Текст книги "Мариуполь. Назад в будущее"

Глава 4

Подмога, которую вызвал майор Саенко, подоспела, когда бой уже стих. Милиционеры, которые не получили ранений, помогали перевязывать тех, кого посекло осколками, и тех, в кого, увы, угодили вражеские пули.

– Товарищ лейтенант, – обратился к Михаилу сержант-сослуживец, – там внизу отряд самообороны Мариуполя подоспел, начальство спрашивают.

Михаил отряхнул с мундира красную пыль от кирпичной кладки, передал свой автомат сержанту и вышел во двор.

На улице собралось достаточно разномастного народа, в руках они держали охотничьи ружья, биты, самодельные обрезы и тому подобное.

– Вы ещё кто такие? – обратился к ним Михаил.

– Мы – самооборона Мариуполя, – ответил один мужчина. – Я Андрей, прислан из Донецка организовать защиту города силами горожан. Мы поздно узнали, о том, что здесь бой идёт, поэтому опоздали. Андрей Семёнович жив?

– Думаю, мёртв, он там, – Михаил указал рукой на развалины второго и третьего этажей, где продолжало полыхать пламя. – До него теперь, главное, добраться.

– Мы вызвали пожарных, они с минуту на минуту будут.

– Андрей, говоришь? А, кем прислан? – задумчиво переспросил Михаил.

– Самообороной Донецка.

– Ого, есть такая организация? Вот что Андрей, помоги со своими людьми найти командира, а мне нужно в больницу, у меня друга тяжело ранили. Нужно с доктором встретиться, выяснить, что с ним. Позже пообщаемся.

Недалеко от РОВД заревели сирены пожарных машин. Михаил вышел на дорогу, вытянул перед собой руку и остановил автомобиль.

– На Новосёловку, в больничку поедем? – спросил Михаил водителя.

– Падай, лейтенант.

Михаил запрыгнул на переднее сидение, и автомобиль сорвался с места.

По дороге водитель поинтересовался, что случилось в городе, и, соответственно, в РОВД, но не получив ответа от молчаливого милиционера, быстро довёз его до больницы. У входа в приёмное отделение стояла их милицейская «буханка». За рулём никого не было. Михаил вошел внутрь отделения и увидел водителя.

– Ну, что слышно? – поинтересовался Михаил у него.

– Не знаю, доктор не выходил ещё. Виктора сразу положили на каталку и туда, – он указал на дверь с надписью «Кабинет дежурного врача». – Вот, жду. Приказа же не было возвращаться назад.

– Жди, я сейчас.

Михаил уверенным шагом направился к кабинету врача, постучал три раза и, не получив ответа, открыл дверь.

В кабинете никого не было. Глазам Михаила предстала ещё одна дверь с надписью «Процедурная», он распахнул её уже без стука. Там тоже никого не оказалось.

Прямо посередине комнаты стоял железный стол, на котором лежал человек, с головы до ног покрытый белой простынёй. Из-под неё выступали еле заметные провода, тянувшиеся к компьютерным экранам. Все показатели на мониторах мигали монотонно и беззвучно. Некоторые отображали цифру «0».

Давление Михаила неожиданно прильнуло к вискам, перед глазами закружилась карусель из череды образов: стола, мониторов, человека под простынёй, комнаты, каких-то медицинских шкафов и белёсых ширм. Ноги не удержали лейтенанта, и он рухнул без сознания прямо возле стола. Очнулся он от того, что кто-то упорно совал смоченную нашатырём вату прямо ему под нос. Открыв глаза, он увидел молодого человека, напоминающего студента, в очках из роговой оправы.

– Доктор Маркевич Александр. Дежурный. Вы так неожиданно и громко упали в обморок, что я испугался!

– Но Вас же тут вроде не было, – парировал Михаил.

– Как же не было, я за ширмой руки мыл.

– Понятно. Александр, я Михаил, из центрального РОВД, к вам наш водитель привёз моего друга и сослуживца Виктора, – вставая на ноги, объявил Михаил. – Но когда я увидел…, – он указал на стол, где лежал человек, укрытый простынёй, – я решил, что это он.

