Текст книги "Агасфер. В полном отрыве"

Агасфер повернул голову японского парня набок, приставил один из штырей к его горлу – там, где была сонная артерия. Отвернулся и сделал резкое движение искалеченной рукой. Тело под ним дрогнуло, выгнулось – и окончательно обмякло.

Он высвободил руку, тщательно вытер оба штыря об одежду японца и крутнул ободок на запястье протеза в обратную сторону. Штыри мягко ушли в свои незаметные гнезда.

Агасфер встал, снова прислушался. Кроме журчащих звуков крови, толчками выбрасываемой из сонной артерии, ничего не было слышно. Стараясь не оглядываться, он повернулся и пошел в сторону отеля.

Скоро он оказался возле боковой двери в зимний сад отеля. Осторожно вставил прихваченный ключ в скважину – повернул. Вестибюль по-прежнему был пуст. Агасфер неслышно поднялся по винтовой лестнице, выглянул из-за лифта – черт возьми, как ему нынче везло: и тут было пусто!

Дверь его номера была неплотно прикрыта, и Агасфер с досадой прищелкнул языком, припомнив, что второпях не запер ее. Уже заходя в номер, он услышал легкие шаги и голос:

– Мне сказали, господин, что у вас есть какие-то проблемы? Вам нужна помощь?

Агасфер резко обернулся: это был гостиничный бой, неслышно подошедший по ковровой дорожке.

– Да, черт вас всех побери! – Он постарался говорить пьяным голосом, хотя ночное приключение кого угодно заставило бы протрезветь. – Я непременно пожалуюсь дирекции отеля! Ваш коридорный отказался мне помочь и куда-то убежал – я забыл спросить его имя!

– Господин, у него кто-то сильно заболел дома. Извините, господин! Я пришел вместо Нагарэ…

– Замолчи! Как это он узнал, у него кто-то болен? По голубиной почте, что ли? Я позвал его, когда он провожал к номеру английского джентльмена! Ты покрываешь своего приятеля! Ну, ничего! Пусть с вами, вашими больными родственниками и прочей «голубятней» разбирается директор! Я обойдусь без вашей помощи! Пошел вон!

Агасфер с треском захлопнул дверь перед носом коридорного и бросился в кресло, успокаивая дыхание и пытаясь сосредоточиться.

Если на убитого им коридорного не наткнется случайный прохожий или полиция, его не хватятся до утра, размышлял Агасфер. Черт возьми, нужно было проверить его карманы – нет ли у него каких-либо документов? Но уже поздно – не бежать же обратно в переулок! Так или иначе, поднимется шум: начнут выяснять, кто и когда видел его в последний раз. Вспомнят про Палмера, про меня: не забыл ведь проклятый парень передать портье или кому-то еще о том, что надо помочь господину из 19-го номера!

Надо бы навестить Палмера и выяснить: кто же он на самом деле? Может, это и есть долгожданный связник от Лаврова? Крайне маловероятно, конечно: вряд ли разведчик позволит себе надраться до такого состояния, чтобы потерять над собой контроль и начать ругаться по-русски. Да и идти к Палмеру прямо сейчас бесполезно: наверняка он спит как убитый!

Мысли скакали как зайцы в половодье – с кочки на кочку. Когда-то давно, в детстве, Агасфер был взят отцом на охоту, и эта картинка скачущих зайцев всплыла в его подсознании именно сейчас.

Потом, утром расспрашивать Палмера будет поздно. Значит, попытаться привести его в чувства и поговорить надо сейчас!

Переложив плоский браунинг в задний карман брюк, Агасфер захватил из саквояжа отмычку, ампулу с нашатырным спиртом, и решительно направился к номеру Палмера.

Однако применять отмычку не пришлось. Едва Агасфер примерился, как дверь номера отворилась, и они едва не столкнулись. Палмер был одет и держал в руках дорожный саквояж. Оба замерли от неожиданности, однако Агасфер опомнился первым: он грубо втолкнул Палмера в номер, зашел следом и запер дверь.

– Сядьте, Палмер! Нам надо поговорить, а времени практически ноль!

– What? What is it you think you're doing?! – возмущение Палмера нивелировалось тем, что говорил он вполголоса. – Berg? So think? Or how you got there – what do you want[52]52
  – Что… Что это вы себе позволяете?! Берг, или как вас там – что вам угодно? (англ.)


[Закрыть]?

