Текст книги "Агасфер. Старьевщик"

Соломон Циммерман всплеснул руками: царица небесная, дева Мария! Да для господина полковника все что угодно! Господин желает заказать летнее платье? Межсезонное? На всякие жизненные ситуации? Тогда вы пришли в правильное место, достопочтимые господа офицеры!

В мастерской поднялась невиданная суета. Откуда-то из подсобок появились двое подмастерьев, увешанные матерчатыми метрами. Агасфера почтительно поставили на низкую скамеечку и принялись хлопотать вокруг.

Узнав, что своего материала свалившиеся на голову клиенты не принесли, Циммерман возликовал еще больше. Один из подмастерьев был немедленно послан в соседний магазин за последними образцами самых наимоднейших расцветок и самого высокого качества.

Суета усилилась, когда из магазина прибыли посланцы с несколькими образцами тканей. Образцы Циммерманом были немедленно забракованы, высмеяны, а приказчики отправлены обратно со строжайшим наказом принести самое лучшее из последнего привоза.

Через полтора часа Терентьев и Агасфер покидали мастерскую, провожаемые бесконечными благословениями и пожеланиями счастья и благополучия как циммермановского семейства, так и прибежавшего на шум соседа-галантерейщика. Вид у Агасфера был несколько усталым – будто он вскопал пару-тройку десятин земли в монастырских садах. Терентьев же, посмеиваясь, предложил выбор: либо тотчас же взять извозчика и ехать по намеченным утром объявлениям о продаже «хитроумных старинных механических изделий», либо сначала отобедать в ближайшей приличной ресторации.

– Впрочем, давайте-ка пока у почты притормозим, – вдруг предложил бывший ротмистр. – Совсем забыл, что долги время от времени возвращать надо. А «литовские кредиторы» – люди серьезные и злопамятные. Никак нельзя про них забывать!

– Литовские кредиторы? – удивился Агасфер. – Про евреев-заимодавцев слышал, про скопцов, которые в долг под зверские проценты дают, знаю. А вот про литовских – ей-богу, не слыхал. Впрочем, 20 лет отсутствия в Петербурге – срок немалый. Очень многое, конечно, тут изменилось.

– Не слыхали? Ну и слава богу, что не слыхали! – Терентьев закусил губу, словно проговорился о чем-то запретном, и, хлопнув извозчика по ватному плечу, выскочил из экипажа.

В почтовую контору он сходил один и вернулся довольно быстро.

– Ну-с, теперь и желудочные потребности удовлетворить надобно! – бодро заметил он. – Эй, борода, где тут ближайшее приличное заведение?

Таковым оказался один из ресторанов Палкина, однако, когда извозчик стал притормаживать лошаденку перед огромными застекленными дверями, Агасфер, оглядывая толпу у входа, засомневался:

– Может, еще куда поедем, Владимир Семенович? Народу-то сколько! Пока достоимся, и ужинать пора настанет…

– А это очень даже хорошо, что народ стоит и дверь закрыта! – жизнерадостно воскликнул Терентьев, легко перемахивая через край экипажа и приглашая следовать за ним. – Сейчас мы с вами проведем эксперимент, который может вам показаться несколько обидным, но в целом окажется поучительным! Пойдемте, пойдемте, милостивый государь!

Терентьев легко оттер плечами клубившихся перед запертой дверью молодых и не очень людей в модных визитках и смокингах, с непременными тросточками в руках, и властно постучал перстнем в зеркальное стекло, за которым маячила спина швейцара. Тот, не оборачиваясь, только отмахнулся: недосуг, мол… Терентьев, постучав громче, ловко укрылся за спинами прочих желающих попасть к «Палкину».

Швейцар, насупив брови, наконец-то соизволил обернуться, вычислил набитым взором стоявшего у самых дверей Агасфера и укоризненно покачал головой. Приблизив заросший густыми усами и бородой рот к щелке в двери, он выговорил:

– Нешто неграмотным будете, господин хороший? – и указал рукой на массивную табличку, закрепленную на одной створке двери:

К сожалению, вход в ресторацию – только по предварительной записи!

Не успел Агасфер и рта раскрыть, как вперед выступил Терентьев.

