Текст книги "Три жизни"

– Ну, что делал?

– Смотрел, как ты вытворяешь хуйню в роли комиссара Жибера.

– А это было хотя бы красиво?

– Нет. Это было позорно.

– Хреново. Что, тогда подождём, как они доиграют и пойдём? А то я уже подустал здесь находиться.

– Да, я сам хотел тебе предложить.

К нам подошёл Аслан. В руке он держал бутылку воды.

– Будете? – добродушно спросил он.

– Нет, спасибо, – одновременно с Артуром ответил я. Мне не хотелось употреблять здесь что-либо в пищу.

– Как знаете. Гляжу, – начал Аслан, показывая пальцем на большой православный крест на груди Артура, – ты верующий человек. Редко сейчас встретишь молодых людей, которые открыто заявляют о своей вере.

Мне никогда не нравился этот крест. Артур не верил в Бога, поэтому, нося его как обычный аксессуар, мне представлялось это каким-то фиглярством. Пусть теперь сам выкручивается.

– Слушай, – помедлил Артур, явно подбирая слова, – это сложный для меня вопрос. Я пока думаю и ищу себя.

– Что же тут думать? Ты либо принимаешь Бога, либо нет. Ты должен чувствовать его присутствие. Только тогда ты сможешь искренне поверить, – отвечал умиротворяюще Аслан.

Я понимал, что начинается диалог, в котором я абсолютно не желаю участвовать. Но, собственно, деваться было некуда – разве что только обратно за стол либо на улицу. Аслан повернул свою голову ко мне и спросил то, что я ждал уже несколько секунд:

– А ты веришь в Бога, Слава?

– Нет, – глядя ему прямо в глаза, ответил я.

– С самого начала?

– Нет, я крещёный. Именно поэтому мне понадобилось около шести сознательных лет, чтобы, наконец, полностью отказаться от всего этого.

– И как же ты живёшь?

– Прекрасно. Гораздо лучше себя чувствую, когда не стеснён никакими предрассудками.

– Это не предрассудок. Бог помогает нам!

– Я привык помогать себе сам, надеяться на своих родных и близких.

Аслан не отставал от меня. Кажется, он поставил своей задачей разубедить меня. Он пока не понимал, что ввязывается в бесполезную борьбу. Тем временем во мне начинали подниматься нетерпение и злость. Он продолжал засыпать меня очередными вопросами, я легко от них отбивался и, наконец, подобрав момент, сам начал с безобидных вопросов:

– Ну а ты сам в кого веришь?

– Как в кого?.. В Бога.

– Ты христианин?

– Очень близко к этому.

– Как это понимать?

– Мы протестанты, – вдруг произнёс Дима, который стоял последние пять минут неподалёку.

– Протестанты? Типа как в Германии или Америке? – спросил Артур.

– Не совсем так. У нас своё понимание, – отвечал Дима.

– То есть в протестантскую церковь вы не ходите?

– Нет. Мы молимся здесь.

– «Мы» – это все, кто здесь сейчас находится?

– Почти все. Кто-то пока только приходит к этому.

– И вы так завлекаете новых людей… Вроде как поиграть. А на самом деле…

– Мы никого не заставляем и ни к чему не обязываем, – перебил меня Дима. Стоит отметить, что держался он всё так же спокойно.

Тем временем во мне ещё больше начала подниматься злость в сочетании с сильной обидой. Мне было досадно оттого, что молодые парни и девушки моего или близкого к моему возраста тратят своё драгоценное время на все эти сказки. Что находятся настолько наивные и доверчивые люди, которые ведутся на всё это. Наверняка ещё и деньги сюда приносят не пойми кому. Парниша был прав, мы попали в секту. И в этой секте только сейчас находилось около тридцати молодых людей. А сколько их всего? Кому это нужно? Хотелось поскорее уйти, но эта дурацкая партия в «Мафию», где играли Скерыч с Парнишей, всё не заканчивалась. Аслану пришлось принять весь удар на себя.

– Как давно ты веришь? – спросил я у него.

– По-настоящему около года.

– Что значит «по-настоящему»?

– Искренне, бескорыстно, с молитвами и ясным пониманием.

