Текст книги "Птицы перелётные"

Дней через десять Игорь решил проведать Елену Борисовну. Мать Дрона без присущей ей энергии сказала по телефону, что завтра после работы будет ждать его дома.

Собственно, а какой реакции мог ждать Болото? Прошло совсем мало времени с отъезда Андрея, и раны ещё кровоточили, и сердце матери ни за что не примирится с этой разлукой, когда непонятно, куда и зачем отбыл сын…

Пустота, которая поселилась в их с Андрюшкой квартире, пугала её, и она бесцельно перемещалась из одной комнаты на кухню, затем во вторую комнату, затем (забыла зачем) в санузел – и так весь вечер. Готовить обед и ужин было некому, а сама она могла обойтись и бутербродами. После шумных проводов Андрюши в квартире наступила звенящая тишина, и всё чаще приходила в голову мысль о бессмысленности собственной жизни. Да, сначала муж, теперь сын… Правда, Михаил, отец Андрея, умер, и ждать его бесполезно, а сын… А его она будет ждать всегда, как любая мать… Даже если никакой надежды на встречу не останется.

Телефон молчал; пару раз звонила Наташа, и они вместе поплакали. Ей, бедной, ещё тяжелее, наверное: у Елены Борисовны хотя бы теоретическая надежда на воссоединение с сыном оставалась, а Наташа… А Наташа, как она сама призналась, никакого вразумительного ответа от Андрея не получила. На проводах она спросила прямо:

– Что ты решил, что будет с нами?

А он (вот ведь натура бруновская!) что-то невразумительное в ответ. Ещё он ей сказал: если что – он её поймёт. Поймёт он её… Лишь бы не брать на себя ответственность, пусть бабы всё решают. Тоже мне, сильный пол!

А если разобраться, ну почему он должен уезжать из страны навсегда? Ну что у нас за правители такие? «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно…» Так, вроде, звучит их главная заповедь? Ну, помучили народ в тридцать седьмом – ну и хватит! Так нет же: говори, что положено, пой, что разрешено, печатай, что утвердит худсовет, и рисуй только то, что зовёт к светлым далям. Слава богу, что ближайшие друзья на работе и в жизни не отвернулись и не стали избегать встреч и разговоров с ней, матерью диссидента. Словечко новое придумали. Кажется, изменивший веру так называется. Веру во что?

И всё-таки… Кто-то на всякий случай стал сторониться, но в этих не очень-то верилось и в «нелихие» годы, так что бог им судья. Её ещё никуда не вызывали – ни в партком (она, правда, не была членом партии), ни в органы. Пока всё нормально. Может, путёвку в дом отдыха не дадут от месткома, так она никогда этими льготами и не пользовалась, а в Снегири на дачу она и на электричке доберётся, и контролёр не будет спрашивать её о судьбе родного сына.

– А что родственники? – задала она себе очередной вопрос.

Родные с её стороны далеко в Мордовии, и с ними связь давно потеряна, а Мишины… Да, в них присутствует еврейская кровь, и они, привыкшие к гонениям на протяжении многих веков, философски относятся к создавшейся ситуации. К тому же одна семья тоже сидит на чемоданах и ждёт документы, чтобы отправиться на историческую родину. Вот тоже придумали – «историческая родина». Хотели сначала создать для себя страну в нашем Крыму, Сталин не позволил; он предложил им Биробиджан – большинство не захотело туда переселяться; потом Палестина стала местом, куда они приехали поднимать собственное государство. И тогда уже появилось это словосочетание – «историческая родина». Ну да бог с ними…

В общем, одна она осталась во всей Москве. Спасибо, Наташа позвонила; теперь Болото обещал зайти. Какое смешное прозвище они ему дали и как оно ему идёт! Совсем не хочется его называть по имени. Она успела с ним поговорить на проводах Андрюши, когда тот ушёл с Наташей на лестничную площадку покурить. Болотце… Он так переживал, что его старинный друг уезжает; они так славно дружили, и соперничество их в музыке и в жизни принесло неплохие результаты. Андрюшка был посмелее Игоря и первым делал шаги, осваивая новые высоты в творчестве и в жизни. Собственно, Игорь всегда называл её сына ледоколом. И в профессиональные музыканты пошёл по проторённой другом дорожке. А как они славно играли вместе! Не вздумал бы он так же, по следам Андрея, покинуть страну… Бедные дети… Они не понимают, что все свои проблемы они привезут в эту Америку, да хоть куда, вместе с собой. И эти самые проблемы с ними останутся на долгие годы. Как им это объяснить?