– Ты что же это, братец, совсем ума лишился?! Ты перед кем, насекомое, дверь запираешь?! – Он подкрутил свои «зверские усы» и шарахнул носком сапога по двери так, что она жалобно тренькнула.

Испуганный швейцар уже снимал с дверей цепочку:

– Извините, ваше благородие! Не узнамши… А вы все назад осадите! Назад! Его высокоблагородие господин ротмистр третьего дня записаться на обед изволили!

Стягивая перчатки, Терентьев продолжал допрашивать съежившегося швейцара:

– Хамье! Кто из мэтров сегодня работает? Василий? Позвать!

А метрдотель уже спешил навстречу, делая приглашающие жесты.

– Давненько, давненько честь не оказывали, ваше высокоблагородие! Я как раз намедни вспоминал: что-то позабыл нас господин ротмистр Терентьев! И своих пытал: никак его высокоблагородие обиделся на кого-то за неуслужливость? В общей зале изволите столик выбрать али кабинетик освободить для вашего высокоблагородия?

– Некогда нам сегодня по твоим клоповникам рассиживаться, Василий! Прикажи где-нибудь в приятном уголке столик накрыть, да стулья лишние убрать!

– Сей момент! – метрдотель словно растворился в воздухе. И тут же рядом появился официант, с почтительным поклоном указывающий на уютный столик в углу.

– Господам там будет удобно! – шепнул он.

Хрустя крахмалом, над столом взметнулась свежая скатерть, на ней мгновенно появились шандал с двумя свечами, приборы, изящно завернутые в такие же накрахмаленные салфетки. Метрдотель Василий с толстой, красного сафьяна, папкой меню в руках, подобострастно осведомился:

– Чем угощать прикажете? Волжская рыбка имеется, пулярки нынче у повара необычайной вкусноты и нежности…

Терентьев протестующе поднял руку, сделал скромный заказ и в упор поглядел на спутника, отрешенно глядевшего куда-то в угол.

– Простите за наглядность, господин Агасфер! Никак не желая произвести на вас впечатление своим нахальством завсегдатая, я все же, как мне кажется, сумел убедить вас в том, кто является истинными хозяевами Петербурга. Сумел? Вспомните толпу светских бездельников у входа, вспомните отношение к ним здешней обслуги… К сожалению, не сумел продемонстрировать вам – это случится через пару-тройку часов, в сумерки – как многочисленные агенты Охранного отделения, которыми заполнен город, будут провожать каждого из этих франтов подозрительными взглядами, многих возьмут на заметку, а кое-кого и вовсе сволокут в участок на предмет выявления лояльности к властям предержащим… И совсем другое дело – офицеры! Опора трона! Санкт-Петербург, господин Агасфер, – город чиновников и офицеров! Причем офицерам отдается предпочтение – пока чиновники решают свои и государевы вопросы в своих многочисленных присутствиях под сенью пальм и сикомор!

– Намек ваш понял! – усмехнулся Агасфер. – Но позвольте все же возразить! Все-таки разница чувствуется – достопочтенный мадьярский подданный с настоящими документами – и фигляр, щеголяющий в мундире, который достойные люди зарабатывают кровью и беззаветным служением престолу!

– Сомневаетесь насчет подлинности отпускных билетов?[11]11
  Запасно-отпускные билеты выдавались всем офицерам русской армии, увольняемым в запас. Других документов от офицеров, даже в случае их проверок, не требовалось.


[Закрыть] Напрасно! У Андрея Андреевича Архипова прекрасные связи в большинстве штабов! Это не проблема!

– А к чему бы полковнику Главного штаба плодить самозванцев?

Терентьев шутливо поднял руки, как бы сдаваясь и одновременно показывая, что вопрос не относится к его компетенции.

– Давайте все-таки перекусим. Нам еще предстоит поход за предметами старины по выбранным объявлениям. Впрочем, я сомневаюсь в успехе нашей нынешней экспедиции. Скорее уж, разведка боем. Настоящие раритеты фигурируют в газетных объявлениях достаточно редко.

– Зачем же мы идем?

