Текст книги "Ленин. Человек, который изменил все"

Его статья, написанная 31 декабря, дышала безграничным оптимизмом: «В первой русской революции пролетариат научил народные массы бороться за свободу, во второй революции он должен привести их к победе». В письме Горькому 3 января 1911 года Ленин не скрывал удовлетворения: «Что студентов начали бить, это, по-моему, утешительно, а Толстому ни “пассивизма”, ни анархизма, ни народничества, ни религии спускать нельзя»⁵⁸⁴.

Объединительные интенции Ленина окончательно покинули. Теперь он прикладывал основные усилия к тому, чтобы вернуть деньги, столь опрометчиво отданные немецким «держателям». Тяжбой непосредственно со стороны большевиков занимался Адоратский: «Германские социал-демократы вообще и в частности Каутский, совсем не разбираясь в русских делах, воображали тем не менее, что они призваны играть роль третейских судей…»⁵⁸⁵.

В ответ меньшевики вновь активизировали обвинения Ленина в раскольнической деятельности и склочничестве. В марте 1911 года он объяснял депутату Думы Полетаеву, что «это компания ликвидаторов, враги социал-демократии, их идеи – идеи изменников». И Горькому 27 мая: «Объединение нас с меньшевиками вроде Мартова абсолютно безнадежно, как я Вам здесь и говорил. Ежели мы станем учинять “съезд” для столь безнадежного плана, – выйдет один срам (я лично даже на совещание с Мартовым не пойду)… Притом, если намечать объединение плехановцев + наше + думской фракции, то это грозит дать перевес Плеханову, ибо в думской фракции преобладают меньшевики. Желательно ли и разумно давать перевес Плеханову?» При этом раскольниками в партии Ленин видел именно меньшевиков, а не себя. «О расколе надо говорить потоньше, всегда выбирая такие формулировки, что-де ликвидаторы порвали, создали и объявили безоговорочный разрыв, а партия напрасно их терпит…»⁵⁸⁶ – наставлял он Каменева.

Ленину срочно были нужны новые, молодые кадры крепких большевиков. И он начал их готовить. Весной 1911 года Ленину удалось организовать собственную партшколу – в местечке Лонжюмо, в 15 км от Парижа. Крупская объясняла: «В Лонжюмо был небольшой кожевенный заводишко, а кругом тянулись поля и сады. План поселения был таков: ученики снимают комнаты, целый дом снимает Инесса. В этом доме устраивается для учеников столовая. В Лонжюмо поселяемся мы и Зиновьевы»⁵⁸⁷.

Наверное, самым известным из вольнослушателей окажется Серго Орджоникидзе. Менее известным был Иван Степанович Белостоцкий, питерский рабочий, который рассказывал: «В конце мая съехались все ученики, и партийная школа в Лонжюмо начала свои занятия. ВИ преподавал политическую экономию, Надежда Константиновна – газетное издательство и связь, А. В. Луначарский – литературу и искусство… После лекций, которые нам читал Луначарский, мы часто бывали на экскурсиях в Лувре»⁵⁸⁸.

Ленин преподавал там не только политэкономию, но также аграрный вопрос и теорию и практику социализма. Семинарские занятия по политэкономии – за Лениным – вела Инесса. Зиновьев, Каменев и Семашко читали историю партии, Рязанов – историю западноевропейского рабочего движения, Шарль Раппопорт – историю движения французского, Стеклов и Финн-Енотаевский – государственное право и бюджет, Станислав Вольский – газетную технику. «Занимались много и усердно. По вечерам иногда ходили в поле, где много пели, лежали под скирдами, говорили о всякой всячине. Ильич тоже иногда ходил с ними»⁵⁸⁹.

Другой слушатель – Александр Иванович Догадов – добавлял детали: «Занимались мы в сарае, расположенном в саду, причем одна дверь выходила в сад. ВИ читал лекции спиной к двери; душный летний день и девушки – дочери владельца сарая – соблазняют нас, показывая за спиной ВИ яблоки, сорванные тут же в саду… Но вот кончились часы занятий, и вечером мы во главе с ВИ направляемся в кафе. Школьник Андрей (оказавшийся провокатором) – сильный баритон, ученик консерватории – организует хор, и 40 здоровых глоток поют “Стеньку Разина”, “Дубинушку” и пр. … В часы отдыха ВИ становился просто товарищем и принимал участие в наших прогулках, купании… В течение 4 месяцев ВИ жил вместе с нами – школьниками»⁵⁹⁰.