Следующим вечером около подъезда, где жила матушка Дрона, Кулик терпеливо ждал Елену Борисовну. Наконец она появилась со стороны автобусной остановки. Как всегда, элегантно одетая, с минимумом косметики на лице, мама Андрея радостно заулыбалась, увидев друга своего сына.

– Болотце, как я рада тебя видеть! Промёрз, наверное, пока ждал?

– Всё в порядке, я недолго вас жду.

– Ну, пошли в дом, я тебя чем-нибудь накормлю.

– Спасибо, спасибо! Я не голоден, – говорил Игорь, поднимаясь с Еленой Борисовной в дом своего друга-эмигранта. Ха-ха-ха, как это непривычно было сознавать!

Они вошли в такую знакомую квартиру, с которой было связано столько тёплых воспоминаний… Всё сияло чистотой. Дух Дрона ещё не улетучился, но ощущалось, что с ним, с одной стороны, распрощались, а с другой – пытаются не дать ему исчезнуть из его ещё недавнего жилища. Масса фотографий Андрея: с «Птицами», с отцом, маленькая фотка с комсомольского билета, с «Половцами» на сцене, и ещё, и ещё, и ещё… Но главной, бросающейся в глаза практически отовсюду, была фотокарточка, сделанная где-то «на югах» вместе с Наташей – оба с мокрыми волосами, они, обнявшись, дерзко смотрят в объектив фотоаппарата, вызывающе красивые в своей молодости и в счастье быть вместе.

– Как тут всё изменилось, – невольно сказал Игорь.

– Я ничего не трогала, всё, как было при Андрюше, так и осталось.

– Странно, у меня было совсем другое ощущение от вашего жилища.

– Правильно! Вожак племени застрял где-то на охоте, – горько улыбнулась Елена Борисовна. – Ладно, пошли на кухню чай пить.

Она поставила чайник и начала что-то вытаскивать из сумки: какие-то конфеты, колбасу, хлеб, попутно расставляя чайные чашки и приборы на столе. Наконец она закончила «чайную церемонию» и пригласила Игоря за стол. Он уселся по привычке в углу, на своём месте, и спросил:

– Что-нибудь от Андрея есть?

– Да, он звонил вчера поздно вечером. Он в Вене, и у них два часа разницы с Москвой.

– И?

– Да поместили их в какой-то лагерь. Говорит, что условия вроде нормальные, всего хватает, но звонить в СССР дорого, и поэтому следующий созвон через две недели. У Андрея есть немного валюты, но он её решил приберечь до Америки. Она ему там пригодится, чтобы как-то, пока не найдёт себе работу, устроиться.

– А что, он окончательно решил в ю-эс-эй рвануть?

– А он тебе об этом не говорил?

– То, что касалось отъезда, он засекретил так, что я всё узнавал последним. Наверное, боялся, что кто-нибудь сглазит.

– Не обижайся, Болотце. Он не то что тебя – своей тени боялся.

– Да, собственно, я и не обижаюсь. У него же всегда всё было окутано завесой таинственности. Что уход к «Половцам», что в Москонцерт, так что…

– Он в этом самом «отстойнике» встретился с Сашей Эскиным. Ты знаешь такого?

– О! Да! Конечно! Это незаурядная личность… Они с Графским в самодеятельности играли, потом Эскин в Москонцерт рванул и добился приличных успехов. Вот теперь и Александр Борисыч за ним потянутся.

– Почему ты так решил?

– Да потому что хорошо знаю Графского. Он постоянно с Эскиным соперничает на поле рок-н-ролла. Но Саша, я имею в виду Эскина, ещё и блестящий лингвист. Поговаривают, что он в свои двадцать пять лет знает порядка двадцати языков.

– Это ты серьёзно?

– Более чем. Я думаю, что Эскин-то там не пропадёт уж точно.

– Это здорово, что они там встретились. Теперь Андрюша будет всё-таки не один. Хотя там… Пожалуй, там они сейчас будут каждый сам за себя.

– Еленборисовна, ну, встретились они – и? Я не верю, что ребята ничего не придумали для совместного продвижения.

– Знаешь, Андрей сказал, что Саша – очень приличный парень и что они вместе поиграли, что-то у них даже получается. Во всяком случае, может быть, первое время где-нибудь в ресторане поиграют. Правда, там своих музыкантов – пруд пруди.