– Кто знает, господин Агасфер? Кто знает…

– Потеряем время, получим нагоняй от господина полковника.

– Насчет нагоняя не беспокойтесь! – успокоил Терентьев. – Андрей Андреевич прекрасно знает статистику удачных поисков.

– Между тем в разделе объявлений «Петербургского листка», на который мне удалось взглянуть, попадались и более перспективные объявления, нежели выбранные вами, господин ротмистр! Впрочем, я дилетант в вопросах старины и вполне могу ошибиться…

– Вот как? И что же вам запомнилось?

– Мне показались более привлекательными объявления на второй странице, в левом верхнем углу. Ну, которые начинались практически одинаково: «С грустью извещая всех заинтересованных лиц о скоропостижной кончине любимой тетушки, наследники назначают распродажу дивной (во втором случае – бесценной) коллекции предметов старины…» Или вот, на четвертой странице: предпоследнее в крайнем левом столбце…

Терентьев недоверчиво поглядел на собеседника:

– Насколько мне помнится, вы держали тот номер газеты в руках не более двух минут. И хотите сказать, что запомнили эти объявления?!

– Почему же только эти? – усмехнулся Агасфер. – Я, кажется, рассказывал вам, как и полковнику, что за много лет напряженных трудов в монастырской библиотеке, благодаря усиленной тренировке и особой методе запоминания, выработал необычный навык чтения. Этот навык, впервые упомянутый швейцарским лингвистом Гершелем, позволяет охватывать зрением не отдельные слова или даже абзацы, а весь текст, помещенный на странице…

– Погодите… Вы хотите сказать, что, просмотрев несколько листов незнакомой вам книги или газеты, вы в состоянии все это запомнить?..

– Не хочу бахвалиться, Владимир Семенович, но не несколько листов, а две-три главы. Причем на любом из знакомых мне европейских языков. Запомнить и дословно воспроизвести…

– Простите, но верится с трудом… Вы позволите небольшую проверку? Эй, человек, принеси-ка сюда быстренько любую сегодняшнюю газету! Сегодняшнюю, дурень! Ага!

Бывший ротмистр развернул свежий номер «Голоса», сложил его пополам и протянул Агасферу:

– Извольте! Меня, к примеру, интересует корреспонденция из Херсона! В середине листа…

Он достал карманные часы, щелкнул крышкой:

– Сколько вам, говорите, потребуется времени?..

Агасфер взял газету в руки, развернул и, прищурясь, принялся рассматривать желтоватый лист. Терентьев следил за секундной стрелкой своего хронометра и был весьма разочарован, когда через минуту с четвертью Агасфер сложил газету.

– И это все? – недоверчиво спросил он.

– Желаете проверить? – пожал плечами Агасфер.

Сохраняя на лице недоверчивое выражение, Терентьев пробежал глазами несколько заметок и возгласил:

– «Консул Григорий…

– «Консул Григорий Степанович Щербина, о смерти которого сообщает телеграф, уроженец города Чернигова», – монотонно продолжил Агасфер. – «Среднее образование он получил в черниговской гимназии, а высшее – в московском Лазаревском институте». Тут грамматическая ошибка, господин Терентьев! – название учебного заведения с прописной буквицы писать надобно!

– Довольно! А вот это, к примеру: «Новая механическая пушка. На днях в Лондоне…»

– «…производилось двумя американскими генералами испытание нового механического орудия “Кливленд”. Орудие весит 450 фунтов и выпускает с одного завода 25 зарядов в 1 ф. весом. При испытании пушка делала 800 выстрелов в минуту, без нагревания дула…»

– Довольно! Вы просто феномен, господин Агасфер! Если это, конечно, не какой-либо трюк наподобие циркового!

– Помилуйте! Какой же тут цирк! На ваших глазах все делается!

– Восхищен вашей скромностью, но не могу, не имею права скрывать от господина полковника сии сверхъестественные способности! Хотите вы или нет, я обязан доложить ему о подобном феномене!

