Текст книги "Три жизни"

Самой дебильной идеей было пожарить мясо на крыше одной недавно построенной шестнадцатиэтажки в соседнем микрорайоне. Это настолько сраное мероприятие, что часть пацанов сразу отказалась в нём участвовать, а другая часть отсеялась потом. В итоге на крыше оказались только я, Полфунта, Артур и Детройт. Момент, когда я мог упасть с высоты, я помню хорошо. Дело в том, что чтобы попасть на крышу, нужно было перешагнуть через перегородку балкона последнего этажа на уступ, с которого эта крыша начиналась. Пак и Игорёк сразу послали всех на хер, как только увидели это препятствие. Никогда не забуду, как держался трясущимися мокрыми руками за поручень и пытался сделать шаг с балкона. Дул сильный ветер, я не мог выйти из состояния ступора. Кое-как я всё же перелез. Но ещё бóльшие проблемы начались, когда мы наконец все ступили на крышу. Оказалось, что на соседнем здании находились рабочие. Они сразу перелезли по балке к нам и довольно неловко встали неподалёку, пытаясь понять, насколько мы адекватные и нашу конечную цель пребывания здесь. Полфунта сразу предложил разводить костёр, невзирая на присутствие неизвестных людей. Так как мы не были совсем уж кончеными придурками, в конце концов, мы сами решили подойти к ним, чтобы разъясниться. Оказалось, что рабочие эти приехали из Средней Азии, поэтому случился такой абсурдный диалог:

– Мужики, мы тут шашлыки решили пожарить. Можно мы костёр разожжём?

Лицо азиата было преисполнено страха и полного непонимания.

– Жечь?.. Не надо жечь… – неуверенно отвечал он полуплаксивым голосом с сильным акцентом.

Мы (по крайней мере, большинство) поняли, что нужно как можно скорее сворачивать мероприятие. Потому что ещё чуть-чуть, и наверняка придёт их прораб, который точно надаёт нам по лбу. Вновь это жуткое перелезание через балкон, вновь спускаться пешком с шестнадцатого этажа со всеми вещами, вновь не понимать, какого чёрта ты вообще делаешь со своей жизнью.

Ненавижу сосиски, приготовленные на огне. Ненавижу дешёвое пиво и крыши многоэтажных домов.

Дед и бильярд

Ещё мы любили ходить играть в бильярд. В соседнем районе можно было, заплатив тысячи полторы-две, арендовать на всех отдельный зал с русским столом на три часа. Хозяин бильярдной – исхудалый семидесятилетний дед с прокуренным голосом, бледной сухой кожей и плохим чувством юмора – был нестрог. Он спокойно относился к тому, что подростки заходили в арендуемое помещение с огромным количеством пива, пакетами чипсов, сухариков и тремя-четырьмя пачками сигарет (неизменно синий Winston). Главное, что мы платили деньги, плюс ко всему зарекомендовали себя как адекватные по местным меркам клиенты, которые не устраивают клоунаду и не портят имущество. Этого хмурого добряка мы называли просто – Дед.

Игра в бильярд представляла интерес только первые час-полтора. Потом же мы просто сидели за столом, общались, ели чипсы, пили пиво и курили. Подобные посиделки всегда доставляли мне удовольствие. Ведь можно совершенно спокойно выпивать и курить, сидя в тёплом помещении, а не на улице (тогда место под названием бар нам было попросту недоступно). Чувство алкогольного опьянения приятно растекалось по всему телу, всё становилось таким размеренным и приятным. Любая ситуация, любой образ представлялись завершёнными и невероятно красивыми в своей самости. Сидит, например, Анвар с каменным лицом, насваем под нижней губой, молчит и смотрит в одну точку. Параллельно ты слышишь какие-то посторонние шумы, диалоги и смех. Ты не понимаешь почему, но ты можешь смотреть на этот образ очень долго, он полностью удовлетворяет твои бессознательные, бестелесные желания. Наверное, именно тогда я окончательно полюбил алкоголь.

