Текст книги "Мариуполь. Назад в будущее"

Глава 9

Маргела мысленно прокручивал свой день до пробуждения в незнакомом ему времени.

Он прекрасно помнил, как ранним утром этого дня, то есть 9 мая 2014 года, Таран всех поднял по тревоге. Сказал, что день предстоит нелегкий, поскольку нужно совершить восьмидесятикилометровый марш-бросок в Мариуполь. Что он лично получил приказ от исполняющего обязанности министра внутренних дел Украины Арсена Борисова. И что в их задачи входит: войти в город, локализовать все сепаратистские очаги, по необходимости уничтожить зачинщиков раздела территориальной целостности страны, навести порядок в структурах МВД, которые отказались от прямого подчинения Киеву, арестовать несогласных и так далее.

Он даже вспомнил, как Таран говорил про гражданских, что министр велел их не трогать, поскольку якобы «быдло само встанет в стойло, если пастухов туда загнать». Что СБУ им поможет и что власть в Мариуполе должна понять, что Киев не позволит всяким доморощенным мэрам управлять городом.

Маргела вспомнил, как они вошли город, как расстреляли блок-пост при въезде, как Таран выступил с «патриотической» речью с БТРа, символично похожей на выступление Владимира Ленина с башни броневика у Финляндского вокзала в Петрограде. Отчётливо вспомнил разговор внутри РОВД с Виктором. Даже фамилию его помнил – Стасенко. Приказ Тарана расстрелять здание из танка и начало боя тоже помнил. Но на этом моменте его воспоминания обрывались. Он не мог вспомнить, что было после боя, и как он оказался в этом Сорок первом году. Он отказывался верить в происходящее.

Маргела приложил усилие и встал с кровати. Голова по-прежнему кружилась. Он огляделся вокруг. Низкий потолок, который можно было потрогать рукой, психологически давил на высокого юношу. Ему захотелось глотнуть свежего воздуха. Но едва он высунул голову в окно, как его стошнило прямо на газон Сделав несколько вдохов, он почувствовал металлический привкус на нёбе.

Где-то вдали виднелись заводские трубы, из которых валил чёрный дым. По левую сторону от дома, поодаль двора, поблескивала в лучах утреннего солнца железная дорога.

Маргела втянул своё туловище обратно в комнату и пошёл к двери, за которой недавно скрылась женщина, называющая себя «мамой». Обследование дома продолжалось недолго. Дом состоял из пяти маленьких комнат, располагавшихся по принципу ромашки. В центре располагалась комната покрупнее, посередине её стоял небольшой деревянный стол со стульями кустарного производства. Тут же находилась белая глиняная печь с почерневшим горнилом.

Вокруг центрального «зала» были пристроены остальные четыре комнатушки. За одной из них находился маленький коридор с дверью. Туалета в доме не было, как и ванной комнаты, соответственно. Две из пяти комнат были пустые и даже без дверей.

В большой комнате, на противоположной от печи стене висела ретушированная чёрно-белая фотография, которую он видел в фотоальбоме своих родителей. На ней позировали двое взрослых людей, мужчина и женщина. Маргела сразу в них признал прабабку с прадедом. Прабабка была в белом платке и чёрном платье, застёгнутом под самый подбородок. Прадед же был одет в форму Красной Армии – Алексей наблюдал такую на исторических реконструкциях. На левой стороне груди прадеда красовались два ордена Красного Знамени и одна звезда в обрамлении лаврового венка. Отец Маргелы показывал ему эти награды, бережно храня их в специальной фетровой коробочке в серванте.

Алексей знал, что прадед был красным командиром и героически сражался в боях за светлое будущее советского народа. И он, Маргелюк Алексей, считал себя сродни прадеду, защитником украинского народа. Отец ему рассказывал, что Алексеем его назвали в честь прадеда. Что прадед был тяжело ранен петлюровцами в голову и что последние годы жизни был разбит параличом и прикован к постели.

Когда Маргела вспомнил эту деталь из его биографии, его словно током шарахнуло с головы до ног. А что, если он – сын прадеда, то есть, дед его самого в будущем??? Но это невозможно, тогда бы его звали не Алексеем. Он помнил, как батя ему рассказывал, что семья прадеда жила на окраине Мариуполя недалеко от завода Ильича.

Пазл памяти начинал складываться в более-менее ясную картину. Он вдруг осознал, что каким-то образом, не понятно пока каким, оказался в доме своего прадеда.

