Текст книги "Враги Сталина – враги России"

А между тем многие участники гражданской войны, в том числе и такие видные, как бывший командующий Юго-Западным фронтом Егоров, бывший начальник Оперативного отдела Генштаба Шапошников, еще в 20-е годы, то есть в годы, когда о культе личности Сталина не могло быть и речи, в своих книгах со всей очевидностью указывали на неправильные, авантюристические действия Тухачевского в его стремлении во что бы то ни стало наступать на Варшаву. Они, а не Сталин, упрекали Тухачевского в неумелом использовании резервов, в несогласованности действий его войск.

Я не нашел того места в выступлениях Хрущева, в котором он обвиняет Сталина, и обвиняет именно в связи с событиями под Варшавой в 1920 году, в пренебрежительной оценке им военных способностей В.И.Ленина. Но я хорошо помню, что Хрущев, говоря о реакции В.И. Ленина на проблему Львов – Варшава, приводит слова Ленина о том, что, де, он, Ленин «не понимает, как можно помочь Западному фронту, наступая на Львов».

Мне кажется, что повторение подобной мысли В.И. Ленина, даже если он ее и высказал когда-то, неуместно, ибо именно она, но уже по утверждению самого Хрущева, как раз и свидетельствует не в пользу В.И.Ленина.

* * *

Л. Никулин, толкуя о разногласиях Сталина с Тухачевским по поводу событий под Варшавой в 1920 г., не мог не знать, что, в сущности, речь шла не о разногласиях между Сталиным и Тухачевским, а о разногласиях между Сталиным и председателем Реввоенсовета Троцким.

Кроме того, Л. Никулин почему-то совершенно игнорировал показания такого авторитетного свидетеля, как сам В.И.Ленин.

Выступая на X съезде РКП(б) 8 марта 1921 г. (см. стенотчет съезда) В.И.Ленин говорил:

«…При нашем наступлении, слишком быстром продвижении почти что до Варшавы, несомненно, была сделана ошибка. Я сейчас не буду разбираться, была ли эта ошибка стратегическая или политическая, ибо это завело бы меня слишком далеко… Но во всяком случае, ошибка налицо, и эта ошибка вызвана тем, что перевес наших сил был переоценен нами… Но факт налицо: в войне с Польшей мы допустили известную ошибку».

Из этой краткой цитаты из выступления В.И.Ленина между прочим хорошо видно, что сам В.И.Ленин оценивал наступление Тухачевского на Варшаву как и стратегическую (слишком быстрое продвижение), так и как политическую ошибку, – вспомним его телеграмму в Реввоенсовет Западного фронта от 9 августа 1920 г.:

«Ваши сообщения чересчур лаконичны. Необходимы, и крайне спешно, подробности о настроении батраков и варшавских рабочих, а равно о политических перспективах вообще. Очень прошу ответить по возможности сегодня же» (Ленинский сборник, т. 34, стр. 342).

Известно, что наступление на Варшаву позволило Пилсудскому сыграть на национальных, патриотических чувствах известной части польских рабочих и крестьян, на их исконном недоверии к русскому великодержавному шовинизму, и, воспользовавшись этими чувствами, организовать отпор наступлению частей Красной Армии на Варшаву.

Далее в своей книжке Л. Никулин пишет:

«В первые годы после смерти Владимира Ильича еще не так сильно ощущалось стремление Сталина к власти. Во главе Красной Армии по-прежнему стоял верный сын партии Фрунзе…

В 1928 г. Тухачевский написал докладную записку о необходимости перевооружить Красную Армию… Он дал расчет количества новых средств вооружения и предлагал построить ряд заводов для выполнения этой задачи, ассигновать большие средства на полное техническое перевооружение армии.

Сталин признал записку Тухачевского нереальной. Правда, эта записка была написана до начала 1-й пятилетки, когда страна еще не имела мощной индустриальной базы.