При этом вокруг мог происходить полный абсурд, цирк. Пьяный и смеющийся своим глупым смехом Пак (хы-хы-хы-хы-хы) ползает под бильярдным столом, а Коля (тот самый, с фурацилином и ботинком, плавающим в бассейне) пытается вытолкать его оттуда кием. Рядом стоит Детройт в белой футболке с надписью «Так выглядит самый лучший в мире татарин» и рассматривает влагалище перевёрнутой вниз головой резиновой бабы (это был его «подарок-прикол» на день рождения). Детройт, кстати, так и не попробовал резиновую женщину, потому что Лёха случайно (или специально?) сел на неё, и она лопнула.

Никто нам никогда не мешал. Лишь изредка приходил Дед в это опустившееся в дымный туман помещение и спрашивал: «Пацаны, сворачиваетесь или ещё на час?» Иногда мы продлевали.

В это излюбленное место я ходил с пацанами на протяжении двух лет. Потом я просто ушёл из компании, поэтому и походы прекратились. Почему я ушёл? Нет, меня никто не выгонял, не предавал, не было иной неприятной ситуации. Просто в определённый момент я понял, что больше не могу. Не могу выносить этой пустоты, глупости и бездонного мрака. Не могу идти неизвестно куда и неизвестно зачем. Не могу видеть этих людей, которые так же, как и я, находятся в этом мраке и затягивают меня всё дальше.

Пусть я буду один, но я буду точно знать, кто я и чего хочу. Оставалось только понять, а зачем я вообще куда-то иду?

Порой мне кажется, что если сейчас, спустя десять лет, я зайду в эту бильярдную, я наверняка увижу на входе Деда (пускай даже призрака!), а в «вип-комнате» будут сидеть какие-то пацаны. Кто это будет? Сколько им лет? Этого я сказать не могу, но я вижу каждого из них в мельчайших подробностях.

Девушка Пака

Однажды у Пака появилась девушка, что изрядно нас всех повеселило. И дело не в том, что у Пака не может быть дамы, а в том, как он об этом сказал. Была какая-то девчонка с соседнего района, звали Света, никто из нас её не знал. Понятия не имею, как Пак с ней познакомился. Пару раз они сходили погулять, даже не целовались. И вот после этого они стали говорить, что у них отношения. Классическая история, когда люди называют вещи теми именами, которые к ним вообще никак не относятся, и тем самым обесценивают их, придают какой-то пошлый, глупый характер.

Света хоть и старше нас – ей было около восемнадцати – умом, как, собственно, и красотой, не блистала. Один раз я гулял вместе с ней, Паком и Полфунтом. Двух часов прогулки мне хватило, чтобы окончательно в этом убедиться. Да простит меня человечество, но бывают ведь совершенно скучные люди, за плечами которых ничего нет. Ни ума, ни интересного опыта, ни харизмы, ни юмора. К счастью, таких людей встречаешь не так уж часто.

Паку не повезло. Пак ткнул пальцем в небо и не попал.

«Отношения», что неудивительно, продлились недолго. Ей-богу, не больше месяца. Однажды Света пришла в общагу кому-то в гости. Сидела в коридоре на засаленном диванчике и ждала человека. Мимо, по пути в свою комнату, проходил Лёха. У них завязался короткий диалог. Через полчаса Света была оттрахана прямо на этом диване.

Такие дела.

Застрявшая машина

Дело было зимой, снега за ночь навалило, как обычно, по колено. Мы шли от общаги в магазин и наткнулись на такую сцену. В колее стояла красная Mazda, которую пытались вытолкать два пьяных мужика. За рулём сидел ещё более пьяный человек – не кто иной, как Акула (про него расскажу потом). Из машины раздавалась очень громкая музыка, какой-то безумный дабстеп. Акула, сложив пальцы правой руки в знак «рок-н-ролл», дёргался в такт музыке и смотрел на нас абсолютно пустым, безумным взглядом.

– Муж’ки, подсобите нам, а?! – это орал один из толкающих.

– Да-да. Сейчас.

Я, Лёха и Детройт принялись толкать машину. Кажется, Акула выкрутил музыку на максимум, потому что я перестал слышать даже себя. На вторую минуту кое-как удалось вытолкать автомобиль на дорогу.

