Текст книги "Ленин. Человек, который изменил все"

Игры с Гапоном и финско-японским оружием не отвлекали Ленина от главной цели – собрать новый съезд, который он назовет Третьим, и создать свой ЦК. В России пошла агитация за выборы делегатов. Эта операция удалась. В версии Троцкого: «Руководимый Красиным примиренческий Центральный Комитет капитулировал, в конце концов, перед “незаконным” Бюро комитетов большинства и примкнул к съезду, которого не сумел предотвратить»⁴¹³.

Ленинцы пригласили на свой съезд все организации РСДРП. Но меньшевики участвовать отказались и провели в Женеве отдельную конференцию. «Сейчас ждем съезда, – писал Ленин в начале апреля Преображенскому, – на днях откроется. Все еще не выяснилась позиция ЦК и Плеханова. Пахнет так, будто раскол неизбежен»⁴¹⁴. Лидер большевиков был прав. «Два съезда – две партии», – позже охарактеризует Ленин положение в РСДРП.

Большевистский съезд все-таки прошел в Лондоне 12–27 апреля (25 апреля – 10 мая). Съехались 24 делегата от 21 комитета, 14 делегатов с совещательным голосом. Лядов вспоминал: «Тайком переправили мы всех делегатов за границу. В Лондоне уже поджидал нас Ильич. В маленьком чердачном помещении тов. Алексеева была разбита наша штаб-квартира. С каждым делегатом Ильич вел здесь долгую беседу…»⁴¹⁵.

В числе делегатов съезда были Алексеев, Богданов, Владимиров, Джапаридзе, Землячка, Каменев, Красиков, Красин, Крупская, Литвинов, Луначарский, Лядов, Постоловский, П. П. Румянцев, Рыков, Скрыпник, Шкловский, Эссен. «На съезд от ЦК приехал и Зоммер (он же Марк Любимов) и Винтер (Красин), – рассказывала Крупская. – Марк имел архимрачный вид. Красин – такой, точно ничего не случилось. Делегаты бешено нападали на ЦК за его примиренческую позицию. Марк сидел мрачнее тучи и молчал. Молчал и Красин, подперев рукой щеку, но с таким невозмутимым видом, точно все эти ядовитые речи не имели к нему ровно никакого отношения».

На правах старейшего открывал съезд Михо Цхакая. Ленин председательствовал и выступал, как свидетельствуют протоколы съезда, 140 раз. Он сделал доклады по двум вопросам повестки – об участии социал-демократов во Временном революционном правительстве и о поддержке крестьянского движения – и отметился в прениях по всем остальным. Он написал все основные резолюции съезда. Заседаний было больше, чем делегатов, – 26. Естественно, была подтверждена законность именно лондонского съезда, а ответственность за раскол в РСДРП возложена на членов «бывшего Совета партии» – Плеханова, Мартова и Аксельрода. «Вопрос об “обуздании заграницы” ставился не только комитетчиками, но и другими видными работниками, – замечала Крупская. – Во главе оппозиции загранице шел Богданов»⁴¹⁶.

Доклад организационного комитета делали Богданов и Красин, о вооруженном восстании – Луначарский и Богданов, об отношении к политике правительства – Румянцев, об участии во Временном революционном правительстве – Ленин. Выступления были боевые. «Вся история последнего года показала, что мы недооценивали значение и неизбежность восстания, – утверждал Ленин. – Надо обратить внимание на практическую сторону дела».

В специальной резолюции съезд призвал, сохраняя конспиративность, готовиться «к открытой деятельности социал-демократической партии, не останавливаясь при этом и перед столкновением с вооруженной силой правительства»⁴¹⁷.

«По вопросу об образовании особых боевых групп я могу сказать, что считаю их необходимыми», – настаивал Ленин.

