не сосредоточенные покрылись потом, закрученная воронка волос на заднем затылке развернулась в обратную сторону, и припустил владелец своеобразного вихря, Каратан, к ненавидящему его брата по рабству. Но тут Вэрт придавил сильно насекомокрыса длинной ступнёй, стал тереть влево, вправо, растирая раба по асфальту. Хлынули струи кишечной воды. Теперь сонный поляк вне угрозы омерзительной компании Каратана, который в эту минуту превратился в коллоидное существо, тривиальное название его Довно. Раб Спящий, не дойдя до школы, упал в канаву, где сломал себя в нескольких местах, отчего более скривился, чем был.

В школьной столовой сегодня кормили рабов твортой: творожистой запеканкой, похожей на застывшую рвоту, которую в тарелки клали голыми, без кожи, руками. Сии меры для гигиены. Вэрт снял кожу с рук слуг-поварих из-за угрозы бактерий, процветающих на поверхности кистей верхних конечностей у людей. Красные разводы в творожистой массе ничуть не смущали рабов-учеников: они внушили себе, что это малиновое варенье. Всё шло, как обычно в тот день: разбили пару-семь тарелок; Вэрт заставил съесть керамические осколки тех, кто нанёс вред гончарному труду своего хозяина.

Еда непривычная есть жизнь. Но это пожирает древнее чудовище Вэрт. Никто не имеет даже покуситься на чью-то жизнь, а он ест это бесценное явление. Вэрт – чёрная дыра на Земле. Планета очищается пакостным ртом. Казни – всего-то наружная картина. Вэрт впитывает ветерки душ, нигде не будет покоя жертвам.

Глава 5 «Рамки»

Несвобода есть свобода для невольности

и невольность для свободы.

Каждый закован в рамки. Для всех разработано несколько видов. Лишь несколько, потому как стада схожи между собой, им требуются схожие пастбища. У вэртских, например, рабов – одни на всех рамочные угодья. Они делят их по-рабски-братски. Конечно, кому-то, мне, это не нравится; но сии рамки титановые – не сокрушить: руки сломать открытыми переломами, ноги смять в половину…

Рамки по отношению к рабам – гробы. Вот в эти «гробы» убаюкивает учительница литературы:

– … Ребята, мы – обыватели и собой не впечатлим и не вдохновим высших. Для таких, как мы, прав не написано нигде. Рядом с нами… Да и на нас самих углём начертано одно слово – «нет». Мы живём узкими интересами! Утопитесь в ведре, приспособленцы!

Дальше шёл повтор за повтором. Иронома в том, что как бы она не старалась, рабы убеждались в ничтожестве собственного существования.

Глазами нельзя назвать то, что осталось в глазницах раба Тихого после IMAX-ночей. Вместо яблок – красные, сочащиеся кусочки, зажатые сухими с внутренней стороны веками, при моргании которыми резкая боль проходила через разрушенные органы зрения в не менее раздражённый, коричневый, расплавленный мозг, теряющий нейроны, выскакивающие, как пружинки из старых кресел. IMAX – второй уровень убийственных ночей, проведённых за компьютерными играми; первый – HD. Третьим является смерть.

Удивительные рамки кажутся вездесущими. У раба Спящего они, словно нити паутины, смотавшие его в тугой кокон. Сей раб весь в ограничениях и запретах, границах и заборах… Беспомощен очень, что его назову единственным словом – тягло. Явление тягла трудно объяснить. Из-за сострадания, милосердия я отношусь с ирономой (здесь с иронией) к сему жалкому, убогому рабу вэртскому. А он ведь не замечает, тягло он! И тонет уже на такой глубине, где не виден солнечный свет сквозь давящие массы океанической воды.

Стоят рамки на земном уровне тоже. Учителя, верные слуги, имеют ежемесячную заработную плату одинаковую: пять тысяч рублей. Сам Вэрт – шесть тысяч. Только на эти рубли имеют право рассчитывать мучителя (учителя, педагоги) вэртской школы.

Если кажется свободой рабство, значит, рамки уже сошлись вместе, и ты смят, твои кости переломаны, их осколки пронзили мозг, сердце, кишечник и знак свободы – лёгкие. Малое время осталось для мыслей, так как кровь изливается в полость тела, как у пиявки. Ещё возможно подумать о прожитой жизни. Но ничего не получится, ведь разум мутнеет от металлического привкуса внутри. Тело меняет силу на бессилие. Боль скоро придёт, которая сведёт тебя с ума. Разве не было заметно, ты был вменяем постоянно? Тебя убедили в обратном, да, намеренно; и лишь в час смерти осознаёшь многое. Никто тебе не подсказал, что мысли шевелятся от чужой гибели – не обязательно ждать свой жалкий тупик, когда ты засыпаешь в последний раз; ведь кто-то иной умирает, как ты, каждый день: научись брать.