– Вот скажи мне тогда, если тебе всё ясно, где Бог? Почему мы его не видим?

– Он среди нас. Он во всём. Я вижу его.

– И где же он сейчас? Он есть здесь?

– Да, он во всём. В этом столе, в этом стакане с водой.

– То есть Бог – это стол?

– Не воспринимай буквально.

– Понятно. В общем, самого его ты не видишь. Ты видишь только мебель. Я, собственно, тоже её вижу. Только не чувствую в этом ничего божественного.

Дима молчал. Удивительно, но он никак не помогал своему товарищу. Более того, через несколько минут он ушёл, оставив Аслана одного.

– Ну хорошо. Скажи мне тогда, почему так много религий в мире?

– Религий много, но Бог один. Просто к нему не все сразу пришли.

– Как же. А убивали и продолжают убивать верующие из разных религий, получается, во имя одного Бога? Почему же он ничего с этим не сделает? Тем более, с твоих слов, если он во всём…

Аслан задумался. Через несколько секунд он выдал невразумительное:

– Он предоставил людям право выбора.

– Зачем?

– Чтобы люди сами выбирали, по какому пути им идти – праведников или же грешников.

– Ну так они не считают, что они грешники. Наоборот, они искренне верят, что делают это во имя своего Бога.

Он молчал.

– Зачем тебе вера? – продолжил я.

– Мне легче живётся с этой мыслью. Она мне помогает.

– То есть если бы ты нашёл утешение в другом, ты бы не был верующим человеком? Я думал, вера – это про другое. Про нечто бескорыстное.

– Ты меня не так понял. Бог мне помогает. Я делаю добро и получаю добро взамен…

– И если бы тебе не отвечали добром на добро, ты бы не был хорошим человеком? Так, получается? Мне вот, например, всегда хотелось делать добро не потому, что кто-то сверху посмотрит на меня и скажет «молодец», а потому что я не могу поступать иначе. Потому что сама моя сущность движет мной в критические или конфликтные моменты. Даже когда поступать хорошо порой бывает очень сложно и опасно. И скажи мне тогда, кто из нас больший христианин?

– То, что ты… – отвечал Аслан, глядя на свои руки.

– Знаешь, почему тебе нужен Бог, а мне нет?

– Слава, оставь ты это всё, – включился Артур. – Вон, парни уже закончили.

И действительно, к нам подходили друзья. Они сели рядом.

– Да, сейчас. Мы скоро пойдём, просто договорим пять минут. Так вот. Мне не нужен Бог, потому что я умею делать добро без оглядки на что-либо и страха. Мне не нужно искать утешения в столе или в стакане с водой, потому что моё утешение – это моё сознание и мой характер, которые я воспитал сам. Я знаю, что я хочу. Знаю, куда я иду и что мне для этого нужно. Мне не нужны пустые слова и иллюзия поддержки…

Он сидел с мокрыми глазами. Парень, который старше меня лет на пять, сидел передо мной и чуть не плакал. Мне не было его жаль. Трясущимися губами он пытался что-то ответить.

– Т-ты… знаешь…

– Мне всё это неважно. То, что я сюда пришёл, ошибка. Жаль, что вы тратите своё время тогда, когда нужно находить себя, развиваться и стремиться к чему-то большему.

Я встал и направился к выходу. У двери меня поймал Дима.

– Как, уже уходите?

– Да, всего доброго.

Он протянул мне руку. Я пожал её. После быстро поднялся и открыл дверь на выход. В нос больно и так приятно ударил свежий июльский воздух. Меня встретил Виталик, которому написал Артур около часа назад. Он угостил меня сигаретой и спросил:

– Что у вас там? Какая ещё «Мафия»?

– Да кошмар. Я тебе потом расскажу, дай отдышаться.

– А где остальные?

– Сейчас должны подняться. Я так быстро оттуда ушёл, что даже не позвал их с собой. Надеюсь, они не решили там остаться.

Не решили. Открылась дверь, и мы увидели лица наших друзей. Они были какие-то подавленные.

– Зря ты так, – сказал мне Скерыч. – Он реально сильно расстроился.