«Но кто тогда эта женщина? – задался он мысленным вопросом. – На бабку не похожа, на прабабку тем более, а с мамой-то в сравнение никакое не идёт. Кто же она??»

Маргела подошел к комоду, стоящему справа от печи, открыл верхний ящик и нашёл в нем несколько хаотично лежащих фотокарточек. Дрожащими руками он стал нервно перебирать их, сканируя глазами каждую по отдельности.

На обороте каждой из них рукой были написаны даты: 1923…, 1930…, 1935…, 1938…, 1940…, 1941 год. И все они были с этой женщиной. На фото из 1923 года она держала на руках свёрток, похожий на тот, что вручают при выписке из роддома; на обороте значилась надпись:

Зина с Алексеем,1923 год.

На фото из 1930 года стоял мальчишка лет семи, в школьной форме, подпоясанной ремнём, с портфелем в руках. Рядом стояла та же женщина. Надпись на обороте гласила:

Первый раз в первый класс, 1930

Алексей пошёл в школу.

Остальные фото также рассказывали о жизни Алексея и его «мамы» Зины.

Только снимок из 1941 года был совершенно другим. На ней был изображён Алексей в одеянии сталевара у мартеновской печи.

Подпись на обороте была предельно лаконичной:

Начало трудовой жизни, апрель 1941 года.

Он присел за стол и обхватил голову руками. Найденные фотографии не помогли ему прояснить происхождение «мамы» Зины и его самого. Единственное, что стало понятным, – он в доме прадеда, у него есть «мама», он находится в прошлом, в 1941 году, и работает сталеваром в мартеновском цехе. А, самое главное, теперь ему нужно как-то с этим жить! От всего этого у Алексея закружилась голова. В ту же минуту в дом вошла «мама» Зина.

– Сынок, ты чего встал? Тебе что, плохо? – Она заметила фото в руках Маргелы. – А фотокарточки тебе зачем?

– Слышь, ма! Что-то мне совсем херово. Видимо, надо к доктору сходить. Может, у меня сотрясение.

– «Херово»? – переспросила Зина. – Раньше я такого не слыхала. К доктору нужно обязательно. Я тебе с утра об этом говорила. И вот что ещё. Я сходила в цех, мастера не было на месте, вчера в ночную авария случилась, на больничном он. Поэтому ты иди оформляй больничный, чтобы прогул не записали. Строго с прогулами нынче!

Глава 10

Олеся вернулась в отделение к вечеру. С собой она привезла книги по медицине, «тормозок» с едой, зубную пасту, лак, смывку для ногтей и коробку шоколадных конфет «Стрела». Санитарки, зная её пристрастие к шоколадкам, прозвали Олесю «Конфетесой» и при каждой встрече по-доброму подначивали ее. Она не обижалась, ей даже нравилось её конфетное имя, было в нём что-то такое величественное.

Олеся была яркой девушкой 21 года, напоминавшей известную киноактрису британку Одри Хёпберн. Иссиня-чёрные волосы, карие глаза с огромными завитыми ресницами, точёные носик и скулы, пухлые девичьи губы, белоснежная улыбка и, наконец, длинная аристократичная шея не оставляли равнодушным ни одного молодого человека в городе. За ней ухлёстывали самые завидные женихи. Но брат строго охранял её девичество, и некоторые потенциальные претенденты, зная служебное положение Виктора, даже побаивались приближаться к красотке. Так она росла, как красивый домашний цветочек в горшочке.

В апреле Олеся закончила медучилище и готовилась к поступлению в институт. Мечтала о карьере нейрохирурга. Нет, Олеся не собиралась копаться в мозговых извилинах скальпелем. Она хотела стать учёным, который может разгадывать тайны головного мозга исключительно научным методом. Конечно, эксперимент она не отвергала. Чтобы стать большим учёным, нужно иссечь не один мозг. И как раз нейрохирургия в этом вопросе лучше других специальностей отвечала её амбициям. Поэтому она согласилась присматривать за парнем, у которого пуля прострелила голову и которому Никита Витальевич, её кумир в нейрохирургии, успешно провёл столь сложную операцию.