Вопрос о Временном революционном правительстве был поднят не потому, что Ленин уже планировал создание такого правительства, нет, он считал, что обсуждение вопроса «с точки зрения ближайшего практического осуществления было бы донкихотством». Но дискуссия была навеяна его литературной полемикой с меньшевиком Мартыновым, который стращал Ленина необходимостью брать власть в случае успеха революции. Лидер большевиков не боялся власти. Но.

«Если мы бы даже завладели Петербургом и гильотинировали Николая, – мечтал Ленин, – то имели бы перед собой несколько Вандей»⁴¹⁸.

Он предлагал допустить «участие во Временном революционном правительстве уполномоченных нашей партии в целях беспощадной борьбы со всеми контрреволюционными попытками». В 1917 году Ленин откажется от своей же позиции.

С подачи Ленина заметно радикализировалась аграрная программа большевиков, теперь она заключалась в конфискации помещичьих и царских земель.

Именно в Лондоне была де-факто создана большевистская партия. В состав ее ЦК вошли Ленин, Красин, Богданов, Рыков и Постоловский. Но Ленин не рвал с остальной партией, резолюция съезда поручала «ЦК принять все меры к подготовке и выработке условий слияния с отколовшейся частью РСДРП» на следующем съезде⁴¹⁹.

По решению съезда с 14 (27) мая вместо «Вперед» стала выходить газета «Пролетарий». Но, вопреки воле Ленина, съезд проголосовал за то, чтобы подчинить зарубежную редакцию контролю ЦК. Не удалось также лидеру партии добиться решения о том, чтобы рабочие составляли большинство в комитетах на местах – делегаты не были уверены в своей способности найти нужное количество пригодных для этого пролетариев.

Меж тем, как отмечал большевик Александр Шляпников, в начале 1905 года «движение шло помимо наших партийных организаций»⁴²⁰. К резкому обострению напряженности в стране привели известия о гибели посланной на Дальний Восток эскадры адмирала Рожественского в Цусимском проливе 14–15 (27–28) мая 1905 года. Из двадцати судов 13 были потоплены, 4 – захвачены японцами. Вспыхнули крупные восстания на Черноморском флоте, в числе которых бунт на броненосце «Потемкин» был далеко не единственным.

Но после восстания на «Потемкине» – первого серьезного бунта в российских вооруженных силах после восстания декабристов – для Ленина «вопрос о возвращении был главной темой разговоров, обсуждался ежедневно и на разные лады». Он уже планировал эффектно вернуться в Россию на «Потемкине». Михаил Иванович Васильев-Южин получил от Ленина инструкцию. «Разговор был недолгий.

– По постановлению Центрального Комитета вы, товарищ Южин, должны возможно скорее, лучше всего завтра же, выехать в Одессу, – начал Ильич.

Я вспыхнул от радости…

– Постарайтесь во что бы то ни стало попасть на броненосец, убедите матросов действовать решительно и быстро. Добейтесь, чтобы немедленно был сделан десант. В крайнем случае не останавливайтесь перед бомбардировкой правительственных учреждений. Город нужно захватить в наши руки. Затем немедленно вооружите рабочих и самым решительным образом агитируйте среди крестьян. На эту работу бросьте возможно больше наличных средств одесской организации. В прокламациях и устно зовите крестьян захватывать помещичьи земли… Дальше необходимо сделать все, чтобы захватить в наши руки остальной флот. Я уверен, что большинство судов примкнет к “Потемкину”… Тогда немедленно присылайте за мной миноносец. Я выеду в Румынию».

Васильев-Южин обещал прислать за ним в Румынию «не только миноносец, а также крейсер или броненосец, если восстание окажется действительно победоносным»⁴²¹. Но Румынии историей тогда была уготована немного другая роль. Именно к ее берегу пристал мятежный «Потемкин», где матросы сдались властям. Вернуться на броненосце в тот раз Ленину не получилось.