– Да плевать. Я не считаю, что сделал что-то не так. Не я начал этот разговор. Если задаёшь вопросы, то будь готов сам держать ответ. Да и потом, откуда мне было знать, что он такой чувствительный?.. Но, честно тебе скажу, я испытал удовольствие, когда довёл его.

– Ты неадекватный.

– Может быть. Но этот диалог будет для него уроком.

– Никакой урок он не вынесет. Ты просто его сильно обидел.

– Пусть даже так. Но зато всё по-честному. Я ведь не жалуюсь на то, что меня против воли хотели загрузить религиозными разговорами?

– В любом случае, это было некрасиво. Даже если ты считаешь себя умнее или лучше в чём-то другом, чем остальные, это не даёт тебе права вести себя так. Я не сомневаюсь в том, что ты умнее этого парня. Но ты точно не выглядел лучше.

– Я согласен со Скерычем, – сказал, затягиваясь, Артур.

– Как знаете.

– А, по-моему, Славик всё правильно сделал. Так им и надо. Ненавижу сектантов, – ответил Парниша.

– Да что у вас там случилось? – не выдержал Виталик.

Всю оставшуюся дорогу мы рассказывали о случившемся Виту, после продолжили всё это обсуждать и спорить, так и не придя к общему мнению. Но не думайте, что мы как-то из-за этого поругались. Да, порой у нас были разные взгляды на разные вещи. Да, иногда мы спорили. Но мы никогда не ругались, а просто принимали друг друга такими, какие мы есть. Как и все люди, мы не были лишены недостатков, поэтому зачем зацикливаться на них? Ведь куда больше имелось по-настоящему ценных черт и моментов, сплачивающих всех нас. На них и стоит обращать внимание. Это и есть дружба.

P.S.

Прошло семь лет. Я, наконец, взялся за эту часть романа, идею о написании которой вынашивал последние четыре года. Не знаю, какой она по итогу вышла и стоило ли её вообще начинать. Лично мне не особо нравится, но идея жила в моей голове, а от этого уже никуда не деться. Что бы ни получилось в итоге, нужно писать.

Думаю, главная причина написать историю – это желание признать свою неправоту и попросить прощения у всех тех людей, которых я, действуя осознанно, решил обидеть.

В чём я не прав? В том, что я не имел и не имею морального права включать агрессию, смеяться над чужими чувствами и обижать людей. Тогда я думал, что поступаю правильно, потому что отстаиваю честную, по своему мнению, позицию, стараюсь открыть людям глаза. Нет, это не честность. Это всего лишь моя гордыня и низменное желание потешить своё самолюбие. Всё это выглядит жалко. Я должен был спокойно закончить этот спор, возможностей имелось достаточно. А желание «открывать людям глаза» – одно из самых характерных проявлений детского неокрепшего эгоистичного сознания. В чём уж спустя время я точно убедился, так это в том, что пока человек сам не захочет «открыть глаза», ему ты никак не поможешь. Любые попытки – не более чем ребячество и нелепое самолюбование. Нужно давать людям возможность идти своей дорогой. Она у них, как и у всех нас, одна. Какая она будет? Решать только им. Если кому-то это не нравится, знайте – это не ваша жизнь и не ваш путь. Если их путь созидательный, добродетельный, не стоит им мешать идти по нему. Если же они идут по злому, как вам представляется, пути, что ж, это их выбор и их судьба. Помешать мы им не сможем. Только они сами и сама жизнь смогут помочь им в выборе правильного пути. Нам же остаётся продолжать работать над собой, показывая личным примером, как стоит жить. Что можно, а что нельзя делать. К чему стремиться, что оберегать. И я сейчас не говорю об идеальном человеке. Всё это глупости. В каждом из нас есть добрая и злая сторона. Важно то, к какой стороне человек устремлён.

Я поступил плохо, обидев Аслана и Диму. Разумных причин так себя вести, как я уже сказал, не было. Поэтому я искренне прошу у них прощения. За свою агрессию, гордыню, самонадеянность и самолюбование. Я пообещал себе бороться со своим внутренним злом. И я благодарен, что они помогли мне в этой борьбе.

Может, я тоже прихожу к Богу?..

Пожалуй, это всё. Пора идти дальше.