– Куда это вы собрались в два часа ночи, Палмер? С саквояжем? Ваш пароход уходит в Сан-Франциско только послезавтра!

– None of your business[53]53
  Не ваше дело! (англ.)


[Закрыть]!

– Было не моим, – перешел на русский язык Агасфер. – Было, пока час назад я не услышал великолепную русскую ругань на лестнице. Ругань на моем родном языке, Палмер! Хотя, скорее всего, вы не Палмер. Тогда кто?

– Вы пьяны, мистер? Или спятили с ума? Какая русская ругань?

– О-о, англичанин из Пенсильвании понимает по-русски? – Агасфер по-хозяйски уселся за круглый стол посреди номера, положил на него тяжело грохнувшую левую руку с протезом. Здоровой рукой он незаметно достал пистолет и прикрыл его краем скатерти с бахромой. – Да сядьте же, наконец, Палмер!

Тот попятился, дошел до кровати и плюхнулся на нее, не сводя глаз с Агасфера и не выпуская их рук саквояжа.

– What do you want, sir?[54]54
  Что вам угодно, сэр? (англ.)


[Закрыть] – повторил он.

– Перестаньте валять ваньку! У нас действительно нет времени! Я своими ушами слышал, как на лестнице, споткнувшись, вы выругались по-русски! И поняли, что бой знает русский язык! Вы русский, Палмер! Я видел, как вы пропускали на вечеринке каждую вторую рюмку, но все-таки набрались. Набрались и на мгновение потеряли контроль над собой!

– Butter. I swallowed a piece of butter in the beginning of the party – then you can drink a lot and do not be drunk[55]55
  Сливочное масло. Я проглотил кусок масла в начале вечеринки – после этого можно много пить и не быть пьяным (англ.).


[Закрыть], – устало признался Палмер.

– Я слышал про этот способ, – кивнул Агасфер. – Но масло коварно: оно обволакивает стенки желудка тонкой пленкой. Зато потом весь выпитый алкоголь бьет в голову как молоток. Переходите на русский, Палмер! Как вам, кстати, удалось так быстро протрезветь?

– Тоже ничего особенного, – через силу улыбнулся тот. – Два пальца в глотку над унитазом и пять минут под ледяным душем. Кто вы, Берг? Русский?

– Обрусевший немец, если точнее. И я ваш единственный друг, который может вам помочь выбраться…

Закончить фразу Агасфер не успел: Палмер молниеносно выхватил откуда-то револьвер и целился ему в лоб.

– Прекратите! – поморщился Агасфер. – Стрельба в ночном отеле – лучший способ привлечь всеобщее внимание. Кстати, вы давно у меня на мушке!

Продемонстрировав браунинг, Агасфер положил его на стол. Поколебавшись, Палмер тоже отвел ствол револьвера.

– Если вы и вправду друг, позвольте мне уйти. Коридорный меня раскусил, и наверняка сообщит в полицию.

– И куда вы пойдете? – насмешливо осведомился Агасфер.

– Н-не знаю…

– За коридорного можете не беспокоиться. Он не дошел до полицейского участка. А вот ваше исчезновение будет равносильно полному признанию. Чего доброго, и несчастного боя на вас «повесят». Кто вы, Палмер?

– Репортер из «Русского слова». Газета намеревается сделать репортаж из глубокого вражеского тыла… А что с… коридорным? Вы уверены, что…

Вместо ответа Агасфер повернул ободок протеза. Увидев, как из обычной с виду кисти выдвинулись сверкающие заостренные стержни, Палмер вытаращил глаза.

– Вы останетесь в номере, разденетесь и ляжете в кровать, – Агасфер убрал штыри и спрятал в карман пистолет. – Труп коридорного рано или поздно найдут, наверняка будет расследование. Если вас будут спрашивать о вчерашнем вечере, то утверждайте, что добрались до своего номера без провожатого, сами. Вы много выпили и сразу легли спать. Меня, разумеется, вы тоже не видели. Когда уходит ваш пароход?

– Послезавтра… Вернее, уже завтра, – поправился Палмер. – Но Бога ради – кто вы?

– Потом, все потом! Завтра вы изъявите желание посетить самый лучший магазин поделок из слоновой кости в Токио – вы желаете купить сувениры для друзей. Я напрошусь к вам в компанию. У вас есть гид?

– Да, есть…

– Что ж, попробуем как-нибудь отвлечь его. Если не удастся – я просто дам вам письмо. Не беспокойтесь, – поднял руку Агасфер. – Содержание самое безобидное, адрес парижский. Но вы «забудете» бросить его в парижский почтовый ящик и отправите уже из России. Будете в Петербурге на обратном пути?