От революционных событий отвлекали меньшевики, вынесшие на рассмотрение Второго Интернационала вопрос о расколе в РСДРП, прямо обвиняя в нем Ленина. 24 июля тот представил в секретариат Международного социалистического бюро свою версию событий II и III съездов и счел западную социал-демократию «крайне предубежденной в вопросе о расколе в рядах российской социал-демократии». Ленин 28 июля информировал ЦК: «Плеханов невероятно нахально поступил, написав в Международное социалистическое бюро, что его уже признали (!) обе фракции, и обругав, опорочив всячески наш III съезд… Не забывайте, что все почти заграничные социал-демократы на стороне “икон” и нас считают ничем, третируют».

Наличным составом большевиков Ленин не слишком доволен. 2 августа он писал Луначарскому: «Борьба идет серьезная, III съезд вовсе не закончил ее, разумеется, а только открыл новую фазу ее, искровцы подвижны и суетливы, беззастенчивы по-торгашески, искушенные долгим опытом демагогии, – а у наших преобладает какая-то “добросовестная глупость” или “глупая добросовестность”. Не умеют бороться сами, неловки, неподвижны, неуклюжи, робки… Милые ребята, но ни к дьяволу негодные политики. Нет у них цепкости, нет духа борьбы, ловкости, быстроты»⁴²².

В июле выходит брошюра Ленина «Две тактики социал-демократии в демократической революции». Главная мысль была действительно оригинальной для марксизма – при всей его резиновости пролетариат не только может, но и должен выступать вождем, гегемоном в буржуазно-демократической революции. До этого считалась, что в такой революции гегемоном должна быть буржуазия. Причем «победоносным борцом за демократизм» рабочий класс может оказаться лишь при том условии, если к его революционной борьбе присоединится масса крестьянства, которое «в данный момент заинтересована не столько в безусловной охране частной собственности, сколько в отнятии помещичьей земли, одного из главных видов этой собственности».

Ленин уверял: «Решительная победа революции над царизмом есть революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства… Это может быть только диктатурой, потому что осуществление преобразований, немедленно и непременно нужных для пролетариата и крестьянства, вызовет отчаянное сопротивление и помещиков, и крупных буржуа, и царизма. Без диктатуры сломить это сопротивление, отразить контрреволюционные попытки невозможно». И здесь же зачатки теории и немедленного перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую, и перманентной революции. «От революции демократической мы сейчас же начнем переходить и как раз в меру нашей силы, силы сознательного и организованного пролетариата, начнем переходить к социалистической революции. Мы стоим за непрерывную революцию. Мы не остановимся на полпути». Необходимо «принять самые энергичные меры для вооружения пролетариата и обеспечения возможности непосредственного руководства восстания»⁴²³.

Ленин и сам не терял время зря. Крупская писала: «Ильич не только перечитал и самым тщательным образом проштудировал, продумал все, что писали Маркс и Энгельс о революции и восстании, – он прочел немало книг и по военному искусству, обдумывая со всех сторон технику вооруженного восстания, организацию его. Он занимался этим делом гораздо больше, чем это знают, и его разговоры об ударных группах во время партизанской войны, “о пятках и десятках” были не болтовней профана, а обдуманным всесторонне планом». Каждое утро Ленин приходил в библиотеку и «брал оставленную со вчерашнего дня книгу о баррикадной борьбе, о технике наступления, садился на привычное место к столику у окна, приглаживал привычным жестом жидкие волосы на лысой голове и погружался в чтение… Большевики изыскивали все средства, чтобы переправлять в Россию оружие, но то, что делалось, была капля в море. В России образовался Боевой комитет (в Питере), но работал он медленно»⁴²⁴.

Во главе большевистского Боевого комитета стоял Красин, ставший – вместе с Богдановым – одним из ближайших соратников Ленина. Говорили о них как о «секретной большевистской тройке». Троцкий рассказывал о Красине: «Он был инженером с известным стажем, служил, и служил хорошо, его очень ценили, круг знакомств у него был неизмеримо шире и разнообразнее, чем у каждого из молодых тогдашних революционеров. Рабочие кварталы, инженерские квартиры, хоромы либеральных московских фабрикантов, литературные круги – везде у Красина были свои связи… В 1905 г. Красин, помимо участия в общей работе партии, руководил наиболее опасными областями: боевыми дружинами, приобретением оружия, заготовлением взрывчатых веществ и прочим»⁴²⁵.