Самым страшным мукам предан Верлиока. Никакой его раб так не страдает. Одно лишь различие между ужасным хозяином и личными рабами, которое, как одна пара хромосом, различающая человека и обезьян: рабы сделаны для рамок, а рамки сделаны для Вэрта, то есть, как и человек, сделан для рамок, но в рамки хотят вставить обезьян. Вот выбор парит над бородавкой Верлиоки: выбор рамок, кандалов. Свободен он и несчастен. Как рыболовецкая лодка в море, испытываемая страшным штормом, Вэрт несётся на скалы. И будет день, будет ночь, когда лодка разобьётся, и красной пеной обратится моряк, сидевший в ней. Только радоваться никто не будет, потому что путь погибшей лодки – шлейф из качающихся на волнах белых мертвецов, исчисляемых миллионами. А кому радоваться? Смотрящих с серого берега миллионам душевнобольных? Некое наследие Вэрта будущим поколениям новых и новых рабов.

Глава 6 «Выращенный гоблинами»

Не знаю откуда во мне такое,

Но он тварь отвратная!

Гнуснейший один из самых – это А.С., чьё имя ни разу не употреблялось в полной форме. Заслужил отношение крайней неприязни возможной в стенах сих.

В этот день на уроке Жизнедеятельности Верлиока знакомил с пыткой «Пять дней без сна». (И не только с теорией). Через пятеро суток активного бодрствования все, кроме раба Спящего, видели сны с открытыми глазами и умилялись одной и той же картине: Вэрт сдох. Осознав, что это всё бред, психоз воцарился, жизни тратились на пустяки: на секундное упоение кровью Бадэды.

Тридцать лет назад где-то в Северной Америке у озера Гурон в рабство низких гоблинов попал человек из плена индейцев по имени Атклачиаттанг Сенгатарламарт, в переводе с одного языка аборигенов: жалкий слизень, который не чтит и глупец, который недостоин уважения племени; с другого как мерзкий угодник. Не принадлежащий он ни к одному племени коренных народов части света той. Гоблины не мудрились развивать у себя красноречие и сократили имя до А. С. Использовали Атклачиаттанга в разных видах труда. Душа его нищая продолжала нищать, потому что он не стремился к высокому.

Однажды на закате А.С. сдирал кору с деревьев и был замечен гоблином-пастухом. Негодование разразилось в сердце гоблина, он взял упругий прут, желая наказать наглеца, набросился на раба. Избит А. С. в тот день, как скотина непослушная. Тогда уже ночью что-то свежие рассечения сочились и не давали спать. Редкие мысли удостоились чести и, перешагнув своё достоинство, посетили неразумного изувера, А. С. Мысли эти были о бытие. Тот сжёг их внутри себя, как инквизитор еретика. Второй темой являлась природа гоблинов (о людях он и забывать стал), их сила и слабость. Такие мысли улетучились сами после того, как А.С. причислил себя к… Не надо знать это сейчас. Третья часть мозговых гостей повествовала о свободе; но и их выгнал глупец! А вот четвёртые принял близко к сердцу… Они о том, что сейчас, когда луна в небе, гоблины спят… Надо сходить кору содрать с деревцев.

М`онархия – это особая форма правления группой рабов по принципу государства, при которой м`онарх, то есть Вэрт, распоряжается жизнями и имуществом рабов по своему желанию и воли бородавки. Сей вид правления можно было сменить и на индейскую демократию, и на коммунизм гуронских гоблинов. Но единственный свидетель этих режимов – А. С. А ведь он же Атклачиаттанг Сенгатарламарт, поэтому его крупичный разум не обременён был разрушением власти Вэрта и спасением, хоть и бесполезных, но всё-таки жизней.

Несмотря на достаточно длительное пребывания среди гоблинов озёра Гурон, Сенгатарламарт ни разу не подавал повода перевести его в касту рабочих из касты рабов. (Кстати! Он один и принадлежал к рабам). День за днём на протяжении семи лет глупец слышал речь низких существ, но никакое слово не осталось фреской в его памяти. Дали не манили взоры раба, уши не радовались пение птиц. Страшные снаружи гоблины имеют души в миллионы раз чувствительнее, чем у А. С. Вероятно, его «закалили» сим не наилучшим образом орки. А.С. боготворит их.

