Текст книги "Наставница"

Наставница
Поэма
Я. Анатолий

© Я. Анатолий, 2015

© Я. Анатолий, иллюстрации, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

1

 
Давно, любимая богами,
Привольно Таврия цвела!
Вокруг стадами, табунами,
Вся степь раздольная жила…
 
 
В сухих полях страда кипела, —
Был слышен шум рабочих кос…
…И грустно украинка пела
О красоте девичьих грёз…
 
 
В зените – жаворонка трели
Ласкали вычурностью слух,
Луга подсолнухом желтели
И источали пряный дух…
 
 
А на пригорках, где дороги
Замысловатые вились,
Тянулись сёла – их пороги
Обозначали новь и жизнь…
 
 
Дубов размашистые лапы
На берегах держали тень…
Ржаной соломой крыты хаты…
Из веток выстроен плетень…
 
 
И ив плакучие деревья
Купали веточки в прудах, —
Там и моя была деревня,
Рождённая в мирских трудах…
 
 
И далеко – не для забавы —
Курился жаркой пылью шлях,
Туда, где тёмные дубравы
Держали небо на плечах…
 

2

 
Деревни полнились молвою
С далёких и седых времён,
Что здесь, дорогой столбовою,
Проехал Пушкин… Как смешон,
 
 
Кто в эти небылицы верил…
Что делал он тут вообще?!
А просто так! – он вёрсты мерил,
В кибитке лёгкой и плаще…
 
 
Была осенняя погода,
День яркий – светел, чист!
Вот только-только что природа
В багрянец выкрасила лист…
 
 
И небеса налились синью, —
Хотя высокие пока,
По ним ползли свинцовой тенью
Порой с дождями облака…
 
 
От солнца блеск, – протуберанец
Тепло уже не то дарил…
И дерзкий ветерок румянец
На всём обличье наводил…
 

3

Проехал Пушкин… Как смешон,

Кто в эти небылицы верил…

 
Его лошадка коновязью
Вполне довольная была, —
Овсом, травой, сноповой вязью —
Она взбодрилась, ожила…
 
 
Он пил вино, ел мамалыгу…
И громко, весело шутил…
Хозяина – ту прощелыгу! —
В себя, как девицу, влюбил…
 
 
А молдаванин – тьфу, уроду! —
Когда бы «сальцем» потчевал,
Поэт восторженную оду
В честь сала точно написал…
 
 
В трудах про яства ведал мало,
Но, всё-таки, всуе писал,
А вот про сало – «нашэ сало»!
Забыл? Не нравилось? Устал?
 
 
Он про джамбу – тот чай калмыков! —
И на крупицу не наврал!
Сказал про чай, пропахший лыком:
«Такой бурды я не пивал!»
 
 
…Он краски все – верь заверенью! —
Своих стихов от рощи взял,
Когда писал свою «Деревню…»
Деревню нашу представлял…
 
 
На той тропе, что возле камня,
Всегда лежал огромный кот,
Его рождения не помня,
Все верили – в нём знатный род!
 
 
На всех взирал суровым взглядом,
Ел колбасу и – обнаглев, —
Купал усы под водопадом…
Был левотигр, иль тигролев…
 
 
Хоть рядом рос не дуб, а яворь…
И сказки детям он не врал, —
Застывший, будто серый мрамор! —
О многом помнил, много знал…
 
 
И вот, когда поэт обедал
В корчме в тот день у молдаван,
Ему всё с радостью поведал —
И быль, и небыль рассказал…
 
 
Не всё кончается на свете —
Минуло много дней и лет, —
Но память о родном поэте
Оставила неистребимый след…
 

4

 
Бежали розвальни накатом
В упряжке тройки лошадей,
Их встречный ветерок лохматил, —
У каждой грива точно змей!..
 
 
Ямщик же песне предавался,
Он грустно и негромко пел,
И лошадей сдержать старался, —
Чинил их рвению предел!..
 