– Ну, это вы неправы! – Игорь прихлебнул чая из своей чашки. – Русские музыканты – это экзотика. Действительно, Эскин пишет классные песни, и, вполне возможно, голод заставит их найти этим песням применение. Да и Дрон – тоже неплохой сочинитель.

– А кому нужны в Америке песни на русском языке? – с сомнением в голосе спросила мама Дрона.

– Вот он нам обо всём этом и расскажет. И потом – вдруг Эскин что-нибудь родит на английском? А опыт пения на нём у ребят есть. И запоёт их песни весь мир, пока я в Москве лелею свою нерешительность!

– Бедные мальчики.

– Нормалёк, Еленборисовна.

– Тебе-то здесь нормалёк. А что же ты сам-то не поехал за Дроном рок-н-ролл строить в эту вашу дурацкую Америку?

– Я ж не еврей, не могу просто так взять и эмигрировать. Да и вообще понятия не имею, как такие документы оформлять, никогда этим вопросом не интересовался. А потом – как уже неоднократно говорилось, я трус, и подобные выходки не для меня.

– Не еврей… Я слышала, что можно через какой-то Толстовский фонд эмигрировать. Ладно об этом. Хоть ты-то здесь оставайся. Видишь, какое горе ваши затеи приносят матерям?

– Еленборисовна, а в Штатах они где хотят обосноваться? В Нью-Йорке?

– Да нет, Сан-Франциско они себе выбрали.

– Почему?

– Андрей говорит, что тепло там и поэтому не надо тратить много денег на одежду.

Жизнь снова потекла своим привычным руслом. По большому счёту что могло измениться? Учиться жить без Дрона было нетрудно, он в последнее время ушёл в себя, самозабвенно изучая английский. Да и ближайшие его друзья работали музыкантами – некогда было особо горевать в суетной гастрольной жизни. Андрей Брунов планомерно приучал своих близких к жизни без себя.

Наташа и Елена Борисовна очень сблизились, потеряв Андрюху, а ребята… Ребята, конечно, скучали без него, но мужики более чёрствые натуры, и дело спасало их от лишних размышлизмов. Болото пару раз звонил Наташке и выслушивал её длинные монологи о талантливости и незаурядности своего друга. Мысль, что он мог бы оказаться на месте Дрона, приходила ему в голову, но, увидев, какие страдания близким принёс отъезд Андрея, он несколько умерил свой пыл в мечтаниях о музыкальной карьере в США или в какой-нибудь Англии. Отъезд Дрона сделал Игоря более взрослым, и теперь он уже не готов был бросаться в омут, который предварительно не измерил на предмет глубины. В нём вдруг появилось чувство ответственности перед своими родными и друзьями, и Кулик… ну, не готов был положить на алтарь своей музыкальной карьеры благополучие отца, мамы, сестры. Даже во славу суперрок-н-ролла. Болото пытался ругать себя за то, что предал свою мечту, что он – христопродавец… Ничего не получалось. Тупого упрямого желания во что бы то ни стало идти по дороге торжества идей Чака Берри, Элвиса Пресли и «битлов» не было. Нет, нет и нет… Рок он любил, но для чего уезжать из страны, оставляя здесь руины разрушенных судеб? Он не понимал.

Конечно, Болото разумел, что не он придумал ставить такие преграды при выезде из страны и что этот дурацкий экстремизм большевиков не продлится вечно. Но жизнь коротка, и надежда, что «нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме», мала. Значит, вожди только сильнее станут держаться за власть и душить ростки всего нового.

Здесь, вероятно, имеет смысл сделать отнюдь не лирическое авторское отступление. Да простит меня читатель, которому могло показаться, что рефлексия Игоря, Наташи и Елены Борисовны повторяется едва ли не дословно, возникает раз за разом – и так по кругу. Действительно, в те годы в порядке вещей было ругать власть – вполголоса, на кухнях, в кругу самых близких друзей. Ругать заслуженно и незаслуженно, сметая в одну кучу профессиональные, социальные и сугубо личные проблемы. Оттого у наших героев то Америка – дурацкая, то – буквально тут же – о родной стране они отзываются с неприязнью. Разумеется, никто Андрею руки не выкручивал и насильно, под конвоем из СССР не выдворял. Разумеется, музыкант его уровня и здесь мог бы жить безбедно, быть популярным, даже регулярно мелькать в телевизоре – просто для этого необходимо было неукоснительно соблюдать определённые правила, оглядываясь по сторонам.

