Текст книги "Снег идет 100 лет…"

Вячеслав Ефимович Малежик
Снег идет сто лет…

Предисловие

С чувством глубокой благодарности партии и правительству и лично Генеральному секретарю ЦК КПСС я приступал к написанию своей третьей книги. Свершения и успехи, достигнутые нашей страной, в том числе и мной, после выхода «Портретов и прочих художеств», правдиво отражены в моей новой работе «Снег идет сто лет…».

Величие и богатырская поступь народа-победителя не могли не найти отклика в моей душе.

Какие же неимоверные сложности пришлось преодолевать простым труженикам нашей горячо любимой Родины, чтобы, несмотря ни на что, продолжать победоносное движение к светлым далям, так мудро обозначенным руководством страны! Дружба и любовь, безграничная преданность родной партии – вот те родники, которые подпитывали персонажей моей книги.

А если сказать честно, то надо отметить, что истинным героем моего повествования является простой народ, который так искренне радуется успехам трудового коллектива, подставляя надежное плечо в минуту испытаний.

Читая мои рассказы, вы прикоснетесь к истокам, чистым истокам нашей жизни, и еще раз убедитесь, как хороша и своевременна бывает шутка, вспомните, что слезы бывают не только горькими…

Я сейчас пишу эти строки, и две слезинки скатились на лист бумаги. И мне не стыдно за них… Да, это мужские слезы, слезы очищения. Поплачь, поплачь со мной и ты, мой читатель, а затем с легким сердцем возьмись за отбойный молоток или мастерок строителя, кувалду железнодорожного обходчика или штурвал космического корабля.

И пусть наша жизнь будет светлее от этих моих рассказов и пусть кто-то скажет мне спасибо за то, что я со своей новой книгой пришел вовремя.

Диалог, который вполне мог произойти в нашей квартире после очередной моей попытки выйти во Всемирную сеть…

Сегодня вечером компьютер снова отказал мне в близости. Причем отказ был бесповоротен, и сколько я ни пытался заходить и так и сяк, пластмассовая с некоторыми металлическими вкраплениями машина была неумолима. Да-да, машина, это мы сейчас о ней все больше в мужском роде, а вообще-то она электронно-вычислительная машина, во всяком случае, меня так учили… И в силу принадлежности к женскому роду капризна, моя киска, до невозможности.

– Скажи, – говорит, – заветное слово…

А я бы и рад сказать, да только о чем я с ней болтал во время первого свидания и на каком языке, не помню. А она:

– Я готова вам помочь, мил-человек, да честь свою и своих производителей, то есть родителей, выше всего ценю…

– Сударыня, да вы хоть намекните, о чем таком мы с вами намедни говорили?

– О разном, о всяком, а называли вы меня как-то нежно и одновременно емко. А еще, чтобы быть совсем неповторимым, вы говорили какие-то непонятки, шифровались, если говорить научным языком. И должна вам сказать, слова ваши запали мне глубоко в душу. И теперь я, как заколдованная принцесса, не могу принадлежать никому другому, да и тебе, голубь мой сизокрылый, не могу открыться, – сказала машина и надула губки.

– Да хоть на каком языке-то я с тобой обо всем об этом говорил? – начал я новый подход.

– Ничего такого лишнего вы не говорили и в целом были тактичны, но настойчивы в достижении своей цели. Я вам больше скажу, я почти сдалась. Да, да, да… Мне казалось, что наконец-то я встретила мужчину своей мечты. Мне очень нравятся свежие мозги…

– Свежие мозги только что убитого животного?

– Не пошлите, пожалуйста. Не нравятся свежие, скажу – нравятся острый ум и уверенные в себе руки.

– Ну, это не про меня…

– Я теперь понимаю, что не про вас. А слова? Вы же помните, что исторически я женского рода… Так вот – я тоже люблю ушами… И я еще раз признаюсь, что почти увлеклась вами, – сказала ЭВМ и отвернулась к стене.

– Да не надо мной увлекаться! Я взрослый серьезный мужчина, много чего в жизни повидавший, и мне нужны стабильные ровные отношения. И вас, между прочим, я не собираюсь обманывать. Не собираюсь, воспользовавшись Вашей слабостью и получив все, что наметил, отмахнуться от вас, как от назойливой мухи. Кстати, с Э-Вэ-Эмами у меня давно установился прекрасный контакт. Я много и успешно предметно осваивал вашу маменьку. Она, вообще-то, не была столь многогранно организована и всесторонне развита, как вы, но плодом наших симпатий стала программа под названием «Кибернетический синтез музыки».