«Белостоцкий как-то на прогулке посетовал Ленину на его несправедливость к меньшевикам. Ильич наклонился к нему, сидящему на лавочке, и сказал:

– Если вы схватили меньшевика за горло, так душите.

– А дальше что?

Ленин наклонился еще ниже и ответил:

– А дальше послушайте: если дышит, душите, пока не перестанет дышать, – и укатил на велосипеде»⁵⁹¹.

Крупская утверждала, что Ленин был «очень доволен работой школы». «Володя пользуется летом недурно, – информировала Надежда Константиновна свекровь. – Пристроился заниматься в поле, очень много ездит на велосипеде, купается и дачей доволен. На этой неделе мы с ним носились на велосипеде без памяти. Сделали три прогулки по 70–75 километров каждая, три леса обрыскали, было очень хорошо. Володя страшно любит такие прогулки, чтобы уехать часов в 6–7 и вернуться поздно вечером. Зато благодаря этим прогулкам дела стоят не сделаны. Ну, не беда»⁵⁹². К концу августа вернулись обратно в Париж⁵⁹³.

В этом выпуске ленинской партшколы были два осведомителя спецслужб – Роман Малиновский и Искрянистов.

Из Ланжюмо в июне Ленин написал подробнейшее кляузное письмо Каутскому, которое начиналось так: «Очень сожалею, что мы вынуждены помешать Вашей научной работе и обратиться к Вам, а также к товарищам Мерингу и Кларе Цеткин с просьбой незамедлительно разрешить наш спорный вопрос. Кризис в нашей партии продолжается уже в течение 1 ½ лет, и в течение 7 месяцев, с 5 декабря 1910 г., мы требуем возвратить имущество нашей фракции, которое мы передали Центральному комитету только на определенных условиях». И далее на несколько страниц в том же духе.

Ответа не было. 4 (17) июля Ленин написал Каутскому, Мерингу и Цеткин еще одно письмо: «В настоящее время процесс решения денежного вопроса породил в нашей партии, особенно среди заграничных фракций, групп и группок, своего рода охоту за деньгами… В этих условиях мы имеем полное право требовать возвращения наших фракционных денег – поскольку существовала договоренность: все помогают ЦК и только ЦК… Никто и нигде не предпринимал ни малейшего усилия для роспуска фракций»⁵⁹⁴. Денег Ленин так и не получит.

В ноябре 1911 года покончили с собой супруги Лафарг. Серафима Ильинична Гопнер рассказывала: «В день похорон десятки тысяч французских пролетариев под красными знаменами двинулись за двумя гробами на кладбище Пер-Лашез. Зал крематория не мог вместить всего народа, и траурный митинг прошел под открытым небом, на площадке перед зданием крематория. После нескольких ораторов Ленин выступил от имени РСДРП, представителем которой он был в Международном социалистическом бюро»⁵⁹⁵.

«Под знаменем марксистских идей сплотился передовой отряд русских рабочих, нанес своей организованной борьбой удар абсолютизму и отстаивал и отстаивает дело социализма, дело революции, дело демократии вопреки всем изменам, шатаниям и колебаниям либеральной буржуазии. Русская революция открыла эпоху демократических революций во всей Азии, и 800 миллионов людей входят теперь участниками в демократическое движение всего цивилизованного мира».

После похорон Ленин решил в очередной раз смотаться в Лондон, откуда писал Каменеву 10 ноября: «Сижу в Британском музее и с увлечением читаю брошюры Швейцера 60-х годов…» Тот напоминал ему современных отзовистов⁵⁹⁶.