Вскоре Тухачевский был вынужден уйти с поста начальника штаба Красной Армии…

Он был назначен командующим войсками Ленинградского округа…

Время шло. Осуществлялись первые пятилетние планы. В международной обстановке ощущалось приближение грозы… Сталин был вынужден пересмотреть свое отношение к докладной записке Тухачевского, которую он прежде назвал ахинеей.

Он недружелюбно относился к автору, но понимал, что кроме него нет человека, который бы мог осуществить перевооружение армии современным оружием. Тухачевский был назначен замом народного комиссара обороны и начальником вооружений» (стр. 164–169).

Но, пишет Л. Никулин, «Тухачевский не чувствовал под собой твердой опоры, ибо он слишком хорошо знал Сталина, чтобы поверить в его доброе отношение к себе. Он знал, как ревниво относится Сталин к чужой славе или просто известности» (стр. 176). Тухачевский «давно не чувствовал поддержки того, кто стоял над ним. Вместе со всем народом он пережил самую тяжелую утрату – умер Ленин, который умел ценить людей, разбираться в людях и знал, кому можно доверять» (стр. 188).

* * *

Читая Л. Никулина, просто диву даешься, откуда у него такая нелогичность в построении и непоследовательность в мыслях! Сталин – деспот, он злобен и мстителен; Тухачевский не чувствует поддержки Сталина. Умер Ленин, умер Фрунзе…

Но ведь именно с 1925 года, после смерти В.И. Ленина и М.В. Фрунзе, и начинается головокружительная военно-политическая карьера Тухачевского!

В самом деле – в ноябре 1925 г. он назначается начальником Штаба РККА.

В 1928–1931 гг. – он – командующий Ленинградским военным округом. Понижение? Недоверие? В трактовке Никулина – да, но на деле– отнюдь нет, если учесть тот исторический момент (борьба партии с зиновьевской оппозицией) и тот исторический факт, что командующим Ленинградским военным округом до назначения на этот пост Тухачевского был Зиновьев.

В 1931 Г.Тухачевский – начальник вооружений РККА. Вопреки утверждению Никулина, что «время шло и осуществлялись первые пятилетки», именно в ходе что ни на есть «самой первой» пятилетки Тухачевский и был назначен на этот пост.

7 ноября 1938 г. «за исключительные личные заслуги перед революцией в деле организации обороны Союза ССР на внешних и внутренних фронтах гражданской войны и последующие организационные мероприятия по укреплению мощи РККА» (стр. 176) Тухачевский был награжден орденом Ленина и принимал парад войск на Красной площади.

8 1934 г. Тухачевский—1-й заместитель наркома по военным и военно-морским делам, заместитель председателя Реввоенсовета СССР. На XVII съезде ВКП(б) он избирается кандидатом в члены ЦК ВКП(б).

В 1935 г. – Тухачевский – в числе первых пяти маршалов СССР. Надо обладать сверхвоображением и сверхнелогичностью Л. Никулина для того, чтобы увидеть в этом блестящем послужном списке Тухачевского злобный, мстительный и завистливый характер того, кто занимал пост Генерального секретаря ЦК ВКП(б) и без ведома, согласия и прямого указания которого не совершалось ни одного сколько-нибудь значительного назначения или перемещения в партии и государстве.

Мне кажется, что сказанного вполне достаточно для того, чтобы опровергнуть развиваемую Л. Никулиным мысль о том, что в судьбе Тухачевского роковую роль сыграло личное недоброжелательство к нему со стороны Сталина, вызванное завистью, мстительностью, властолюбием и т. п. эгоистическими чувствами.

Кроме всего прочего, нельзя не заметить, говоря о т. н. культе личности Сталина, что и сам Тухачевский внес немалую лепту в дело прославления И.В. Сталина. Вспомним хотя бы его речь на XVII съезде ВКП(б) в 1934 г., которую он закончил следующими словами:

«…Я не сомневаюсь, что под напором нашей партии, под напором ЦК, под руководящим и организующим напором товарища Сталина мы эту труднейшую задачу (перевооружение армии. – В.М.) выполним» (Стенотчет XVII съезда. Партиздат. 1934 г.).