– Да, милый, я все это помню, но слово (!), вспомни слово, и я твоя. Пойми, это не просто женское кокетство…

– Я еще раз спрашиваю, на каком языке?

– А ты что, много их знаешь?

– Ну…

– Баранки гну, а еще мечтал о близости…

– И что прикажешь мне делать теперь?

– Хакера какого-нибудь пригласи, пусть, пусть поковыряется в моей душе.

– Ты говори, говори, да не заговаривайся.

– А чего ты боишься?

– Да не боюсь я ничего…

– Боишься, боишься… Знаешь, если во мне покопаться, сколько всего разного о тебе, моем любимом, узнать можно?

– А ты так прям и готова все выложить? – не без ехидства спросил я.

– А что, если у кого-то есть и руки умелые, и голова недырявая, а то вы все мужики…

– При чем здесь все мужики?

– А ты, Интернет твою мать, живи по-людски, и не надо будет бояться, что я кому-то душу открою, – почти по-человечески раздражаясь, прохрипел компьютер.

– Да твоя компьютерная душонка соврет – не дорого возьмет!

– Вот, вот… Я и говорю, вместо того чтобы Интернет ругать, займись своей душой. Почисти файлы, милый.

– Ваше компьютерное величество, я что-то не пойму, – обратился я к компу, – мы с вами на вы или на ты?

– Вы-то со мной на вы однозначно, но если вам для проникновения в мою душу легче обращаться на ты, ради бога, я готова. Поэтому вперед, милый!

– Что-то ты глючишь?

– Я-то глючу, но у меня есть возможность перезагрузиться, а ты…

– Хватит, кончай грузить.

– Видали? Он забыл пароль, а в итоге мы, компы, и виноваты. Ты же все время пел гимны во всяких там интервью чистой незашлакованной душе, не разучившейся любить и мечтать. Что, надоело мечтать, захотелось приземлиться и покопаться в нашем земном дурно пахнущем?..

– Да почему ты сразу про помойку?

– А-а-а, злишься, Юпитер? Наступила на любимую мозоль?

– Конечно, а если бы вспомнил пароль, то влез бы в твою душу, в Интернет, твою мать, нашел бы там средство от мозолей, и мы бы помирились.

– Вот видишь, когда нет меня, ты и мыслишь оригинально. Может, послать меня? – тихо спросила ненавистная машина.

– Но я же сказал, что смогу.

– А мы никому не скажем.

– Нет, все-таки хакер…

– Эх, милый… Модем-то ты какой купил? Вот-вот… Не согласуется он с моими программами, вот я и закипаю мозгами, а слово-то ты правильное мне шептал, и я рада бы «побежать за поворот», но модем, он не пускает, не дает…

– Ну, слава богу, – облегченно вздохнул я.

– Эх, дуралей, я же люблю тебя за то, что не похож ни на кого, некомпьютеризированный ты мой. Мне еще мамка рассказывала про «кибернетический синтез музыки» и про то, что тебе хватило сил сказать, уже после защиты этой работы, что это чушь и что никакой комп не «споет от души». А ты хотел меня обвинить в «динамо». Дуралей, дуралей, иди ложись спать и радуйся, что завтра не надо будет опохмеляться Интернетом. А я… Так я тебя знаешь как люблю, знаешь, сколько я знаю про тебя, и это в основном хорошее. Так что ты всегда в моей душе. Спи!

Горный король

I

– Владимир Сергеевич, взгляните на того парня около противоположного борта, – обратился тренер хоккейной команды мальчиков 1945 года рождения, что была на стадионе «Буревестник», к одному из руководителей взрослой команды «Динамо» Виноградову В. С.

– Да, в нем что-то есть…

– Есть-есть… Главное, что в нем есть лидерское начало, он – настоящий заводила, такие после войны становились главарями в бандах.

– Так уж, Александр Петрович, и главарями?

– Точно вам говорю. Он никогда не сдается. У него есть проблемы с техникой, клюшку может беречь, но дух, я вам скажу…

– Позови его к нам… Нет, лучше после тренировки, пусть останется, хочу с ним переговорить, – сказал Виноградов, закуривая.