Копенгаген – Турку

Кассир «Бургер Кинга» в центре Копенгагена спрашивает меня:

– Ketchup, mayo?22
  Кетчуп, майонез?


[Закрыть]

Почему он решил мне предложить только эти два соуса к картошке фри? Есть ведь наверняка ещё сырный, чесночный соусы. Кисло-сладкий какой-нибудь. В любом случае соус мне не нужен, так что я отказываюсь.

Мама ждёт меня на втором этаже кафе. С подносом, на котором два «Воппера», две средней упаковки картофеля и стакан со «Спрайтом», я поднимаюсь к ней. Мы болтаем о столице Дании, в которой оказались сегодня утром. Город потрясающий, я люблю такие места. Все эти тихие средневековые неширокие улочки, паутиной растянувшиеся по всему городу, дарят мне невероятное спокойствие и вдохновение. Улыбающиеся прохожие, которым в хорошем смысле нет до тебя дела. Бесконечные потоки велосипедистов, коих здесь расплодилось больше, чем авто. Парки, соборы и церкви. Музеи, рестораны и кофейни… Какое огромное счастье – всё это наблюдать своими глазами. Подобное запоминается на всю жизнь.

К сожалению, в Копенгагене мы пробыли очень мало, меньше суток. Уже вечером нам нужно садиться на паром под названием «Mariella» (его я никогда не забуду), на котором мы вернёмся в Финляндию – портовый город Турку. Паром идёт около пятнадцати часов, прибыть мы должны были к утру. У нас оставалось примерно полтора часа до отправления, так что ели мы довольно быстро.

В то время, как я приступил ко второй половине своего бургера, мне в затылок прилетел кусок бумаги. Я повернул голову и увидел за соседним столом компанию каких-то подростков арабской внешности. Их было шесть человек. В среднем на вид лет четырнадцать-восемнадцать. За несколько секунд я оценил обстановку: со мной моя мама; их шестеро, я один; вокруг, как назло, нет людей, которые могли бы помочь – пара пенсионеров да какие-то три толстые лесбухи с разноцветными волосами. Обстановка мне не понравилась.

– Просто проигнорируй, – попросила меня мама. Наверное, это был лучший вариант, но я понимал, что этим проблему разрешить не получится.

Так оно и произошло. Не успел я укусить бургер, в меня прилетел второй комок бумаги. Иного варианта, как решать вопрос здесь и сейчас, кажется, не оставалось. Можно было, конечно, уйти, но моё самолюбие задели. После этого, если мне не удаётся взять под контроль свои эмоции, я достигаю так называемой «точки невозврата». До последнего сохраняя самообладание, я через силу спокойно спрашиваю:

– What you need?33
  Что вам нужно?


[Закрыть]

Самый главный и, видимо, самый старший из этих оборванцев, недолго думая, агрессивно выпаливает:

– Fuck you!44
  Пошёл на хуй!


[Закрыть]

Примерно такой ответ я и ожидал услышать. Даже ухмыльнулся ему в лицо от такой очевидности. Впрочем, особой изобретательности в этой стрессовой обстановке я и не мог ему предложить. Тем более за такое короткое время. Поэтому за неимением иных вариантов и по причине плохого английского я с нажимом повторил свой вопрос:

– What you need?

Давай, удиви меня. Главарь был невозмутим:

– Fuck you!

Всё это начало превращаться в абсурдный круг, выход из которого нужно было срочно находить. Надо только придумать, что сказать нового, а там, возможно, ситуация приобретёт развитие. Пока размышлял, я на автомате, уже с большей агрессией, сказал короткое:

– Leave us alone55
  Оставьте нас в покое.


[Закрыть].

После этой фразы одна из лесбиянок повернула к нам свою голову и начала пристально наблюдать. Кажется, для посетителей вокруг нас начиналось незапланированное представление. Всё это время араб думал над новым выпадом. Видимо, ему тоже надоело говорить одно и то же. Он меня удивил. И как я сам до этого не додумался. Он просто начал что-то тараторить на своём языке под бурное одобрение своих шакалов. Это ещё больше разозлило меня и дало зелёный свет для составления конкуренции на своём любимом и родном русском языке:

– Что, словарный запас закончился и ты решил перейти на свою тарабарщину? Ну, я тоже могу на своём с тобой поболтать. Он у меня интересней и краше. Что ты на меня смотришь своим удивлённым тупорылым взглядом? Я сказал вам уже несколько раз – идите на хер отсюда, пока я не разозлился ещё больше и не отпинал вас здесь всех, придурки малолетние! – всё это я выпалил одним потоком, не сводя с них своих агрессивных глаз.