– Да Вы не волнуйтесь, присядьте, – Александр помог Михаилу сесть на стул. – Должен Вас огорчить, это… – доктор также указал на стол, – это Виктор. К сожалению, он умер ещё до того, как его к нам доставили. У него тяжелейшая контузия грудной клетки и головного мозга, множественные разрывы внутренних органов и барабанных перепонок, как я понимаю. Медицина при таких травмах бессильна. Я сожалею.

Михаил закрыл ладонями лицо и истошно закричал. Крик его рвался изнутри и скорее был похож на рёв слона, потерявшего самку. От этого крика что-то невесомое пролетело по комнате. И в тот же момент на экранах мониторов замигали огоньки, запищали звуковые сигналы. Экран, который показывал до этого «0», вдруг стал быстро набирать цифры, пока не показал отметку в «55».

Доктор Маркевич уставился на мониторы, потом на Михаила, подбежал к столу и, откинув простыню, взял за руку пациента, чтобы нащупать пульс. На руке металлическим отблеском сверкнули часы «Электроника-5».

– Этого не может быть! – воскликнул он, поднеся руку Виктора к своим очкам. – Он уже более получаса, как мёртв, все показатели жизнедеятельности мозга, сердца не фиксировались. Это чудо, не иначе! Посмотрите, я прощупываю чёткий пульс собственными руками!

Он взглянул на часы Виктора и пришёл в ещё большее недоумение:

– Михаил, подойдите…

Лейтенант подвинулся к доктору.

– Смотрите внимательнее, видите?

Михаил посмотрел на циферблат, где судорожно крутились цифры дат, дней, часов.

– Держите, держите его руку, я приглашу бригаду скорой. Его срочно в 3-ю надо. У нас нет квалифицированных докторов для таких случаев.

Маркевич скрылся за дверью, а Михаил продолжал держать руку товарища, бездумно глядя на «взбунтовавшиеся» часы.

Глава 5

БТР с раненым Маргелой припарковался у центрального входа Городской клинической больницы № 3. Двое бойцов вбежали внутрь и, угрожая оружием, затребовали доктора. Девушка-администратор тут же нажала тревожную кнопку, в больнице зазвенела сирена. Весь персонал, что находился в больнице, собрался у регистратуры.

– Слухайте сюди, працівники Гіппократа! У нас важко поранений боєць. Ваше завдання його поставити на ноги до того моменту, коли ми повернёмся, в іншому випадку всіх розстріляємо! – высказался боевик с рябым лицом, похожим на хряка. – Паха несіть сюди Маргелу.

В фойе внесли раненного бойца, положили его на первую попавшуюся скамью, бросили на грудь пять тысяч гривен и вместе со «свинорылым» боевиком спешно удалились. За дверями послышались рёв мотора БТРа и автоматная очередь. Когда всё стихло, дежурный врач высшей категории Никита Витальевич Мазай подошёл к лежащему в беспамятстве Маргеле, осмотрел его бледное лицо, заглянул в склеры глаз, пощупал пульс.

– Срочно в операционную!

– Он жив? – поинтересовалась молоденькая медсестра.

– Жив, Олеся, пока жив. А если мы с вами будем медлить, то пациент умрёт, не приходя в сознание.

Доктор повернулся к опешившему охраннику:

– Сергей, не стой истуканом, зови своего напарника, уложите этого бедолагу на каталку, готовим к операции. Олеся, а ты сегодня останешься в ночь, уход за больным нужен будет, – добавил он.

– Никита Виталич, почему я? У меня экзамены на носу, мне заниматься надо.

– Позанимаешься здесь, в больничной тишине. От меня протекция при поступлении за твоё усердие в нашем нелёгком труде.

– Хорошо, можно мне тогда домой сейчас уйти, учебники взять?

– Иди. Остальные в операционную, нам предстоит нелёгкая работа!

