Текст книги "В защиту Сталина. Письмо в ЦК"

Вспомним, как те же Зиновьев, Каменев и компания говорили о внутрипартийной демократии, о внутрипартийном режиме на XII и XIII съездах РКП(б), отвечая на нападки оппозиционеров – сторонников Троцкого:

«…Товарищ Лутовинов ни словом не критиковал политики партии. А что он сказал? Партия вгоняет в подполье критику. Какую критику?.. Можно ли требовать от ЦК, чтобы он людей, не имевших мужества выступить от своего имени, принудил легализироваться? К этому сводятся упреки товарища Лутовинова, если не останавливаться на некоторых принципах, которые он выдвигал о свободе критики…» (стенотчет съезда, стр. 122 – Радек).

«Мы знаем, что нас обвинили в том, что ради всяких целей… политика партии направляется нами не во имя определенных идей, а теми или иными групповыми комбинациями…

Указывали, что раздуваются разногласия, что было бы лучше, если бы об этом не говорить… Эта точка зрения абсолютно неверна.

Мы живем в стране, в которой не только существует диктатура пролетариата, но в которой мы принуждены развитие собственной внутрипартийной демократии держать в определенных рамках. И мы знаем, почему это нужно делать, и мы убеждены, что только совершенно безответственные демагоги могут оспаривать необходимость этого в стране, где пролетариат и коммунистическая партия держат в своих руках диктатуру, окруженные не только международной буржуазией, но и мелкобуржуазной и нэповской стихией внутри своей собственной страны. При этих условиях каждая строчка, каждый оттенок мысли должен быть внимательно проанализирован. Только по этому можно судить о тех процессах и настроениях, которые зреют в глубине нашей партии, и, если их учитывать не будем, мы попадем через один-два месяца впросак» (стр. 139–140 – Каменев).

«Все жалобы на слишком диктаторский характер поведения ЦК сводились у Косиора к тому, что ЦК не дает возможности выявить коллективное мнение, а у т. Лутовинова к тому, что некоторые группировки… загнаны в подполье.

Товарищи с мест, как у нас происходит обсуждение любого хозяйственного вопроса? Не жуем ли мы его в наших партийных комитетах, на собраниях организаторов и агитаторов, в президиумах исполкомов, в профсоюзах и т. д.? Какие еще другие формы можно придумать для выявления коллективного творчества? Эти жалобы – пустые жалобы, и вызываются они, по моему мнению, не тем, что нет возможности выяснить коллективную мысль, а тем, не в обиду будет сказано, что у жалующихся товарищей есть мысли, которые к партии никак не прививаются. Но тут партия не при чем, внутрипартийная демократия тоже не при чем» (стр. 147 – Евдокимов).

«Тов. Косиор остановился на том, что ЦК не ведет общей линии, а ведет групповую политику. Что это такое? Если в ЦК имеется определенная руководящая группа товарищей, то мы знаем, что это не страшно. Это нормально… Мы знаем не только взаимоотношения между партией и рабочим классом, но и те отношения, которые должны существовать между партией и ее вождями. Партия не может быть без вождей. Партия, которая не имеет хороших вождей, распадается. Партия, которая дискредитирует своих вождей, неизбежно ослабляется, дезорганизуется…

Что значит коллективный опыт?.. Мы ни в коей мере не можем добиваться коллективного опыта, который имеется в партии эсеров, где столько же тактических линий, сколько эсеров…

Нам такой коллективный опыт не нужен. В этом отношении нас опыт научил, как нужно бороться и побеждать своих врагов. Дальше, кажется т. Лутовинов говорил о казарменном режиме. Это, товарищи, или демагогия, или полнейшая беспринципность. Что значит казарменный режим? Надо раскрыть скобки. Наши враги так называют железную дисциплину, которая существовала, существует и будет существовать в нашей партии…

В конечном счете, на мой взгляд, все упирается в организационные вопросы. Одни товарищи склонны напирать на слово «демократический», другие делают ударение на слове «централизм». Меньшевики и те мелкобуржуазные группы, с которыми нам приходилось сталкиваться, всегда склонны были много говорить о демократизме. Мы же всегда принципы демократии подчиняли революционной целесообразности. Это мы будем делать и в дальнейшем» (стр. 155–156 – Рютин).