Кажется, моя мама поняла, что надо делать, поэтому начала в свою очередь их тоже крыть:

– Ты посмотри на него. Молчит и не может ничего ответить. Давай, забирай своих дебилов и валите!

На нас смотрели уже все посетители второго этажа. А парнишка всё молчал. Молчал-молчал, а потом повернул голову к своим «друзьям», которые тоже заметно поубавили свой пыл. Через несколько минут они ушли, а мы спокойно доели свой ужин.

– Да, спасибо за то, что я русский, – с улыбкой сказал я маме.

– Это точно, – всё ещё волнуясь, ответила она.

Мы вышли на Королевскую площадь, когда до отправления парома оставался час. Здесь нас ждал автобус туристической группы, что путешествовала с нами уже шестой день. Около автобуса нас дожидался Пётр – с ним мы сдружились в первый же день дороги. Ему было лет сорок пять, сам родом с Урала. Он, как и мы, очень любил смотреть этот мир. Поэтому на его счету был не один десяток стран. Кажется, он бежал от чего-то, стараясь раствориться на этой дороге. Спустя несколько лет я начал его понимать. Сейчас же, в семнадцать лет, Пётр просто представлялся мне интересным мужиком, который рассказывал свои истории, весело шутил и угощал пивом. В тот момент этого мне было достаточно. Да, порой я пытался поговорить с ним на какие-то околофилософские темы, но это были лишь попытки. Попытки подростка, думающего, что он понял многое. Пётр видел во мне потенциал, постоянно говорил мне об этом, но при этом регулярно напоминал мне, что, на самом деле, я ещё довольно юн. Он мне очень нравился, я видел в нём своего отца. Из-за того, что мой папаша, мягко говоря, не справился со своей ролью, порой я невольно переносил её на других, в общем-то, чужих людей. В моей жизни Пётр, наверное, один из первых принял эту роль на себя. Вольно или невольно он старался меня чему-то научить через простой диалог. Это когда ты спокойно разговариваешь с человеком, и вроде бы это обычная болтовня. Но именно в этот момент ты непринуждённо принимаешь и усваиваешь какие-то трудноуловимые истины. Тогда я этого не понимал, а сейчас благодарен ему.

Забавно, но сначала, во время первой встречи, я подумал, что Пётр – это обычный русский алкаш. Помню, как он сел тогда в четыре утра в автобус в Питере, который должен был нас отвезти в Хельсинки. Он него несло диким перегаром и ещё какой-то рыбой, от запаха которой меня подташнивало. Я сильно на него злился и старался избегать. Но когда вечером того же дня мы оказались за одним столом во время ужина, я понял, что это мой человек.

Я рассказал Петру про случай в «Бургер Кинге». Его эта история позабавила.

– А если бы ты не был русский, что бы делал? – улыбался он.

– Не знаю. Наверное, позвал на помощь толстых лесбиянок.

– Да, я бы тоже так сделал.

Мы зашли в автобус. Почти все члены группы уже сидели на своих местах. Не хватало только «троллей» – так мы с Петром назвали одну сумасшедшую троицу женщин лет сорока. Они были безумны каждая по-своему. Одна вела себя агрессивно, другая постоянно нервничала, а третья вечно ходила с потерянным видом. Всех объединяла тупость. Нам они понравились. Причём каждая приехала в Скандинавию одна. Но, как говорится, подобное притягивает подобное.

Тролли пришли через пять минут. У каждой в руке по бутылочке пива. Они сели на заднее сиденье и всю дорогу о чём-то весело разговаривали.

– Вечеринка у троллей, – сказал Пётр, нагнувшись ко мне со своего места, от чего я рассмеялся.