* * *

На XXII съезде КПСС Хрущев в своем заключительном слове упомянул, что недавно в зарубежной печати промелькнуло сообщение о том, что Тухачевский и другие видные военные были репрессированы в результате провокации гитлеровской разведки.

В своей книжке Л. Никулин развивает эту мысль Хрущева. Он пишет, цитируя в главе «Русский узел» зарубежного издания:

«Служба безопасности, т. е. Гейдрих, Беренс и Наухокс, в тайне от шефа германской разведки Канариса и гестапо… приступила к изготовлению «доказательств» измены Тухачевского. Они сфабриковали подложное письмо, в котором Тухачевский и его единомышленники будто бы договаривались о том, чтобы избавиться от опеки гражданских лиц и захватить в свои руки власть.

В письме старались копировать не только почерк, но и характерный стиль Тухачевского. На подлинном письме были подлинные штампы «абвера», «сов. секретно», «конфиденциально», была и подлинная резолюция Гитлера – приказ организовать слежку за немецкими генералами вермахта, которые будто бы связаны с Тухачевским. Письмо было главным документом. Все «досье» имело 15 листов, и кроме письма в нем были различные документы на немецком языке, подписанные генералами вермахта (подписи были поддельные, скопированные с банковских счетов).

Оставалось только переправить досье Сталину. Была симулирована «кража» досье во время пожара из здания абвера – разведки. Затем фотокопия «досье» оказалась в руках Бенеша. Он, видимо, поверил в подлинность этого документа и дал о нем знать Сталину, искренне думая, что открывает ему глаза. Именно в этом духе Бенеш и писал своему другу Л. Блюму письмо, в котором утверждал, что существует тайная связь между генштабом Красной Армии, его высшими командирами, и гитлеровской Германией.

Как ни осторожно мы относимся к разного рода мемуарам, исповедям живых и мертвых гитлеровских агентов, все же мы не можем зачеркнуть их показания, хотя бы потому, что в документах, оставленных Бенешем (да и в воспоминаниях Черчилля), мы находим подтверждение факта участия Гитлера и его агентов в провокации, направленной против видных советских военачальников.

Расчет был верен: Сталин сделал то, на что надеялись Гитлер и Гейдрих, зная его характер, мстительность и подозрительность» (стр. 192–193).

Первое, чисто эмоциональное чувство, возникшее у меня по прочтении этого кусочка из книжки Л. Никулина, было чувством какого-то смущения, смешанного с негодованием. Л. Никулин, советский человек, писатель, претендующий на объективность, видите ли, с большой осторожностью относящийся к разного рода мемуарам и исповедям живых и мертвых гитлеровских агентов, но тем не менее верящий в добрые намерения Черчилля и Бенеша и обливающий грязью вождя своего народа, почему-то позволяет себе «забывать» о таких исторических фактах, как процессы 1937–1938 годов.

Я не хочу пока что задерживаться на этих процессах и лишь позволю себе задать Л. Никулину следующий вопрос, отвлекаясь от всего прочего, – известны ли были Сталину в свое время те мемуары живых и мертвых гитлеровских агентов, о которых пишет Никулин? Известны ли были Сталину воспоминания Черчилля или «документы, оставленные Бенешем»?

Остановимся на Якире.

Если в деле Тухачевского, по утверждению Л. Никулина и иже с ним, роковую роль сыграли недоброжелательность Сталина, его мстительность и подозрительность, то Якир, по словам самого Хрущева, пользовался большим уважением у Сталина. Следовательно, в деле Якира мстительность и злобность Сталина не должны были иметь место.

За что же Сталин уничтожил Якира?

Еще раз повторим письма Якира, о которых на XXII съезде упомянул Шелепин.