– Еще не знаю, – мрачно буркнул Палмер. – Сначала нужно выбраться из этой «гостеприимной» Японии.

– Выберетесь. Положите письмо в новый конверт и напишете адрес, который я вам назову завтра. Его надо будет запомнить.

– Вы, наверное, тайный агент?

– Я обычный коммерсант. И меня в своих репортажах вообще поминать не надо! Боже вас упаси! Хотя бы из чувства благодарности, что я вас вытаскиваю из этого дерьма! Все! Раздевайтесь и ложитесь спать!

⁂

– Ваши утренние визиты ко мне превращаются в традицию, господин Осама! – криво улыбнулся Агасфер, открывая дверь номера и впуская разведчика. – Чего доброго, я могу попасть на заметку персонала отеля! Коньяк?

– В восемь часов утра?! Впрочем, закажите в номер кофе, я капну туда, – Осама прошел к дивану, двумя руками растер помятое лицо.

– У вас красные глаза, господин Осама. Много приходится пить? – посочувствовал Агасфер, дергая за сонетку.

– Не больше вашего, – парировал Осама. – Слишком много работаю… Рассказывайте, Берг, что у вас тут стряслось?

– Стряслось? Где? – удивленно поднял бровь Агасфер.

– Значит, вы не в курсе? Ладно, это может подождать. Как с моей просьбой, барон?

– Вы имеете в виду Палмера? Позавчера познакомились, поужинали в компании американцев. Вчера вместе были на вечеринке – пришлось много выпить, черт возьми!

– Ну и как вам Палмер?

– Обыкновенный британец. Надутый невежа, наверняка не прочитавший ни одной книги. Я упомянул в разговоре Драйзера, он долго морщил лоб и сказал, что знает только одного Драйзера, владельца шкуро-кишечного заводика в Гаррисберге, штат Пенсильвания.

– Значит, все дело в моей излишней подозрительности?

– Не знаю, господин Осама! Вчера я краем уха слыхал, как он сговаривался с кем-то нынче сходить в антикварную лавку. Хотите, пристроюсь к этой компании и понаблюдаю еще?

В дверь постучали. Отдав распоряжение бою насчет двух чашек кофе, Агасфер уселся напротив разведчика.

– На вчерашней вечеринке вы с Палмером были рядом? Все время?

– Ну, так сказать нельзя. Знаете, в компании все то и дело пересаживаются, разбиваются на группы и снова сбиваются в одну стаю… Но он никуда не выходил и ни с кем не секретничал, если вы имеете в виду это.

– А кто из вас ушел раньше? Кто и во сколько?

– Практически одновременно. Я увидел, что он прощается с приятелями, и тоже решил уйти. Твердо убежден, что где-то в интервале между полуночью и часом ночи.

– Его или вас провожали коридорные?

– Нет. Палмер изрядно нагрузился, но цыкнул на боя, который предложил его проводить. На меня коридорные вообще не обратили внимания – я шел слишком прямо и ровно, и был им неинтересен… Господин Осама, что-нибудь случилось?

Дождавшись, пока официант поставит поднос с кофе и принадлежностями на стол и исчезнет, Осаму заговорил:

– Нынче ночью мусорщик нашел труп молодого японца в глухом переулке неподалеку от отеля, буквально рядом с полицейским участком. Полицейские осмотрели тело и обратили внимание на название отеля, вышитое на рубашке. Разумеется, они немедленно явились сюда и произвели дознание…

Отпив с полчашки кофе, Осама щедро долил его коньяком, залпом выпил и снова наполнил свою чашку.

– Портье рассказал, что этот несчастный помог какому-то иностранцу – американцу или англичанину подняться по лестнице и добраться до номера – тот был сильно пьян. Вернулся бой взволнованным, и сразу попросил старшего портье отпустить его на полчаса по важному делу. По какому – он не сказал. Портье отпустил боя – и вот вам труп! – Осама залпом выпил вторую чашку и со стуком поставил ее на стол. – Уберите ваш коньяк подальше, барон! Мне сегодня еще работать и работать!

– Удалось выяснить, кого именно провожал бой?