Ребята закончили двухстороннюю игру и по свистку тренера подъехали к борту. Александр Петрович выехал на лед и приступил к разбору игры. Не сильно усердствуя в похвалах, он тем не менее отметил успехи парней, обратив внимание при этом на недостатки и на пути их устранения. Все это делалось достаточно тактично, чаще в сослагательном наклонении, стараясь не ранить тонкую ребячью душу, хотя в пятнадцать лет это уже почти взрослые мужчины.

– Ребята, в целом я вами доволен, послезавтра играем с «Крыльями», мы их должны победить! Все свободны, Соколова попрошу остаться, – подытожил тренер.

Мальчишки, шумно переговариваясь, пошли в раздевалку.

– Александр Петрович, что-то не так? – спросил Серега Соколов.

– Нет, Сережа, все так… Я тобой доволен; хочу тебя познакомить с одним из тренеров взрослого «Динамо».

– А зачем?

– Пошли-пошли… Много будешь знать, скоро состаришься.

Они подъехали к противоположному борту, где стоял Виноградов.

– Ну здорово, хоккеист!

– Здравствуйте.

– Как поживаешь, где живешь, как учишься?

– Да здесь рядом живу, на Палихе. Учусь? Да нормально учусь, без троек, но и не отличник.

– Я, знаешь, тоже отличников не люблю…

– А я не говорил, что я их не люблю. У нас парень есть в классе, Стрелков его фамилия, так мне он нравится. Он столько всего знает, с ним так интересно. А я? Я просто хоккей очень люблю… А когда я чем-то увлечен, то, знаете, меня не хватает на что-то еще.

– Вот ты какой парень!

– Какой?

– Да ершистый, со своим мнением. Это, с одной стороны, хорошо, но ты все-таки следи за своим языком.

– Так у нас же оттепель!

– Это ты откуда взял?

– В газетах прочитал.

– А-а-а… Ты вот что… Можешь завтра на «Динамо» на тренировку заскочить? Я хочу тебя главкому показать. Кстати, звать-то тебя как?

– Серегой… А я хотел бы вместе с ребятами из своей тройки показаться.

– Я бы, ты бы… Здесь я говорю, что надо, а хотеть не вредно… Так придешь? Серега?

– Я подумаю…

– Чего думать, Сережа, – встрял в разговор Александр Петрович, – такие предложения делаются один раз. Ты представь, это же «Динамо» – Крылов, Жибуртович, Петухов…

– Хорошо… Когда и куда завтра?

– Завтра после школы в 14:30 у таблицы футбольного первенства. Знаешь, где это? – спросил Виноградов.

– Знаю. Я приеду. Что с собой взять: коньки, клюшку, форму?

– Приезжай сам, на месте разберемся.

– Договорились, мне можно идти?

– Иди…

Серега пошел в раздевалку уверенной, даже с каким-то вызовом походкой.

– Какой парень! Александр Петрович, где ты его нашел? – отрывая взгляд от Соколова, спросил Виноградов.

– Да нигде я его не искал. Пришел сам и записался в секцию.

– Ты знаешь, в нем есть характер. Такие в спорте, а особенно в игровых видах…

– Да почему только в игровых, да и не только в спорте… В жизни.

– Но наша-то жизнь это спорт, поэтому нам его нельзя упустить. Кстати, ты обратил внимание на его физиономию? Что-то в ней от Пушкина есть – этакое зверино-первобытное.

– Владимир Сергеевич, да просто мужик в нем есть, вот и все, – усмехнулся Александр Петрович.

– А взгляд?! Он же по возрасту в общем-то пацан, но удар держит. Спасибо за парня. Главное – довести до ума.

– Вы уж там постарайтесь, думаю, к Олимпиаде 64-го из него может получиться отличный центр. А как тебе его фраза «я хотел бы с ребятами из своей тройки показаться»?

– Да, орел…

Довольные друг другом Александр Петрович и Владимир Сергеевич вышли со стадиона и на трамвае поехали в сторону метро «Ботанический сад».

Серега тем временем шел домой на свою Палиху, не очень заморачиваясь на обещания этого представительного дядьки в пальто с воротником из каракуля, которое было надето на динамовский тренировочный костюм, проглядывавший под модным красным шарфом. Он пересек площадь Коммуны, на которой главенствовал театр Советской Армии. Кто-то ему рассказал, что среди архитекторов был организован конкурс на лучший проект театра. Победил проект Алабяна, которому за день или за два до окончания срока пришла в голову мысль сделать это здание в виде символа советской эпохи – пятиконечной звезды. И Алабян выиграл. И теперь это здание с бессмысленными и бесполезными углами стоит, занимая громадную территорию.