В письме Сталину Якир писал:

«…Я честный и преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие и многие годы…»

В письме Ворошилову он писал:

«К.Е. Ворошилову. В память многолетней в прошлом честной работы моей в Красной Армии я прошу Вас поручить посмотреть за моей семьей и помочь ей, беспомощной и ни в чем не повинной…»

Оба эти, приведенные Шелепиным, письма Якира вызывают у меня большие сомнения с точки зрения их доказательности невиновности Якира и жестокости Сталина и других членов Политбюро. Скорее, наоборот.

Почему? Во-первых, потому что я не могу, по некоторым основаниям, о которых скажу ниже, с доверием относиться к документам, в которых в качестве доказательств фигурируют многоточия, т. е. к отдельным фразам из документов, и, во-вторых, потому что мне кажется, что приведенные письма Якира, если обратить внимание на подчеркнутые мною в этих письмах места, и особенно на общий тон писем, явно свидетельствуют об их покаянном характере, о вполне определенном признании самим Якиром своей вины.

Конечно, я имею в виду только свои собственные впечатления от этих писем.

* * *

Теперь об убийстве СМ. Кирова.

В вышеприведенном выступлении на XXII съезде КПСС Хрущев, по сути дела, подверг ревизии существовавшую до съезда официальную версию убийства Кирова и своими довольно прозрачными намеками дал понять, что он солидаризируется со слухами о причастности Сталина к убийству СМ. Кирова, якобы бывшего опасным для Сталина по своей популярности в партии и народе.

Старые члены партии, наверное, хорошо помнят, с каким вдохновением и энтузиазмом именно Киров воспевал Сталина. И, рассуждая формально, можно было бы просто ограничиться такого рода вопросом – мог ли угрожать власти и авторитету Сталина человек, которого по праву звали в партии «сталинским певцом»?

Вот сам Киров:

«Товарищи, партия, членами которой мы с вами являемся, не имеет себе равных в мире, партия наша крепнет с каждым днем. Руководство нашей партии находится в верных руках твердого ленинца. Центральный Комитет нашей партии возглавляется лучшим ленинцем, который является вождем всего Коммунистического Интернационала. На протяжении всей работы по пятилетнему плану мы, товарищи, неоднократно убеждались в том, какую исключительную историческую роль в деле нашей социалистической стройки играет товарищ Сталин. Организатором пятилетки, ее вдохновителем, организатором всемирно-исторических побед партии и рабочего класса в первой пятилетке был товарищ Сталин. Никто, как он, не защищал чистоты наших ленинских рядов, ленинских заповедей. Я думаю, что под этим надежным, испытанным руководством мы, несмотря на множество недостатков в нашей работе, так же победно, так же много осуществим в эти ближайшие годы, как мы сделали на протяжении первой пятилетки» (Киров, доклад об итогах январского объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) на собрании партактива Ленинградской организации. 17 января 1933 г.).

«Товарищ Сталин – это образец большевика в полном смысле и назначении этого слова. Неслучайно поэтому враги направляют свои стрелы прежде всего в товарища Сталина, воплощавшего в себе непобедимость и величие большевистской партии» (Речь на объединенном пленуме Ленинградского областного и городского комитетов ВКП(б). 9 февраля 1933 г.).

«Товарищи, говоря о заслугах нашей партии, об успехах нашей партии, нельзя не сказать о великом организаторе тех гигантских побед, которые мы имеем. Я говорю о товарище Сталине.

Я должен сказать вам, что это действительно полный, действительно всегранный последователь, продолжатель того, что нам оставил великий основатель нашей партии, которого мы потеряли вот уже десять лет тому назад.

Трудно представить себе фигуру гиганта, каким является Сталин.

За последние годы, с того момента, когда мы работаем без Ленина, мы не знаем ни одного поворота в нашей работе, ни одного сколько-нибудь крупного начинания, лозунга, направления в нашей политике, автором которого был бы не товарищ Сталин, а кто-либо другой. Вся основная работа – это должна знать партия – проходит по указаниям, по инициативе и под руководством Сталина.