 
В санях же дама восседала,
В тяжёлый кутаясь тулуп,
Не то задумалась, дремала,
Но лик спокойный, и не глуп…
 
 
Везде – от края и до края! —
Блестели чистые снега…
Вот только стихла вьюга злая,
В лощинах улеглась пурга…
 
 
Светился ярко купол неба —
Как нимб возвышенный горел! —
От сёл далёких запах хлеба
И убаюкивал, и грел…
 
 
С бугра раздался вой протяжный —
Щемящий душу волчий вой! —
Рванулась тройка в бег отважный —
Почти летела над землёй…
 
 
Ямщик упрямый и бывалый,
Всё понял сразу, оценил,
Прикладывал он труд немалый
И тройкой той руководил…
 
 
Держать! Держать! Чтоб не успела
Упряжка в сторону свернуть…
Дорога наледью гудела,
Стрелой летел навстречу путь,
 
 
А следом мчалась волчья стая, —
Её пьянил и пот, и храп!
Глазами жёлтыми сверкая,
Неслась, не ощущая лап…
 
 
Особенно вожак старался —
Вот-вот подрежет коренную…
Миг до прыжка всего остался,
Он победит!.. И возликует!..
 
 
В морозном воздухе щелчок
Звучит отрывистым ударом!
Волк совершает кувырок,
Дыша ещё горячим паром,
 
 
Упал, как бездыханный сноп,
К ногам оторопевшей стаи…
А кони, подняты в галоп,
Своим аллюром улетают…
 
 
Не сразу выветрился страх
В глазах горящих стойко!
С кровавой пеной на губах,
В село примчалась тройка…
 
 
Столпились конюхи вокруг,
Во всём забота, рвенье…
Самих их бил озноб, испуг,
И радости сомненье…
 

5

 
Бледнея, вытянулись лица,
Когда откинули тулуп,
Там не безмолвная царица —
Лежал щемящий душу труп!
 
 
Безвольно распростёрты руки,
Запутанные волоса, —
Как символ женской муки,
Сверкала толстая коса…
 
 
Хромой и жёлтый, лекарь местный
Дал ей понюхать нашатырь…
 

В морозном воздухе щелчок

Звучит отрывистым ударом!

 
И запах на тот час – прелестный! —
Не оценил бы лишь упырь…
 
 
Тянулось долго ожиданье, —
В нём все казнились, извелись, —
…Теней вдруг лёгкое касанье —
Её чела коснулась жизнь!
 
 
Ресницы вздрогнули устало,
Затрепетали бархатцом…
И всё – как утро – засияло
Её глазами и лицом…
 
 
Она невинно улыбнулась
И палец поднесла к губам,
Чуть-чуть к дороге повернулась,
Спросила робко: «Волки там?»…
 
 
О, как все весело смеялись,
До заикания, до слёз…
По небу вороны метались
Взлетев в испуге от берёз…
 
 
Потом все вместе провожали
Её на постоялый двор…
Что ночь в пространстве – забывали!…
…За разговором разговор…
 

6

 
С рассветом растворились тени,
Снег розовость зари впитал…
Ямщик не громким стуком в сени
Свою попутчицу позвал.
 
 
Она входную дверь открыла
С улыбкою – во всё лицо!
И пташкой лёгкою бескрылой
В одном халате – на крыльцо!
 
 
– О, мой спаситель! – Целовала
Его сердечно, горячо,
Что было силы, обнимала
В морозном инее плечо…
 
 
Он от избытка чувств смущался,
Помалкивал, вздыхал, сопел —
Как будто груз ему достался,
А он осилить не сумел!
 
 
Потом в светлицу пригласила,
Он сел на лавочку, на край,
И с крендельком – вприкуску – пили
Заваренный английский чай…
 
 
– Вот что скажу тебе я, Саша! —
Он всё ещё её робел —
Теперь ты родственница наша!
Сестра! Товарищ! Юн и смел!
 