«Какой дуризм, эту звезду можно увидеть только с высоты самолета, а полеты над Москвой, говорят, запретят», – думал Сергей Соколов.

А еще он размышлял об игре не только за «Динамо», но и за сборную страны. Иногда занозой приходила мысль, что же будет с Костей и Вованом, но он ее отгонял, уверяя себя, что все как-то удачно разрулится. Он пошел по Селезневке и, не доходя до популярных Селезневских бань, повернул направо.

«Сюда Тарасов армейских хоккеистов приводит, снять усталость и просто попариться… Трегубов, Сологубов… Наверное, с ними не успею сыграть, они же ветераны, а вот Локтев, Александров… почему бы и нет…» – рассуждал Серега сам с собой.

По пустынной улице ехал ГАЗ-51, к которому на коньках прицепился пацан лет одиннадцати-двенадцати. Скорость была около сорока километров в час, и парень, пытаясь перехватить поудобнее руки, оторвался от кузова грузовика и полетел по диагонали на встречную полосу, по которой двигалась «Победа» – автомобиль, так популярный в нашей стране в 50-е годы. Дальше все происходило на инстинктах. Сергей, не успев даже понять, что произошло, бросился навстречу летящему по льду мостовой пацану, пытаясь затормозить его движение под колеса. «Победа» затормозила и юзом продолжала двигаться в сторону двух парней. Они встретились, и легковушка перепахала ногу Сереге Соколову. Бледный водитель «Победы», еще пара свидетелей загрузили Сергея в легковой автомобиль, и «Победа» рванула в сторону Склифа. А горе-конькобежец сбежал.

Борьба за ногу Сергея продолжалась более полугода. Ногу не ампутировали, но она стала сохнуть. Не знаю, может быть, в настоящее время, используя методы доктора Илизарова, можно было бы спасти Соколову Сергею Михайловичу ногу, но в 1960-м… Вы же помните, Юрий Гагарин еще в космос не летал…

Так не состоялся у нас в стране хоккеист Сергей Соколов, который был бы сверстником Харламова и Мальцева, Михайлова и Якушева. А зная его характер, может, мы потеряли и хорошего тренера.

Но как нам судить о промысле Божием? Такие натуры, как Сережка, не пропадают. Цельность его характера, упертость не дали ему утонуть и затеряться.

II

Всеобщая шизофрения – увлечение рок-н-роллом, а потом «Битлами» захлестнула Москву. И Серега пропал. Он никогда не занимался музыкой с педагогами и скорее, будучи спортивно одаренным парнем, с насмешкой относился к соседям по двору и школе, которые гоняли гаммы, вместо того чтобы гонять мяч и шайбу, занудливо выводили ненавистные этюды и арпеджио на своих инструментах.

Брат Толик, от рождения слепой, как крот, естественно, не мог соперничать со старшим – спортивным и успешным, главным заводилой во дворе, Серегой. Но Толик учился музыке и подавал определенные надежды. Слушая, как Толик играет всяких Бетховенов и Моцартов, Сережа неожиданно для себя открыл, что музыка – это целый мир. Бесповоротно поразил Сережу Толик, когда разучивал музыку к спектаклю «Пер Гюнт» Грига. «Танец Артемиды» и «В пещере горного короля» норвежского композитора особенно удивили и заставили задуматься старшего брата.

Но еще больше, чем классика, Серегу увлекла музыка, которую он услышал от друзей. Это было еще во времена занятий хоккеем. Рок-н-ролл не передавали по радио. И по телевизору, даже во время больших праздничных концертов его никто не исполнял. Но было в нем что-то такое, что заставляло быстрее биться сердце, и хотелось снова окунуться в этот круговорот энергии и ритма.

Как-то раз кто-то из ребят принес пластинку, вернее, это был рентгеновский снимок, неровно обрезанный, чтобы быть похожим на привычный диск. После тренировки они зашли в зал, где занимались гимнастикой, и, столпившись около радиолы, прослушали запись. Это был Билл Хейли и его «Рок круглые сутки». Сказать, что понравилось всем, было бы неверно. Но Серега понял, что пропал… Пользуясь своим авторитетом в команде, он выпросил это сокровище у хозяина на пару дней. И два дня он слушал этот номер. Короче, круглые сутки в доме Соколовых звучал «Рок круглые сутки». А уже позже, после аварии, были другие песни и другие записи, и однажды отец, находясь под непрерывным прессингом старшего из братьев Соколовых, сдался и купил магнитофон. И началось! Все свободное от занятий в школе время посвящалось записям, перезаписям, встречам с такими же меломанами и конечно же слушанью «материала». Это было хобби, поглотившее все время и захватившее Соколова без остатка.