Вернувшись, перед Новым годом Ленин собрал в Париже совещание заграничных большевистских групп. «Настроение было бодрое, хотя нервы у всех порядком-таки расшатала эмиграция»⁵⁹⁷. Наш герой объявил сформированную из большевиков и меньшевиков-партийцев организационную комиссию по подготовке новой партийной конференции «фактически единственным и вполне правомочным центром с.-д. партийной работы»⁵⁹⁸ и приступил к окончательному размежеванию с остальными течениями в социал-демократии.

В Австро-Венгрии

Ленин готовил сепаратную конференцию большевиков. Где собраться так, чтобы не прогнали и чтобы российские спецслужбы не мешали. Впервые решили попробовать Австро-Венгрию, страну, откровенно враждебную России, которая была основным центром антироссийской подрывной деятельности. Вплоть до начала Первой мировой войны Германия проявляла известную осторожность в выражении антироссийских чувств на официальном уровне. Вена же достаточно откровенно поддерживала революционные и сепаратистские движения в России.

На Австро-Венгрию приходилась пятая часть заселенных украинцами земель – Закарпатье, Восточная Галиция и Северная Буковина – с населением 4 млн человек. В первую очередь именно там не без поддержки официальной Вены, активно соперничавшей с Россией за умы, сердца и территории славян, активно разрабатывалась теория самостоятельной украинской нации. Именно в Австро-Венгрии, во Львове, в 1899 году была создана первая украинская политическая партия – Украинская национал-демократическая партия (УНДП). Во главе стояли Михаил Грушевский, писатель Иван Франко и другие. Австро-Венгрия, в состав которой входила и значительная часть польских земель, также активно занималась подготовкой польского восстания в Российской империи. Где еще Ленин мог встретить более теплый прием?

Первого ноября 1911 года из Парижа он писал Антонину Немецу, который представлял чешскую социал-демократию во II Интернационале и депутатствовал в венском Имперском совете: «Ряд организаций нашей партии намерен собрать конференцию (за границей – конечно). Число членов конференции около 20–25. Не представляется ли возможным организовать эту конференцию в Праге… Самым важным для нас является возможность организовать дело архиконспиративно. Никто, никакая организация не должны об этом знать. (Конференция социал-демократическая, значит, по европейским законам легальная, но большинство делегатов не имеют паспортов и не могут назвать своего настоящего имени»»)⁵⁹⁹. Немец оказал полную поддержку.

Воронский, входивший в оргкомитет конференции, вспоминал: «Мы послали пригласительные письма Плеханову, Троцкому, Богданову, Луначарскому, Алексинскому. За это приехавший в Прагу Ленин устроил форменный разнос оргкомитету и Орджоникидзе лично.

– Вольному воля. Вы объединяйтесь, а мы будем разъединяться. Вы открывайте свою конференцию, а мы откроем свою, другую, новую, не с вами, а против вас. До свиданья!

Еле уговорили остаться. К счастью для организаторов, все приглашенные небольшевики от участия в конференции отказались. «В Центральном Органе меньшевики напечатали злобную статью, где нас, собравшихся делегатов, окрестили самозванцами и “ленинскими молодцами”. По поводу этих ответов Ленин за общим обедом, собрав лукавые морщинки вокруг левого глаза, промолвил:

– А пожалуй, это даже не плохо в конце концов, что вы послали пригласительные письма, а наши противники отказались иметь с вами дело. Выходит, мы – за объединение, они – за раскол»⁶⁰⁰.

Конференция заседала в пражском Народном доме. «Там же, в ресторане, делегаты столовались, а жили все у чешских рабочих, членов социал-демократической партии. Конференция заседала очень долго – недели две»⁶⁰¹.

Собрались 16 делегатов от большевиков. Среди них были два агента российских спецслужб – Роман Малиновский и бывший каприец Романов (Аля Алексинский). Два делегата от меньшевиков-партийцев: «от Киева – держался архикорректно и шел в общем вместе. От Екатеринослава – держался архисклочно…»⁶⁰². Делегаты конституировали себя в качестве VI Всероссийской конференции РСДРП, «верховного органа партии, обязанного создать правомочные центральные учреждения и помочь повсюду восстановлению партийных организаций и партийной работы»⁶⁰³.