– Увы, Берг! – развел руками разведчик. – Вы не поверите, но для японцев все европейцы на одно лицо! Тем более что практически все участники вечеринки были в смокингах и белых манишках…

– А вы знаете, господин Осама, мне поначалу тоже все азиаты казались похожими как близнецы, – оживился Агасфер. – И только пожив здесь некоторое время, я стал различать…

– Прекратите, барон! – повысил голос Осаму. – Мне не до шуток! Бой что-то услышал! Или увидел… Но что это могло быть? Парень явно бежал в полицию!

– Но ведь у портье на стойке есть телефонный аппарат, господин Осама! – напомнил Агасфер. – Разве не проще было бы позвонить!

– Откуда я могу знать?

– Постояльцев проверили? Все на месте? – деловито осведомился Агасфер.

Осама вперил в него тяжелый взгляд:

– Господин Берг, мне не нужны помощники! Мне нужна информация! Понимаете – информация! А вы начинаете тут игры в сыщиков-разбойников! Куда это вы убрали коньяк? Где ваше гостеприимство, барон?!

Глава одиннадцатая

Санкт-Петербург

Вьюжным и по-зимнему хмурым январским днем наступившего нового, 1905 года, по Таврической улице Санкт-Петербурга пролетели санки. У дома № 17 с вывеской «Перестраховочное товарищество Злобина» извозчик натянул вожжи. Из санок, откинув меховую полость, не спеша выбрался человек средних лет. Пряча от злого ветерка уши и нос в поднятом воротнике темно-серого статского пальто, он кинул извозчику монету, почти бегом пересек тротуар и скрылся за дверью.

В конторе появление человека произвело небольшой фурор. Все конторские, начиная от скучающего курьера и кончая старшим делопроизводителем, повскакивали с мест. Зазвучало разноголосое «Здравия желаем, ваш-бродь!», «С праздничком минувшим, Владимир Николаевич!».

– Здравствуйте, господа, здравствуйте! – человек ловко, одним движением, опустил воротник, стянул перчатки и пошел по кругу с рукопожатиями. – И вас всех тоже, господа, с Новым годом! Хоть и поздновато, конечно, но ведь лучше поздно, чем вовсе никак, а? Ну, что в нашей столице новенького? А то, признаться, я в легкомысленной Варшаве от жизни отстал! И посетителей что-то не вижу, господа! Этак мы все в спячку впадем, аки медведи в лесу!

Переглянувшись, офицеры Разведочного отделения Генштаба, исправно и каждодневно игравшие роль конторских клерков, едва ли не разом загомонили:

– Тревожно в столице нынче, господин ротмистр!

– Какие тут посетители – попрятались все коммерсанты:

– Об инциденте на крещенском водосвятии[56]56
  Атмосфера утром 6 января в Петербурге была очень напряженной, ибо во время крещенского водосвятия на Неве, в Петропавловской крепости, во время салюта одна из пушек выстрелила в сторону императора Николая II боевым зарядом. Выстрел картечью пробил знамя Морского корпуса, поразил окна Зимнего дворца и тяжело ранил дежурившего жандармского пристава.


[Закрыть] не слыхали, господин ротмистр?!

– Бастует столица, Владимир Николаевич!

Лавров протестующе поднял вверх обе руки:

– Помилосердствуйте, господа! Эк вы весь ушат новостей на меня выплеснули! Ну, про рабочие волнения и забастовки я, допустим, слыхал. Да и сейчас, пока от вокзала на извозчике добирался, нагляделся: ходит, бегает народ. И все больше группами. Несколько казачьих разъездов видел. А что за инцидент?

Выслушав короткий доклад о событии на Неве, Лавров нахмурился:

– Покушение или разгильдяйство? Виновник определен? Что государь?

Перебивая друг друга, офицеры рассказали о подробностях – кто что слышал. Прямое покушение или нет – неизвестно, ибо офицер, командующий салютом, сразу покончил с собой. Государь в шоке, и немедленно со всем семейством выехал под усиленным конвоем в Царское Село.

– Ну, про «неизвестность» – чушь! – невесело хмыкнул ротмистр. – Лопухин[57]57
  В описываемое время А. Лопухин возглавлял Департамент полиции.


[Закрыть], поди, заявил? Офицер-то, сердяга, только сигнал к стрельбе подавал! В Нарышкином бастионе, где сии пушки установлены, только холостые снаряды заготовлены. Не офицер же под мышкой из Арсенала боевой снаряд принес, право… Там, чтобы боевой снаряд получить, десять разрешений надо оформить, у пяти генералов подписи собрать! Впрочем, разберутся! Чем еще порадуете, господа хорошие?