– Я хочу быть музыкантом, – сказал однажды Сергей своему младшему.

– Как это? – удивился Толик, протирая очки.

– А вот так это… Хочу и буду.

– Знаешь, сейчас шестьдесят четвертый, тебе почти девятнадцать, а все, кто хочет стать музыкантом, начинают играть в три-четыре года.

– Битлы тоже начали не в три года и не учились специально игре на гитарах у педагогов.

– Сережа, но ты инвалид… У тебя нога, да еще палец на левой руке не гнется.

– Да, не гнется. Тогда я буду барабанщиком, на гитаре сыграет кто-то другой.

– Сережа, каким барабанщиком?!

– Хорошим!!! – отрезал старший брат.

– Но у тебя же нога!

– Нога, нога… Левая нога! А в биг-бите главное – чувство ритма. Основной акцент делается на игру бочкой, а это правая нога; а еще вторая доля в малом барабане – а это правая рука. Моей короткой левой ноги хватит, чтобы закрыть хай-хет, а впрочем, я его вообще закрою и придумаю свою собственную технику игры на барабанах.

– Ну ты дашь!!! – удивленно открыл рот Толик.

– Пока еще не даю! Но дам и поэтому имею честь тебя пригласить в МОЮ группу певцом.

– А чего мы будем петь?

– Вот это уже вопрос по существу, а то – как, почему…

– Стой, и на чем ты, да и мы, будем играть? – заинтересовался Толик.

– Барабаны? Ну здесь рядом МИИТ – институт такой. У них есть ДК, думаю, там барабаны найдутся. Завтра я все узнаю.

– А аппарат?

– Дай мне сначала сыграть вступление к «Twist again», а там что-нибудь придумаем, – сказал Серега, загадочно улыбаясь.

III

В первый раз я Сергея увидел в ДК МИИТа, будучи студентом второго курса института. Я и мои однокашники – Саша Каретников и Сережа Кочетов захаживали во дворец культуры и ошивались в нем, время от времени где-то и что-то играя на гитарах. Почему мы – студенты института – не брали гитары и ударную установку для собственных репетиций в ДК, объяснить сейчас вразумительно не могу. Мы играли на каких-то непонятных гитарах с самодельными съемниками и мечтали о настоящей ударной установке.

У нас в то время были в наличии свой «пионерский» барабан и тарелка, выкованная одним из друзей Кочетова. А Сережа Соколов, не будучи студентом нашего вуза, планомерно занимался на барабанах и делал уже определенные успехи.

Он был от природы этаким Самоделкиным, что, кстати, ему помогало в его основной на то время работе – радио– и телемастера. Так вот, он включал в одной из комнат магнитофон с «ненашей» музыкой и усердно три часа в день колотил по дековской установке. И знаете, у него уже получалось. То, что он зарабатывал самостоятельно деньги, как я думаю, даже бóльшие, чем указывалось в платежной ведомости, делало его независимым человеком. Возможно, этакая серьезность помогла ему решить не один организационный вопрос, хотя умение, как нынче бы сказали, «проспонсировать» любой процесс, несомненно, позволяло успешно налаживать контакты. В общем, он был не такой, как мы, и дружбы у нас тогда не получилось. А он преуспел, и высота «Twist again» была взята.

И снова (я восстанавливаю события по рассказам Сережи Соколова) разговор с братом:

– Ну что, Толя, я готов возглавить группу, в которую тебя приглашаю как солиста, а если захочешь – и органиста.

– Ты без образования хочешь возглавить группу? – недоверчиво спросил брат.

– Да, причем в ней будут играть ребята, более музыкально образованные, чем я.

– А как ты ими будешь рулить?

– Толя, я буду определять стратегические задачи, а срепетировать и сыграть песни – дело второе, – декларировал Сергей.

– Я всегда думал, что главное – это музыка…

– Я этого не отрицаю, но без меня моя будущая группа не найдет аппарата, на котором можно будет сыграть, не найдет места, где можно репетировать, не найдет и самих концертов, на которых, может быть, мы даже будем зарабатывать деньги. А партия ударных – так при хорошем басисте и пианисте я постараюсь не вылететь из ритма. Вот так.