Воронскому происходившее казалось сюрреалистичным: «При открытии конференции Ленин с особым упорством настаивал, чтобы мы объявили ее всероссийской с правом избрания Центрального Комитета и Центрального Органа. Это означало, что все остальные социал-демократические группы и направления исключаются из партии, конференции присваиваются функции съезда. И мы, двадцать делегатов, являемся единственными подлинными представителями революционных рабочих России… С первого взгляда наше решение казалось узурпаторским и безумным. Из отчетов и докладов было видно, что мы представляем небольшие, разрозненные, почти не связанные друг с другом подпольные группы и кружки. Даже в таких городах, как Одесса, Киев, Николаев, Саратов, Екатеринослав, наши организации насчитывали тридцать, сорок, изредка пятьдесят человек. У нас не было ни открытых газет, ни денег, нам не хватало работников, у нас отсутствовала интеллигенция. Против нас стояла косная, казавшаяся победоносной, сила самовластья. Против нас боролись тогда все буржуазно-помещичьи партии. Нас не признавали такие марксисты, как Плеханов, Аксельрод, Мартов. Мы шли наперекор всем нелегальным партиям. Социалисты других стран считали нас ничтожной кучкой сектантов. И мы брали на себя смелость объявить, что мы – единственный верный оплот грядущей революции… Мы шли покорять мир, двадцать делегатов, имея пока лишь мужественность, уверенность и Ленина»⁶⁰⁴.

Конференция конституировала явочным порядком РСДРП (большевиков). Вновь избранный ЦК составили Ленин, Голощекин, Зиновьев, Орджоникидзе, Сурен Спандарян, Виктор (Ордынский), Роман Малиновский. На состоявшемся позднее пленуме ЦК в его состав были кооптированы Сталин, в очередной раз отбывавший ссылку, и Белостоцкий (позднее к ним добавились еще Григорий Петровский и Яков Свердлов).

Свою оценку Пражской конференции Ленин дал в письме Горькому: «Наконец удалось – вопреки ликвидаторской сволочи – возродить партию и ее Центральный комитет. Надеюсь, Вы порадуетесь этому вместе с нами». Шкловскому Ленин объяснял диспозицию: «С ликвидаторами мы порвали, партия порвала. Пусть попробуют создать иную РСДРП с ликвидаторами! Смеху достойно. Фракция думская с.-д. прямо ни за нас, ни за тех… Все приняли резолюцию протеста против конференции (и плехановцы, и голосовцы, и впередовцы, и примиренцы, и tuttiquanti [3]3
  Им подобные.


[Закрыть]), и еще что-то вроде исключения меня из Межд. Соц. бюро… Разумеется, все это смеху достойно».

Естественно, что остальные социал-демократы не признали правомочности Пражской конференции и на собственном форуме, который прошел в августе под председательством Троцкого в Вене, осудили ее как «ленинский переворот» и оформили свой «августовский блок». Ленин, в свою очередь, не признал «конференцию ликвидаторов», которая, по его мнению, «ни в коем случае не была конференцией русских партийных организаций. Русские рабочие центры на этой конференции вообще не были представлены».

Возмущенному раскольнической деятельностью Ленина секретарю II Интернационала Гюисмансу Ленин отвечал: «Насколько легко голосовать за ругательные резолюции в Париже, настолько же трудно совершить что-нибудь реальное в России. И уж конечно не Парижу, Вене и т. д. принадлежит право говорить от имени России… Для того чтобы установить наличие раскола, надо установить существование двух – по меньшей мере! – Центральных комитетов в России. Пока этого нет».

Большевики взялись за претворение решений Пражской конференции в жизнь. В России этим занялось впервые созданное Русское бюро ЦК в составе Сталина, Орджоникидзе, Спандаряна, Голощекина и Елены Стасовой. Ленин же из Праги отправился в Лейпциг на совещание с депутатами Думы Полетаевым и Шуркановым. Последний, кстати, тоже работал на Департамент полиции. Войну Ленин вел тогда с редакцией «Звезды», которая никак не хотела с необходимой ему жесткостью вести борьбу с ликвидаторством. И подвигал депутатов к изданию новой – уже чисто большевистской газеты. Те согласились попробовать.