– Да я, собственно, ничего и не скрывал, – пожал плечами Агасфер. – Сам могу рассказать…

За обедом Терентьев выпил пару лишних рюмок, без конца шутил, много рассказывал о своем армейском прошлом. И, как показалось Агасферу, просто беспардонно лез к нему в душу, стремясь поскорее стать своим «в доску». Однако некая фальшивинка в новом приятеле все-таки чувствовалась. Развивший в себе за 20 монастырских лет большую наблюдательность, Агасфер чувствовал в Терентьеве напряженность – сродни постоянному опасению сказать что-то лишнее.

Что стояло за этим, Агасфер пока не понимал. Но старался не «подыгрывать», не изображал готовность немедленно стать «поверенным в секретах и сердечных делах».

После четвертой рюмки Терентьев, доверительно подвинув стул поближе и понизив голос, многозначительно поинтересовался – как у Агасфера обстояли в монастыре дела с «женским вопросом»? Дело-то житейское – не может же молодой мужчина много лет, вопреки физиологии, обходиться без женского пола? А другие монахи? Наверняка монастырские стены – ну признайтесь, господин Агасфер! – не столь уж неприступны в этом плане. Неужели в монастыре не было ни прачек, ни прочей, иногда и специально содержащейся для подобных целей, женской обслуги?

– Совсем-совсем не было? Но ведь человеческое естество никуда не денешь и ничем, простите, «грех воздержания» не замолишь!

Или через минуту:

– А верно ли говорят, что в таких чисто мужских сообществах чрезвычайно развиты противоестественные интимные связи?

Не добившись от собеседника исчерпывающих ответов, Терентьев тяпнул пятую рюмку и заговорщицким тоном предложил Агасферу нынче же – а чего откладывать, дело-то солдатское! – совершить «набег» на «приличный бордель»!

– Нет, в самом деле, дружище, так же нельзя, – бормотал он в ухо Агасферу. – Ненадолго «выпустить на волю» мужскую плоть – это же так естественно! Да вы, после стольких лет воздержания, произведете фурор в любом публичном доме! Извините, но местные красотки вас просто на руках носить будут!

Агасфер молчал. У него были свои соображения на сей счет, однако он вовсе не желал раскрываться перед кем попало. Терентьев же продолжал бубнить:

– В конце концов, мой друг, ежели вам противно само понятие продажной любви под крышей борделя, мы можем придумать нечто особенное. Я, к примеру, знаю в Петербурге несколько «домов свиданий» с приличными хозяйками… Боже упаси – никаких проституток! Верьте слову, – туда заглядывают даже дамы из высшего общества! Хорошо сохранившиеся вдовы, но главным образом – молодые жены престарелых и бессильных в мужском смысле сановников, а также скучающие «амазонки» и желающие разнообразия шалуньи. Даже гимназистки, в ком рано проснулось женское начало…

– Гимназистки? Маленькие девочки? – Агасфер круто повернулся к собеседнику всем телом.

– Ну-у, не такие уж они и маленькие. – Терентьев закинул руки за голову, сцепил на затылке пальцы, прикрыл глаза и сладострастно причмокнул губами. – Все, знаете ли, при них – и тут, и попки… А всего-то, дурочкам, только и надо, что порцию некоего снадобья! Порошочек такой, из Америки привозят. У знакомых аптекарей можно запросто раздобыть – если, конечно, знать, к кому обратиться.

– Из Америки? Да, я знаю. Кокаин называется. А листья кустов, которые местные аборигены жуют, называются кокой…

– Дружище, так вы знаете эту штуку?! – Терентьев откинулся на спинку кресла. Его ноздри стали быстро раздуваться и опадать, словно соблазнительный порошок уже ударил ему по мозгам. – Пробовали? Словно крылья вырастают… Становишься смелым, раскрепощенным…

– Хватит, господин ротмистр! Сам я, слава богу, не пробовал, но действие коки знаю. И к гимназисткам я вам, извините, не попутчик. И вообще, разговоры на эту тему мне достаточно неприятны. Вот представьте себе, что ваша дочь в самом цветущем возрасте приобщается не только к «взрослой» жизни, но и готова отдать свое юное тело за порцию дьявольского порошка опытному бонвивану! Я бы на месте родителя просто растерзал бы негодяя! Впрочем, я старше вас, вам родительские чувства, поди, и неведомы…