Орки – существа прямоходящие, как и люди, но кожа их черна, а зубы остры и гнилы. Сила превосходит людскую, жестокость тоже. Заселили они Карибские острова и восточную сторону Североамериканского континента. Форма правления – федеративная республика. Субъекты определены по расовому типу. У орков есть президент, то есть самый сильный и ловкий представитель вида. Но и каждый субъект имеет лидера – самого сильного, ловкого из рода. Не был у орков Атклачиаттанг никогда за свою жизнь, но единственное чувство у него – это любовь к оркам и всё, что с ними связано: язык, обычаи, повадки.

Слабость и отсутствие воли запретили А.С. перенести то, что он любит в школу Вэрта, изменить ненавистную м`онархию на другое: где нет правил Вэрта, а есть добро и слава.

Глава 7 «Твари земные»

Кто живёт, тот есть…

А как же вещи?

Вэрт – это состояние души и тела. Разве нельзя не задуматься, откуда взялся сей? Не уж то чудовище появилось, как люди, рабы и твари земные? О! Может, он с другой планеты к нам. Нет. Когда сам хозяин, Вэрт занимается рефлексией, он к выводам печалистым приходит. Вэрт – врождённая хроническая болезнь. Диагноз. Вэрт – это плохо. Вэрт – это функция; неоправданный рудимент. Смертоносная печать. Не много ли Вэрта в этом абзаце?

Урок Жизнедеятельности длился необычно долго. Класс мой гиблый сидит, плачет без слёз и лиц жалостливых. Учитель, который Верлиока, стоя у доски, вырывает куски молочного мяса из младенца и бросает в учеников; сопровождалось действо криком живодёра, подражающего новорожденному. Это вводило в ступор кровь раба Тихого. В то мгновение, в которое маленькое тело исчезло из рук хозяина страшного рабов ревущих, он вывел из запасной комнаты троих. Один из них умер, ударившись о гвоздь, торчащий из черенка лопаты, который при ударах разрывал череп. Ну, Вэрт убил его так. После жестокого лишения жизни раба, хозяин его, бородавку имеющий повернул свою голову к классу, улыбаясь:

– Что с ним?

Ему кто-то невнятно ответил, умер. Затем длинные пальцы натянули противогаз на голову другого дрожащего из комнаты вышедшего. Они (пальцы) передавили хобот маски спасительной. Раб сначала не понял, а потом разошёлся в предсмертном танце. Вскоре жертва стихла, и хохочущий Верлиока снял упругий противогаз. Сильная рука чудовища держала за воротник агонизирующего секунды назад мертвеца. Его глаза вылезли, язык выпал, кожа покрылась синеватыми пятнами. Сей раб был не жив, но мёртв.

– Что с ним? – бросил вопрос забавный Вэрт.

– Умееер! – заблеяли хором рабы сидящие.

Кивнул убийца головой и швырнул удушенного к партам. К тому времени урок уже пробежал четырёх часовой рубеж – Вэрт по-своему считает. Бородавка то ускоряет, то замедляет временное течение.

Я встретился взглядом с учителем. «Сколько?» – он задал мне вопрос мысленно. «Пятьсот» – ответ мой. Учитель высыпал кучу вшей на раба Спящего, с которым я сидел рядом; из баночки выпало пятьсот особей милых вшей. Звонок дал начало побегу из кабинета Жизнедеятельности.

К столу своего преподавателя подполз изнывающий раб Спящий. Его волосы шевелились, потому что поселенцы, крошечные вши осваивали волосяные покровы, новые для них. Он положил лист с зачётом по теме: «Вскрытие мозолей» и спросил предельно возмущённо, отчего это у него четвёрка. Вэрт. Молча, восседая на скрипучем, чёрном стуле, исправил оценку на цифру три. Вообще-то, «три» – любимая цифра Верлиоки.

– Господин Верт! Верт! Верт! – наклонившись до пола проговорил раб Тихий. Тот самый Верт нанёс достаточный удар ногой в затылок пиленосного раба. Волосы остались на подошве; голова стала похожа на колено, непокрытое кожей. Жидкокристаллические протезы-глаза потрескались и больше не передают всё цветовое разнообразие – только вэртский цвет.

Для природы равны все земные твари. Никто из них не переиначит законы бытия. Что бы Вэрт ни творил, он просто убивает людей. Он никак смириться не может с именем твари земной. Он так же любим природой, как и всё, его бессилие в космическом пространстве – людское. Сам состоит из углерода и воды.