Она прекрасно понимала, насколько ювелирной должна быть работа нейрохирурга при столь серьёзных травмах. Мало было присоединить отколовшуюся часть черепной коробки. До этого нужно было сшить те поврежденные участки, через которые прошла пуля. А это метры нервных окончаний! Олеся всегда обращала внимание на то, что доктор Мазай упоминал имя Бога: и до, и во время, и после операций. Ей, молодой современной девчонке, упоминание Бога казалось эдаким атавизмом. Её атеистические взгляды на материальный мир отвергали откровения больных о чудесном исцелении от того или иного недуга после крещения или мольбы об выздоровлении. Она считала, что если и произошло исцеление без помощи врачей, то это скорее неизученные резервы человеческого организма, нежели божественный промысел. Но, Олеся не оставляла надежды, по возможности, поговорить об этом с Никитой Витальевичем. Ей было не понять, как нейрохирург, научное светило, человек прооперировавший тысячи людей, уповает на какого-то Бога.

…Олеся вошла в больницу через центральный вход. В регистратуре она узнала, что её брат Виктор находится в тяжёлом состоянии в той же палате интенсивной терапии, где лежит и больной с простреленной головой.

Оставив всё, что привезла с собой в регистратуре, девушка опрометью, в полуобморочном состоянии, бросилась по лестнице на второй этаж, где находилась палата.

Брат лежал на медицинской кровати с подключёнными всевозможными датчиками. Тут же стояли мониторы, которые контролировали и показывали текущее состояние организма. Лица Виктора из-за бинтов и лейкопластыря, наложенных на раны, видно не было. Из носа его торчали катетеры, в рот была вставлена эндотрахеальная трубка для интубации, а к рукам подключены капельницы. Поодаль, у окна, лежал парень с простреленной головой, также весь перебинтованный, с подключённым датчиками, катетерами и капельницами.

Олеся присела у кровати брата и еле слышно заплакала. Она не заметила, как сзади к ней подошел доктор Мазай и положил ей руку на плечо. Доктор погладил её рукой по голове, пытаясь успокоить. Олеся, повернувшись к нему и уткнувшись в профессорский халат, зарыдала в голос. Мониторы от датчиков молодого пациента заморгали и начали выдавать импульсы мозговой активности. Никита Витальевич указал ей, что необходимо уйти из палаты, так как, по его мнению, данные на мониторах регистрируют возбуждение, что в состоянии полного покоя недопустимо. Олеся послушно согласилась, утёрла рукой слёзы и вместе с доктором вышла наружу.

Глава 11

Виктор проспал около трёх часов. Он открыл глаза, но вставать не торопился. Голова уже не так сильно гудела, а тело не оставило и намёка на былую ломоту. Сон, подобно лекарству, чудесным образом исцелил его! Вспоминая обрывками само сновидение, Виктор безошибочно узнал в нём девушку в белом халате – родную сестру Олесю, стоявшую у его койки. Рядом стоял парень, одетый в военную пиксельную куртку, и Олеся читала ему анамнез. Из сухого медицинского языка Виктор понял, что больной, Стасенко Виктор Георгиевич, получил травмы не совместимые с жизнью, но Бог, именно Господь Всемогущий, даровал больному шанс. И что это чудо, доселе не известное науке, теперь будут изучать. К парню Олеся обращалась по имени – Алексей. Лица этого Алексея он не запомнил: оно во сне было не таким отчётливым, как у сестры.

Виктор приподнялся на кровати и еще раз мысленно прокрутил свой сон.

– Ма, – крикнул он из спальни. – А где Олеся?

Мама вошла в комнату.

– Ты чего так громко кричишь? Она в Сталино, на доктора учиться поехала, уж три года как там. Тебе самому к врачу нужно сходить, может, тебя слегка контузило. Кричишь, и память вон отшибло.

– Сейчас приведу себя в порядок, чего-нибудь закину, а то есть хочется, и пойду.

– Иди. На кухне на столе блины. Тревожишь ты меня, сын, вернее, твоё беспамятство! Одёжа на стуле висит, я её выстирала и выгладила.

Виктор не стал рассказывать матери про странный сон, понимая, что это ещё больше добавит ей вопросов. Он умылся, поел блинов со сметаной и ливерной колбасой, выпил чаю, оделся и выдвинулся в сторону улицы Больничной.

Оказавшись на улице, Виктор жадно вдохнул в себя порцию свежего воздуха. На его нёбе проявился противный металлический привкус. Сплюнув через плечо, он бодро зашагал дальше, внезапно осознав, что дорогу к заводской клинике он почему-то знает. Помнит дома, которые стоят вдоль улицы, помнит переулки, помнит, где находится проходная завода.