– О-о, вот только давайте без этих moralite, господин Агасфер. Терпеть, знаете ли, не могу, от кого бы то ни было! – сверкнул глазами Терентьев. Однако тут же, словно спохватившись, заговорил вполне миролюбиво: – Ну, не желаете, и Бог с вами. Но напрасно, напрасно, дружище. Я ж говорю: полная тайна, полумрак и даже маски – сродни маскарадным! И никакого даже намека на деньги! Ну, хозяйкам таких салонов, понятное дело, немножко надо деликатно сунуть. Должны же они на что-то жить – но все настолько прилично и культурно, что чувства неловкости не возникает! Клянусь!

– Простите, господин Терентьев, но пока… пока я просто не готов к такому времяпрепровождению. – Агасфер почувствовал, что у него начинают пылать щеки. – Как-нибудь позже… Может быть… А нам к тому же сегодня предстоит еще делать обещанные господину полковнику дела. Извините, конечно, – коли вы непременно желаете – ради бога. Но нынче – без меня!

Терентьев резко отодвинулся, посмотрел на Агасфера долгим взглядом и пробормотал что-то невнятное. Собеседнику послышалось: «евнух несчастный!» Махнув рукой и сбив при этом со стола шестую рюмку коньяку, Терентьев отодвинулся, затем, помолчав, громко потребовал счет.

– Вы совершенно правы, господин Агасфер! – неожиданно трезвым, но с некоторой грустинкой в голосе произнес он. – Сначала, конечно, дело. Пустяки подождут-с!

ГЛАВА ПЯТАЯ

– Нет, вы мне можете вразумительно объяснить, Андрей Андреевич, отчего так происходит? Половина Санкт-Петербурга, не меньше – немцы по крови! – Человек с густыми щетинистыми усами и бритым подбородком неторопливо взболтал в широком бокале коньяк, прищурившись, поглядел сквозь янтарную жидкость на свет, сделал короткий глоток. – По моим сведениям, в Северной столице на сегодняшний день 93 тысячи немецких переселенцев, которые компактно проживают в 8 колониях – Шуваловской, Гражданке, Ново-Саратовской, Среднерогатской, Колпинской, Эдиопе, Стрельнинской и Кипени. Да, Константин Эдуардович[12]12
  Велъбицкий К. Э. – начальник Охранного отделения Санкт-Петербурга в описываемое время. Охранное отделение – структурное подразделение Департамента полиции Министерства внутренних дел.


[Закрыть] уверяет нас, что среди этой без малого сотни тысяч немцев практически нет шпионов Большого Генерального штаба Пруссии. Допустим! Но скорее можно допустить и другoe: начнись, не дай Господь, война – и все эти этнические немцы механически превратятся в пятую колонну! Крайне серьезная сила! Или вы полагаете, Андрей Андреевич, что упомянутые девяносто с лишком тысяч немцев будут сражаться на русской стороне против собственных братьев по крови? Чушь!

Лопухин, товарищ прокурора Московского окружного суда, с вызовом поглядел на директора Департамента полиции Сергея Эрастовича Зволянского. Сам он слыл человеком крайне осторожных взглядов. Никто не отрицал, что на «четверги» Архипова Лопухин ходил неохотно, больше отмалчивался, а если и высказывался, то несколько туманно.

Однако в нынешний четверг, как успел шепнуть хозяину дома Зволянский, в Лопухина словно черт вселился! Агрессивен, категоричен… Вот и сейчас, криво усмехнувшись, он с вызовом закончил:

– Так что же, милостивые государи, гнать взашей всех немцев из России прикажете? А на каком, позвольте спросить, основании? Только из-за наличия у людей немецких корней?

Чуть сдвинув штору окна, возле которого витийствовал, Лопухин окликнул хозяина:

– Андрей Андреич, можно вас на минутку? Насколько я понимаю, это Терентьев из дома вышел, не правда ли? А вместе с ним, в статском, ваш новый помощник?

– Совершенно верно, Алексей Александрович.

– Ага! Как вы его изволили отрекомендовать – Агамемнон, что ли? И знаете, господа, насколько я вижу, у него тоже вполне немецкий тип лица!