Порт находился недалеко, поэтому довольно скоро на горизонте показался огромный белый паром, на котором красными буквами выведено название – «Mariella». Её вместимость была больше, чем у «Титаника». На одиннадцатипалубное судно заходили сразу с нескольких сторон. Наши места находились на третьей палубе. Пришлось отстоять довольно длинную очередь, состоящую по большей части из орущих и толкающихся китайцев, прежде чем мы наконец оказались на пароме. Внутри он впечатлял ещё больше, чем снаружи. Это был словно отдельный район города, состоящий из множества кварталов. Здесь имелись магазины, рестораны, бары, сувенирные лавки, клубы, своя «набережная» по всему периметру. Заблудиться здесь можно было на раз-два. Жилыми домами являлись отдельные каюты – первого, второго и третьего класса. Есть даже каюты ниже ватерлинии – то есть под водой. Мы плыли в такой, когда добирались из Стокгольма в Копенгаген. Ощущение, словно ты в подводной лодке. Сегодня мы будем жить над водой. Каюты располагались вдоль одинаковых коридоров с красными коврами и стенами кофейного оттенка. Двери кают все были белые. Так что очень важно запомнить свой номер, потому что иначе я бы его просто не нашёл.

Мы быстро расселились и пошли наверх ужинать. Там нас ждал шведский стол – самый изобильный из всех, что я видел. Вино трёх видов здесь разливали в неограниченном количестве, прям как газировку в фаст-фуде, можно было брать сколько угодно креветок, мидий, кальмаров и форели. На выбор имелось несколько десятков блюд и ещё столько же десертов. Скандинавия, что сказать.

Мы сели вчетвером за один стол – моя мама, я, Пётр и Татьяна. Татьяна, женщина лет пятидесяти из Москвы, присоединилась к нашей компании на второй день. Она нам сразу понравилась своей интеллигентностью и хорошим чувством юмора. Всю неделю, что мы путешествовали по Скандинавии, эта весёлая компания из четырёх человек не отлипала друг от друга. Каждый вечер мы собирались где-нибудь, чтобы посидеть за бутылочкой вина, обмениваясь историями из прошлого и обсуждая настоящее с будущим. Однако сегодня после ужина мы решили разделиться. Мама с Татьяной хотели походить по магазинам, а нам с Петром это было ни к чему. Мы просто хотели попить пива с видом на Балтийское море и поболтать о своём. Мама думала, что мы напьёмся (ведь мы с ним ещё ни разу это не делали), поэтому строго сказала Петру:

– Только попробуй его споить.

– Всё под контролем, не переживай, – улыбался он.

– Мам, не придумывай. Всё будет в порядке.

– Я тебя знаю. Номер хоть запомнил?

– Вроде да.

– Вроде?

– Запомнил. Забыла, что это я тебя всегда веду и мы никогда не теряемся?

– Я помню, где вы живете. Приведу его в целости и сохранности, – помог мне Пётр.

– Ладно, будь аккуратнее.

Закончив этап бесконечных заверений, мы наконец разошлись.

– Номер 1089, да? – спросил я Петра.

– Да.

Мы пошли с Петром в бар неподалёку, который нам приглянулся с самого начала. В нём с барной стойки открывался отличный вид на сцену и море. Мы взяли по пинте светлого.

– У тебя очень заботливая мать.

– Да, знаю. Я люблю её, но иногда она перебарщивает. Мне ведь уже давно не пять лет.

– Для неё тебе всегда будет пять. Цени это.

– Не знаю, не уверен.

– Со временем ты многое поймёшь.

– Что, например?

– Ценность детей. Ценность любви и заботы.

– А вы думаете, что я не ценю любовь и заботу?

– Ценишь. Но не до конца понимаешь. Это приходит с возрастом. Когда начинаешь реально понимать и любить себя, когда в твоей жизни появляется действительно важный и нужный человек, когда появляются дети.

– А если я не хочу детей?

– Потому что ты ещё сам ребёнок.

– Не знаю. Это прям не моё. Сейчас я так чувствую.

– Ещё перечувствуешь. Главное – правильно расставлять приоритеты, идти верной дорогой и не терять себя. О, смотри какая…

Он кивнул в сторону молодой мулатки с пышными формами, которая горячо танцевала посередине сцены, зажигая всех мужиков вокруг.

– Мне не нравится. У неё короткая стрижка.