– Бастует столица, господин ротмистр! Все заводы стоят, даже газет свежих не купить: типографские к забастовке присоединились.

– А я вот в вокзале московскую, свежую купил! «Русское слово»! – Лавров достал из кармана свернутую в трубку газету, и со значением поглядел на агента 1-го класса Харитонова. – С давно ожидаемым первым репортажем героя-репортера Краевского из Японии! Слава богу, что почтовая служба к бунтарям не примкнула! Да-с… Значит, ни клиентов, ни работы? Давайте-ка по местам, господа «конторские»! А то в окошко заглянет кто-нибудь и вообразит, что митинг наблюдает! Господин Харитонов, а вас попрошу ко мне!

Поднявшись к себе в кабинет, ротмистр Лавров аккуратно повесил пальто в шкап, размотал пушистый шарф, и, как был в шапке-пирожке, сел у предусмотрительно растопленного кем-то камина. Кивнул зашедшему следом за ним человеку на кресло напротив, зябко потер руки, протянул их к огню.

– Ну, что, Евстратий, письмецо расшифровали наши мудрецы?

Агент Евстратий Медников, значившийся по всем документам Харитоновым, кивнул и молча протянул начальнику тонкую папку. Тот взял ее в руки, и, не раскрывая, пытливо посмотрел собеседнику в глаза:

– Читал? Что сам-то думаешь? «Липой» не пахнет?

– Не пахнет, Владимир Николаевич. Все удостоверительные знаки и специальные пометки присутствуют. Почерк имеет все несомненные признаки сходства с почерком Агасфера. Конверт признаков вскрытия не имеет. Почтовые штемпели соответствуют действующим.

Лавров молчал, постукивая тонкими пальцами по обложке.

– Да открывайте, Владимир Николаевич! – не выдержал Медников. – Чего вы себе-то душу тянете?

– Стыдновато, брат Медников! – неопределенно протянул Лавров. – Закинули человечка черте куда, а сами…

Махнув рукой, он раскрыл наконец папку. Внимательно рассмотрел со всех сторон конверт, вдумчиво прочел оригинал письма, адресованного «тетушке Мэри», и только потом взялся за голубоватый листок с расшифровкой. Прочитав, снова взялся за конверт:

– Отправлено из Москвы тридцатого декабря минувшего года. Обработано Петербургским почтамтом четвертого января нынешнего. Доставлено нам когда?

– В тот же день, то есть позавчера. Я справлялся на почте, все достоверно: в канун Рождества, в ожидании лавины поздравительных писем и почтовых карточек, почтовики заранее привлекают к разноске дополнительных людей. А с поздравлениями нынче негусто, видать – вот и принесли сразу. Я, как вскрыл, сразу вам депешу в Варшаву отбил.

Лавров снова взял в руки оригинал письма на французском языке, начинающегося обращением к дражайшей тетушке Мэри.

– Как же ты ухитрился, Агасфер, письмо-то переслать? – пробормотал он.

– Поскольку отправление письма из Москвы совпадает по времени с возвращением в Белокаменную господина Краевского, тут, как говорится, и к бабке гадать не ходи! – пожал плечами Медников. – Только Берг мог, по всем раскладам, с Краевским весточку передать! А вернулся газетчик в Москву в конце декабря, «Русское слово» об этом событии протрубило – совпадает!

– А риск? Агасфер, насколько мне известно, ранее с газетчиком знаком не был. Как мог так рискнуть? И Краевского подставить, между прочим!

– Краевский, по моему разумению, не рисковал: письмо-то самое наибезобиднейшее! Шифр применен из наших старых, из тех, что «нераскалываемыми» именуют. Полагаю, к тому же, что первоначально письмецо в другом конверте было: на оригинале просматриваются следы клеевого клапана нерусского образца.

– Это я понимаю, брат Медников! Ты мне другое растолкуй: как Агасфер сумел Краевского, не будучи с ним знаком, под личиной Палмера в Японии расшифровать? Японцы не смогли, со своей мнительностью и подозрительностью, со своими секретными службами! В страну впустили, выпустили – а Агасфер, выходит, раскусил газетчика?

– Про то у самого Краевского спрашивать надобно, – вздохнул Медников. – Газета-то, «Русское слово», сами поминали, уже первый его репортаж из Японии тиснула! В Москву ехать надо, Владимир Николаевич!

– Если железнодорожники не забастуют, – мрачно откликнулся Лавров. – Железнодорожные мастерские, в вокзале говорили, уже на работу не вышли!