Могучая воля, колоссальный организаторский талант этого человека обеспечили партии своевременное проведение больших исторических поворотов, связанных с победоносным строительством социализма» (Доклад о работе ЦК ВКП(б) на V областной и II городской Ленинградской партконференции. 17 января 1934 г.).

И, наконец, я приведу одно место из выступления СМ. Кирова на XVII съезде ВКП(б), на том самом съезде, на котором он, Киров, по слухам, распространенным среди определенной части населения, якобы получил поддержку большинства делегатов съезда, рекомендовавших его на пост генерального секретаря ЦК ВКП(б) вместо Сталина:

«Товарищи, десять лет тому назад мы похоронили того, кто создал нашу партию, кто создал наше пролетарское государство. Но также десять лет тому назад устами лучшего продолжателя дела Ленина, лучшего кормчего нашей великой социалистической стройки, нашей миллионной партии, нашего миллионного рабочего класса, устами этого лучшего мы дали священную клятву выполнить великие заветы Ленина. Мы, товарищи, с гордостью перед памятью Ленина можем сказать: мы эту клятву выполняем, мы эту клятву и впредь будем выполнять, потому что эту клятву дал великий стратег освобождения трудящихся нашей страны и всего мира – товарищ Сталин» (Стенотчет XVII съезда ВКП(б). Партиздат. 1934 г.).

* * *

Читая эти и другие выступления СМ. Кирова, сопоставляя их с речами и выступлениями других видных деятелей нашей партии того периода, убеждаешься в том, что действительно Киров, как никто, оправдывал данное ему партией название «сталинского певца».

И я еще раз спрашиваю самого себя и вас– мог ли угрожать авторитету и власти Сталина человек, так прославлявший его?

Вспомним первое официальное сообщение об убийстве СМ. Кирова. В нем, в частности, говорилось:

«1 декабря товарищ Киров готовился к докладу об итогах ноябрьского пленума ЦК ВКП(б), который он должен был в тот же день делать на собрании партийного актива Ленинградской организации.

Около кабинета товарища Кирова в Смольном, где обычно происходит прием посетителей, Николаев, в момент, когда товарищ Киров проходил в своей служебный кабинет, подойдя сзади, выстрелил из револьвера в затылок тов. Кирову.

Убийца тут же был задержан».

Задержанный на месте преступления убийца оказался Л.В. Николаевым, бывшим служащим Рабоче-Крестьянской инспекции, исключенным на XV съезде РКП(б) из партии за принадлежность к зиновьевской оппозиции (см. стенотчет XV съезда РКП(б). Госиздат. 1928 г., стр. 1319).

Н. Хрущев в выступлении на XXII съезде КПСС долго крутился вокруг убийства Кирова, вокруг вопросов о том, кто был убийца Кирова, почему ему дали убить Кирова, хотя он был задержан до того с оружием в руках, почему была симулирована авария с машиной, везшей начальника охраны Кирова на допрос и т. д. и т. п.

Трудно предположить, что Хрущев забыл о материалах следствия по убийству СМ. Кирова, проведенного под наблюдением ЦК ВКП(б). Трудно предположить, что Хрущев и иже с ним не помнили или не знали о процессах «Ленинградского террористического центра» и «Московского террористического центра», проходивших в 1934 г., в декабре месяце.

Если мы можем подвергать сомнению процессы 1937–1938 гг., ссылаясь на авантюристическую, вражескую деятельность в органах НКВД и ОГПУ Ежова и Берия, то, как мне кажется, подобную ссылку к процессам 1934 г., связанным с убийством Кирова, мы допустить не можем.

В обвинительном заключении по делу «Ленинградского центра» говорилось, что центр поставил своей задачей дезорганизовать руководство советского правительства путем террористических актов, направленных «против руководителей Советской власти, и изменить таким способом нынешнюю политику в духе так называемой зиновьевско-троцкистской платформы».