Вот только рок-н-ролл – это такая музыка, которая не терпит правил. И что бы там ни думали о руководстве страны Елена Борисовна и Наташа, решение Андрея – это только его решение.

«А поэтому… Поэтому надо, как коммунисты, сочетать легальные и нелегальные методы борьбы за любимую музыку, – рассуждал Игорь Кулик, отправляясь в аэропорт, чтобы вылететь на очередные гастроли в составе популярного ВИА из Москонцерта. – Ну кто мне мешает заниматься любимой музыкой после работы? А никто! Странно, конечно, но мне не запрещается писать песни, а если представится возможность, то и записывать их. “Если долго мучиться, что-нибудь получится” – так вроде пел этот музыкант, решивший тоже состояться как композитор. Он недавно приходил к нам за кулисы и мучил нашего шефа. Вон и Слава Добрынин – кстати, наш сверстник – начал сочинять, и его песни уже знает страна. Зато у тебя есть “Наденька”, которую безо всякого телевидения поют на всех танцплощадках. Так что не дрейфь!»

Болото вдруг заметил, что начал сам с собой разговаривать. Потом вспомнил о внутреннем голосе и успокоился.

– Всё в порядке, никакого раздвоения личности нет.

Такси подруливало к перрону аэровокзала, и мозги переключились на бытовые проблемы. Ребята уже собирались у стойки регистрации.

– Ты слышал, по «Голосу Америки» крутили группу «Дрондулет»? – таким был вопрос, которым встретил его басист Алексей Шувалов, когда Болото приехал на очередную репетицию в ДК Рыбзавода.

– Нет, а я должен был её слушать?

– В том-то и дело, что должен! Это группа, где играют два наших дружка: Андрей Брунов и Саша Эскин. С ними ещё два парня – выходцы из СССР. Один, по-моему, из Риги, а второй изо Львова.

– И как они, ты говоришь, называются?

– «Дрондулет»!

– Слушай, вот ведь башка у Дрона! Здорово придумал – сумел найти название, в котором зашифровал своё прозвище!

– Я тебе скажу, что Эскин тоже парень с головой и, может быть, это его выдумка.

– Неважно чья, главное, что они вместе и уже играют музыку, которую транслируют на нашу страну!

– А ты бы хотел быть вместе с ними? – спросил Лёха.

– Хотел, не хотел… Что об этом говорить? У них своя судьба, у нас – своя.

Ребята замолчали, и пока Лёха раскуривал сигарету, Болото прокрутил в памяти последний день, проведённый вместе с Дроном, – день его проводов в эмиграцию.

– У нас тоже есть своя публика, и она тоже хочет слушать хорошую музыку, – наконец сказал Игорь.

– Ты же понимаешь – хорошую. То есть такую, которая хороша для нашего начальства, потому что они за неё отчитываются перед своим начальством. Вот такая пирамида, Болотце. Тебе-то что, ты – зелёненький, а мне квакать так противно.

– А ты не квакай, зачехли гитару – и прямиком на завод. Там очень нужны музыканты! Будешь днём поднимать самодеятельность, а вечерами точить детали. Или наоборот.

– Да заткнись ты! И так тошно.

– Ладно, Лёха, не обижайся. Просто я пытаюсь себя оправдать, что не предпринял ничего, чтобы оказаться с Дроном в Сан-Франциско. Наверное, вместо того парня из Риги в «Дрондулете» играл бы я… Всё, переменили тему и порадовались за своих друзей! Все улыбаемся!

– А он тебе пишет? – спросил Алексей.

– Куда? Домой? Ну, я думаю, мозги у него ещё не высохли и он понимает, что ГБ не дремлет.

– Ну да, я какие-то глупости говорю…

– Лёш! А что они спели?

– «Битлов» они спели. Смешно… «Back In USSR». Правда, смешно. Они пели о том, как счастливы возвратиться в Советский Союз.

– И как звучало?

– Клёво звучало, Америка. Первый голос пел Эскин, а Брунов и кто-то из этих двоих были на подпевках.

– Жаль, что я не услышал… Запись-то наверняка никто не сделал. Не писать же на «Голос Америки»?

– Почему же не писать? Напиши и услышишь: «По просьбе нашего радиослушателя Болота вокально-инструментальный ансамбль “Дрондулет” исполнит песню Леннона – Маккартни “Back In USSR”». И не отзвучит ещё финальный аккорд, а за тобой уже придут… Ладно, хочу тебя взбодрить: в субботу в музыкальной программе «Голоса» будет интервью с полюбившимися артистами. В 21:00 Дрон и Эскин будут ждать тебя на коротких волнах радиоэфира.