– То мастерские! – откликнулся с надеждой Медников. – Подвижному составу бастовать закон не велит!

– «Закон не велит»! Много у нас, в России многострадальной, законопослушных граждан-то осталось, брат Медников? – вздохнул Лавров.

Помолчав, ротмистр прихлопнул папкой по коленям.

– Ехать надо! – решил он. – Но не затем, чтобы узнать, как именно репортер прокололся. Лично меня больше Агасфер интересует – каждая мелочь, каждый штришок! А более всего Краевский меня очень беспокоит: газетчики – народец лихой! Вот уж воистину: ради красного словца не пожалеет и отца! Как бы он не тиснул в газете детективную историю про свое знакомство с Агасфером! Из лучших, как говорится, побуждений… Вот, мол, мы, русские, какие: в самом вражеском гнезде работает русский тайный агент!

– Это совсем дурным надо быть, чтобы такое выкинуть! – потряс головой Медников.

– «Русское слово» теперь наверняка стало настольной газеткой не только для отечественных подписчиков, но и для японских агентов. С лупой наверняка каждый репортаж изучать будут… Так что, Евстратий, сгоняй курьера в билетные кассы. Ночным курьерским поеду. Новицкого с собой, наверное, возьму. Только поздновато, боюсь…

– Владимир Николаевич, а почему не меня? Ежели изволите помнить, у меня в московской охранке, а не у Новицкого, старые друзья-приятели остались. И в каком смысле – поздновато? – рванувшийся было к двери Медников даже остановился.

– Ты иди, иди, распорядись насчет билетов, а потом возвращайся. Я тебе все растолкую, коли не понимаешь…

Когда Медников самое малое время спустя, снова почти вбежал в кабинет начальства, Лавров уже сидел за своим рабочим столом. Перебросил старому другу-приятелю папку потолще:

– Полистай пока, брат Евстратий! Вырезки из иностранных газет снабжены подклеенным переводом – в языках-то ты ведь не силен? И что это ты так дышишь, как старая кобыла? Два раза по лестнице пробежался – и задохся? Засиделись, засиделись все без дела! – зло пристукнул кулаком по столу Лавров. – Гимнастическими упражнениями заниматься надо! И не только тебе, Евстратий!

Поджав от обиды и сравнения со старой кобылой губы и сдерживая дыхание, Медников раскрыл папку. Первой туда была вложена телеграмма:

9 декабря 1904 г. Сан-Франциско. Был в Иокогаме, Токио, Осаке, Киото, Симоносеки, Нагасаки, Матцуяме. Фотографировал пленных. Осматривал госпитали, укрепления, войска. Присутствовал на митингах. Везу массу фотографий. Интервьюировал высокопоставленных японцев. Еду в Россию. = Краевский

– Рисковый мужик! – прокомментировал телеграмму Лавров. – Ему наверняка было велено, по крайней мере, до Европы язык за зубами держать, а он сразу по приезду в Сан-Франциско раскрылся. Ну как же! Сенсация: русский репортер чудом вырвался из лап японских специальных служб! Американские газетчики наверняка с ума посходили, гонялись за ним, интервью брали, как у своего президента… Вторую вырезку от того же числа можешь не читать – это редакция расписывает, как они сей заговор придумали. Мы-то с тобой про это знаем…

Медников медленно перебирал листы и вырезки в папке.

– Видел? Американская газета World предлагала русскому корреспонденту десять тысяч долларов за эксклюзивную публикацию его репортажей – тот отказался. В Европу Краевский отплыл на пароходе «Флора», сорок кают которого были по бешеной цене перекуплены корреспондентами американских и европейских газет. Все десять дней плавания он отбивался от самых соблазнительных предложений… Дурачок!

– Это почему же, Владимир Николаевич? Вполне геройский поступок, можно сказать!

– Ты читай, читай, Евстратий! В Токио первые, декабрьские сообщения о поездке русского репортера под именем Перси Палмера в Японию вызвали шок. И злобу немалую, надо думать! Нашел статейку в парижской «Матэн»? Их собственный корреспондент из Японии пишет, что тамошняя полиция восстанавливает каждый шаг Палмера-Краевского. Допрашивают всех, с кем он общался. Якобы произведены первые аресты. Япошки, пока Краевский от Сан-Франциско до восточного побережья добирался, его запросто грохнуть могли – ты думаешь, их в Америке меньше, чем у нас? Везунчик он!