Крупская подтверждала: «Делалось все это конспиративно, без шума, но вкладывалась в это дело масса энергии. ВИ больше, чем кто-либо, знал эту работу Красина и с тех пор всегда очень ценил его»⁴²⁶. Но это она напишет потом, а тогда Ленин в письме в столицу возмущался: «В таком деле менее всего пригодны схемы да споры и разговоры о функциях Боевого комитета и правах его. Тут нужна бешеная энергия и еще энергия. Я с ужасом, ей-богу с ужасом, вижу, что о бомбах говорят больше полгода и ни одной не сделали!.. Идите к молодежи, господа! Вот одно-единственное, всеспасающее средство»⁴²⁷.

Поиски оружия привели опять к контактам с эсерами, которые планировали доставить 12 тысяч канадских и швейцарских винтовок в Петербург, 4 тысячи – в провинцию, не считая трех тысяч револьверов, трех миллионов патронов, трех тонн динамита и пироксилина. Восстание в столице должен был координировать комитет во главе с Азефом. В начале июля Гапон вернулся в Женеву и рассказал о проекте большевикам. Те поспешили присоединиться. «За кружкой пива в одном из женевских кабачков Ленину удается убедить амбициозного рабочего вождя поехать “с товарищем Германом” (Буренин. – В.Н.) в Лондон и там “передать все свои связи”… В результате переговоров у Чайковского (во второй декаде июля) большевики были приняты в Объединенную боевую организацию, куда входили финляндские активисты, эсеры, гапоновцы и, что совсем уже странно, «освобожденцы» (то есть будущие кадеты)… 8 июля (10 августа) в Женеве происходит заседание Боевой технической группы». От большевиков участвуют Скрыпник, Богданов, Красин, Стасова⁴²⁸.

В середине сентября Ленин предложил ЦК «прямо выставить центральным пунктом агитационной кампании лозунг восстания и Временного революционного правительства»⁴²⁹. Революционные события в России набирали обороты. В начале октября «Союз союзов» по инициативе железнодорожников поддержал проведение всеобщей стачки. «Крупные события начались неожиданно и развернулись крайне быстро. 7 октября забастовали служащие Московско-Казанской железной дороги. На следующий день стали Ярославская, Курская, Нижегородская, Рязано-Уральская дороги. Забастовщики валили телеграфные столбы, чтобы остановить движение там, где находились желающие работать. Железнодорожники, повинуясь своему руководящему центру, прекращали работу, не предъявляя никаких требований»⁴³⁰. Тогда же забастовали работники связи, рабочие столичных заводов, конторские служащие.

В Санкт-Петербурге 13 октября открылось заседание представителей интеллигенции и рабочих, через четыре дня образовавших Совет рабочих депутатов. Честь его созыва оспаривали «Союз союзов» и меньшевики. Большевики поначалу Совет бойкотировали, но затем вошли в состав его Исполкома, где получили 3 места из 31 (столько же, сколько эсеры и меньшевики). Председателем Совета стал меньшевик Георгий Носарь (Хрусталев), реальным руководителем – Троцкий.

Остановившиеся транспорт и промышленность, не работавший телеграф требовали от Николая II немедленных действий: либо назначения военного диктатора, либо крупных политических уступок. «Мне думается, – писал Витте, – что государь в те дни искал опоры в силе, но не нашел никого из числа поклонников силы – все струсили…»⁴³¹. 13 октября Витте был назначен первым в истории России Председателем Совета министров, и уже на следующий день император поручил ему подготовить Манифест об усовершенствовании государственного порядка. Он был подписан царем 17 октября и предусматривал «даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов»; привлечь к выборам в Государственную думу все слои населения; «установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной думы»⁴³².