Из Лейпцига – в Берлин, ругаться с «держателями» о возвращении денег. Безрезультатно. «Уехав из Берлина, Владимир Ильич решил предъявить Каутскому иск и взыскать с него деньги судом»⁶⁰⁵⁶⁰⁶, – подтверждал Адоратский. А в Бюро ЦК Ленин написал: «Насчет денег пора перестать наивничать с немцами. Там Троцкий теперь царит и ведет бешеную борьбу. Обязательно пришлите мандат вести дело судом, иначе ничего не получить».

Ленин 28 марта интересовался у Орджоникидзе, Спандаряна и Стасовой судьбой Сталина: «От Ивановича ничего. Что он? Где он? Как он? Дьявольски необходим легальный человек в Питере или около Питера, ибо там дела плохи. Война бешеная и трудная. У нас ни информации, ни руководства, ни надзора за газетой»⁶⁰⁷. Сталин тогда в очередной раз совершил побег и занялся организацией партийной печати.

«Звезда» продолжала выходить еженедельно, редакционную работу вели Николай Батурин (Замятин), Константин Еремеев и Ольминский. В начале 1912 года в «Звезде» появился новый сотрудник – Вячеслав Михайлович Скрябин, который войдет в историю как Молотов. Он был выходцем из мещанско-купеческой семьи, исконно жившей в Вятской губернии. Не успел закончить обучение в Казанском реальном училище и был арестован в составе студенческой марксистской группы, куда входили и его приятели Виктор Тихомирнов и Александр Аросев. Скрябин отбыл ссылку в Вологодской губернии, где окончил курс реального училища, а затем поступил на экономическое отделение Петербургского политехнического института. Уже первокурсником он оказался на журналистской и редакторской работе в «Звезде». Борис Бажанов, который позднее работал помощником и Молотова, и Сталина, писал, что Тихомирнов «жертвует очень большую сумму денег партии, что позволило издание “Правды”, а Молотова произвело в секретари редакции “Правды”, так как возможность издания пришла через него»⁶⁰⁸. Тихомирнову, рассказывал мне дед, пришлось продать один из унаследованных им от отца домов, выручив и пожертвовав на газеты 3 тыс. рублей.

1912 год ознаменовался резким подъемом забастовочной активности в России. Сильным толчком для развертывания протестов стало убийство в апреле 150 рабочих (еще 250 были ранены) на золотых приисках английской компании Лена Голдфилдс. Ленин обнаружил «в России революционный подъем, не какой-либо, а именно революционный»⁶⁰⁹.

Политический всплеск, вызванный Ленским расстрелом, стал тем фоном, на котором завершалась подготовка к выпуску «Правды». «Это было в середине апреля 1912 года, – вспоминал Сталин, – вечером, на квартире у тов. Полетаева, где двое депутатов Думы (Покровский и Полетаев), двое литераторов (Ольминский и Батурин) и я, член ЦК (я, как нелегал, сидел в «бесте» у «неприкосновенного» Полетаева), договорились о платформе “Правды” и составили первый номер газеты…»⁶¹⁰. Были арендованы под редакцию три комнаты в доме № 37 по Николаевской улице. О печатании газеты договорились с типографией черносотенной «Земщины» на Ивановской улице. В день выхода первого номера газеты – 22 апреля – Сталин был арестован по наводке Малиновского и после нескольких месяцев заключения в тюрьме сослан на три года в Нарымский край.

В числе сотрудников «Правды» числилось целых 8 депутатов Государственной думы, какое-то отношение к ее выходу действительно имели только Полетаев, Покровский и Малиновский. Реальную работу вели Ольминский, Степан Степанович Данилов, Еремеев, Федор Федорович Ильин (Раскольников), Молотов⁶¹¹. Всего у «Правды» в 1912–1914 годах сменилось 10 официальных издателей и 44 главреда, большинство из которых из редакционного кабинета безропотно отправлялись прямо в тюрьму. Только за первый год своего существования тираж газеты конфисковывался 41 раз, ее оштрафовали в общей сложности на 7800 рублей.