«…Тов. Косиор, опять-таки явно не от себя одного, требовал одного, как он выражался: отменить исключительный закон, состоящий в том, что у нас запрещены организованные фракции и группировки… Это – не исключительный закон, это орудие самозащиты пролетарской партии, которая со всех сторон окружена разлагающим и мелкобуржуазным влиянием. В нашей партии достаточно свободы для обсуждения любого мнения. Только тот, кто хочет разлагать партию, не получит свободы…

Мы спорили о крупных организационных вопросах. Это, конечно, вопросы очень трудные… Но Осинскому ясно, почему все это происходит: они, мол, не хотят выпускать власть. Он даже берется назвать главного зачинщика, который боится за власть.

Тов. Осинский! Бросьте это! Неужели вы не можете поверить, что каждый из нас, как и вы, прежде всего радеет о благе партии и ни о чем другом? Власти у нас, если уж на то пошло, у каждого хоть отбавляй, и никто не чувствует тоски по власти» (из заключит, слова Зиновьева).

Здорово говорил и Бухарин —

«Основной аргумент т. Косиора направлен против постановления одного из предыдущих съездов, а именно постановления, касающегося запрещения группировок. Это вопрос, товарищи, который лично я считаю довольно важным, если мы будем его рассматривать и обсуждать, то, мне кажется, нужно решить, чего же хотят эти товарищи. Товарищи вроде Косиора хотят превратить нашу централизованную партию в федерацию различных группировок, которые могут между собой блокироваться, когда это нужно, которые будут вступать между собой в известного рода взаимоотношения, но которые в общем и целом будут представлять из себя решительно все, что угодно, но только не большевистскую партию…

Посмотрите, чем аргументировал т. Лутовинов… Тов. Лутовинов говорит: «Если появляются всякого рода анонимные тезисы, если анонимно приходится издавать какие-то платформы, то лишь потому, что в нашей РКП не существует возможности нормальным путем высказывать своих соображений, точки зрения по тем или иным вопросам». Соображения соображениям рознь… Если бы мы на минуту допустили, что у нас в партии «нормальным путем» высказывались такие соображения, как соображения т. Лутовинова, мы были бы последними дураками… Мы должны сохранить всю нашу старую революционную добродетель. Мы отличались от всех остальных группировок, которые говорили: «Зачем шнуровать мысль, вы нарушаете принцип свободы!» Извините. На это тов. Ленин отвечал: «Мы – союз людей, которые устроили добровольное объединение на основе определенной платформы, и если желают нормально высказывать мысли, которые идут вразрез с этим, благоволите стать за борт нашей организации». И это ненормальное требование, чтобы у нас «нормальным» путем высказывались совершенно антибольшевистские мысли» (стр. 170–173 – Бухарин).

Обратимся к XIII съезду.

Какие точные, твердые и верные слова находили тогда Зиновьев, Каменев, Бухарин и прочие по поводу вышеприведенных статей и писем Троцкого под общим названием «Новый курс»! Грешно было бы не вспомнить эти слова.

«Впервые в истории нашей революции, по крайней мере после Октября, мы имели положение, когда между съездами, посередине года, делалась попытка либо изменить политику ЦК коренным образом, либо даже изменить самый состав ЦК, перепрячь лошадей на ходу…

Нам нужна монолитность в тысячу раз большая, чем до сих пор… Нам нужна еще более железная сплоченность, чем это было до сих пор, и мы не можем позволить себе идти так далеко, чтобы допускать свободу фракций и даже свободу группировок… «Демократия», «секретарский бюрократизм»! Вы помните крики оппозиции. Ответ – ленинский призыв!

…Самое умное и достойное большевика, что могла бы сделать оппозиция, – это то, что делает большевик, когда ему случится совершить ту или иную ошибку, – выйти на трибуну партийного съезда к партии и сказать: Я ошибся, а партия была права» (Стенотчет XIII съезда, стр. 37 – 116 – Зиновьев).

В своем заключительном слове на съезде Зиновьев прямо сказал, «что в «Новом курсе» Троцкого нет ни грана большевизма».

Очень показателен и тот раздел заключительного слова Зиновьева, в котором он останавливается на вопросе о фракциях и группировках, на проблеме внутрипартийной демократии.