Манифест вызвал мощнейший взрыв общественных эмоций. Демонстрации с выражением верноподданнического восторга, проходившие по всей России, сталкивались с демонстрациями революционного протеста, высекая искры новых кровопролитий, забастовок и еврейских погромов. Ленин почувствовал запах крови и призывал «преследовать отступающего противника», «усиливать натиск» в уверенности, что «революция добьет врага и сотрет с лица земли трон кровавого царя».

Ленин против «парламентских иллюзий»: «Мы сильны теперь революционной борьбой народа и слабы в квазипарламентском отношении. Кадеты наоборот. Им весь расчет перетянуть нас на квазипарламентаризм… А Мартов и К^о истеричничают, вопя: скорее бы легально! скорей бы открыто! хоть как-нибудь, да легально! Нам именно теперь была нужна выдержка, нужно продолжение революции, борьба с жалкой полулегальностью». Ленин говорил о вооруженном восстании.

Время его торопит, а он торопит время: «Хорошая у нас в России Революция, ей-богу!.. Время восстания? Я бы лично охотно оттянул его до весны и до возвращения маньчжурской армии… Но ведь нас все равно не спрашивают… В подготовке восстания я бы советовал проповедовать тотчас везде, самым широким образом, образование массы, сотен и тысяч автономных боевых отрядов». И тут же Ленин давал инструкции в санкт-петербургский Боевой комитет: «Идите к молодежи. Основывайте тотчас боевые дружины везде и повсюду и у студентов, и у рабочих особенно. И т. д. и т. д. Пусть тотчас же организуются отряды от 3 до 10, до 30 и т. д. человек. Пусть тотчас же вооружаются они сами, кто как может, кто револьвером, кто ножом, кто тряпкой с керосином для поджога, веревка или веревочная лестница, лопата для стройки баррикад, пироксилиновая шашка, колючая проволока, гвозди (против кавалерии и пр. и т. д.)». Он рекомендовал также «осыпать войска камнями», обливать их кипятком, запасать «кислоты для обливания полицейских» и ручные бомбы, убивать шпионов, жандармов, черносотенцев и казаков, нападать на банки для «конфискации средств для восстания»⁴³³.

Но и от агитации отказываться нельзя. Богданову удалось подбить Горького на новый крупный журналистский проект: издание газеты «Новая жизнь». Ее создали поэт-декадент Минский и сам Горький. Большевики в моде, было решено предоставить им – скорее, в порядке эпатажа – вопросы редакционной политики. Тэффи тоже участвовала в создании газеты: «Деньги Горький достал. Редактором предполагался Минский. В литературном отделе должны были работать Горький, Гиппиус (как поэт и литературный критик Антон Крайний) и я. Политическое направление газеты должны были давать социал-демократы с Лениным во главе. Секретарем редакции намечался П. Румянцев, заведующим хозяйственной частью – Литвинов, по прозвищу Папаша. Наш будущий секретарь нашел для редакции прекрасное помещение на Невском, парадный вход, швейцар. Все были радостно взволнованы»⁴³⁴.

Готовясь к возвращению в Россию, Ленин начал активно пропагандировать идею воссоединения партии – через одновременное проведение «двух съездов, большинства и меньшинства, в одно время и в одном месте… Давайте готовить план слияния». В конце октября он обратился к Плеханову с письмом: «Вопрос о необходимости объединения социал-демократии уже назрел окончательно, а его возможность именно теперь особенно велика. Два повода заставили меня не откладывать дальше прямого обращения к Вам: 1) основание в Питере легальной газеты с.-д. “Новой Жизни” и 2) события последних дней… Я написал в Питер, чтобы все редакторы новой газеты (пока их семеро: Богданов, Румянцев, Базаров, Луначарский, Орловский, Ольминский и я) обратились к Вам с коллективной и официальной просьбой войти в редакционную коллегию»⁴³⁵. Плеханов не ответил на письмо, но в «Дневнике Социал-Демократа» обвинил Ленина в беспринципности за участие в газете вместе с «декадентами» и «эмпириомонистами».