На душе у Виктора полегчало. А тёплый весенний день и яркое утреннее солнце прибавили ему хорошего настроения. Виктор шёл, насвистывая незнакомую ему мелодию, которая перекликалась с пением птиц. Переходя дорогу на перекрёстке, он поравнялся с парнем лет тридцати.

– Виктор, привет, как ты себя чувствуешь? – спросил тот.

– Привет, Макар.

Виктор понял, что он назвал по имени парня, который в принципе ему не знаком, и, от этого знания стало даже любопытно. Он продолжил:

– Всё хорошо, только решил к доктору зайти, по ходу контузило слегонца. Не всё помню, что должен. Вот имя твоё я помню, а тебя самого – нет…

– Эка тебя! Мазай я. Вчера вместе на смене были, я в твоей бригаде сталеваром тружусь.

– Вот оно что! Значит, сталевар я!

Макар с удивлением посмотрел на Виктора и рассмеялся:

– Да, друг, к доктору тебе не помешает сходить! Послезавтра на смену выйдешь?

– Доктор скажет – выйду.

– А без него? У нас план по плавке, который мы обязались перевыполнить. Без тебя, мастер, мы не справимся.

– Значит, выйду.

– Ну, добре, бувай!

Макар перешёл на другую сторону улицы и исчез в ближайшем переулке.

А Виктор, пройдя пару кварталов, свернул на Больничную и дошёл до заводской клиники. В регистратуре узнал кабинет и фамилию принимавшего сегодня доктора. Поднялся на третий этаж, занял очередь. На двери кабинета висела табличка:

Профессор

Маркевич Роберт Леопольдович.

Глава 12

Алексей, по большому счёту, не возражал против посещения врача. И когда он услышал от «мамы» Зины, что ему следует посетить больницу, тут же согласился. Выяснив, где находится заводская клиника, выдвинулся навстречу неизведанному.

Эта часть города ему была совсем незнакома, поскольку родился и вырос Алексей на левом берегу города Мариуполя.

Река Кальмиус, впадающая в Азовское море, разрезала город на две большие части, и по её берегам Мариуполь негласно так и делился – на Правый и Левый берега. В 1939 году Левый берег указом Президиума Верховного Совета УССР стали именовать Орджоникидзевским районом, по фамилии известного тогда революционера и государственного деятеля, но в народе называли по-прежнему – левый. Левый и Правый берега были абсолютно автономными. Каждый имел собственную инфраструктуру и даже собственные металлургические заводы. На Левом стоял "Азовсталь", на Правом – завод имени Ильича. Левобережные трудились на "Азовстали" правобережные, соответственно, на "Ильича". Левобережные могли годами не ездить на Правый берег, а молодые так и вовсе могли ни разу не бывать в центре Мариуполя, который находился на Правом берегу. У левобережных были свои парки, свои пляжи, свои стадионы, ДК, училища, больницы, рестораны и танцплощадки. А для правобережных район Левого берега был словно другой город. Им тем более не было надобности ездить на туда.

Таким же оставался и современный Мариуполь.

…Поднявшись на третий этаж заводской больницы, Алексей поинтересовался у очереди, кто крайний.

Виктор поднял руку, указывая, что крайний он.

«Вот, вот тот мент, что был в РОВД!» – промелькнуло в голове у Алексея.

Он подошёл ближе к Виктору и внимательно стал разглядывать его.

– Ты меня узнал? – спросил он после паузы.

– Нет, не узнал. Вы кто?

Маргела сначала даже не понял вопроса. Ему казалось, что он-то точно не бредит и не спит, и Виктор тому подтверждение. Ведь он с ним уже встречался сегодня, в будущем. Но отрицательный ответ собеседника спутал все карты. Однако ошибки быть не могло: мужчина в РОВД и мужчина в очереди – это один и тот же человек! Алексей отлично запомнил лицо Виктора. Тёмные густые брови, большие чёрные глаза, коротко стриженные слегка вьющиеся чёрные волосы, волевой боксёрский подбородок, усы. Это же классический тип мариупольского грека, коих в городе проживало до сорока процентов. Такого один раз увидишь – не забудешь. Одним словом, мавр.

– Алексей я, в РОВД виделись.

– Не понял, что за РОВД, но лицо мне Ваше тоже знакомо, – ответил Виктор. – Где-то мы встречались. Вопрос – где? После вчерашней аварии у меня очень плохо с памятью. Поэтому я и пришёл на приём. Возможно, меня контузило.