Но сам факт выхода крайней оппозиционной газеты на протяжении столь длительного времени был достаточно примечательным. И дело здесь не в ловкости «правдистов», водивших власти за нос, не в депутатской неприкосновенности некоторых учредителей газеты, но и в игре российских спецслужб. Считалось необходимым беречь те революционные организации, куда удалось внедрить секретного агента, чтобы иметь возможность в любой момент парализовать наиболее вредные проявления ее деятельности и арестовывать самых опасных радикалов. В большевистской партии таких агентов была масса. В марте 1912 года директором Департамента полиции был назначен Белецкий, который внедрил еще одну тактическую идею: «Революционные организации представляют меньше опасности для самодержавия, чем умеренные оппозиционные группы…»⁶¹². Именно Белецкому приписывается вербовка Романа Малиновского, к тому времени отбывшего три тюремных срока за воровство и кражи со взломом. Как говорил сам Белецкий, «Малиновскому были даны указания, чтобы он, по возможности, способствовал разделению партии»⁶¹³ социал-демократов. Впрочем, в этом вопросе позиции Белецкого и Ленина и так совпадали.

Игра спецслужб шла и по другую сторону российской границы, особенно в Австро-Венгрии, куда Ленин и направит свои стопы после выхода первого номера «Правды». Новым местом дислокации большевистского штаба был выбран Краков. Как объясняла Крупская, этот город «был во многих отношениях удобнее Парижа. Удобнее в полицейском отношении. Французская полиция всячески содействовала русской полиции. Польская полиция относилась к полиции русской, как ко всему русскому правительству, враждебно. В Кракове можно было быть спокойным в том отношении, что письма не будут вскрываться, за приезжими не будет слежки»⁶¹⁴.

Ленин долго сомневался в целесообразности переезда, опасался ареста на новом месте. Яков Станиславович Ганецкий (Фюрстенберг) развеял сомнения: «Австро-Венгрия при деятельном участии Германии усиленно готовилась к войне с Россией. Австрийские власти не были поэтому заинтересованы в облегчении царскому правительству его борьбы с русскими революционерами. Учитывая это, я был уверен, что Ленин может спокойно переехать в Краков. В беседах с местными политическими деятелями, которые выяснили положение у властей, я убедился в своей правоте и написал об этом Ленину»⁶¹⁵. Теперь уже Ленин объяснял Горькому выбор нового места жительства: «Войны, верно, не будет, и мы пока остаемся здесь, “используя” отчаянную ненависть поляков к царизму»⁶¹⁶.

В Краков приехали 9 (22) июня. Поселились в районе Звежинец вместе с Зиновьевыми. «Грязь там была невероятная, но близко была река Висла, где можно было великолепно купаться, и километрах в пяти Вольский ляс – громадный чудесный лес, куда мы частенько ездили с Ильичем на велосипедах»⁶¹⁷. С властями сразу поладили. Слова Крупской о том, что местным спецслужбам не было до них дела, далеки от истины. Ганецкий писал с полным знанием дела: «Краковская полиция хорошо знала ВИ и не могла сомневаться, что ВИ даже во время войны останется непримиримым врагом царизма… Краковская полиция имела Ленина постоянно на примете и знала, что у ВИ генеральный штаб российской революции, но что он в австрийские дела не вмешивается, – и была спокойна»⁶¹⁸.

Работа «Правды» закипела. Молотов повествовал: «Почти ежедневно приходили увесистые пакеты со статьями и небольшими заметками для “Правды” от В. И. Ленина. Вместе с ними были и статьи Г. Зиновьева, жившего в это время вместе с Лениным и много писавшего для “Правды”… Статьи В. И., естественно, были во многих случаях остро полемическими… В отдельных случаях Ленину приходилось нажимать и на редакцию “Правды”, когда с ее стороны делались попытки уменьшить количество полемических статей против кадетов и ликвидаторов и дать в газете больше статей не полемического, “положительного” характера…»⁶¹⁹.