Ленин, наконец, засобирался на родину, чтобы лично принять участие в похоронах трещавшего по швам самодержавия. Крупская «должна была еще остаться на пару недель в Женеве, чтобы ликвидировать дела… Было условлено, что в Стокгольм приедет человек и привезет для ВИ документы на чужое имя, с которыми он мог бы переехать через границу и поселиться в Питере. Человек, однако, не ехал и не ехал, и Ильичу приходилось сидеть и ждать у моря погоды, в то время как в России революционные события принимали все более и более широкий размах. Две недели просидел он в Стокгольме»⁴³⁶.

Ленин приехал в Петербург через Гельсингфорс 8 (21) ноября 1905 года. Столица еще «утопала в конституционных свободах», как замечал Кржижановский: «Обилие самой резкой обличительной литературы и мальчишки-газетчики, бойко торгующие многочисленными по тому времени газетами и юмористическими журнальчиками, приплясывают на одной ноге и распевают про премьер-министра: «Витте пляшет, Витте скачет, Витте песенки поет»»⁴³⁷.

«Веселое было время. Самая интенсивная работа по организации партии, создание технического аппарата, широчайшая пропаганда и агитации в массах на почве думской кампании, активная подготовка к вооруженному восстанию, целый ряд конспиративных предприятий и технических дел…»⁴³⁸ – писал Красин, которому одновременно с руководством Боевым комитетом приходилось как заведующему кабельной сетью столицы обеспечивать ее электричеством.

Ленин в восторге. «Все классы выступают открыто. Все программные и тактические взгляды проверяются действием масс. Невиданная в мире широта и острота стачечной борьбы. Перерастание экономической стачки в политическую и политической в восстание. Практическая проверка соотношений между руководящим пролетариатом и руководимым, колеблющимся крестьянством. Рождение, в стихийном развитии борьбы, советской формы организации»⁴³⁹.

В день приезда Ленин пришел на заседание Петербургского комитета большевиков. Писала Эссен: «Он понял и нашу горячность, и наше революционное настроение, готовность к борьбе, но сразу увидел и нашу неопытность, неумение по-настоящему организовать работу, осудил нашу заседательскую суету и здорово выругал нас за то, что во главе Совета рабочих депутатов стали меньшевики»⁴⁴⁰. Троцкий называл другого виновника отхода большевиков на второй план: «Запоздалый приезд Ленина из-за границы был одной из причин того, почему большевистской фракции не удалось занять руководящего положения в событиях первой революции»⁴⁴¹.

Ленин расскажет Зиновьеву, как он «сидел на собрании Совета в Вольно-экономическом обществе где-то наверху, на хорах, незаметно для публики, и смотрел впервые на Петроградский Совет рабочих депутатов. Тов. Ленин жил в Петрограде нелегально, партия ему запрещала выступать слишком открыто. От нашего Центрального Комитета выступал официальным представителем в Совете А. А. Богданов» ⁴⁴². Луначарскому тогда Ленин «с некоторым вздохом говорил: «Троцкий завоевал там усиленной работой вес и авторитет»⁴⁴³.

Троцкий с Парвусом издавали «Русскую газету», ставшую почти что рупором Совета. Они доказывали, что революцию должен осуществить исключительно рабочий класс, а потому критиковали ленинскую «демократическую диктатуру пролетариата и крестьянства», которая растворяла гегемонов революции в аморфном крестьянском море. Троцкий уверял, что «в работе Совета Ленин непосредственного участия не принимал. Незачем говорить, что он внимательно следил за каждым шагом Совета, влиял на его политику через представителей большевистской фракции и освещал деятельность Совета в своей газете»⁴⁴⁴.