– Ох, бля… Пасиба, муж’ки, – стала протягивать нам грязные, липкие руки пьяная компания.

Они сели в машину, Акула остался за рулём. Через минуту красная Mazda, сильно виляя, скрылась за поворотом. Мы молча смотрели ей вслед. Каждый думал о своём. Я сказал:

– А если эти придурки сейчас наедут на кого-нибудь? Тут дети вон бегают, и женщины с колясками гуляют.

– Славик, не неси хуйню, – сказал Полфунта.

Дача Бекмурата

Что ещё за Бекмурат? Это мой одноклассник – то ли таджик, то ли туркмен, то ли все среднеазиатские народы, вместе взятые. Он никогда не был в нашей компании, и, как любой другой хитрый (он так думал) среднеазиат, никому не доверял и держался ото всех особняком.

Но однажды, не пойми каким образом, я, Детройт, Игорёк, Полфунта, Артур, Пак и Олег уговорили Бекмурата поехать с ночёвкой к нему на дачу. Никакие аргументы против, которые он долго нам высказывал, ему не помогли. К слову, этих аргументов было более чем достаточно. Во-первых, стояла ранняя весна, а это значит, что дача отрезана плотным слоем сырого снега и ни черта не отапливается. Во-вторых, сама дача находилась довольно далеко от Новосибирска. Сначала нужно ехать на автобусе минут сорок, а потом идти от остановки пешком около часа по тем самым сугробам. Плюс ко всему дачный сезон, как вы понимаете, ещё не начался, и значит, ночевать мы должны одни в глухой селухе с риском нарваться на непрошенных «соседей». Неподалёку от этого места находились психиатрическая больница и исправительная колония, что только добавляло тревожности. Несмотря на все эти, казалось бы, логичные доводы, мы всё же хотели поехать и, более того, уговорили сына хозяев дачи отправиться в это идиотское путешествие вместе с нами.

Всё шло через одно место от начала и до конца.

Пришлось долго ждать нужный автобус. Весна в Сибири, особенно ранняя, по-прежнему холодная. Поэтому мы изрядно подмёрзли на ветру к тому моменту, как наш автобус наконец показался из-за поворота. Не менее утомительной оказалась и сама поездка в переполненном салоне. Днём субботы многие разъезжали по окраинам Новосибирска, так что почти всю дорогу мы простояли в душной тесноте.

Но это была лишь подготовка.

Путь от остановки почти сразу превратился в труднопреодолимую полосу препятствий. Никаких троп, только заваленная сырым снегом дорога метра три шириной. Сугробы эти были равномерно покрыты тонким слоем ледяной корки. Наступая, лёд трескался, и мы проваливались под снег по колено, а иногда и по туловище. Так происходило почти каждый раз, когда мы делали очередной шаг. Лёд больно царапал ноги, все штаны промокли и измазались в грязи. Пак, поскользнувшись, упал задницей прямо на нож Олега, который он вертел в руках от нехер делать. К счастью, Пак неплохо отделался – рана оказалась глубиной не более сантиметра. Приложив какой-то платок к его булке и немного передохнув, мы пошли дальше. С каждым новым шагом сил становилось всё меньше. Ещё больше утомляло то, что за спинами болтались рюкзаки, а в руках тяжёлые пакеты. Так мы шли, крича и матерясь в пустой деревне, около часа. Как же радостно было наконец увидеть этот долбанный дом семьи Бекмурата.

Пробравшись по такому же снегу от ворот до входной двери, мы вдруг неожиданно выяснили, что Бекмурат «забыл» ключи от дачи. Конечно, он это сделал специально, рассчитывая на то, что мы скажем что-то вроде: «Ну, раз нет, тогда погнали обратно». Как я уже говорил, Бекмурат был «хитрый». Но он забыл, с кем связался. Мы закинули Полфунта через окно на чердак, а он, потянув на потолке люк, спрыгнул на пол кухни. С обратной стороны открыть нам дверь уже не составило большого труда – конечно, если оставить за скобками тот факт, что она чуть подмёрзла и после вынужденных толчков Полфунта слетела с верхней петли. Поэтому теперь дверь приходилось придерживать при каждом открывании, чтобы она не слетела окончательно.