«…Что б стояли за группировки – это общеизвестно. Разве вы не помните, как товарищ Крыленко, наш первый помощник верховного прокурора республики, требовал в печати, чтобы была юридическая формулировка, что такое фракция и что такое группировка (смех), ибо без этого вообще нечего-де, говорить о демократии… Мы не нуждаемся в юридических формулировках. Дело не в словесных спорах. Мы, прошедшие школу совместной борьбы с меньшевиками, сидевшие помногу лет вместе с ними в ЦК, знаем, что такое фракция и группировка, без юридических определений. Когда мы сидели в меньшевистском ЦК, тогда мы прибегали к этому приему: «А что есть фракция? Разве мы не имеем права выступить как группа единомышленников?» и т. д.

Да, товарищи, это было вполне приемлемо и уместно, когда мы, волею судеб, в определенной исторической обстановке, были вынуждены до поры до времени сидеть с меньшевиками в одном ЦК, – использовать всякую возможность, чтобы оттеснить мелкую буржуазию и выкристаллизовать пролетарскую партию.

Но, извините, когда теперь некоторые товарищи прибегают к тем же самым мерам по отношению к нашему, большевистскому ЦК, то, товарищи, позвольте им этого не позволить…

Мне кажется, что негоже нам играть в прятки. Правильно сказал товарищ Сталин, что все мы ценим совместную работу с т. Троцким… мы все готовы сделать все возможное для того, чтобы совместная и дружная работа шла, но не такая, которая Станиславу Ивановичу (Косиору. – прим. ред.) позволяет писать: «А в Политбюро у вас есть единство?»

…Мы ручаемся, что если они будут нападать на партию, как нападали раньше, или даже во сто крат слабее, чем нападали, то они еще раз спознаются с нашими «невегетарианскими» свойствами. Они должны знать, что если они считают, что имеют право говорить о политике ЦК как гибельной для страны, то мы имеем полное право, как революционеры, поставленные на пост руководства величайшей из рабочих партий, доказать перед рабочим классом и страной, что они не ведают, что творят, или не понимают, что говорят. И мы будем делать это со всей страстью революционеров, а не руководствуясь «любовью к ближнему»… Когда они хотят будоражить партию против ЦК в труднейший момент, позвольте им дать сдачу втрое.

…Тов. Троцкий сказал: трудности еще будут… Если они наступят, – скажите, тогда где вы будете, на чьей стороне?..

Мы требуем гарантии против того, чтобы эти будущие трудности, которые могут повториться, не были использованы, против того, чтобы поднять новую бучу против партии» (стр. 248 и далее).

«Спор начался с того момента, когда т. Троцкий, не удовлетворенный единогласно принятой резолюцией, апеллировал к партии помимо ЦК… Т. Троцкий вместо реформ предпочел в партии сделать революцию… Это он преподнес партии в своем письме – в письме, в котором констатировал опасность перерождения верхушки, клеймил верхушку как законченное выражение аппаратного бюрократизма, в котором призывал партию «подчинить себе свой аппарат», в котором упрекал аппарат в том, что он готовится бюрократически свести резолюцию ЦК на нет, и в котором, наконец, указывал те резервные силы, какие должны осуществить «лечение» против загнивающей верхушки и бюрократизма аппарата… – в лице молодежи, получившей название «барометра». Это есть, в общем, элементы, которые свидетельствуют о том, что вместо пути партийной реформы на почве резолюции 5 декабря перед нами была попытка произвести внутрипартийную революционную перестановку сил.

…Если товарищ Троцкий сказал, что он выполнил свой долг, когда мысль свою отстаивал перед партией, он был прав… Но есть и партии долг: долг поправлять всякого, который ошибается…» (стр. 211 – Каменев).

Спрашивается, что же случилось с Зиновьевым, Каменевым и иже с ними после XIII съезда, на котором они с такой решительностью отстаивали ленинские организационные принципы, – что же с ними случилось, что на XIV и XV съездах они вдруг перевернулись на 180 градусов и с еще большим ожесточением, чем до этого Троцкий и его единомышленники, стали сами атаковать эти принципы, выдвигая против них, под видом их защиты, те же самые аргументы, что и Троцкий, и прибавляя к ним новые?

А случилось то, что между Зиновьевым и Каменевым, с одной стороны, и остальными членами Центрального Комитета, с другой, после XIII съезда партии на почве новых экономических затруднений в стране обнаружились серьезные политические разногласия.

Вообще, следует заметить одно очень важное обстоятельство, вытекающее из изучения истории КПСС, а именно, тот факт, что возникновение в партии того или иного оппозиционного течения всегда возникало, всегда оказывалось связанным с каким-либо крупным переломным моментом в ходе исторического развития революции.