 
…Не торопясь, умело, с толком,
С холщового мешка достал
Он перед нею шкуру волка —
И жестом барским – распластал!
 
 
Снегами пах здоровый мех,
Переливался серым цветом,
В ней вызывал счастливый смех
И удивленье – миром, светом! —
 
 
Тем, что ямщик с упряжкой жив,
И что сама она – живая!
Миг жизни голову вскружил!
…Себя в раю воображая,
 
 
Изведав дух раскрепощенья,
Она, как ангелы, витала…
Земли исчезло тяготенье!
Всё, всё кругом… не узнавала!
Потом вернулся жизни лад
Спокойствием унылым, сонным,
Лба волка зацепился взгляд
Движеньем значимым, упорным…
 
 
В смятенье, дрогнувшей рукой
Коснулась шкуры – утонула
Рука в прорешке пулевой…
И память – как тогда! – уснула…
 
 
Ямщик побрызгал ей водой
Высокий лоб окраски бледной
И удивился – сам с собой —
Её весёлости бесследной…
 
 
Но вскоре вновь пришла в себя,
За слабость кротко извинилась,
О чём-то хмурилась, грустя,
Тайком в платочек прослезилась…
 
 
Теперь – прожжённый флибустьер!
И в пику своему уму,
Красивым жестом револьвер
В руке преподнесла ему:
 
 
– Всех случаев не перечесть,
Где отстоишь ты жизнь и честь!
Храни меня – сестру! Любя!
Ну, и конечно же – себя!
 
 
…Пурга в тот час зловеще выла
В пустотах задымлённых труб.
Ушёл ямщик… Благословила,
Сама закуталась в тулуп,
 
 
Уселась в лёгкую качалку,
И томик Пушкина в руках…
Но слушала в тревоге свалку
На крышах, во дворе, кустах…
 
 
Там все свирепо бесновались —
Ветра, снега и дерева,
Совсем забытыми казались
Людские образы, слова…
 
 
Сама, как будто, пела вечность…
С каких-то иррациональных сил —
Всё уносилось в бесконечность!
Никто не ценен, и не мил…
 
 
Весь дом окутан полумраком,
Огни от печки по углам
Дрожат живым и жутким страхом —
То ярче, то тусклее там…
 
 
Вот-вот зашевелится шкура —
Волк к небу морду приподнял!
И звон копыт, и свист аллюра,
И санок в небытьё провал…
 
 
И хочется кричать и злиться,
Не быть беспомощной, немой…
Но ощущенье – тройка мчится,
И леденящий душу вой…
 

7

 
Она величественной статью
Виднелась гордо среди всех,
А в окруженье школьной ратью
Знала особенный успех…
 
 
Лицо с картины «Неизвестной»,
И с пышной тёмною косой,
Слыла княжной Волконской местной,
И декабристскою женой…
 
 
С собой, как крест, носила
Печать глубоких давних тайн —
И этим очень заводила
Житейский чувственный комбайн!
 
 
Все грезили, скучали, ждали,
Не уставали наблюдать,
На картах, камушках гадали,
Чтоб больше о вдове узнать…
 
 
Глядит ли в даль с улыбкой грустной, —
Все тянутся туда глядеть:
Что там, в природе безыскусной,
Поведать можно и узреть…
 
 
Укрыта лёгкой белой шалью,
Встречала за селом восход —
(Пастель, пронизана печалью,
Несла трагический исход…)
 
 
К ней приближаясь, замолкали,
Общались шёпотом, таясь —
Она, как стражница печали,
Познавшая над оной власть!
 
 
Пред ней никак не лебезили,
Старались выслушать, не врать…
Все вместе просто дружно жили,
Стремясь друг другу помогать.
 