Зайдя в холодный дом, мы начали раскладываться и готовить обстановку перед мероприятием. Я, Артур и Пак доставали из пакетов и рюкзаков продукты, раскладывая их на столе и по тумбам. Олег с Детройтом нарезали колбасу, овощи, распаковывали сосиски (их мы планировали пожарить) и попутно наливали друг другу водки. Игорёк готовил мангал, разжигал костёр, а Полфунта растапливал баню. Бекмурат бегал туда-сюда, следя за тем, чтобы всё было в порядке. Потом он взял лопату и сделал небольшую тропу от двери до ворот, раскидав снег.

Я довольно быстро закончил с вещами, поэтому решил прогуляться по дому, его окрестностям и заодно узнать у ребят, нужна ли кому-то помощь. Сама дача состояла из двух комнат и кухни, довольно скудно обставленных изношенной мебелью. Дом был пропитан этим застоявшимся старым запахом. Мне хорошо запомнился плакат Высоцкого – наверняка из того же времени, что и мебель. Он висел прямо над кроватью в одной из комнат и, честно говоря, казался довольно жутким. Глаза Владимира Семёновича на этом плакате были магически живыми, отчего создавалось неприятное ощущение его присутствия здесь, в этом доме, посреди абсолютно пустой деревни. Усиливало эффект то, что дача за зиму полностью промёрзла. Настолько, что изо рта у меня, как и на улице, выходил пар. Понятия не имею, как мы собрались здесь ночевать. Лучше себя чувствовали Олег с Детройтом, которые неплохо справлялись со своей задачей сами и уже успели повеселеть от выпитых пары рюмок. Я поболтал с ними, опустошив полбанки пива.

Проходя через ледяной тамбур на улицу, аккуратно придерживая выломанную дверь, я вышел во двор. Это был типичный дачный участок с небольшим огородом, так называемым деревенским туалетом (кстати, единственным для нас, потому что в доме отдельной для этих нужд комнаты не имелось) и баней, где как раз сидел Полфунта. Перед тем, как зайти к нему, я посмотрел, как справляется Игорёк. Костёр у него выходил славный, скоро можно будет насыпать угли. У Игорька всегда хорошо получался процесс приготовления шашлыка, в этом ему можно было доверять. Надеюсь, он управится быстро, потому что после этого безумного похода по замёрзшему снегу и атмосферы холодного дома есть хотелось страшно. Я с кайфом думал о том, как съем пару жареных сосисок с хлебом, предварительно помазав всё это хорошим слоем кетчупа, и выпью пива. Мысль о бане добавляла ещё больше тепла внутри. Кстати, о ней.

Игорёк, когда я подошёл, отпускал язвительные комментарии в адрес Полфунта, который копошился рядом, в предбаннике. Зайдя туда, я понял, в чём причина веселья. По какой-то причине, хотя Полфунта и убрал заслонку, почти весь дым от наброшенных в печь дров уходил не через трубу, а обратно в предбанник. Полфунта сидел во всём этом мареве около печи с безумным красным взглядом и уверял меня в том, что всё в порядке. В самой же бане, конечно, не было даже чуть-чуть тепло. Зная Полфунта, я решил оставить его, потому что пока он сам не наступит на грабли, убедить его в чём-либо почти невозможно. Так что я присоединился к Игорьку с его комментариями и под громкое «идите на хуй!» от Полфунта вернулся в дом.

Примерно в это время произошёл очередной идиотский случай. Не пойми за каким хреном на дачу приехал батя Бекмурата. Об этом тревожном событии нам, забежав в дом, сообщил Игорёк, который первый увидел непрошенного гостя.

С вытаращенными (насколько это возможно у азиатов) глазами Бекмурат отправился встречать Батю, а мы судорожно стали прятать по тумбам всю запрещённую продукцию – водку, пиво, сигареты. Стол из-за этого стал выглядеть просто смешно. На нём оставались стоять пустые тарелки, сырые сосиски, кетчуп и скромное количество нарезанных помидоров и огурцов. Мы даже сок или просто воду ради приличия не удосужились купить. Казалось, что наш загородный отдых в связи с неожиданным приездом главы семейства на этом закончен.