– Во-первых, он мадьяр – во всяком случае, по документам, Алексей Александрович. Во-вторых – не Агамемнон, а Агасфер. Не путайте, батенька, библейскую историю с древнегреческой. – Архипов еле заметно подмигнул Зволянскому.

Тот немедленно подскочил к окну, глянул вслед садящимся в извозчичью пролетку мужчинам и тут же, словно забыв о них, загорячился, продолжая начатую с Лопухиным пикировку:

– При чем здесь национальные корни? Экономическая экспансия немецкого предпринимательства в России тотальна, и в первую очередь – в военно-промышленный сектор. Вы статистике верите, Алексей Александрович? Так вот, по утверждению наших отечественных статистиков, в России на сегодняшний день создано и успешно работают около 450 фирм с австро-германским капиталом. И обратите внимание: где они прилагают свое тщание? Не в сапожной либо кожевенной промышленности! Главная сфера их внимания – электротехническая, металлургическая, судостроительная и чисто военная промышленность. А знаете ли вы, милостивый государь, где сосредоточены усилия по «титанической помощи» немцев и австрияков русской экономике? Производство и продажа швейных машин «Зингер», страховое и справочное дело!

– Чем же сапожное дело отличается от швейного? – подбросил «уголька» в топку спора Архипов. – Кстати, «Зингер и К°», насколько мне известно, вообще американское акционерное общество.

– Действительно! – фыркнул Зволянский. – Но почему тогда главные учредители этой компании проживают не в Нью-Йорке, а в Гамбурге? Почему акции этой компании не котируются ни на одной международной бирже? Почему именно «Зингер» применил в России, насколько я слышал, беспроволочный телеграф для передачи секретных сведений? Не уверен, что правильно назвал это техническое новшество – но позвольте спросить: если это так, то на кой черт оно сдалось трудолюбивым русским домохозяйкам и их техническим «благодетелям»? Впрочем, это можно обсуждать бесконечно. Андрей Андреич, я, с вашего позволения, отъеду часика на полтора, хорошо? Пару слов вот только вам по секрету шепну – и отъеду…

Смягчив улыбкой возможную обиду прочих гостей на «секретничанье», директор Департамента взял Архипова под локоть и повел к выходу из библиотеки.

– Позвольте вам доложить, что у вас в доме, уважаемый Андрей Андреевич, с некоторых пор обитает соглядатай господина Люциуса!

– Чушь! – чуть не споткнулся от неожиданного известия Архипов. – Я своих людей десятилетиями знаю, каждому доверяю! Голову готов прозакладывать!

– Доверяете? – грустно усмехнулся Зволянский. – Что ж вы так неосторожно свою голову-то бедовую на кон ставите, а?

– Вы на что намекаете? – встопорщился Архипов. – Извольте объясниться, ваше превосходительство!

– Изволю, изволю! – проворчал Зволянский, с громким сопением доставая из внутреннего кармана сюртука объемистый портмоне. – Видит Бог, не хотел! Сам, думаю, выслежу подлеца и вам на блюдечке преподнесу… Но коли вы так на дыбки становитесь… Тогда уж давайте вместе искать!

Директор Департамента наконец выудил из кармана портмоне, а из него – сложенную в несколько раз бумажку, каковая оказалась обрывком ресторанного счета, на котором, помимо цен за заказанные блюда, имелась надпись химическим карандашом, сделанная по-немецки:

Respektvoll zu informieren, dass im Haus des Oberst A. heute ein neues Mensch erschien. Ascheinend – ehemaliger oder amtierender Offizier, der Kriippel – keine linke Hand. Magyar? Warte auf weitere Befehle N[13]13
  Почтительно сообщаю, что в доме полковника А. сегодня появился новый субъект. Судя по всему – бывший или действующий офицер, калека – нет левой руки. Мадьяр? Жду дальнейших распоряжений. Н. (иск. нем.)


[Закрыть].