– Какой ты избирательный. А мне нравятся такие.

Он залипал на неё, а я просто пил своё пиво. Я думал над тем, что это путешествие подходит к своему завершению, отчего становилось грустно. Август заканчивался, и совсем скоро мне предстоял переезд в Томск – город мне совершенно незнакомый. Город, где у меня не было ни родственников, ни друзей, ни даже знакомых. Начиналась студенческая жизнь, и я понятия не имел, куда она меня приведёт.

– А вы были в Африке? – вновь взглянув на мулатку и решая отвлечься от мыслей, спросил я.

– Да. Египет, Тунис, Алжир, Марокко, Танзания, ЮАР. Кажется, всё.

– Хотел бы я оказаться в Африке.

– Будешь. У тебя всё впереди. Это мне уже скоро пятьдесят.

– Да ладно вам. Так говорите, словно завтра уже помирать. У вас ещё тоже многое впереди.

Мы чокнулись бокалами и выпили за это.

– А у вас был секс с африканкой?

– Да.

– И как оно?

– Отлично. Секс с ними отличается от секса с белыми.

– Чем же?

– Трудно объяснить. С ними это напоминает что-то ещё более животное. Как-то так, наверное.

– Интересно. Хотел бы я попробовать.

– Ну так иди подвали к той мулаточке. А то что она об каких-то толстопузов трётся. Ей нужно молодое тело, – ухмылялся Пётр.

– Не, я лучше с вами посижу. Мне с вами интересно.

– А с ней?

– Не люблю танцевать. Трата времени, неинтересно и глупо. И английский я не знаю.

– Там английский не нужен, поверь, – засмеялся он. – А про танцы ты это зря. Как бы тебе это не нравилось, надо уметь это делать. Такие правила.

– В жопу это правило. Хочется быть собой. Да и вообще, это вам она понравилась. Идите и танцуйте.

– Я тоже лучше с тобой посижу.

– Мне казалось, что вам не особо со мной интересно и вам просто нужен собутыльник.

– Не придумывай. Ты умный и интересный парень.

– Ух ты, а я думал, вы хотели подкатить к мулатке.

Он рассмеялся. Мы вновь чокнулись и сделали по несколько больших глотков. Первый бокал был осушен, так что Пётр пошёл за вторым. Когда он вернулся от бармена, сказал:

– Кстати, возвращаясь к тёмненьким. Учти, что от них исходит необычный запах. На любителя, так сказать.

– Запах? Какой?

– Тоже животный какой-то.

– Забавно. Когда буду трахаться с мулаткой, буду думать о вас, – рассмеялся я.

– Иди ты.

Спустя лет шесть я понял, что имел в виду Пётр, когда говорил о запахе. И правда – на любителя. Но сейчас я продолжал сидеть за баром, приканчивая второй бокал, и смотрел, как оранжевое солнце заходит за горизонт.

– Чёрт возьми, как красиво и хорошо. Ради этого стоит жить, – сказал я.

– Это точно. Умей ценить такие моменты. Старайся подмечать детали, потому что в них истинная ценность и красота.

– Да, я понимаю, о чём вы. А что делать, когда не получается находить ценность и красоту?

– Находить ценность и красоту.

– А у вас получается?

– Да, я ведь здесь.

Мы несколько минут молчали, наблюдая за закатом под аккомпанемент джаз-оркестра. Что меня ждёт в Томске? По большому счёту, переезд туда – большая лотерея, в которую я решил сыграть. Поступление на юридический – тоже лотерея. Ведь всё, что дала мне школа, это просто понимание, что я до мозга костей гуманитарий. Из малоперспективных в плане прибыли исторического, философского или политологического направлений я решил выбрать то, что в будущем сможет обеспечивать меня и мою семью. Историю и философию я любил, но ими я мог заниматься и в качестве простого увлечения. А вот денег они мне вряд ли бы принесли. Так что юридический – мой единственно верный путь, по крайней мере, с практической точки зрения. Если говорить про конкретную профессию, то я мечтал стать адвокатом, занимающимся уголовной практикой. Защищать мне всегда было приятнее, чем бегать за кем-то и обвинять. В защите я видел некое созидательное, доброе начало, что манило меня сильнее всего. К тому же я терпеть не мог любую иерархию и людей с зашоренным сознанием, которые во всей этой иерархии варились. Мне казалось, что все, кто туда идёт – либо обижен на эту жизнь, либо хочет почувствовать власть ради власти. Ведь это так классно, думают они, махнуть рукой и отправить человека в клетку. Не знаю, что должно происходить в голове у человека, чтобы считать, что ты имеешь моральное право на это. Я же не был обижен на эту жизнь, а ощущение власти меня никогда не привлекало. Я слишком зациклен на себе и внешнем мире, поэтому обращал внимание на нечто более ценное и интересное.