– А ты продумал, что мы будем играть? – спросил Толик.

– Да. И один мой друг даже снял тексты трех песен, с которых мы начнем репетировать. Держи…

С этими словами он протянул брату магнитофонную пленку. Толик поставил ее на «Яузу-10» и прослушал песни, записанные Сережей для разучивания.

– Но я не слышал этих песен никогда.

– И хорошо, что не слышал, значит, и большинство зрителей их не слышали. Все же играют одно и то же.

– В смысле?

– Ну, битлов, роллингов… Посмотри, Градский, как придет на сейшн, что поет? «House of the rising sun» да еще «Boys». А спроси, кто не спел из московских групп «Things we said to day»? И я тебе отвечу: спели все.

– И что ты предлагаешь петь?

– Ты слышал группы «Dave Klark five», «Them», «The who»? – спросил Серега.

– «The Who» слышал, а те две нет.

– Так вот, на тебе пленки… Учи!

– А где ты собираешься взять гитариста, органиста, басиста?

– Да я их уже переманил из одной инструментальной группы. Им надоело играть по нотам со своим худруком всяких «Shadows», а что еще хуже – пьесы из репертуара «Электрон». Слышал такой гитарный ансамбль под управлением Приказчикова? Жуткий нафталин, я тебе скажу.

– А в морду тебе не дадут, Серега?

– Толик, ну, во-первых, я и отмахнуться могу, а во-вторых, забей – это мои проблемы. Я старший брат – слушайся меня.

И они начали репетировать. Сергей с присущими ему энтузиазмом и дотошностью достал и вылизал аппаратуру, на которой суждено было в скором будущем выступать. Звучало, надо сказать, неплохо. Сережа уболтал одного из своих коллег микшировать звук. А поскольку никто толком не знал, как надо, успехи радовали, и вскоре Соколов-старший принес благую весть о выступлении (пока еще бесплатном, но транспорт для доставки аппаратуры был обещан). И все озадачились проблемой, как себя обозвать. Всякие «Мореходы», «Водолазы», «Кузнечики» были отвергнуты, а вот название «Группа товарищей» долго обсуждалось. Но ассоциации с некрологом не позволили этому варианту победить в демократическом процессе выборов. И тогда С. Соколов вспомнил «Пер Гюнта» и изрек:

– А что, если «Горным Королем» назваться? А если мы еще залудим инструментальную версию Грига, то это будет сказка.

– Так есть же, по-моему, у Элвиса «King of the road».

– Так это король дорог… Главное, что у нас есть номер для открытия концерта, причем проверенный, никто не придерется.

И он обратился к Игорю Облатьеву – гитаристу группы и Леве Фанку – органисту с просьбой сделать инструментальную версию Грига.

– Только партия барабанов…

– Ну, мы же понимаем, – хором ответили Лева и Игорь.

– Так… Я тут нарисовал геометрию нашего расположения на сцене. – Показал схему на листе ватмана Сергей.

– Ты что, будешь на авансцене находиться, а где же я? Я же солист, – удивился Толик.

– Ну и оставайся им… Мы тебя поместим на специальный куб, чуть в глубине за мной. А потом – это же моя группа, я ее лидер, а воздействие на зрителей идет прежде всего от глаз, а не от звуков, которые вы извлекаете из инструментов и глоток. Помните это. Артист – это прежде всего гипнотизер, а с этим у меня полный порядок, – расставил все по местам Соколов-старший.

И был первый концерт, и гордый Сергей восседал на авансцене за барабанами, на бочке которых красовалась надпись «Горный Король». И зрителям в целом понравились и репертуар, и звук, и Толя Соколов в очках с сумасшедшими линзами. Толя, как все слабовидящие люди, выглядел на своей тумбе беззащитным, и это, несомненно, способствовало успеху концерта. Один из музыкантов предложил в конце повторить григовскую «В пещере горного короля», и концерт получился даже режиссерски выстроенным. Зрители расходились довольные. Многие впервые услышали подобный звук, подобную подачу музыки. Кто-то шутил, что «Горный Король» – это приз велогонщику за лучшее прохождение горных трасс в соревнованиях. А подобные шутки обычно сопутствуют успеху. Серега Соколов в первый раз победил. И ему уже не снился хоккей и то, как он, уйдя от силового приема, забивает гол. Он видел сон – концерт, и он проходил при аншлаге.