Батя зашёл в дом, сохраняя пугающее молчание. Чтобы не смеяться, я старался не представлять, как он открывает слетевшую с петель дверь-сюрприз. Под наше покорное «здрасьте» он, словно комендант концлагеря, молча прошёлся по комнатам, отыскивая нарушения. Не став (полагаю, ради приличия) заглядывать в шкафы и тумбы, он также безмолвно ушёл.

Уж не знаю, что наплёл Бекмурат молчаливому Бате, но он без лишнего скандала вскоре уехал. Единственным актом агрессии с его стороны была громко брошенная фраза: «Вы нахуя баню затопили?! Пиздец, бля!» – да и та сразу стала предметом всеобщей потехи. Плюс ко всему обнаружение Полфунта-Кулибина помогло исправить ситуацию с неуходящим дымом. Короче, по итогу мы даже обрадовались приезду Бати (за исключением Бекмурата, конечно. Ему, уверен, потом сильно влетело) – это придало нашему мероприятию ещё более весёлый характер и решило проблему с баней, куда мы вечером с удовольствием все пойдём.

Под общий смех (особенно после того, как Игорёк в подробностях рассказал, как Батя открывал сломанную дверь, а Полфунта всё это время прятался в дыму) мы, наконец, дождались приготовления сосисок. Их, кстати, оказалось мало. Каждый съел по две-три штуки, немного овощей и вдруг обнаружил, что больше еды не осталось. Только полторы бутылки водки стояло на столе и несколько банок пива. Приближался поздний вечер, и мысль о ночёвке в холодном доме рядом с Высоцким без еды и воды вновь навеяла тоску.

Примерно в это время Артур и Игорёк заявили, что поедут обратно домой. Сейчас, спустя много лет, я их прекрасно понимаю, тогда же я, как и остальные, обвинял их чуть ли не в предательстве и просил остаться. Никакие уговоры не удержали ребят, они взяли свои вещи и на закате ушли той же дорогой. Я смотрел им вслед и в некоторой степени завидовал, ведь оставаться в этом сумасшедшем холодном доме с бутылкой водки представлялось такой себе перспективой.

Из активностей для оставшихся ребят – Полфунта, Пака, Бекмурата, Олега, Детройта и меня – оставалась только баня. Раздевшись до трусов в предбаннике, мы зашли в… Ну, баней это назвать сложно, потому что, несмотря на потуги Полфунта, в ней было не теплее, чем в июльский жаркий день. Как же много саркастических с переходом на оскорбления комментариев выслушал в свой адрес Полфунта. Посидев так минут десять и убедившись в полной абсурдности происходящего, мы оделись обратно и с ещё большей тоской вернулись в дом.

Там мы расставили по комнатам зажжённые свечи (потому что в доме, как и воды, не было электричества), выпили немного водки, после чего за неимением других развлечений Бекмурат предложил пострелять из травматического пистолета. Откуда он его взял?

Выстроив в ряд пустые стеклянные банки и бутылки, мы отошли на метров десять и начали стрелять по очереди. Стреляли, пока не закончились патроны (или бутылки с банками?). В ночной тишине каждый выстрел отдавался загадочным эхом, уходящим куда-то во тьму. В перерывах между своим чередом я смотрел на прекрасное звёздное небо и под звуки стрельбы задавался только одним вопросом: «Что я здесь делаю?»

От водки напился только Полфунта. Его вообще в силу небольшой массы тела уносило довольно быстро и эффективно каждый раз, когда мы собирались выпивать. Вот и сейчас, наблевав в холодном тамбуре, он без лишних слов улёгся на первую попавшуюся кровать. Бекмурат начал истерить и требовать уборки. Конечно, никто не желал оттирать эти помои, поэтому мы убедили Бекмурата в том, что Полфунта сам всё сделает, как проснётся. Для подтверждения этого обещания мы сквозь пьяный сон добились от Полфунта положительного ответа на соответствующий вопрос.