– Вот видите, как оно получается? А вы головой ручаетесь, Андрей Андреевич! Завелся, завелся «подсадной» в вашем доме. А вот кто он – вот вопрос! Записка сия попала ко мне сегодня. Случайно, скрывать не хочу! Хоть вы меня и костерите, господа, обвиняете в том, что директор Департамента полиции никого, кроме социалистов и бомбистов, не наблюдает и наблюдать не желает, однако сами видите – и за немчиками присматриваем-с. А уж за фон Люциусом – в оба глаза. Осторожненько так присматриваем – потому как «волчара» битый, опытный. Наружку за три версты в грозу с градом чувствует! А вот нынче утром «прокололся» наш «волчара»!

Зволянский остановился у выхода из библиотеки, достал из кожаного портсигара сигару, отрезал карманной гильотинкой кончик, лизнул отставший лист, со вкусом прикурил и продолжил:

– В «Асторию», где наш Люциус жительство имеет, я, грешник, внедрил нескольких опытных агентов. Ну, кто они – вам, Андрей Андреич, извините, знать не обязательно. Довольно и того, что они есть. И вот сегодня утром один из «наружняков» заметил, что некий субъект, по виду спившийся тапер[14]14
  От французского «taper» – букв, «стучать, хлопать» – так в начале XX века называли музыкантов, преимущественно пианистов, сопровождавших своей игрой танцы, немые фильмы и т. д.


[Закрыть], суетится возле вышедшего позавтракать Люциуса. Что-то клянчил якобы, но и бумажку сунул ему – за что получил от скуповатого немца мелкую мзду. Поскольку бумажка была мятая и засаленная, то брезгливый немец засунул двумя пальцами ее в карман, да и не до конца, уголок торчал наружу. Ну, тут уже «наружняк» не растерялся и быстренько нанял мальчишку-карманника. А тот в лучшем виде, как говорится, исполнил «литерное мероприятие»!

– И кого у вас только на службе нет, – невольно улыбнулся Архипов.

– Рано смеетесь, уважаемый Андрей Андреевич! – укоризненно пыхнул ароматным дымком Зволянский. – Во-первых: как долго продолжается эта связь «Люциус – тапер»? Второе: неизвестный корреспондент ставит под вопрос национальное происхождение вашего Ковача-Агасфера, но, заметьте, уверенно называет его офицером, бывшим или действующим. Каково-с?

– Признаться, есть в Агасфере что-то такое, – в задумчивости ухватился за бороду Архипов. – Военная косточка, что ли… Вот и Куропаткин клянется, что ему лицо нашего Агасфера знакомо.

Зволянский хмыкнул:

– Значит, не один наш неизвестный «доброжелатель» на это внимание обратил.

– Неуловимое такое сходство, – вслух размышлял Архипов. – И напрямую спрашивал я его – не говорит! И аббат Девэ ничего по этому поводу не сообщил – вот незадача! Хоть садись и поезжай к нему. Есть, есть у человека какая-то тайна – но что прикажете? Под пыткой спрашивать? Калека, опять-таки… И аббат – хоть режьте, а ему я верю! Не мог он случайного человечка ко мне прислать. Не мог! Что же касается вашей версии, господин директор, то я не вижу в ней логики. Разве внедренный в дом агент будет сам на себя доносы писать? Нет, тут что-то не то! Ерунда все это!

– Ну, милостивый государь, не такая уж и ерунда, если разобраться. Есть такой маскировочный прием! Хотя я, признаться, и сам в это слабо верю, но с вашим Агасфером не худо бы побыстрее определиться. Это не менее важно, чем найти и обезвредить в вашем доме вражеского агента! А ведь он есть. Допустим, не Агасфер, но кто тогда?

Зволянский быстро прошелся по библиотеке и остановился перед Архиповым:

– Три дня у вас в доме чужой человек живет, Андрей Андреич, а мы о нем ничего не знаем. Ну, это, я полагаю, поправимо! – Он затушил сигару, ободряюще тронул Архипова за плечо. – Мысль у меня одна появилась – простенькая такая, как раньше не догадался! Вот сгоняю сейчас к человечку одному – и, Бог даст, все узнаем. Насчет Агасфера, я имею в виду. А потом и «подсадных» из нашего «гнезда» выводить начнем. В общем, я поехал, а вы меня тут как-нибудь «прикройте». И первое дело – перед благоверной моей!