– Класс! В субботу у нас вечером работы как раз нет! Ну, Дрон… – сказал Болото и пошёл готовиться к репетиции.

Вечером Игорь заскочил к Елене Борисовне, чтобы сообщить ей новость об эфире на «вражеском» радио (по телефону ему не хотелось об этом говорить, почему-то вспомнилась поговорка про бережёного). Мама Дрона пообещала сообщить новость Наташе, та вечером должна была прийти её проведать.

– Ты знаешь, мы с ней стали подружками, Андрюша нас соединил такими крепкими узами, которые в нормальной жизни, по-моему, не могли бы возникнуть, – рассказывала Елена Борисовна, провожая Болото в коридоре.

– Хотите сказать, что не ревнуете Андрея к Наташке, как свекровь невестку?

– Да бог с тобой!

А в субботу уже в полдевятого Игорь заранее отыскал нужную радиоволну и приготовился к свиданию с друзьями, которые собирались поведать миру о жизни на другой планете под названием Америка. Игорь слушал политическую аналитику, и у него даже хватило мозгов оценить, как лихо построена пропаганда у наших противников по холодной войне.

– Вот ведь!.. Я музыку хочу послушать, а мне ненавязчиво рассказывают о нарушениях прав человека в СССР. Молодцы, что тут сказать…

Наконец стрелки на часах образовали прямой угол, и началась передача, в которой сразу же анонсировали интервью с молодыми музыкантами из Советского Союза, которые перебрались совсем недавно на постоянное место жительства в Соединённые Штаты. После нескольких номеров из американского музыкального хит-парада ди-джей наконец представил слушателям песню, которую исполнили Андрей и Саша. И вот они сами появились в эфире… Такие далёкие, но по-прежнему родные голоса поздоровались с радиослушателями и поблагодарили радиостанцию за возможность, пусть даже не слыша ответов из Москвы, поболтать с друзьями и близкими.

– Я не буду ни к кому обращаться персонально, чтобы не навлечь на людей неприятности, но скажу, что всё у нас с Сашей клёво. Немножко скучаем, хотя зима в Москве скоро кончится и всё будет о’кей. Скучаю по нашим птицам и по полям, которые будут зелёными-зелёными. Мы сегодня споём мою новую песню, надеюсь, она вам понравится.

Игорь сразу понял, что Дрон обратился к «Птицам» и конкретно к нему – зелёному-зелёному Болотцу. Волна уплыла, однако вскоре вернулась назад, и он услышал:

 
Меня провожали не в армию;
Я с Христофором Колумбом
Рванул открывать Америку,
Билет мой в один конец…
 

Пел Дрон, и у Болота защемило сердце от любви к Андрюхе, и невольно, как в день проводов, навернулись слёзы. Потом Саша в эфире рассказывал о большом концерте в каком-то парке, где им посчастливилось выйти на одну сцену с Кросби, Стилом, Нэшем и Янгом, с Creedence и Ten Years After. Они рассказали, какой это был для них восторг, когда звёзды, мировые звёзды общались с ними как с равными! Передача закончилась, и Болото позвонил Наталье.

– Привет!

– Добрый вечер, – откликнулась она.

– А он действительно добрый? Ты послушала?

– Конечно, послушала… А добрый ли вечер? – Она задумалась. Игорь не торопил её. – Всё-таки добрый. Я его услышала и рада его успехам. А что мне остаётся делать? Ждать, чтобы ему было плохо и он начал жалеть о своём поступке? Нет, пусть ему повезёт, иначе что же? Всё было зря? А так… Они здорово поют, но от этого становится ещё хуже. Эта весточка, скажем прямо, не способствовала заживлению душевных ран. Вот что я тебе скажу.

Они шифровались в своём разговоре – не произносили имён и не ругали советскую власть, которая отняла у них друга и любимого. Делали это просто на всякий случай: со слежкой ни Игорь, ни Наталья ещё не сталкивались. Кулик не раз пытался расслышать в трубке характерный щелчок, который свидетельствовал бы, что к его линии подключились, но ни разу ничего подобного обнаружить не удалось.

– Давай как-нибудь смитингуемся и попьём кофейку, – предложил Игорь.

– Завтра у тебя что?

– У Пушкина в семь тридцать тебя устроит?

– Давай на всякий случай в метро, чтобы тебе не ждать меня на ветру…

– Замётано. Значит, на «Маяке» у первого вагона в сторону «Сокола».