– А может, и не везунчик, Владимир Николаевич! – возразил, немного подумав, Медников. – Может, специально там раскрылся раньше времени, чтобы шум поднять! Чтобы за спинами братьев-газетчиков хорониться! При таком внимании к своей персоне совершить на него покушение было весьма затруднительно!

– Все может быть, – машинально буркнул Лавров, вновь перечитывая расшифровку письма Агасфера.

Перешивкину. Действую согласно плану. Был вынужден дать согласие на сотрудничество с разведслужбой Имп. Генштаба (2-й отдел). Имею постоянное задание входить в доверительные отношения с иностранной колонией в Токио и других городах. Цель – выявление сочувствующих РА и лиц, помогающих Р информационно, а также организацией поставок из Шанхая в П-А. Обстановка крайне тяжелая: тотальная слежка за всеми неяпонцами. По убеждению хозяев, в Шанхае активно работает резидентура РА. Предположительно – дипведомство. С семьей разлучен – думаю, по мотивам предосторожности хозяев. Мной получено разрешение на коммерцию и согласие на полную комплектацию. Поставщику по японским дипканалам отправлено требование, однако ответа пока нет. Единственный вариант связи и контакта – при получении посылки. = А. Т17

Глубоко задумавшись, Лавров даже вздрогнул, когда шуршащий бумагами в папке Медников подал голос:

– В Париже Краевский сумел скрыться после пресс-конференции, – прочел вслух Медников. – Вышел через черный ход, сел в мотор и уехал. Собратья-газетчики караулили его в Антверпене, Берлине, Варшаве – как сквозь землю провалился! Уже и слух был пущен, что японцы настигли его и вывезли к себе для допросов. А он в Москве возьми, да и объявись! Хоть к нам на службу бери, Владимир Николаевич!

– «К нам на службу»! – с горечью повторил Лавров. – Где ты службу-то у нас видишь? За мелочью всякой следим. И сами у полицейского департамента с Манасевичем под колпаком, можно сказать. Упустили мы свое время, Евстратий! Надо было сразу после государева дозволения на создание нашей службы агентурные сети за кордоном создавать, и, прежде всего – в Японии. Это был наш наиболее вероятный противник на перспективу – а мы?!

– Ты себя не казни, Николаич! – Медников только в самых редких случаях переходил с начальством на «ты». – Ты вспомни: а нам дали эти сети создавать?! Даже подумать об них не дали! Лопухин, как директором департамента стал, как спятил! И Манасевич тут же из Парижа примчался – со своими прожектерскими идеями. Альтернативу сразу антишпионскую при департаменте слепил, козни строить начал. Аппарат едва отстоять удалось, а ты говоришь – «сети»!

– Самое обидное, Евстратий, что после войны – а финал близок, сам понимать должен – начнут в России, по традиции, виноватых искать. Финал-то, скорее всего, для нас тяжким будет. Позорным! И пойдет кампания, как у литератора Гоголя описано: «А подать сюда Тяпкина-Ляпкина!»

– У нас, полагаете, тоже будут виновных в поражении искать? Так ведь знают всю нашу историю в Генштабе!

– Я в этот Генштаб дважды в неделю, как ты знаешь, хожу с докладом. И всякий раз иду как на казнь, Евстратий! Я ведь не рассказывал просто – ни тебе, ни офицерам нашим, как меня там «чистят» всякий раз, особенно если у генерал-квартирмейстера кто-то с Дальневосточного фронта сидит… В конце мая прошлого года напоролся я там на контр-адмирала Витгефта[58]58
  Контр-адмирал В. Витгефт погиб в июле 1904 г. от попадания снаряда в броненосец «Цесаревич».


[Закрыть]. Веришь ли, брат Евстратий: с кулаками на меня пошел! А уж орал! Что, спрашивает, это и есть начальник разведки?! Ах ты, такой-сякой! И пошло… И в тылу я проедаюсь, и по моей вине моряки и сухопутные войска слепы и глухи. Что от фронтовой разведки никакого толку – нужна глубокая разведка – а где она, мерзавец ты этакий!? Еле-еле успокоил его генерал-квартирмейстер. Или еще: совсем недавно, в декабре, таким же макаром напоролся я в начальственном кабинете на адмирала Иессена Карла Петровича[59]59
  Адмирал К. Иессен, командующий 1-й эскадрой флота Тихого океана вплоть до ее полной гибели.