 
Кто принесёт яйцо сырое,
Кто молоко и хлеб ржаной,
Съестное, может и другое, —
Как делятся с душой родной…
 
 
А для себя всё отмечали —
Так будет далеко не век!
Исчезнет стражница печали,
Уйдёт великий человек…
 

8

 
Однажды грохотом карета
Притихший огласила дол…
Откуда? Не с того ли света
Явился барин, пьян и зол?
 
 
В роскошной рыжей лисьей шубе,
И с непокрытой головой,
Кривил в усмешке едкой губы,
Потом застыл, как постовой…
 
 
Шепнул в испуге: «Здравствуй, Шура!..»
И стал безжизненно-немой…
Она смеялась, словно дура:
«Так это Тишка!.. Всё такой!..»
 
 
В какой таинственной тревоге
Природа может пребывать!
Здесь у села, вблизи дороги,
Хотелось ей молчать и ждать…
 
 
В верховьях неба дует ветер,
Плывут безвестны облака,
И путь их солнечный и светел,
Голубизны вокруг – река…
 
 
Пока лелеют тайну двое,
То слышен только стук сердец,
И всё… торжественно простое!
И колдовское, наконец…
 
 
В хмельной ли влаге так блистали
Его на выкате глаза —
Они ответа вопрошали,
И в них светилась бирюза…
 
 
Под цвет лисе, вихрились кудри,
Весь лик сродни потере был —
Как будто он в затее мудрой
Всё потерял, и всё забыл!
 
 
Она смеяться перестала,
Гадала, где дороги край,
С досадой горькой прошептала:
«Умчись!.. Потом не приезжай!..»
 
 
Рванули лошади карету,
По тракту вихрем унеслись —
Толь мчали барина к ответу,
Иль в новую ввергали жизнь…
 
 
Но облегчённо все вздохнули —
Исчезла напряженья тишь,
Вон птицы с криками вспорхнули…
Махни руками – сам взлетишь!
 
 
«Осталась, – шёпотом. – Осталась!»
«Не подкупил.… Не соблазнил…»
Ещё родимее казалась…
Печальный образ – светел, мил!
 
 
…Старушка снадобья сварила,
С травой, и мёдом, молоком,
О ней заботилась, поила —
Гнёт ипохондрий ей знаком!
 
 
…В заботе взрослые и дети,
В любви к наставнице своей…
Гордились больше всех на свете, —
Ведь снизошла до «простышей»….
 
 
…По вечерам она свечами
Свой тёплый освещала класс,
И дети с пылкими очами
В нём восхищались, и не раз…
 
 
Садились все поближе к печке,
Где холодом сквозняк не дул,
А у доски, поближе к свечке,
Стоял свободный венский стул.
 
 
И знали: скрипнет половица,
И стукнет за спиною дверь…
И входит Пушкин. … Вот садится…
И сказ… Послушайте теперь…
 
 
С преданий сорваны забрала…
И с дат рождений… И потерь…
И тень самого Ганнибала
Не раз распахивала дверь…
 
 
В их школьной жизни Абиссинии,
И Карфаген – никто не знал…
Но призрак миражами синий,
В пространстве трепетном витал…
 
 
Носились турки-янычары,
Спеша с добычею своей,
Их темнокожие товары —
Тела закованных детей!
 
 
И стало многое вестимо;
Как сотню лет тому назад
Прадеда Саши – Ибрагима —
Держал в заложниках Царьград.
 
 
…Как обречённая сестра,
Арапка смуглая – Лагань,
За брата стразы принесла —
Турецкому султану дань!
 

9

 
У печки публика простая. —
Так разноликая была!..
Но вся поэзией жила, —
С ней и взрослела, подрастая…
 
 
И к чувствам добрым уповая,
К цветистым заревам из слов,
К ней – сладостям первооснов —
Рождалась тяга вековая…
 
 
Сначала подкупали сказки —
Их волшебство из редких снов!
Потом гармония стихов,
Для утверждений и острастки…
 
 
Но лучшее придумал гений
Святой наставницы для них. —
И далеко не всякий стих
Весомее её изобретений!
 