В частности, оппозиция Троцкого была связана с болезнью В. И. Ленина и возникшими в это время значительными трудностями в проведении смычки между городом и деревней; оппозиция Зиновьева-Каменева – со смертью В. И. Ленина и с усугублением экономических трудностей строительства социализма, приведших их к «теории» о невозможности построения социализма в одной стране; оппозиция Бухарина-Рыкова-Томского – с новыми экономическими затруднениями, в частности, в сельском хозяйстве, их, если можно так выразиться, «испугом» перед лицом провозглашенной партией политики ликвидации кулачества как класса.

Изучение истории нашей партии со всей очевидностью показывает, что общей и непременной чертой всех оппозиций, то есть меньшинств в партии, было перерастание политических разногласий в разногласия организационные.

Все «оппозиции» и оппозиционные группировки, как только они оказывались в меньшинстве в партии по выдвигаемым ими ПОЛИТИЧЕСКИМ вопросам, немедленно и неотвратимо начинали обвинять большинство в «затыкании рта», в репрессиях, в нарушениях внутрипартийной демократии и т. д., немедленно и неотвратимо они начинали противопоставлять партию ее аппарату, отрывать партию от ее аппарата, от ее признанных вождей; немедленно и неотвратимо все эти оппозиционные группы и группки поднимали крик о коллективном руководстве в партии, о демократическом централизме, обвиняя вождей партии в диктаторстве, в единоличии и произволе.

И самое интересное то, что при всем том они «забывали» то, что сами говорили и доказывали в прошлом – когда они шли с большинством.

Эта общая, непременная, характерная черта всех оппозиционных группировок – бичевать противников ленинских принципов руководства и управления пролетарской партией, находясь в большинстве, находясь в составе ее руководящей верхушки, и кричать «караул!», чувствуя шаткость своих позиций и очутившись по воле партии в меньшинстве, – эта черта совершенно явственно прослеживается уже между позицией Зиновьева и Каменева на XII и XIII съездах, когда они вместе с партией отбивали атаки Троцкого, и между их позицией на XIV и XV съездах, когда по поднятым перед партией политическим вопросам они оказались в оппозиции.

Возьмем бухаринско-рыковскую, т. н. «правую оппозицию».

Вот что говорили главари этой оппозиции на XIV и XV съездах, то есть тогда, когда они не имели еще «оппозиционных» разногласий с партией и выступали вместе с партией против Зиновьева, Каменева и компании.

«Насчет демократии позвольте сказать. Я записку с вашей стороны получил, и т. Наумов этот вопрос разводил: как, помилуйте, у нас того-то сняли – разве это демократия? У нас то-то сделали – разве это демократия? Мы папки распространяли и прочее, нас покарали – разве это демократия?

На первый взгляд все кажется очень убедительным. Так вот, товарищи, позвольте мне… (Кашляет, голос с места: «Поперхнулся!») Я, может быть, сперва поперхнулся, но в конечном счете я вас – идейно, конечно, – проглочу (Смех). Так вот, товарищи, это действительно годится для малых детей, как они ставят вопрос о демократии. Вот представьте себе, если бы у нас в партии появились люди, которые открыто проповедовали бы меньшевистские взгляды, что бы вы сделали? (Голос с места: «Их выгнали бы из партии».) Их бы выгнали из партии. Это было бы демократично или нет? Что, у вас не хватает слов ответить?

Не знаете? Не подумали?.. Так вот, товарищи, я вам объясню.

Это было бы в высшей степени недемократично с точки зрения демократии, которая включает этих лиц.

Позвольте по существу дела поставить вопрос. Что, по-вашему, наша партийная дисциплина предполагает, что любой товарищ может положить ноги на любой стол и проделывать все, что его душеньке угодно? Ничего подобного. Разве ваша демократия предполагает, что решения партсъезда выставляются, а потом на них плюют? Это с каких пор стало? Я, по крайней мере, никогда не слыхал, чтобы в основу ленинизма, в основу принципа демократического централизма вводились такие вещи. До сих пор основа нашего демократизма состояла в том, что у нас обсуждают, но когда вопрос решен, это решение выполняют…