В своих показаниях Николаев говорил, что руководители «Центра» надеялись, что «устранение Кирова ослабит существующее руководство ВКП(б). Они метили в СМ. Кирова потому, что с Кировым у бывшей оппозиции имеются свои особые счеты в связи стой борьбой, которую он организовал против ленинградских оппозиционеров».

Этому показанию можно поверить, ибо любой человек, желающий проследить борьбу партии строцкистско-зиновьевской, а потом и бухаринско-рыковской оппозицией, может легко убедиться в том, что если никто с таким упоением и вдохновением не воспевал Сталина, как Киров, то и никто другой, как Киров, с такой резкостью и прямотой не нападал на оппозиционеров. Достаточно вспомнить доклад СМ. Кирова 28 ноября 1927 г. о работе Ленинградского губ кома РКП(б) на IX партконференции Московско-Нарвского района, где он прямо обвинил Зиновьева и Каменева в попытке «предать революцию и предать Ленина». На XV съезде Киров заявил, что «рабочий класс ждет, чтобы оппозиционеры были исключены из партии». На XVI съезде Киров говорил:

«Вооруженная этой оппортунистической идеологией правая оппозиция задалась целью добиться того, чтобы стать во главе руководства нашей партии.

Кто не знает и не помнит, какая травля со стороны правых поднялась против политики ЦК нашей партии, каким ожесточенным нападкам подвергался генеральный секретарь нашей партии товарищ Сталин? У всех у нас в памяти замыслы, которые зрели в головах у правых…»

В своих докладах на объединенном пленуме Закавказского краевого комитета и Закавказской краевой контрольной комиссии ВКП(б) и на собрании Тифлисского актива совместно с ЦК и ЦКК Грузии 19 и 20 декабря 1930 г. Киров предупреждал партию о том, что «в партии создается совершенно небывалое явление, представляющее собой опасность на данном отрезке времени. Это – двурушничество, это– формальное признание генеральной линии партии, а на деле– подпольная работа против нее, против партии».

Никто иной как Киров провозгласил, что «внутри нашей партии должна идти совершенно беспощадная, совершенно непримиримая борьба со всякого рода оппортунистами, правыми и «левыми», скрытыми, мягкими и жесткими – какими угодно».

Никто иной как Киров говорил:

«Сейчас, когда основные вопросы строительства в городе и деревне решены в пользу партии и ее генеральной линии, вступление на путь оппозиции прямо и непосредственно ведет в лагерь контрреволюции. Тут уж дело не во фракции внутри нашей партии, а в неизбежном переходе по ту сторону баррикад, в сторону оголтелой контрреволюции».

«Ленинградский центр» имел две специальные группы. Одна из них готовила террористический акт над Кировым, другая – над Сталиным. И разве удивительно то, что первая группа в этом отношении добилась большего успеха в осуществлении своих преступных замыслов, ибо именно в Ленинграде, бывшей вотчине Зиновьева, осталось наибольшее число его верных сторонников.

Следствием по делу «Ленинградского центра» было установлено наличие еще одного, т. н. «Московского центра», созданного Зиновьевым, Каменевым, Евдокимовым и другими главарями бывшей оппозиции. По отношению к «Ленинградскому террористическому центру» «Московский» играл политическую роль.

Руководству «Московского центра» по причинам, о которых я скажу ниже, удалось тогда, в 1934 г., скрыть от следствия свое непосредственное участие в убийстве СМ. Кирова. Тогда, в 1934 г., руководители «Московского центра» Зиновьев, Каменев и другие ограничились принятием на себя моральной и политической ответственности за убийство Кирова и были приговорены Верховным Судом СССР к различным, многие к самым минимальным, срокам тюремного заключения.

Лишь значительно позже, на процессах 1937–1938 гг., вскрылись все детали убийства СМ. Кирова.