* * *

Маргела почувствовал, что кто-то медленно и нежно гладит его по голове. Так, в детстве, мама будила по утрам перед школой. Её руки всегда были тёплыми и такими ласковыми. Ему захотелось взглянуть на того, кто бы это мог быть, но необычайно яркий свет не позволял открыть глаза, и Маргеле казалось, что тело его абсолютно невесомо, словно утиный пух из подушки, на которой он спал ещё ребенком. Он ощущал эту невесомость каждой клеточкой своей физической оболочки.

На какой-то момент свет, как туман, стал рассеиваться. Маргела увидел под собой длинную, уходящую за горизонт дорогу. Она была выстлана маленькими огоньками, похожими на миллиарды светлячков, прыгающими с невероятной скоростью, причём место каждого прыгнувшего вперёд «светлячка» мгновенно занимал следующий. Вся эта дорога больше походила на живую реку, где каждый атом бегущей воды был как раз этим «светлячком». Дорога жила, но жила своей «светлячковой» жизнью,

и в этом для Маргелы не было никакого сомнения.

Рассеивающийся свет медленно начал сворачиваться трубой, диаметром с диск солнца, которое можно наблюдать на закате в южном полушарии. Труба на секунду зависла над дорогой и стремительно помчалась к горизонту. Маргела явно услышал звук, похожий на стук колёс скорого поезда. Звук приближался, в то время как свет удалялся…

Он резко открыл глаза. На краю кровати сидела незнакомая женщина и гладила его по голове, которая звенела и раскалывалась от боли. Окно возле кровати было открыто, с улицы доносился стук колёс проходившего мимо паровоза. Стук этот, отдаваясь в висках, усиливая болевой эффект.

Обстановка в комнате ему была незнакома, все предметы и утварь здесь напоминали фотографию из прошлого. Он видел такие в альбоме родителей: выцветшие от времени снимки бабки с дедом, их братьев и сестёр и даже их родителей. Маргела попытался приподняться, опершись на одну руку, однако сил не хватило.

– Сынок, вставай, на работу пора, – сказала незнакомая женщина.

В голове Маргелы пронеслось эхом «сынок».

– Сы-ы-но-ок? – переспросил он.

– Что, сынок, горилка ещё не выветрилась? Тебе на смену пора.

– Извините, женщина, но я Вас не знаю.

– Я вот тебя сейчас как огрею кочергой! Мать родную не признать! Какая я тебе женщина? Пережрал сивухи что ль? А ну, вставай, надевай портки и – мигом на завод!

– Какой завод? Какая горилка? Я вообще не пью! Стоп! –

Маргела задумался. – Как меня зовут?

– Ой, надо же так нажраться, чтобы имя свое забыть! Лёшкой тебя величать. Алексей Тарасович. Батя твой уже давно на смене.

– Какой батя?

– Слышь, Лёх! – женщина склонилась над Маргелой. – Ты дурака-то не валяй! Не хочешь идти на работу, так и скажи, а коль амнезия у тебя, после вчерашнего, так я тебе помогу-то память восстановить!

Она выпрямилась во весь рост и громко прокричала:

– Маргелюк Алексей Тарасович, шагом марш на работу! И без всяких-яких! Встал, взял «тормозок» и бегом на завод!

Алексей понял, что таким методом он будет долго вникать в суть дела, и решил действовать аккуратнее:

– Мам, а какой сейчас год?

– Ох, хотя бы матерью назвал, а не женщиной! Сегодня 9 мая 1941 года, пятница. Вчера был четверг, у тебя была получка первая, ты со своими дружками по цеху в ресторан вроде пошёл. Но что вы пили, я не знаю. Память тебе отшибло напрочь, сынок.

– Да не пил я! Не пью же вообще! Но голова болит, и силёнок нет!

– А, может, тебя кто по голове тюкнул? Гроши-то на месте? Оно так, запаха от горилки я не слыхала, но от бати я тоже не чую, хоть он и бывает на рогах. Нос у меня с детства на запахи не охоч. А ну, погляди мне в глаза!

Она наклонилась и посмотрела ему в глаза. Множество красных ниточек тянулись с края склеры к зрачкам. Само стекловидное тело выглядело жёлтым. Затем она повернула его голову набок и увидела на подушке еле заметное алое пятнышко. Нащупав ладонью затылок, обнаружила небольшую шишку.