Эссен вспоминала выступление Ленина на заседании Исполкома Петербургского Совета: «Повеяло воздухом революции, точно раздвинулись тесные залы заседания… Ясный план действий для дальнейшего развития революции вызвал в зале гул одобрения, превратившийся в бурную овацию. Предложенная Лениным резолюция была принята единодушно, под несмолкаемый гром аплодисментов, под восторженные крики». Троцкий никаких появлений Ленина в Совете не вспомнил. Тем не менее Ленин действительно там выступал 13 (26) ноября, протестуя против локаута, который объявили на ряде предприятий в ответ на введение там явочным порядком 8-часового рабочего дня. Кроме того, в столице он детально знакомился «с работой по вооружению рабочих, по подготовке боевых дружин, стараясь не упустить ни одной подробности, интересовался, умеем ли мы сами стрелять, тренируемся ли, как идет изготовление бомб, взрывчатых снарядов. Он предлагал взять на учет все арсеналы, оружейные магазины, развернуть работу среди солдат…»⁴⁴⁵.

Крупская приехала дней через десять после мужа. «На крыльце вокзала меня встретил Петр Петрович Румянцев. Он сказал, что ВИ живет у них, и мы поехали с ним куда-то на Пески… У него была хорошая, хорошо обставленная семейная квартира, и в первое время Ильич жил там без прописки. По моем приезде Ильич стал торопить поселиться вместе, и мы поселились в каких-то меблированных комнатах на Невском, без прописки». Была предпринята попытка поселиться легально. «Мария Ильинична устроила нас где-то на Греческом проспекте у знакомых. Как только мы прописались, целая туча шпиков окружила дом… Поселились нелегально, врозь. Мне дали паспорт какой-то Прасковьи Евгеньевны Онегиной… ВИ несколько раз менял паспорта». «Только когда ВИ поселился под очень хорошим паспортом на углу Бассейной и Надеждинской, я смогла ходить к нему на дом»⁴⁴⁶.

Ленин на баррикады, естественно, не ходил. Он теперь ежедневно появлялся в редакционной коллегии газеты «Новая жизнь». «И ни один из дежуривших шпиков не разу не полюбопытствовал – что это за личность, так усердно прячущая свой подбородок? Буколические были времена, и лев жевал траву рядом с ягненком». Впрочем, Ленин не был в розыске.

Интерес к «Новой жизни» был огромный. «Первый номер вечером продавался уже по три рубля, – писала Тэффи. – Брали нарасхват. Наши политические руководители торжествовали. Они приписывали успех себе. “Товарищи рабочие поддержали”. Увы! Рабочие остались верны “Петербургскому листку”, который печатался на специальной бумаге, особенно пригодной для кручения цигарки. Газетой интересовалась, конечно, интеллигенция. Новизна союза социал-демократов с декадентами (Минский, Гиппиус), а к тому же еще и Горький, очень всех интриговала… Нами начала интересоваться Москва. Прислал рассказ Валерий Брюсов. Минский получил письмо от Андрея Белого. Литературная часть газеты очень оживлялась».

И тут… появился. Он оставил неизгладимый след в памяти Тэффи: «Новый был некрасивый, толстенький, с широкой нижней челюстью, с выпуклым плешивым лбом, с узенькими хитрыми глазами, скуластый. Сидел, заложив ногу на ногу, и что-то решительно говорил Румянцеву. Румянцев разводил руками, пожимал плечами и явно возмущался…

– Помещение отличное, – прервал его Ленин. – Но не для нашей редакции. И как могло вам прийти в голову, что нашу газету можно выпускать на Невском. И какого роскошного швейцара посадили! Да ни один рабочий не решится пройти мимо такой персоны. А наши хроникеры! Куда они годятся! Хронику должны давать сами рабочие.

– А литературную критику, отчеты о театрах и опере тоже будут писать рабочие? – спросила я.

– Нам сейчас театры не нужны. Статей и отзывов ни о каком искусстве в нашей газете быть не должно…

– Пожалуй, и весь литературный отдел покажется вам лишним? – спросила я.