Это был своего рода сигнал к тому, что пора ложиться спать. Разложились мы так – Олег и Детройт с Полфунтом спят на большой кровати в дальней комнате, Бекмурат и Пак – на другой кровати под Владимиром Семёновичем, а я рядом с ними на раскладном диване. Свечи договорились не тушить, кромешная темнота в этом ледяном доме вызывала дикий страх. Улеглись прямо в куртках, застегнув их до подбородка, надели шапки и капюшоны. Укрывшись с головой под найденные одеяла, через минут двадцать удалось хоть немного согреться.

Мы пытались уснуть.

Шли минуты, которые начали переходить в часы. Сна у меня не было ни в одном глазу. Я ругал себя за то, что решил здесь остаться, и медленно погружался в полубезумное состояние.

С каждым новым мгновением становилось только хуже. Я хотел есть, пить, начал слышать каждый скрип, шорох и посторонние звуки на улице. Свеча медленно догорала, её оставалось буквально на последний час. Блики от огня падали на плакат Высоцкого, он смотрел на меня осуждающим тяжёлым взглядом и, чёрт возьми, двигался.

Я лежал парализованный. Вновь стало холодно, меня начало колотить. Ещё немного, и кто-то вломится в этот дом. И первое, что увидит этот кто-то, буду я.

Мучительный паралич доводил меня следующие полчаса, а огонь догорал свои последние минуты. Из этого безумного состояния меня вывел чей-то знакомый голос. Это был Пак.

– Спишь? – спросил он.

– Нет, не могу.

– Я тоже. Я хочу пить и ссать.

– Воды нет, а в туалет надо на улицу выходить.

– Я знаю. Не хочу идти туда один.

Покидать дом желания не было совсем. Как минимум из-за того, что я и так, без выхода на улицу, окоченел здесь. Но в туалет тоже сильно хотелось, поэтому это была честная сделка.

– Ладно, пойдём.

За ночь тамбур превратился в настоящий холодильник. Лужа блевоты покрылась льдом, став похожей на холодец. Только вместо мяса он состоял из розовых кусков непереваренных желудком Полфунта сосисок. Подавив приступ рвоты, я вышел на свежий воздух.

– Всё, иди вон за баню, я подожду. Потом я пойду, – сказал я Паку.

Пока Пак отливал, я смотрел на небо и продолжал трястись от холода. Звёзды ушли, чёрные тона сменились предрассветной тёмной синевой. Значит, было примерно пять утра. Это ж сколько я пролежал без сна?

Облегчившись тоже, меня посетила мысль, которую я сразу решил сообщить Паку.

– Слушай, я смертельно хочу пить. Давай наберём в кастрюлю снега и растопим его на плите. Тут вон можно найти более-менее чистый.

Пак согласился со мной. На кухне мы нашли небольшую кастрюлю, на улице собрали в неё наиболее чистый из того, что вообще здесь был, снег и поставили всё это на кухонную плиту. Только в этот момент я понял, что газа-то, как и всего остального, в доме нет. Голова моя после бессонной ночи совсем отказывалась нормально соображать.

– Ладно, давай вон в стакан этот железный немного его положим и на свече подогреем.

На этот раз план сработал. Подержав над свечой стакан пару минут, мы, наконец, получили желанную воду. Я набрал её немного в рот и с отвращением сделал первый глоток. От второго я сразу отказался и передал стакан Паку. Он тоже, как попробовал, уже не горел желанием пить много. Этот сырой и странный масляный вкус трудно было назвать водой. Мы отказались от затеи.

– Надо поспать… Попытаться.

Окончательно обессилев, я рухнул на диван и на этот раз, к огромному облегчению, сразу уснул.

Утро. Холодное поганое утро. Не знаю, сколько часов я проспал, думаю, не более четырёх. Голова сильно болела, я весь дрожал от холода и безумно хотел есть. От истощения я долго лежал на диване, не в силах подняться. В глазах Владимира Семёновича больше не было упрёка. Теперь этот взгляд таил в себе насмешку. Насмешку над малолетними идиотами, которые побеспокоили его так не вовремя.