Помню, меня, воспитываемого на священном уважении к ленинским текстам как к каноническому писанию, приводили в оторопь рассказы деда о том, что ответственному секретарю и редакторам «Правды» частенько доводилось править статьи Ленина или вообще не ставить их в номер. Как подсчитали потом историки, редколлегия «Правды» в 1912–1914 годах опубликовала 284 ленинских работы и 47 – отвергла. Причин тому было несколько. Первая – цензурная. Ленин не всегда принимал во внимание, что можно, а что нельзя писать в открытой печати. И настаивал: «Обходя “больные вопросы”, “Звезда” и “Правда” делают себя сухими и однотонными, неинтересными, небоевыми органами»⁶²⁰. Вторая – учет аудитории газеты. Ленинские статьи, особенно излагавшие детали теоретических разборок внутри РСДРП, читатели порой просто не могли понять. Третья – конъюнктурная, описанная Молотовым: «К сожалению, не все эти статьи могли быть напечатаны в газете, поскольку они приходили из Поронина не раньше, чем на третий день после отправки, а в политических событиях за три дня нередко происходят такие изменения, которые невозможно учесть заранее или когда по данному вопросу газета уже успела опубликовать другие статьи и материалы»⁶²¹. Сюда следует добавить, что и до Ленина известия о событиях в России доходили с тем же как минимум трехдневным опозданием, а газета ежедневная.

Авторские чувства были оскорблены, Ленин предупреждал, что «сотрудников вообще вы разгоните, если будете не помещать и даже не отвечать и не отсылать назад статей…». Его тогдашняя переписка с Молотовым местами напоминает откровенную склоку. Особенно Ленина возмущало, «отчего же “Правда” упорно, систематически вычеркивает и из моих статей, и из статей других коллег упоминания о ликвидаторах?».

Сильно не нравилось Ленину и отсутствие гонораров. «За конторой уже долг 200 р.»⁶²², – возмущался Ленин в июле. Молотов вспоминал, что Ленину платили по три копейки за строчку, меньше, чем другим авторам, пользовавшимся особой популярностью у читателей. Так, Демьян Бедный, по-мужицки прямо и с народным юмором писавший свои рассказы и стихи, получал 25 копеек за строку, да и то сбежал в журнал «Современный мир», где обещали 50 (но не заплатили, и он вернулся). 25 копеек за строчку Ленин от имени правдистов предлагал и Горькому.

В августе Ленин командировал в Петербург Инессу Арманд, которая провела специальное заседание редакции с членами Северного областного бюро с целью искоренения скверны в «Правде». Хотя в официальной советской «Истории КПСС» и написано, что после приезда Арманд и прошедшего совещания «позиция “Правды” стала выправляться»⁶²³, вряд ли ей было по силам всерьез поколебать сложившийся алгоритм работы редколлегии. Ленин продолжит баталии с правдистами.

Большой скандал затеял Троцкий, который в по-прежнему издававшейся венской «Правде» обвинил большевиков в беспардонном присвоении названия его газеты и стал заваливать «Правду» петербургскую возмущенными письмами с требованием сменить название. При этом он клеймил «ленинский кружок, воплощение фракционный реакции и раскольнического своеволия… интересы которого противоречат потребностям развития партии (и который) только смутой и хаосом может жить и питаться»⁶²⁴. Редакция в своих отношениях с Троцким руководствовалась прямым указанием Ленина: «Гнусная кампания Троцкого против “Правды” есть сплошная ложь и кляуза». А письма Троцкого в редакцию «Правды» они сберегли – в 1920-е годы те сильно пригодятся.

Внутрипартийная драка шла непримиримая, причем теперь уже на уровне легальных СМИ и в самой России, и за рубежом. Горький, которому слали свои издания и те и другие, был в сильном недоумении, чего не скрывал от Ленина. Тот был резок: «…Нехорошую Вы манеру взяли, обывательскую, буржуазную – отмахиваться: “все вы склокисты”… О “склоке” у с.-д. любят кричать буржуа, либералы, эсеры, которые к “больным вопросам” относятся несерьезно, плетутся за другими, дипломатничают, пробавляются эклектизмом. Разница социал-демократов от всех них та, что у с.-д. склокой облечена борьба групп с глубокими и ясными идейными корнями, а у них склока внешне приглажена, внутренне пуста, мелочна, мизерна»⁶²⁵.