Я должен вам сказать, что до сих пор у нас всегда считалось, что наша партия – в этом одна из составных частей ленинизма – есть единая, монолитная, организационная крепость, вырабатывающая совершенное единство воли и т. д. Это мы доказали в полемике с троцкистами до хрипоты наших голосов. А вы что сделали? Вы не замечаете, как вы уже лежите на самом дне. Вы предложили блок всем фракциям и группировкам, с которыми боролся Ленин. Тов. Зиновьев вышел и кричал на съезде: я тону, тону! Тов. Шляпников, т. Сафронов, т. Дробнис, спасите и выручайте! Вот что было здесь на съезде. Вы выдвинули лозунг группировок, вы выдвинули лозунг фракций, лозунг «свободы» дискуссии, вы выдвинули лозунг превращения нашей стальной партии в федерацию группочек – вот что вы выдвинули. Я утверждаю, что на этот путь разрушения партии мы не пойдем» (Стенотчет XIV съезда, стр. 850–857) – Бухарин).

«Теперь к нам приходят сюда и начинают рассказывать о демократии, о зажиме и т. д… Немножечко демократии всегда украшает сановника в оппозиции. В этом логика всякой оппозиции. Смотрите, товарищи, как скучно это повторяется. Не так ли давно мы слышали от Зиновьева и Каменева самые мудрые, самые большевистские и ленинские речи об опасности фракционной борьбы в правящей партии? Слышали об опасности «оттеночков», «группировочек», об опасности перманентной дискуссии. Слышали мы все это? Слышали… А что они теперь говорят?.. Ну, благодарим вас. Если хотите, чтобы не было никаких сомнений, мы заявляем, что остаемся на старой позиции в этом вопросе.

…Ленинизм будет выхолощенным учением без той его части, где говорится о классе и партии, о роли партийных инстанций. А вы это забыли. Я очень жалею, что ни Зиновьев, ни Каменев, ни т. Крупская не рассказали нам о ленинском толковании того, что такое партия, стоящая у власти, каковы ее задачи, каковы опасности положения партии, находящейся у власти, в капиталистическом окружении.

…Партия не есть нечто отвлеченное, бесформенное, где борются разные мнения, течения и т. д. Нет. Вы пришли на съезд, избрали ЦК, обсудили линию, дали ее, а после этого надо слушать ЦК.

Так кажется? Так. Это – то, что называется демократическим централизмом, ленинским демократическим централизмом. А здесь делается попытка подменить его чем-то другим.

Нам говорят: теперь необходима свобода мнений. Это не удастся. Вот в чем секрет того, что вокруг Сталина образовалось большинство. В этом секрет. А вы думали – в чем-нибудь другом? Скажите, пожалуйста, какие это социальные, экономические, политические и прочие условия создали такое положение, что около секретаря ЦК Сталина образовалось большинство членов ЦК, а у тт. Каменева и Зиновьева… оказалось меньшинство и пустота. Около них оказались тт. Сокольников, Крупская и еще ленинградская организация на этом съезде. Каким образом это произошло?

…Смешно говорить то, что говорили некоторые товарищи и что пытались изобразить здесь – будто кто-либо сосредоточил в своих руках власть, а остальное большинство ЦК его поддерживает.

Почему? Что вы можете сказать, предложить по вопросу о руководстве? Что вы можете предложить о демократии? Я вас спрашиваю. Скажите, что вы предлагаете? Деньги на бочку!

Ничего, кроме старых, всем известных лозунгов: свободы мнений, свободы дискуссии, свободы оттенков – вы не предложите. А мы это называем разложением ленинской партии…» (Там же, стр. 275–292 – Томский).

Сравните эти слова и мысли Бухарина и Томского с их же словами и мыслями на XVI съезде ВКП(б) (см. стр… [Пропуск в тексте. – Ред.]).

Разве и здесь явственно не прослеживается отмеченная нами (да и самим Томским – по отношению к троцкистско-зиновьевской оппозиции) все та же непременная характерная черта всех оппозиционных группировок, – очутившись в меньшинстве, обрушиваются с нападками на ленинские принципы организационного устройства партии, под видом их защиты от посягательств со стороны большинства, ведомого диктаторами?

Здесь я не могу не остановиться на некоторых из выступлений XV съезда, выступлений, которые, на мой взгляд, очень показательны для того духа, который господствовал на XV съезде, и которые не могут быть обойдены при анализе рассматриваемых проблем. Но и здесь, как и ранее, я буду излагать выступления лишь тех людей, которые на XXII съезде КПСС были или реабилитированы, как жертвы культа личности, или прямо не заподозрены в его грехах.