– Откровенно говоря, да. Но подождите. Продолжайте работать, а мы это все реорганизуем».

Реорганизация началась немедленно. «Явились плотники, притащили доски, разделили каждую комнату на несколько частей. Получилось нечто вроде не то улья, не то зверинца. Все какие-то темные углы, клети, закуты… В некоторых закутках не было ни стола, ни стула. Висела только лампочка на проводе. Появились в большом количестве новые люди. Все неведомые и все друг на друга похожие. Выделялись из них Мандельштам, умный и интересный собеседник, А. Богданов, скучноватый, но очень всеми ценимый. Каменев, любящий или, во всяком случае, признающий литературу…»⁴⁴⁷.

Именно в эти дни Лев Борисович Каменев (Розенфельд), с которым Ленин познакомился еще в 1902 году и продолжил знакомство на III съезде, стал членом его команды. Несмотря на довольно молодой возраст – 22 года, Каменев уже имел репутацию теоретика. Родился в Москве, отец его был железнодорожным инженером. Окончил гимназию в Тифлисе, поступил на юридический факультет Московского университета, который так и не закончил, закружившись в революционной деятельности. «Каменев – …среднего роста, сухощавый, но крепко скроенный, с медленными движениями, холодный, сдержанный, взвешивающий свои слова, с резкими чертами бритого лица, с холодными, умными серыми глазами»⁴⁴⁸. По словам Троцкого, Каменев «лучше многих других большевиков схватывал общие идеи Ленина, но только для того, чтобы на практике давать им как можно более мирное истолкование»⁴⁴⁹.

Приехавший из Флоренции Луначарский делился впечатлениями о работе в газете: «ВИ чувствовал себя вообще чрезвычайно возбужденным, бодрым и был в самом боевом настроении»⁴⁵⁰. Именно в «Новой жизни» Ленин впервые лично встретился с Горьким, как утверждала его супруга Мария Федоровна Андреева (Юрковская)⁴⁵¹.

Первая легальная статья Ленина вышла уже 10 ноября. «Условия деятельности нашей партии коренным образом изменяются. Захвачена свобода собраний, союзов, печати». Конспиративные структуры должны быть сохранены, но надо активнее использовать легальные и полулегальные околопартийные организации, шире вливать в партийные ряды пролетариев. «Теперь инициатива самих рабочих будет проявляться в таких размерах, о которых мы, вчерашние консерваторы и “кружковики”, не смели мечтать»⁴⁵².

В редколлегии быстро назрел раскол. Луначарский писал: «Большевистская часть редакции постепенно пришла к совершенно ясному пониманию, что запрячь “большевистского коня” в одну колесницу с полудекадентской “трепетной ланью” никак “не можно”. В результате произошел ряд конфликтов»⁴⁵³. Тэффи раскрывала смысл конфликта: «Критическую статью Антона Крайнего (З. Гиппиус) на литературную тему не напечатали. Отчет о театре, о новой пьесе, тоже не поместили.

– Почему?

– Ленин говорит, что это не должно интересовать рабочего читателя, который литературой не интересуется и в театры не ходит.

Спросила у Ленина.

– Да, это верно. Сейчас не время.

– Но ведь нашу газету читают не только рабочие.

– Да, но те читатели нам неинтересны.

– А не думаете ли вы, что если вы совсем устраните всю литературную часть газеты, то она потеряет много подписчиков? А это будет для вас материально невыгодно. Кроме того, если газета превратится в партийный листок, ее, наверное, скоро прихлопнут…

– Ничего. Это дело провалится, надумаем другое».

Конец популярного издания был довольно предсказуем. «Румянцев сказал, что Ленин требует порвать соглашение с Минским, завладеть газетой целиком и сделать ее определенно органом партии, – продолжала рассказ Тэффи. – Румянцев протестовал, находя это неприличным. Газета разрешена на имя Минского, он – ответственный редактор. Какое же мнение будет о нас в литературных кругах!