Окрестности Кракова «стали настоящей ставкой нашей армии. Сюда постоянно съезжались полководцы отдельных наших частей»⁶²⁶. Было это несложно. Багоцкий «научил нас, как пользоваться полупасками (так назывались проходные свидетельства, по которым ездили жители приграничной полосы и с русской, и с галицийской стороны). Полупаски стоили гроши, а самое главное – они до чрезвычайности облегчали переезд через границу нашей нелегальной публике… Очень быстро налажен был и нелегальный переход через границу. С русской стороны были налажены явки через т. Крыленко, который жил в это время недалеко от границы – в Люблине. Таким путем можно было переправлять и нелегальную литературу»⁶²⁷.

Одним из посетителей был Николай Иванович Бухарин. Сын московского учителя, он рано занялся революционной деятельностью, вступил в РСДРП в 1906 году, не закончил экономическое отделение в Московском университете, арестовывался, ссылался, бежал из ссылки. С 1911 года он находился за границей, жил в Ганновере, Вене, Лозанне, Стокгольме, Копенгагене. Невысокого роста, подвижный, рыжеволосый, с редкой бородкой на мальчишеском лице и серо-голубыми глазами под высоким лбом, почти всегда в высоких русских сапогах и кепке. «Он имел внешность скорее святого, чем бунтаря и мыслителя»⁶²⁸, – замечала знакомая эмигрантка. Ленин его ценил. «К числу многочисленных ценнейших качеств тов. Бухарина, – считал он, – принадлежит его теоретическая способность и интерес к тому, чтобы доискиваться теоретических корней во всяком вопросе»⁶²⁹. Тогда же Бухарин искал Ленина. «На маленькой грязной улице Кракова нужно было найти квартиру Ульяновых. Иду, шарю глазами по окнам. И вдруг вижу купол огромного черепа, необыкновенную голову. Ну, конечно, это Старик!»⁶³⁰.

Меж тем приближались выборы в Четвертую Думу, и основное внимание Ленина переключилось на выборы депутатов по рабочей курии. Для организации этой деятельности был восстановлен Петербургский комитет (ПК) большевиков, который, по свидетельству спецслужб, «широко развил выборную кампанию»⁶³¹. Ленин писал 2 августа в редакцию ЦО: «Избирательная кампания в Питере начата успешно – гегемония завоевана “Звездой” и “Правдой” – надо не выпускать ее из рук и довести дело до конца»⁶³². «Правда» к началу избирательной кампании выходит 40-тысячным тиражом. Троцкий писал: «Ленин был едва ли не единственным марксистом, который великолепно изучил все силки и петли столыпинского избирательного закона. Политически вдохновляя избирательную кампанию, он и технически руководил ею изо дня в день. На помощь Петербургу он посылал из-за границы статьи, инструкции и тщательно подготовленных эмиссаров…»⁶³³.

В Петербурге выборы уполномоченных по рабочей курии были назначены на 16 сентября. 12 сентября в Питер прибыл в очередной раз бежавший из ссылки Сталин. Успел написать предвыборный «Наказ Петербургских рабочих». 14 сентября была арестована Инесса.

Ленина больше волнуют выборы. В начале октября он сообщал Горькому: «Мы теперь сидим по уши в выборах… От исхода выборов зависит очень многое для строительства партии». Выборы по рабочей курии в столице и в других крупных промышленных центрах социал-демократы выиграли. В ноябре Ленин отправил в Международное социалистическое бюро свой анализ прошедшей кампании: «В результате мы имеем еще более “черную”, еще более правую Думу, но побежденными на сегодняшний день оказываются октябристы»⁶³⁴. Это он писал о Думе, которая в большинстве своем перейдет в оппозицию Николаю II и примет деятельное участие в его свержении. Социал-демократов насчитывалось 13, трудовиков, среди которых восходила звезда Керенского, – 11 из 442 избиравшихся депутатов.