«Товарищи, вот уже третий съезд нам приходится проводить без Владимира Ильича, и третий съезд подряд должен иметь дело с оппозицией.

Товарищи, на XIII партийном съезде Троцкий предстал перед съездом с повинной головой…

Товарищи, у троцкизма тогда была только отбита печенка, но он надеялся еще жить, буйствовать в нашей партии, надеялся, что эта печенка прирастет и троцкизм по-прежнему будет активным, будет, как и до сих пор, выступать против партии.

На XIV съезде он молчал. Молчал, выжидая: может быть, к нему кто-нибудь придет, потому что, если идти самому, то от него слишком многое запросят, а на уступки он идти не хотел – он не привык идти на уступки. Его, так сказать, предчувствия, стремления, желания в известной мере оправдались: новая оппозиция пришла к Троцкому, причем Троцкий не сделал никаких уступок, а уступки были сделаны новой оппозицией именно Троцкому, и Троцкий сел на эту оппозицию, которая, как вор из-за угла, хотела вонзить нож в спину партии. Троцкий на эту оппозицию сел, оседлал ее и, как конь, вырвавшийся из конюшни, начал бегать по большевистскому табуну и ну лягать и кусать. А за ним и выводок его. Тут, товарищи, пришлось уже народом загонять, пришлось пытаться загнать его обратно в конюшню.

Но к XV съезду партии мы видим уже главных рысаков оппозиции вне табуна большевистской партии. Большевистские дубинки выгнали главнейших рысаков из своего табуна, а кой-кого загнали в особые стойла, на выдержку, правда, не с побитыми печенками, а с хорошо помятыми боками.

…Надо с оппозицией внутри партии, с оппозицией, которая мешает работать партии, которая пытается разложить ряды рабочего класса, покончить самым решительным, самым твердым образом» (Стенотчет XV съезда РКП(б). Гиз. 1928 г., стр. 168–172 – Постышев).

«…О чем вы все время говорили? О силе нашей? Вы все время, начиная с XIV съезда, долбите на всех перекрестках о том, что наше хозяйство распадается, что положение рабочего класса ухудшается, что положение крестьянства ухудшается, что кулацкая опасность растет, что рабочий замордован, что в партии держимордство и фашизм. Вы, кроме как о слабости нашей, ни о чем другом не говорили. Говорили все это, несмотря на то, что мы все-таки росли и крепли. Поэтому совершенно смехотворно заявление Раковского, что мы проявляем слабость в том, что не объявили войны Франции из-за того, что Франция не захотела оставить у себя Раковского (такое заявление Раковского было – смотри стенотчет XIV съезда, стр. 186.). Вы долбите в течение двух лет, что у нас все пришло в упадок, что ничего не стоит прийти и взять нас живьем. Не значит ли это, что вы накликаете новую опасность интервенции. Вы создали эту опасность, больше, чем кто-либо другой… Вы создали почву за границей для общественного мнения о том, что сейчас Советский Союз ослаблен настолько, что новое военное нападение не столь опасно, что есть надежда победить Советский Союз. Разве все это не вело к тому, разве иностранные сплетни в газетах, подготовка военного нападения на нас не питаются в значительной степени той информацией и клеветой, которую возводит оппозиция на партию и страну?» (Там же, стр. 193–200 – Рудзутак).

«…Довольно, товарищи! Довольно мягкого режима… Довольно! Те нарекания, которые идут с низов партии о мягком режиме, который ЦК осуществляет по отношению к оппозиции, они до некоторой степени справедливы, но основная политика Центрального Комитета была правильной, потому что давала возможность до последнего момента исправиться и вернуться в партию оппозиционерам. Но теперь довольно! Эта мягкая политика, эти компромиссы могут стать гибельными для партии, если мы их будем дальше продолжать, и поэтому никаких поблажек, никаких компромиссов. Необходимо окончательное решение XV съезда о полном исключении оппозиции из партии…» (Там же, стр. 200–208 – Андреев).

После этого, на мой взгляд, необходимого отступления, вернемся к тому, что было охарактеризовано как непременная и общая черта всех оппозиционных течений в нашей партии.

На примере всех оппозиций в истории нашей партии мы также можем легко проследить, что больше всего внимания в своих нападках на организационные принципы построения нашей партии оппозиционеры уделяли лицу, волей партии поставленному на самое важное и авторитетное место в партии.