– О чём задумался?

– М-м?

– О чём задумался, говорю.

– А, да так. О будущем.

– И какое оно?

– Не знаю. Неопределённое.

– Это хорошо. Значит, что ты на правильном пути. Только дураки знают всё наверняка и при этом в действительности ничего не понимают.

– Надеюсь, я правда на верном пути.

Солнце уже зашло за горизонт, пейзаж медленно становился тёмно-синим. Паром плавно покачивался на волнах, словно убаюкивая.

– Кажется, сегодня будет немного штормить, – глядя вдаль, сказал Пётр.

– Надеюсь, что нет. Я всё не забуду наш первый рейс из Хельсинки в Стокгольм, когда меня чуть не стошнило от морской болезни.

– Не повезло. Кстати, не знаю, что такое морская болезнь. Никогда её не чувствовал. Расскажи мне о ней.

– В несколько раз хуже, чем на этой дурацкой круглой карусели из детства. Такая стояла у всех во дворе. Не знаю, какой идиот её придумал. Суть в том, что с неё в любой момент ты можешь сойти, и головокружение со временем пройдёт. А вот с корабля ты так просто не уйдёшь. И эта тварь будет преследовать тебя до самой земли. Приходится просто ждать и надеяться на то, что твоё «путешествие» закончится как можно быстрее. А ещё морская болезнь – это не головокружение. Тебя, точнее твой мозг, словно подбрасывают вверх-вниз. Вот ты вроде наверху, но в следующий миг уже летишь вниз. Только-только привык к «низу», как вновь стремительно улетаешь куда-то в небеса. И так до тошнотворной бесконечности. Тебя шатает из стороны в сторону. Сидеть не можешь, лежать не можешь, а ходить тем более. Меня даже сейчас немного затошнило от воспоминаний.

– Да, звучит отвратительно. Давай не будем об этом. Взять ещё пива?

– Не много ли на сегодня?

– Как себя чувствуешь?

– Прекрасно.

– Тогда давай возьму ещё.

– Как скажете.

Через пару минут Пётр принёс ещё по бокалу светлого, и мы продолжили слушать завораживающий джаз.

– Куда планируете поехать после Скандинавии? – спросил я у него.

– Я хотел вернуться в Штаты. На эту страну нужна не одна и не две поездки. После хотел заглянуть в Канаду.

– Звучит классно. У меня есть одна мечта. Проехать на маслкаре от Восточного до Западного побережья… С любимой женщиной.

– Это очень серьёзная мечта. Осилишь?

– Да. Но сложнее всего будет найти любимого человека.

– Тут ты правильно мыслишь.

– А у вас был любимый человек? – спросил я и тут же пристыдился от собственного навязчивого вопроса.

Он помолчал немного, после чего ответил:

– Знаешь, что самое сложное в этом всём?

– Что же?

– Во-первых, чертовски важно встретить человека в правильный момент. Здесь имеют значение возраст, опыт, ум, эмоциональный интеллект, психологическое состояние и прочее-прочее. И если где-то в момент встречи вы сильно не совпадаете, скорее всего, ничего не выйдет. Трата времени, лишняя головная боль и разочарование. Но главное – не так сложно найти, как воспитать и сохранить любовь. Если смог не только почувствовать, но и создать поистине ценную и непобедимую связь – это великое достижение и лучшая награда.

– Вы не справились?

– Вроде того.

– Извините, что начал этот разговор. Просто мне очень важно думать и говорить про это. Я сентиментален.

– Не извиняйся. Я уже вышел из того возраста, когда меня это может сильно расстроить.