– Ой, сына, оговорила я тебя! Видимо, что-то произошло. Болезный ты какой-то. Бледный, и шишка у тебя на затылке. Неужто и прям, кто отлупил? Брюки!

Она взяла со спинки кровати брюки Алексея и вывернула карманы. Они оказались пусты.

– Я так и знала! Грабанули тебя! Грошей-то нема. Надо врача. Не дай Бог, что. Это голова всё же.

– Мам, не надо! Вырулим сами. Ты мне только помоги память восстановить.

– «Вырулим» – это что за слово такое, откуда оно? Ладно, полежи сегодня дома, я сама схожу на завод, отпрошу тебя на пару дней у Виктора. Он понятливый, прогул не поставит. Ты лежи, а я тебе молочка с хлебушком принесу.

Она удалилась.

Глава 6

Доктор Маркевич влетел в кабинет с надписью «Процедурная», через пять минут, вместе с бригадой скорой помощи. Виктора погрузили на каталку и вывезли из кабинета. Михаил последовал за ними, отдав в коридоре приказ водителю заводить «буханку». Через несколько минут обе машины, включив сирены и мигалки, рванули с места и проследовали друг за другом. Дорога от Новоселовки до 3-ей горбольницы занимала не более получаса. Виктор находился по-прежнему в пограничном состоянии. Пульс едва прощупывался и прослушивался сквозь шум мотора автомобиля. Но бригада скорой во главе с молодым доктором пристально следила за его состоянием.

* * *

Доктор Мазай после многочасовой операции на голове националиста чувствовал себя неимоверно уставшим и физически опустошённым. Сидя в кабинете дежурного врача, он курил и размышлял о том, что тому парню неимоверно повезло. Пуля прошла навылет, не задев жизненно важных центров головного мозга. Выйдя из затылочной части, она отколола часть черепа, размером с ладошку, который повис на остатках оторвавшейся кожи.

Доктор ювелирно провел операцию: локализовал кровотечение, подключил пациента к аппарату искусственной вентиляции легких, так как самостоятельно он дышать не мог, лично перевязал и подключил к датчикам всевозможных систем контроля состояния пациента. Все показатели деятельности головного мозга пострадавшего указывали на то, что мозг жив. После окончания операции, когда санитары грузили пациента на каталку, он провозгласил, что дальнейшее выздоровление прооперированного азовца зависит теперь от воли Бога.

Его размышления прервал стук в дверь.

– Войдите.

В кабинет вбежал доктор Маркевич. Его глаза сквозь стёкла очков казались ещё больше, чем были на самом деле. Он был явно возбуждён. Присев напротив доктора, Маркевич рассказал о чуде, которое произошло в его процедурной, периодически прерывая рассказ подробностями из личных наблюдений и догадок. Крик Михаила, появление ритмов пульса, импульсы живого мозга, дыхание и, наконец, «взбунтовавшиеся» часы Виктора, которые, как запомнил Маркевич, вообще не показывали цифровых значений при поступлении пациента в приёмное отделение. Всё это не укладывалось в докторской голове. Он самолично фиксировал смерть пациента: по отсутствию пульса, арефлексии, широким зрачкам, не реагирующим на свет, остановке сердца и дыхания! В общем, Маркевич относил все произошедшее к мистике.

Никита Витальевич внимательно выслушал молодого коллегу, важно улыбнулся и успокоительно объяснил, что возможности человеческого организма наукой полностью не изучены, а про мозг и подавно многое не ясно. Рассказал про пациента-националиста, которого он несколько часов оперировал и который по всем признакам должен был погибнуть, но вопреки этому жив. И добавил, что ничего мистического во всём том, что он услышал, нет. После чего пригласил Маркевича проследовать вместе с ним и взглянуть на пациента.

В то же самое время фельдшеры скорой помощи ввезли Виктора на каталке в операционную, где ещё недавно оперировали Маргелу. Дежурные санитары помогли переложить его на стол. В этот момент в операционную вошли Мазай с Маркевичем.