Через убийства учеников Вэрт достигает былого величия. Он развивается назад, каким был давным давно. Даже если человечество падёт, даже если планета умрёт, даже если Вэрт полетит на Марс, он останется земной тварью, подобно вше, также как и ученики его, навсегда рабы, ожидающие чуда…

Глава 8 «Неман»

Мир изнутри больше.

Иду я из школы с рабом Спящим.

– Ты на имию идёшь? – спросил он меня.

– Да, – ответил я, – надо.

– Хорошо. – выделяя «о» сказал раб-поляк.

Тут на меня напала такая кработа! Я вспомнил немана и мне очень не хотелось идти сегодня на занятие по химии. Кработа – это не лень, опаснее: это неспособность делать что-либо ни при каких условиях или же делать что-то мерзкое. Она трудно лечится, только силой духа и кое-чем другим. Был период пожирающей кработы, когда я чуть не умер духовно. В тот день мне удалось отрубить ей голову. Отправился я в школу немана №*. Пришёл туда голый, открыл дверь кабинета химии, неман, увидев меня, схватился за голову и призвал Вэрта с помощью мысленных импульсов. Оставалось ждать. Джепхат ругалась по-арабски, а идиллию раба Спящего и раба Тихого я не нарушил: они любовно ворковали матом меж собой. Мученик дописал на доске мелом (важно: не костью) и скрылся за партой. Неман взглянул в тетрадь-журнал:

– Следующую задачу пойдёт решать… – и он произнёс тривиальное названия Каратана.

Раба Спящего стошнило впереди себя: он ненавидел тараканокрыса. Учитель невысок, пузатый, гениальный. Слова он проговаривал, почти не заметно шевеля ртом. Раскрыл засохшие листы старого учебника, стал диктовать:

– Два килограмма человеческого жира держали на огне восемь минут. Определите, какая масса жира растопилась?

Ученик стал царапать на доске решение. Я всё стоял, Вэрт не появился. Время шло, неман ускорил рождение решения заданной им задачи.

– Так, положите на комод… – проговорил неман.

Все посмотрели на Каратана, он вздрогнул и побледнел. Противные глаза забегали, верхняя губа вздулась, а волосяная воронка на затылке сузилась. Он подошёл к стойке у доски, там лежал нож. Дрожащей рукой он взял оружие за рукоятку и поднёс к животу. Минуту нож трясся в двадцати сантиметрах от внутренностей. Пот выступил по всему крысиному туловищу. Тут я подошёл к отвратительному существу, строго выхватил нож, резко подвёл его к учительскому столу немана. У него веки сомкнулись, голова замоталась. Я вырезал у Довно печень и бросил её на поверхность стола, на тетради, кровь тёмная забрызгала все бумаги. Лицо немана обезобразилось улыбкой. Каратан, обхватив живот, медленно пошёл к месту, к парте.

В коридоре какой-то шум. Через открытую дверь было видно лестницу. Там на второй этаж по ступеням двигалась фиолетовая машина Вэрта. Я побежал к ней, перебежал по её крыше и прыгнул к выходу: там всё было залито размазанными трупами. Двери стояли на месте. Вэрт дал назад – машина выкатилась на улицу. Двор неманской школы весь заасфальтирован. Редкие дети шли навстречу мне бегущему. Машина выехала из поворота, сбив и стерев об асфальт двоих рабов немановых. Автомобиль рванул напрямую ко мне. От скрежета шин я повернул голову: разгоняясь, Вэрт сносил учеников идущих, они звучно разрывались красным фонтаном, внутренности, темнее крови, взмывали в воздухе, а когда приземлялись, случались хлопки, и тёмное содержимое разлеталось во все стороны. Если смотреть сверху, на бледном асфальте яркие пятна казались красными звёздами, сильно увеличенными с сотнями тонких лучей. Над ними парили облака, состоящие из кровяных точечных капель.

Мои ноги почувствовали, мёртвый школьный двор сменился живой травой и землёй. Двигатель уже слышался в десяти метрах от моей спины. Меня стошнило от бега, я рухнул и покатился в бок; автомобиль пронёсся мимо меня, там Вэрт сжал губы. Две секунды и машина громко влетела в общежитие. Стены осыпались, поднялась кирпичная пыль, один из балконов рухнул. Через дыру, откуда он отвалился, стало заметно Куму. Существо сидело сгорбившись за компьютером, не заметив разрушения. Я повернулся на спину. Небо.