 
Искусно выгнут венский стул!
Был как вершина – пьедестал!
Секрет не в том, что он блистал,
И что кудесник его гнул…
 
 
На нём, под мягкими лучами,
Всегда сидел родной поэт.
Его кудрявый силуэт
Был виден долгими ночами…
 
 
Он молча слушал – только слушал! —
Из уст детей всю прелесть слов,
Самим написанных стихов…
Как стих был голосу послушен!..
 
 
…Где он не зримо восседал
Стоял в спокойствии малец,
Он сопричастен… Милый чтец
Как будто встал на пьедестал!
 
 
Чтеца безмерно возвышает
И окруженье, свет, и стих…
И вздох наставницы – хоть тих,
Но слышен всем: «Ах, как читает!»
 
 
И может вновь гордится век!
Здесь и сейчас свершилось это —
Возник в присутствии поэта
Духовно зрелый человек!
 

…Где он не зримо восседал

Стоял в спокойствии малец,

 
Наставница приподняла
Его над праздною толпою,
И поэтической звездою
По жизни трудной повела…
 
 
Он вровень с ней, и даже с ним! —
Постигнуть истины простые,
Впитать божественно святые,
Горел желанием одним!
 
 
Познать себя, и целый Мир,
И ощутить Судьбу и Время!
Своё единственное Племя,
Кто в нём был недруг, кто кумир…
И «первый друг» и «друг бесценный»,
Не просто новые слова,
Что принесла всуе молва
В тот край «уединенный»…
 
 
Года отрочества бежали,
Дух равенства, любви, свобод
Безмерно волновал народ, —
В такой духовности мужали!
 
 
Умело постоять за честь,
Поступки совершать стремленья —
Возможно, было без сомненья, —
На лицах и в глазах прочесть!
 
 
…С реальностью, как та метель,
Что висла над седой землёю,
Смотрелась, и не только мною,
Средь юношей одна дуэль…
 

10

 
Где снег позёмкою искрится,
Пурга кустарник занесла…
И речка – прежде Раставица, —
Речушкой Чёрною текла…
 
 
Курили крупку секунданты,
Играла вихрями метель…
О, как строги они – педанты! —
В искусстве выверить дуэль…
 
 
Кто был в подрезанной шинели,
Кто в старой стёганке своей…
…О чём-то дерева шумели,
Вороны каркали с ветвей…
 
 
…Конечно, пистолет дуэльный
В природе вырасти не мог —
И потому летал модельный
С подковкой медною сапог!
 
 
Устав дуэли превосходный, —
Жестокий – выверен и строг!
Противник в шаге не свободный,
И отвернуть лицо не мог…
 
 
…И в режиссуре есть изъяны,
И ход сценария не новь…
Но глубоки бывали раны…
И проливалась всё же кровь…
 
 
С ухмылкою нахально-гордой,
Здесь много заводных повес,
Смазливою, но битой «мордой»,
В презренье гибли, как Дантес…
 

11

 
О, есть ещё воспоминанья
Бодрящей свежести во мне!
Они одни… напоминанья,
Цветами видятся в окне…
«С тех пор, как юная Татьяна
И с ней Онегин в смутном сне
Явилися впервые…» (Пушкин)
…Верьте мне,
Жизнь потекла, но очень странна…
 
 
С лица «ушли» совсем румяна, —
Свекле позволено расти! —
А бледность придаёт сметана,
С белейшей глиною в смеси…
 
 
Чтобы сверкать косой игривой, —
Придать «власам» и лоск, и шарм, —
Росою плакала крапива
От рук девичьих по ночам…
 
 
…Всех удивляли стройной статью,
Задумчивой красою поз,
Интриговали кроткой властью,
И лёгкостью мечты… и грёз…
 
 
Потом, потом пора печали
Судьбой тревожною придёт,
Пока же птицами порхали,
В любой готовились полёт…
 
 
Ещё позёмкой и ветрами
Не разыгралась снега сель…
Ещё ни кровью, ни слезами,
Не приползла бедой дуэль…
 
 
Дрожали залы от оваций,
В них ликовал триумф, успех…
…И звонким эхом рекреаций
Весёлый Ольги слышен смех…
 
 
Ещё беспечный добрый Ленский
Изгибы повторял перил —
Испытывая кайф вселенский,
По ним не ехал, а – парил!
 