Никита Витальевич подошел к пациенту, взял его руку чтобы нащупать пульс. На руке он заметил те самые часы «Электроника-5». Пульс едва прощупывался, но всё же отбивал прерывистый ритм. Из любопытства Мазай взглянул на циферблат. Часы показывали: 09 мая 1941 года, пятница, 14:30. Он подозвал доктора Маркевича и показал на часы.

– Вот видите, нет никаких взбесившихся часов. Работают и отсчитывают секунды! – он указал на мигающие точки циферблата.

– Да, но сейчас же 2014 год, а на часах 1941.

– Ну, это обычный электронный сбой, такое бывает в технике. Не будем заострять на этом внимания.

Мазай велел фельдшеру снять часы и подключить сенсоры к выбранным точкам на теле и голове Виктора. Фельдшер послушно выполнил задание, а затем включил мониторы.

Все показатели жизнедеятельности тела и головного мозга указывали на то, что пациент находится в пограничном состоянии, между жизнью и смертью.

Глава 7

Виктор очнулся в 5:50, от внезапно прозвеневшего будильника. Тело ломило, голова гудела и буквально разламывалась от боли. Последнее, что помнилось, – это взрыв. Но вспомнить, что это был за взрыв, где и когда он прозвучал, Виктор никак не мог. Какие-то предположения проскакивали искоркой в мозгу, и он подозревал, что взорвался газ. Однако в дальнейшей информации память отказывала и, по ощущению Виктора, вообще дала серьёзный сбой. Он не мог вспомнить ни год, ни месяц, ни даже своего прошлого. Только настоящее. Он, Виктор Стасенко, проснулся от звука будильника. И, всё!

Виктор оглядел комнату, где кроме него, никого не было. За окном светало. Он поднялся с кровати и подошёл к проёму, где должна была быть, как ему казалось, дверь. Но она почему-то отсутствовала. Справа от дверной коробки висел отрывной календарь. На его листочке чёрным оттиском значилась дата «08 мая 1941 год», «четверг». В голове Виктора повис немой вопрос, однако его память не проснулась даже при выяснении даты. Такая же бездонная дыра! Он прошёл через смежную комнату и оказался в коридоре перед дверью в ванную комнату, из-под которой виднелся слабый жёлтый огонек. Внутри слышались журчание воды, и еле уловимое женское пение.

Виктор постоял с минуту и постучал. Дверь открылась. В проёме стояла женщина лет шестидесяти, напоминающая лицом его бабушку. В руках у неё была белая только что выстиранная и отжатая майка. Под потолком жёлтым тусклым светом горела электролампочка, над раковиной, где текла вода, висело зеркало без рамы.

– Виктор, как ты себя чувствуешь? – спросила бабушка.

– Плохо, ба! Ничего не помню из того, что было. Память отказывается вспоминать прошлое. Взрыв помню, а что за взрыв, не помню.

– Какая я тебе «ба», я мама! Бабкой ты меня ещё не сделал. А, пора бы. Взрыв у вас был вчера в мартене, тебя волной отбросило, и ты ударился головой о бетонный блок. Доктор приезжал, осмотрел тебя, сказал, что покой нужен, и всё. Ещё сказал, что через пару дней можешь выходить на работу, даже больничный не стал выписывать. Там, на кухне, на столе справка. – Она указала рукой в сторону комнаты предполагаемой кухни.

Виктор прошел туда, и взял со стола справку. На ней размашистым почерком было написано:

Справка о временной нетрудоспособности.

Стасенко Виктор Ге..(отчество неразборчиво). 19.. (далее неразборчиво) года рождения, в результате взрыва 08 мая 1941 года метана у мартеновской печи № 10, получил незначительные ушибы головы и грудной клетки. Освобождается на 3 дня от труда, с сохранением оплаты.

Доктор (снова неразборчиво). Подпись.

– Это как? Сегодня же 8 мая, я сам на календаре видел.

– Сынок, ты шо, и вправду не помнишь ничего? Восьмое вчера было. Поди-ка оторви листок и увидишь, что сегодня 9 мая, пятница.