Неожиданные отъезды директора Департамента полиции на самом деле давно в этом доме неожиданностью быть перестали. Решил отлучиться – значит, неотложное что-то появилось. Вернется – наверняка расскажет что-то интересное…

Архипов на правах внимательного и хлебосольного хозяина дома переходил от одной группы гостей к другой. Его традиционные «четверги» практически ничем не отличались от прочих приемов и «суаре», коими был заполнен досуг петербургского высшего общества. Гости, как правило, съезжались к 8 часам вечера, с женами и взрослыми дочерьми на выданье.

Гости полковника представляли собой весьма сложный конгломерат, состоявший из руководства военного министерства, министерства иностранных дел, в чьих руках были сосредоточены основы сведений политического, экономического и военного характера, поступавшие из-за рубежа. Сбором сведений государственного значения занималось и Министерство финансов, у тех была собственная агентура – финансовые агенты и представители банков. Сведения, собираемые духовными миссиями Русской православной церкви, добавлял в «общий котел» даже Святейший синод.

Отсутствие централизации – специального контрразведывательного ведомства – было одной из особенностей России. На политической карте мира она оставалась абсолютной монархией с самодержавной формой правления. В России не было законодательных органов, а наличествовал лишь законосовещательный Госсовет. Исполнительную власть осуществляли 11 министерств, причем каждый руководитель ведомства ревниво сохранял самостоятельность и докладывал о своих успехах и неудачах самому царю. При этом для «всеохватности» руководители министерств вынуждены были постоянно увеличивать свой административный аппарат. Считается, что на рубеже XIX–XX веков Россия имела самую большую в мире бюрократическую аппаратную прослойку во всем мире – около полумиллиона чиновников.

Не все сильные мира российского, собиравшиеся у полковника Архипова по четвергам, осознавали необходимость создания единого контршпионского ведомства. Каждый видел борьбу по-своему. Иногда это понимание было близким к общему, но чаще высшие иерархи Санкт-Петербурга рассматривали борьбу с врагом всяк со своего «насеста». Полагая при этом, что бороться должен кто-то другой, но никак не аппарат его ведомства.

Разновеликостъ и пестрота составляющих предтечу единого противошпионского ведомства, о создании которого мечтал Архипов, вынуждали его быть предельно внимательным при обсуждении планов на будущее. Общество, собиравшееся в его особняке, хоть и обсуждало текущие проблемы России, практически никогда не представляло собой хотя бы отдаленное подобие «общих пленарных» заседаний. Это было бы безумием; ну как прикажете ратовать за создание единого центра в присутствии главных его противников, людей великого реформатора и сторонника строжайшей экономии финансов Витте? Но знать о том, что опасность ухода за рубежи отечества сведений военного и экономического характера все еще беспокоит «неразумных растратчиков» – это Сергею Юльевичу было полезно!

Архипов не сомневался, что после каждого такого «четверга» его гостя из Минфина неизменно вызывают на «ковер» к Витте и подробно расспрашивают о замыслах и задумках «заговорщиков».

Так что «костяк» будущей контрразведки собирался на короткие обсуждения по тем же четвергам «посекционно», и каждый из «заговорщиков» знал только то, что ему было положено знать. Что же касается скептиков и умеренно сочувствующих идее, то к их услугам были карточные и бильярдные столы, великолепные вина и творения поваров из ближайших модных ресторанов.

А чтобы дамская «составляющая» не скучала, для них приглашались модные в Северной столице оркестры, а в гвардейские полки и батальоны заботами военного министра Ванновского рассылались «пригласительные билеты» для молодых офицеров.

В самом доме приглашенное общество, как уже было сказано, разделялось. Внимательный наблюдатель мог бы без труда заметить некоторые странности, присущие этим четвергам. Дамы и офицеры «оккупировали» два больших зала особняка – там гремела музыка, ловкие официанты разносили шампанское, столы с белоснежными скатертями ломились от обилия яств, выставляемых хлебосольным хозяином дома.

«Изюминкой» было открытие дважды в месяц знаменитого на весь Петербург музея механических диковин – чаще отставной полковник, как его ни просили дамы, посетителей, за редчайшими исключениями, не пускал.