[Закрыть]. Я-то в приемной дожидался, сам понимаешь – а начальство за какой-то надобностью порученца вызвало – тот и доложил. Так и так, мол: дожидается с докладом начальник Разведочного отделения Генштаба! Адмирал как услыхал, что таковое имеется, сам за мной в приемную выскочил… «А подать сюда Тяпкина-Ляпкина!» Те же самые обвинения, так же стыдил и срамил. Не хотите ли, мол, ротмистр, взять на свою совесть гибель тысяч моряков, которые не знают ни сил противника, ни его планов, ни дислокации? Я, конечно, не выдержал: напомнил, что у морского министерства агент свой в Японии до войны еще был. И весьма толковый – капитан второго ранга Русин. И что ведомство адмирала Авелана[60]60
  Ф. К. Авелан, управляющий Морским министерством империи, полный адмирал.


[Закрыть], получая ценную информацию от своих агентов из Японии, не спешило делиться ею с Главным штабом…

Лавров встал из-за стола, прошел к окну и несколько минут стоял, бездумно глядя на летящую вдоль Таврической снежную круговерть. Не зная, что сказать, Медников только вздыхал и машинально листал вырезки из европейских и американских газет.

– Да, брат Медников, чего уж греха таить: донесения военно-морских агентов попадали в военное ведомство очень редко, и только после предварительного отбора в Главном морском штабе. Вот она, цена нашей ведомственной разобщенности, Евстратий! Адмиралу, прямо скажу, было наплевать на то, что подобная «фильтрация» отрицательно сказывалось на осведомленности Военного министерства о военно-морских аспектах угрозы России. Российская военно-морская агентура в Японии была совершенно изолирована, и поэтому для всей нашей армии ее работа практического значения не имела… Мы с тобой не генералы, не адмиралы, брат Медников – и то понимаем, что война должна была начаться с морских операций и десантов. А посему военно-морские сведения имели для сухопутных штабов на Дальнем Востоке огромную ценность!

Медников промолчал.

– Так-то, господин агент первого класса! – наконец отвернулся от окна Лавров. – Но, доложу я тебе, кое-когда из подобных разносов можно и пользу извлечь! Тот же адмирал Иессен мне в пример дипломата из Шанхая поставил. Тот, якобы, за несколько месяцев, с нуля разведцентр под носом у японцев организовал. Добывает сведения о мобилизационных планах противника, о ремонтируемых на верфях кораблях – с указанием сроков их выхода в море. О настроениях в высшем военном руководстве Японии информацию дает… И заметь: не только в МИД, по принадлежности, но и во Временный морской штаб наместника Алексеева!

Медников недоверчиво поглядел на начальника.

– Да-да, Евстратий! Даже фамилию того дипломата назвал – слышал ее в Ставке наместника, генерал-адъютанта Алексеева[61]61
  Е. И. Алексеев, по некоторым данным – внебрачный сын Александра II, адмирал, генерал-адъютант, наместник Николая II на Дальнем Востоке, главнокомандующий сухопутными и морскими силами на Дальнем Востоке (1904).


[Закрыть]. Оказалось, бывший посол в Корее, Павлов, который был вынужден покинуть страну пребывания из-за японской оккупации и закрытия посольской миссии. Я, признаться, не сразу поверил: думаю, он нарочно меня побольнее укусить хочет! Пришлось мне навести кое-какие справочки в канцелярии графа Ламздорфа…

– Высоко летаете, оказывается, господин ротмистр! – с еле заметной иронией отозвался Медников. – С графьями знаетесь, в канцелярию самого министра иностранных дел вхожи! Кабы не знал вас, непременно заметил: скажи мне, кто твой друг…

– Боже меня упаси в друзьях его светлости числиться! – поморщился Лавров. – Про его нетрадиционную любовь к мужскому полу весь Петербург знает! Слухи про то пошли, когда он еще исполнял должность директора той самой канцелярии МИДа. А я в свое время помогал той канцелярии организовать должным образом шифровальное дело. Нынче он, конечно, если при встрече и вспомнит меня, так только два пальца при встрече подаст. Но с Павловым помог! Незаурядный оказался человек, между прочим – хоть и «бугор»! Ну, подробнее я тебе как-нибудь на досуге расскажу. А что касаемо поездки в Москву Новицкого – так нужно человеку помочь «опериться» в нашем деле! Он хоть и по жандармскому ведомству числится, но в контрразведке опыта, считай никакого! А тебя, Евстратий, учить – только портить, как говорится!