Вскоре стали просыпаться и другие ребята. Это стало понятно по неохотному шевелению и стонам разочарования вокруг. Первым со словами: «Слава, надо вставать», – ко мне подошёл Бекмурат. Он, конечно, гений. Понятное дело, что надо вставать, вот только делать это совсем не хотелось. Всё, что я хотел, это согреться, пожрать и снять головную боль. Ничего из этого Бекмурат и кто-либо другой в радиусе квадратного километра мне сейчас предложить не мог. Всё, что я мог получить, это дурацкое «Слава, надо вставать». Да пошли вы все на хуй, вот что.

Так я пролежал ещё минут тридцать, пока вокруг не стало появляться ещё больше жизни – хождение туда-сюда, какие-то короткие диалоги, смешки. Ладно, действительно пора вставать. Как минимум для того, чтобы это замечательное мероприятие наконец закончилось.

Нужно выйти на свежий воздух, должно стать легче. В тамбуре, что ведёт к выходу, уже стоял на карачках Полфунта и оттирал мокрой тряпкой застывшую лужу своей блевоты. Переходя из замёрзшего в растаявшее состояние, рвота стала источать отвратительный кислый запах. Если бы я не проскочил быстро на улицу, клянусь, материала для уборки стало бы гораздо больше.

Воздух. Свежий пригородный воздух. Небо хоть уже и затянула типичная мартовская дымка, здесь было гораздо лучше, чем в душном, пропитанном запахами людей доме. Пока я так стоял, ребята уже успели прибраться и собрать вещи. Я тоже взял свой рюкзак, осмотрелся по сторонам, чтобы ничего здесь не оставить, и вышел за ворота.

Дорога обратно хоть и проходила опять через этот ледяной снег, всё же была гораздо легче. Во-первых, это путь назад – то есть домой, в тепло, к воде и еде. Во-вторых, мы, когда шли сюда, и Артур с Игорем на пути обратно успели немного натоптать. Поэтому оставалось просто наступать на уже имеющиеся следы, а не проваливаться раз за разом под снег, как это было вчера.

Вот она, остановка. Ждём автобус, едем в город. Быстрое прощание на площади Калинина, ведь все хотят домой. Потом я сажусь в метро и вот уже через тридцать минут стою у двери в подъезд моего дома. Там я немногословен. Ем всё, что стоит на кухонном столе, и вру что-то про ночёвку у Артура. Ведь если бы я рассказал родным про реальный вчерашний замысел и его реализацию, то меня бы окончательно записали в сумасшедшие. Мне это не надо.

По крайней мере, не сейчас.

Электрошокер

Олег, как и многие подростки из Сибири в период 2013—2016 годов, начал увлекаться так называемой «правой темой». Её суть заключалась в необходимости коротко стричься, носить какое-нибудь холодное оружие, не любить азиатов, кавказцев, негров и увлекаться прочей неонацистской тематикой. Ни к чему более серьёзному эти люди, как правило и к счастью, не прибегали. Мерзость и тупоголовие, не правда ли? Мне эта тема, как и, к слову, другим пацанам с Чёрной, была глубоко противна, а вот Олег, к сожалению, увлёкся. Его надоумили другие парни из нашей школы – те, у которых, помимо ума, отсутствовала ещё и нравственность.

Будучи под впечатлением от новой идеи, Олег купил себе телескопическую палку и электрошокер – он тоже был в форме длинной цилиндрической палки для удобства применения. Часто Олег приносил всё это в школу, чтобы на переменах изрядно попугать местных лохов. Со слов пострадавших, да и судя по тому, что я видел своими глазами, бил шокер очень сильно.

Помните Колю? Да-да, это тот парень, который напился в сауне и должен был деньги пацанам за то, что они достали из бассейна его обувь, которую сами же туда и бросили. Однажды Коля пригласил Детройта, Олега и меня к себе в гости. Точнее, мы сами просто к нему напросились, так как сидение на Чёрной в тот день уже всем надоело. К тому же шёл дождь. У Коли была уютная двухкомнатная квартира, он жил в ней с матерью, отцом и младшей сестрой.