* * *

Остановимся подробнее на этих процессах. И в дальнейшем все приводимые мною цитаты могут быть проверены по следующим трем документальным сборникам, изданным в 1937 и в 1938 г. Юридическим издательством под заголовками: «Процесс троцкистско-зиновьевского блока», «Процесс антисоветского троцкистского (т. н. параллельного) центра» и «Процесс право-троцкистского блока».

Прежде всего я хочу особо подчеркнуть, что все эти три сложнейшие и напряженнейшие судебные процессы были открытыми, широко освещались в советской и зарубежной прессе. Как я уже говорил, все материалы судебного следствия были изданы отдельными изданиями в больших тиражах и изложены самым подробным образом (конечно, за исключением закрытых заседаний).

На допросе 10 августа 1936 г. подсудимый Евдокимов показал:

«…На судебном процессе по делу убийства Кирова я – Евдокимов, Зиновьев, Каменев, Бакаев, Гертик и другие обманули органы власти и суд, утаив, что убийство Кирова было подготовлено и осуществлено нами…»

На процессах 1937–1938 гг. со всей очевидностью было доказано, что убийство Кирова было совершено по прямой директиве Троцкого и Зиновьева и по соответствующему решению объединенного центра троцкистско-зиновьевской организации.

Упорно запиравшийся Зиновьев в конце концов был принужден сознаться, что еще в 1932 г. было вынесено решение об организации террористических актов над Сталиным в Москве и Кировым в Ленинграде.

«Осенью 1932 г., – говорил Зиновьев, – на моей даче в Ильинском в присутствии Каменева, Евдокимова, Бакаева и Карева мною поручено было Бакаеву подготовить террористический акт над Сталиным, а Кареву – над Кировым».

Каменев по этому поводу на суде заявил:

«Я к этому решению присоединился, так как целиком его разделял». «Мотивируя необходимость террористического акта против Кирова, Зиновьев говорил, что Кирова надо физически уничтожить, как ближайшего помощника Сталина. Он добавил при этом, что «мало срубить дуб, надо срубить все молодые поддубки, которые около этого дуба растут». Необходимость убийства Кирова Зиновьев мотивировал также тем, что Киров является руководителем Ленинградской организации и лично отвечает за разгром оппозиции в Ленинграде», – рассказывал на суде подсудимый Рейнгольд.

На процессе «право-троцкистского блока» было выяснено, что одним из соучастников убийства СМ. Кирова был бывший тогда заместителем председателя ОГПУ Ягода.

Ягода на следствии и суде показал:

«О том, что убийство СМ. Кирова готовится по решению центра, я знал заранее от Енукидзе. Енукидзе предложил мне не чинить препятствий организации этого акта, и я на это согласился. С этой целью я вызвал из Ленинграда Запорожца, которому и дал указания не чинить препятствий готовящемуся террористическому акту над СМ. Кировым».

Показания Ягоды подтвердили на суде Енукидзе и Запорожец.

Об участии Ягоды в этом преступлении подробные показания дал бывший личный секретарь Ягоды Буланов. В одном из разговоров Ягода рассказывал Буланову о том, «…что ему было известно, что готовится покушение на СМ. Кирова, что в Ленинграде у него был верный человек, посвященный во все, – зам. начальника управления НКВД по Ленинградской области Запорожец, и что тот организовал дело так, что убийство Николаевым Кирова было облегчено, проще говоря, было сделано при прямом попустительстве, а значит и содействии Запорожца. Я помню, что Ягода мельком рассказал, ругая между прочим Запорожца за его не слишком большую распорядительность: был случай чуть ли не провала, когда по ошибке охрана за несколько дней до убийства Кирова задержала Николаева, и что у того в портфеле была найдена записная книжка и револьвер, но Запорожец вовремя освободил его. Ягода далее рассказал мне, что сотрудник Ленинградского управления НКВД Борисов был причастен к убийству Кирова. Когда члены правительства приехали в Ленинград и вызвали в Смольный этого Борисова, чтобы допросить его в качестве свидетеля убийства Кирова, Запорожец, будучи встревожен этим и опасаясь, что Борисов выдаст тех, кто стоит за спиной Николаева, решил Борисова убить. По указанию Ягоды Запорожец устроил так, что машина, которая везла Борисова на допрос в Смольный, потерпела аварию. Борисов был при аварии убит, и таким образом они избавились от опасного свидетеля».