Виктор вернулся в спальню, сорвал листок календаря с цифрой 8. Сжав его в кулаке, присел на кровать. В его голове крутилась каша из бесполезных сведений. Он стучал себя по вискам, по щекам, судорожно пытаясь взломать мозговой центр памяти и вытащить из него хотя бы байт нужной информации. Но было тщетно. Его память словно болото: чем больше ты стараешься выбраться, тем глубже вязнешь.

– Ма, я к доктору пойду. Что-то нездоровится…

– Сходи, сынок. Я гляжу, ты совсем бледненький.

– А куда идти-то?

– На Больничную, там заводская клиника. Доктор из нее был.

– Ладно, разберусь.

Виктор прилёг на кровать. И вновь заснул.

Глава 8

– Ну, так что, уважаемый коллега, будем предпринимать? – спросил доктор Мазай, глядя на молодого Маркевича.

– Нет у меня решения, точнее, я его не знаю. Возможно, это какой-то особенный случай, до сего момента наукой не описанный.

– Возможно. Но я вам вот что скажу. Мы с вами можем только наблюдать за динамикой процесса. И надеяться на чудо. Одному Богу известно, выживет этот молодой мужчина или преставится. Ему уход нужен и постельный режим. Определю-ка я его в палату интенсивной терапии, у меня там уже есть пациент с ранением в голову, я вам про него ранее говорил. Понаблюдаем. Интересный случай.

Маркевич кивнул головой.

– Я поручил практикантке уход за тем молодым пациентом, – продолжал Мазай, – вот, значит, будет ухаживать за обоими. Ей в этом году в медицинский поступать, пусть набирается опыта. Вдруг решит, что это не её. Врачебное дело, коллега, сами знаете, не лёгкое.

Маркевич снова кивнул.

– Как его фамилия? – спросил Мазай.

– Не знаю, доктор. Нам его доставили на милицейской «буханке». Но там сидит его сослуживец, могу спросить, – Маркевич указал рукой в сторону коридора.

Мазай жестом дал понять, что это необходимо выяснить. Маркевич тут же выбежал в коридор, где находился Михаил. Выяснил всё, что было необходимо для госпитализации и вернулся в операционную.

– Стасенко Виктор Георгиевич, 12 мая 1974 года рождения, выпалил он Мазаю.

– Стасенко, говоришь? Олеся у нас тоже Стасенко. Однофамилец или родственник?

– Могу выяснить, сослуживец ещё на месте.

– Выясни. Скажи ему, пусть домой едет. Стасенко уже в палате. Успокой. Нечего тут ждать. Толку мало просиживать штаны. Сегодня как-то неспокойно в городе.

Маркевич снова преодолел операционную и, оказавшись в коридоре рассказал Михаилу о состоянии Виктора, выяснил затем всё, что интересовало Мазая, и вернулся.

– Олеся – сестра Виктора, – с порога выпалил он.

– Замечательно, хотя чего тут замечательного непонятно, ну да ладно, стимул у нее появится чаще бывать здесь, и ухаживать за братом и за этим молодым отпрыском. А это облегчает нагрузку на моих санитарок. Вот. Ну, что ж, коллега, день сегодня выдался не простой, и ранения у этих ребят неординарные. Так что – пожелаете писать диссертацию, милости просим! Переводитесь к нам, я походатайствую. Возможно, тоже к вам примкну, как куратор.

…Михаил тем временем подошёл к водителю «буханки», попросил у него огонька, прикурил сигарету и приказал ехать обратно к РОВД.

У РОВД по-прежнему стояла толпа зевак. На углу здания оставались пожарные расчёты, которые скатывали шланги, собирали лестницы. Работал пожарный автокран. Здание продолжало парить белым едким дымом.

От сослуживцев Михаил узнал, что командира нашли, но он не выжил. Что националисты ушли из города, их никто не остановил и не арестовал. Ещё он узнал, что на 10 мая назначен траур по погибшим гражданским и военным. А 11-го состоится референдум. Впрочем, всё это не имело значения. Город пережил трагедию, которая предопределила его будущее.