– Какой аварии? На тачке что ль?

– Не понимаю, про какую тачку Вы говорите. У нас в цеху метан взорвался.

Тут, Алексей вспомнил слова «мамы» Зины про его мастера, который на больничном.

– Так ты Виктор?

– Виктор. Стасенко Виктор. А что?

После того, как собеседник произнес свою фамилию, зрачки у Алексея расширились до предела. Перед ним, конечно же, был тот самый Виктор Стасенко – мент из РОВД. Однако Алексея смущало, что Виктор в очереди ничего не помнил о Викторе в РОВД, и то, что они вместе оказались в Сорок первом году.

– Да так, ничего, – пробормотал Алексей. – Иди к доктору, твоя очередь подошла.

Виктор направился в кабинет.

Глава 13

Не поднимая взгляд на Виктора, доктор Роберт Леопольдович Маркевич что-то тщательно заносил в амбулаторную карту предыдущего больного и жестом указал на приставленный к столу табурет. Виктор присел, протянул свою справку и стал ждать, когда доктор закончит писать. Наконец, тот отложил перьевую ручку, взял справку и внимательно её прочитал. Потом поправил очки в роговой оправе и сквозь них взглянул на Виктора.

– Ну-с, на что жалуетесь, любезный?

– Понимаете, доктор. Я не могу вспомнить что со мной было до сегодняшнего дня. Ни детства, ни юности, ни даже вчерашнего дня. Полная потеря памяти. Помню только имя своё.

– Ну, это уже не плохо. В справке написано, что травма у Вас в результате взрыва, но, как я вижу, сами Вы целы. Стало быть, голова не совсем. Отделы памяти у Вас в ней. – неумело пошутил Маркевич. – Вот что, любезный, я Вам посоветую. Лекарств я пока Вам выписывать не стану, а вот общение с родственниками или друзьями настоятельно советую. Постарайтесь выведать у них как можно больше из Вашего прошлого. Случаи такие известны. Иногда больному с амнезией при активном общении удавалось по крупицам восстановить память. И приходите ко мне через неделю.

– Доктор, а на работу мне выйти можно?

– Конечно, любезный, в коллективе Ваша память, возможно, позволит Вам раскрыть некоторые её пробелы. Так что не переживайте, живите, радуйтесь сегодняшнему дню, а память – дело такое, должна восстановиться. Зовите следующего.

Доктор снова склонился над своим столом, записывая в карту Виктора анамнез.

Выйдя из кабинета, Виктор вновь наткнулся на парня, который представился Алексеем.

– Вас… – Виктор указал рукой на дверь с табличкой доктора.

– Да ну! Я передумал. Я догадался. Я такое раньше в кино видел, не думал, что это может быт в реале.

– Что видел?

– Пойдём, я тебе по дороге всё изложу. Что я обо всём этом думаю.

Они вместе вышли из клиники и не спеша направились к дому Виктора. По пути Виктор услышал рассказ Маргелы про Майдан, про 9 мая 2014 года, про выстрелы из танка и, наконец, про то, что они оба каким-то неведомым образом перенеслись в прошлое. И теперь им нужно держаться вместе и постараться найти возможность вернуться назад. Назад в будущее.

Виктор слушал с удивлением. После того, что ему сказал доктор, он жадно впитывал каждую сказанную Маргелой деталь. Столь сложный мозговой штурм для травмированного Виктора был, безусловно, необходим. И даже не запоминая деталей, его мозг рисовал мысленно будущее, в которое легче было поверить, чем отвергнуть. Теперь он хотя бы знал, что будущее есть. И в этом будущем есть он – Виктор Стасенко, мент, охраняющий порядок в городе. Но самым удивительным оказалось, что всё то, о чём рассказывал Алексей, его естество не отторгало. И для себя он сделал вывод: раз его кто-то видел в будущем, значит, в этом настоящем он выжил. Слушая и размышляя, Виктор не заметил, как оказался у подъезда своей двухэтажки.

– Да, Алексей, добавил ты мне задач! Хорошо, будем решать их. Я сегодня совсем выдохся, пойду отдыхать. Послезавтра в цеху увидимся, поглядим, что там товарищи расскажут. На смену не опаздывай, если, конечно, в будущее не рванёшь!

Виктор улыбнулся и растворился в чёрной дыре подъезда.