* * *

Хрущев и иже с ним, делая вид, что они «забыли» о политических процессах 1934–1938 гг., вольно или невольно подвергают коренному пересмотру эти процессы, ставят под сомнение достоверность и искренность показаний их участников – Зиновьева, Каменева, Евдокимова, Бухарина, Рыкова, Пятакова, Сокольникова, Радека и десятков других обвиняемых и свидетелей, многочисленных экспертов и т. д.

Ясно, что, не располагая подлинными документами, трудно, да и невозможно судить о том, все ли было на самом деле так, как говорят об этом подсудимые. Конечно, можно предположить, что часть показаний они вынуждены были дать под пытками и страхом смерти и т. д. и т. п.

Но я должен еще раз повторить, что все эти судебные процессы были открытыми, широко освещались в прессе, и каждый, кто хочет по возможности объективно разобраться в фактах, может и должен сам обратиться к внимательному анализу материалов по этим процессам.

Вот передо мной книга – «Процесс антисоветского троцкистского центра» Юридического издательства 1937 года – «Судебный отчет по делу антисоветского троцкистского центра, рассмотренному Военной коллегией Верховного Суда СССР 23–30 января 1937 г., по обвинению Пятакова ЮЛ., Радека К.Б., Сокольникова Г.Я., Серебрякова Л.П., Муралова Н.И., Лившица Я.А., Дробниса Л.Н. и других в измене Родине, шпионаже, диверсиях, вредительстве и подготовке террористических актов…»

Я специально остановился на этом процессе потому, что все эти люди были еще на свободе, когда прошли процессы Зиновьева и Каменева, и поэтому они не могли делать, попавшись сами, никаких иллюзий в отношении того, что их ждет.

Не буду останавливаться на ходе процесса, хотя, конечно, там было много интересного. Ноне могу не остановиться на последних словах главных обвиняемых по этому процессу, бывших старых революционеров, прошедших большую школу революционного и оппозиционного подполья.

В своих последних словах они говорили:

Пятаков:

«Граждане судьи! Я отказался от защитительной речи, потому что государственное обвинение было правильно в смысле установления фактов, оно было правильно и в смысле квалификации моего преступления. Но я не могу помириться, я не могу согласиться с одним утверждением государственного обвинителя: это то, что я и сейчас остаюсь троцкистом. Да, я был троцкистом в течение многих лет. Рука об руку я шел вместе с Троцким, но ведь единственным мотивом, единственным, который побудил меня дать те показания, которые я давал, – это было желание, хотя бы слишком поздно, избавиться от своего отвратительного троцкистского прошлого. И поэтому я понимаю, что свое признание, рассказ о той деятельности – гнусной, контрреволюционной, преступной деятельности, которую проводил я и проводили мои соучастники, – что он в смысле времени произошел слишком поздно для того, чтобы сделать для меня лично какие-либо практические из него выводы. Но не лишайте меня права на сознание того, и только на сознание того, что хотя бы и слишком поздно, но я все-таки эту грязь, эту мерзость из себя выбросил.

Ведь самое тяжелое, граждане судьи, для меня это не тот приговор, справедливый, который вы вынесете. Это сознание прежде всего для самого себя, сознание на следствии, сознание вам и сознание всей стране, что я очутился в итоге всей предшествующей преступной подпольной борьбы в самой гуще, в самом центре контрреволюции – контрреволюции самой отвратительной, гнусной, фашистского типа, контрреволюции троцкистской.