В гостях, как и на Чёрной, не было интересно. Мы перебрасывались короткими фразами, как-то шутили, но не более того. Тотальная скука одолевала всех нас. Для того чтобы добавить в это положение хоть немного остроты (а на самом деле, от нечего делать), Олег достал свой электрошокер и нажал пару раз на зловещую кнопку. Край палки резко осветился, из него с мрачным треском стали выходить всполохи электричества. Одного небольшого прикосновения достаточно, чтобы эти разряды с болью прошли через всё твоё тело. Коля вздрогнул от неожиданного звука, и это была его первая ошибка в тот день.

Олег ещё раз нажал на кнопку, Коля повторно вздрогнул, после чего его испуганный взгляд уже никуда не переходил от места разряда. Я никогда не использовал шокер на человеке и сказал Олегу:

– Дай его мне.

Предмет оказался в моей руке. Холодный, безжизненный, такой безразличный к страданиям человека.

Детройт улыбался, Коля продолжал испуганно смотреть на электрошокер, Олег смотрел в одну точку, его лицо ничего не выражало. Я нажал на кнопку. «Т-р-р-р-р-р!» – звук по-настоящему жуткий. Коля опять вздрагивает. Детройт всё с той же зловещей улыбкой на лице произносит:

– Ты должен сказать: «Извините, мой Сир, я больше так не буду»!

– Что?! – Коля вообще не понимал, что происходит. А пора бы уже.

– Да! – подхватил я. – Ты должен сказать: «Извините, мой Сир, я больше так не буду»! Иначе я ёбну тебя электрошокером!

– Отвалите от меня! Совсем, что ли, ёбнулись?!

Коля ошибочно держал оборону, хотя должен был атаковать, поэтому я поднёс шокер близко к его телу и нажал кнопку. Раздался треск. Коля завизжал, как маленькая девочка. Я никогда не слышал, чтобы парень так истерил. На его глазах выступили слёзы.

– Ладно, ладно! Я скажу! Убери только эту хуйню от меня!

– Я жду!

Нажимаю на кнопку. Треск. Визг.

– Извините, мой Сир!.. Я больше не буду!

– Извините, мой Сир, я больше ТАК не буду!

– Извините, мой Сир!.. Я больше так не буду!..

– Как ты не будешь?!

– Не знаю!

Я опять нажимаю на кнопку. Он опять визжит и начинает плакать. И это только от самой угрозы удара. Своей глупой беспомощностью он буквально принуждает меня довершить задуманное.

– Я больше не буду себя плохо вести! И не буду никого оскорблять!

– Это хорошо, – я убрал электрошокер подальше от его тела. – Но теперь ты должен написать расписку с этими словами. Где у тебя лист бумаги?

– Сейчас, сейчас… – он полез куда-то в рюкзак, вырывая из тетради листок. Я подстёгивал его разрядами шокера вблизи его тела. Он не переставал хныкать и, когда у него окончательно сдали нервы, начал бегать от меня по всей квартире, пока, наконец, не оказался загнанным в угол ванной комнаты. Детройт и Олег спокойно наблюдали.

– Ох, бля. За твоё неповиновение я долбану тебя прямо сейчас.

Не отпуская кнопки, я стал подводить разряд к его животу. Коле некуда было бежать, он прижат к стене и так громко визжал, что я испугался прихода соседей. Даже когда я убрал электрошокер от его тела, Коля не переставал дёргаться и хныкать. Он не мог сказать ни слова, смотрел в одну точку и плакал. Я почувствовал руку на своём плече. Это Детройт.

– Ладно, пойдём отсюда, пора завязывать.

Он был прав, я больше не мог смотреть на эту истерику. Я отдал электрошокер Олегу, который всё так же пусто смотрел на происходящее вокруг. Мы открыли дверь в коридоре и вышли прочь из подъезда на улицу.

Купля-продажа, небольшое продолжение

История с продажей телефона Олега наложила отпечаток на его общение в нашей компании. До того, как окончательно от нас отколоться, он ещё некоторое время гулял с нами. Никто из нас никогда не рассказывал Олегу, что произошло и кто решил продать телефон (ведь фактически мы все были соучастниками), но интуитивно он всё же подозревал Игорька. Это проявлялось в разного рода пассивно-агрессивных актах: он с ним не разговаривал, мог не протянуть руку, «случайно» толкнуть. У Игорька хватало наглости злиться на Олега из-за этого.