И, конечно, не случайно. Не случайно, во-первых, что именно В. И. Ленин, а после него И. В. Сталин занимали в партии это место; во-вторых, не случайно, что именно они подвергались основным ударам оппозиционных сил.

Почему? Потому что оппозиционеры, как, впрочем, и вся партия, не делали себе никаких иллюзий по поводу того, что в конечном счете основная линия политики партии определялась и направлялась именно данным конкретным лицом.

И, как я пытался доказать, по-моему, это существовавшее и существующее в партии положение, отражающее жизнь такой, какая она есть, нисколько не противоречит марксизму-ленинизму.

Ленинская схема демократического централизма, схема, учитывающая объективные жизненные явления и потому сводящая руководство и управление в партии, в период между съездами и пленарными заседаниями ЦК, к узкой коллегии – Политбюро (Президиуму) ЦК и Секретариату, – сама собой предполагает, что в этой узкой коллегии из десятка наиболее уважаемых и влиятельных членов ЦК, должен быть и не может не быть один человек, к голосу которого даже и в этой «избранной» коллегии прислушиваются с особым вниманием и интересом.

В уже неоднократно упоминавшейся мною статье «Почему культ личности чужд духу марксизма-ленинизма» есть, как это ни странно, – а странно это потому, что это утверждение противоречит духу статьи, – есть такие совершенно справедливые слова:

«Марксизм не отрицает роли выдающихся людей в истории, роль вождей трудящихся в руководстве революционно-освободительным движением, в строительстве нового общества.

В. И. Ленин со всей силой подчеркнул роль революционных вождей… Выдающиеся личности, благодаря своим особенностям, делающим их наиболее способными для служения общественным интересам, могут сыграть серьезную роль в обществе в качестве организаторов, вожаков масс, понимающих события глубже и видящих дальше других».

Весьма интересно в этом отношении одно место из выступления К. Е. Ворошилова на XIV съезде РКП(б) (Стенотчет съезда, Гиз, 1926 г., стр. 391).

«…Политику, товарищи, определяет наше Политбюро. И в этом Политбюро, как ни странно вам это будет слышать после делавшихся тут заявлений, после смерти нашего вождя В. И. Ленина председательствует всегда, постоянно т. Каменев. Все формулировки вопросов, все решения проходят через его уста, он их формулирует, а секретарь, т. Гляссер, записывает. Почему же т. Каменеву, который является не только членом Политбюро нашего Центрального Комитета, но является одним из его главных членов – председателем этого Политбюро, – почему ему все-таки кажется, что он не управляет? Почему? (Смех. Аплодисменты.) Товарищи, все это происходит по весьма простой причине. Товарищу Сталину, очевидно, уже природой или роком суждено формулировать вопросы несколько более удачно, чем какому-либо другому члену Политбюро. (Смех.) Товарищ Сталин является – я это утверждаю – главным членом Политбюро, однако никогда не претендующим на первенство, в разрешении вопросов он принимает наиболее активное участие, и его предложения чаще проходят, чем чьи-либо другие (смех, аплодисменты), причем предложения эти принимаются единогласно. Утверждаю, что по коренным вопросам, даже по вопросу о том, возможно ли строительство социализма в одной стране, который обсуждался в моем присутствии в Политбюро, – даже в этом вопросе – после того, как выступили тт. Сталин и Бухарин, – было единодушное решение: можно строить. (Смех, аплодисменты.)

В. И. Ленин учил, что «без десятка талантливых (а таланты не рождаются сотнями), испытанных, профессионально подготовленных и долгой школой обученных вождей, превосходно спевшихся друг с другом, невозможна в современном обществе стойкая борьба ни одного класса» (т. 5, стр. 430).

Само собой понятно, что вождями не рождаются, что авторитет и влияние вождей на массы не приобретаются и не проявляются сразу – они вырабатываются в течение продолжительного периода времени, вырабатываются в результате постепенного внутреннего убеждения людей в том, что данное конкретное лицо «понимает события глубже и видит их дальше других», что оно проводит политику, отвечающую их общим интересам.

Приобретаемая годами вера масс в вождя, их доверие к вождю – важный и, как мне кажется, необходимый элемент исторического развития общества. Без доверия масс к своим вождям – и это доверие не есть величина постоянная, раз и навсегда приобретенная – не может существовать ни самого «вождя» как такового, ни твердой политики партии как массовой общественной организации, в марксистско-ленинском смысле этих понятий.