12

 
Хоть знали все письмо Татьяны, —
Читали с толком, наизусть, —
Где каждый слог больнее раны…
И разделяли её грусть…
 
 
Науке, следуя мудрёной,
Чтоб трепетность души унять,
Писали лист свой затаённый —
И так учились слог писать!
 
 
Для них секрет «почтовой прозы»
Наставница преподала…
И письма сыпались, как розы,
Что в май природа родила…
 
 
Писали девочки для мамы,
Мальчишки братьям и отцам, —
Быстрей затягивались шрамы,
И возвращалась гладь рубцам…
 
 
Писали письмецо сироты,
Не ведая – кому? куда?
Несли наставнице – как шпроты
С рыболовецкого пруда…
 
 
Она внимательно читала
Для них, и про себя – тайком,
Писать повторно отправляла —
Отметку выставит потом!
 
 
О, тяготы «смиреной прозы» —
Эпистолярный древний стиль!
Одной достаточно угрозы —
Вдруг не поймут? – и лист в утиль!
 
 
А юные письмом стремились
Унять душевный ветрогон,
Глаза от радости светились:
Кто цензор? Пушкин!?Только он!
 
 
Наставница же расставляла
Свечей горящее литьё…
У стула венского читала
Письмо Татьяна – но своё!
 
 
Пусть Он ещё ей неизвестный…
А может закадычный друг…
Иль образ «вымысла прелестный» —
Татьяну не сразит испуг!
 
 
Познанье изменить не властен
Ни вздор, ни блажь, ни крик…
Отныне ей во всём подвластен
Великий, «гордый наш язык»!
 

13

 
Как часто школьная орава
Наставницу гулять вела,
Туда, где пёстрая дубрава
Листвой шумела край села…
 
 
Вдыхали запах смол и прели,
Рассматривали бег ветвей
Берёз, что пламенем горели
В окраске розовых лучей…
 
 
Дивились радужной картине
В изломе капельки воды…
…Как вис на тонкой паутине
Листок, прохладный от росы…
 
 
Стремились оттенять в сознанье
И цвет, и форму, и сравнить…
Найти всеобщее в познанье —
Одну связующую нить!
 
 
И слов правдивую цепочку,
Как шпагой – смыслом нанизать!
Чтоб выстроить живую строчку, —
Понятий разномастных рать…
 
 
И вспомнить мастерство поэта —
Какие образы нашёл!
Как им Земля в красе воспета!
Дубрава, по которой шёл…
 

14

 
…Одна порой не уставала
В лицо наставнице глядеть,
Как будто что-то узнавала, —
Чего нельзя в судьбе стереть!
 
 
Вот родинка, манит игривой
Спиральной нитью волоска,
Длиной курчавою, красивой…
В очах самой уже тоска…
 
 
Тот волосок витой, игривый —
Тревожит чародейством струй —
Любви – и первой, и пугливой —
Он сохраняет поцелуй…
 
 
Спросить? Узнать? Воспоминанья…
Вдруг возродится снова боль?!
В кругу же жалости, вниманья, —
Представить лучше всё самой…
 
 
Хотя, как личность, не скрывала
Наставница забот своих —
Она душою дорастала
До сути, до глубин, до них…
 
 
И потому – там сказки снятся!
И край загадочен и тих…
Живут – и радостно теснятся, —
Её судьба, поэт, и стих…