Текст книги "Старость аксолотля"

9. Приближается инквизитор

Первым на ум Фредерику приходит Сцилла Миазо; но нет, тут уже нужно действовать официально, постфактум для Агерре будет выглядеть не лучшим образом использование Пса в столь серьезных вопросах.

Вторая мысль касается Инквизиции.

Инквизиция существует, но ничего удивительного, что она не сразу пришла Агерре в голову; с момента основания Ордена она представляет собой исключительно сухую запись в статусе ОНХ. Она до такой степени забыта, что Primus Inter Pares Ордена вынужден проверять в реестрах, поскольку сам не помнит, кто сейчас является Великим Инквизитором Ordo Homo Xenogenesis. Проверка показывает: фрай Настазия фон Равенштюк. Агерре предполагает, что сама Настазия не помнит о своей должности, до сих пор лишь номинальной. С ней не связаны никакие финансовые привилегии или обязательства, а прочие права вступают в силу лишь после того, как ими наделит Примус. Затем инквизитор должен под присягой Стража представить полный отчет о своих действиях Высшему Совету Ордена. В итоге все это крайне забюрократизировано и неудобно. К тому же на время исполнения своих обязанностей инквизитору запрещено коммерческое Ваяние – штраф за нарушенные им ранее заключенные договора платит Орден, но это слабое утешение.

Настазия фон Равенштюк ОНХ (номер 103 у Лужного, четырнадцать лет без сна) отличается также тем, что успела до сизигии родить двоих детей. Ее дочь также показала глиосовместимость на тестах, но отказалась от проведения сизигийных испытаний.

Агерре посылает Настазии высокоприоритетное требование связи, но в течение последующих нескольких часов получает лишь информацию о пустоте в Иллюзионе с ее стороны. Когда наконец связь устанавливается (с самого начала под бесконечным крипто) и Агерре посещает Настазию, быстро становится ясно, почему ему пришлось ждать: она только что закончила Ваяние на полном SpaceSculptor'е.

Она принимает Примуса в своем Саду-пристройке, на орбите Дао Ся, в перерыве перед Ваянием в пределах атмосферы.

– Что случилось, фрай? – беспокоится она, завязывая белое кимоно и ведя Фредерика в гостиную.

Сад Настазии невелик – стандартный приросток на гигантском массиве китайского стотысячника. Желто-голубая Дао Ся, медленно вращающаяся под их ногами (живокрист пола прозрачен), – очередная из колонизационных планет КНР. «Стотысячник» означает не тоннаж, но количество размещенных в нем иммигрантов. Массовая межзвездная миграция окупается лишь благодаря ксенотикам. Суммарные расходы по сути весьма низки: пятнадцать долларов на человека за транспортировку лифтом Кларка, пятьсот за Ваяние и какие-то несущественные гроши за живокрист среды обитания. Так что мандарины спихивают их транспорт за транспортом, лишь бы подальше от Ферза. КНР поддерживает постоянные контакты с двумя дюжинами ксенотиков.

Агерре и фон Равенштюк садятся в гостиной; стампа ксенотички сводит свет планеты и звезд к крупнозернистому четвертьмраку. Но прежде чем сесть, Агерре подает ей конверт. Настазия осторожно вертит его в пальцах с длинными темно-лиловыми ногтями: конверт закрыт официальной печатью ОНХ. Фон Равенштюк ломает воск, достает документ, читает, и у нее расширяются глаза. Если бы не Страж, у нее наверняка участилось бы дыхание и подскочил пульс.

– Что это?..

– Глинный оригинал уже ждет вас в Замке.

– Джииз.

– Здесь еще нет лифта, так что вы Переваяете их на поверхность, но сразу же после разрываете контракт и начинаете допросы. Все на открытых Стражах – я даю вам высшие инквизиторские полномочия, можете редактировать их гормонально.

– Но… кого?

– Всех, фрай, всех.

Настазия фон Равенштюк смотрит на Агерре как на сумасшедшего – или пророка.

Ксенотик небрежно смеется, наклоняется к ней, коротко сжимает колено.

– Спокойно. Пока что ничего не случилось. Я вам все расскажу.

И он действительно рассказывает. Всю историю. Настазию, как инквизитора, связывает теперь в стократ более мощная присяга конфиденциальности. Агерре начинает с Хамелеона и лорда Амиэля, заканчивает Глупцом и глиокристным сверхсветовым компом.

Настазия внимательно слушает; она уже несколько успокоилась, наверняка записывая весь разговор.

– Но я все равно не вижу тут поля для инквизиции, – наконец говорит она. – Вне всякого сомнения, за этим стоит какая-то сила. Хамелеон. Технологии. Масштаб предприятия. Впрочем, вы сами говорили. Так что это за материал для следствия внутри Ордена?

– Есть две предпосылки участия в этой афере неспящих, – Агерре поднимает палец. – Primo: удаление Глупца от Точки Ферза и время, в течение которого это продолжалось. Посчитайте. Число Ваяний, количество рабочих часов ксенотиков. Наверняка им пришлось нанять не одного, может, даже полтора десятка, если только это не были эксклюзивные договора, что вряд ли, ибо тогда они неизбежно обратили бы на себя внимание. Так что неспящие все знали. В течение трех лет! А лорд Амиэль – едва он начал разнюхивать, что к чему, как его убили. Доверились бы они присяге ксенотиков? Как вы считаете?

– Их должны были связать друг с другом значительно сильнее.

– Да. Но каким образом? Это первый повод для расследования, – Агерре поднимает второй палец. – Secundo: откуда они знали? Откуда они знали о лорде Амиэле? Никто не знал, даже его жена; а они знали. Откуда? Предположим, что у них имелись высокочувствительные детекторы, и они обнаружили Ваяние Ори. Но это все равно не выдало бы им личность Есады, или тем более лорда Амиэля.

Настазия встает, подходит к бару, быстро наливает себе какой-то напиток (наверняка безалкогольный – для неспящих от алкоголя немного пользы), нервно осушает стакан.

– Ксенотические гадания, – говорит она, не оглядываясь на Агерре.

– Вот именно.

– Крайст.

Фон Равенштюк глубоко дышит, минуту, две. Снова наливает себе.

– Сколько нас было в последнем бюллетене Лужного?

– Тысяча сто семь после сизигии, тренингов и присяги.

– И я должна их всех… допросить?

– Одного за другим, – спокойно кивает Агерре. – Под открытыми Стражами.

– Крайст!

Настазия снова садится, устало отбрасывая рыжие волосы на затылок. Под распахнутым кимоно видны приятные округлости декольте. По Дао Ся перемещается терминатор, в Саду инквизитора становится еще темнее.

Они задумчиво смотрят в звездную бездну – параллельные взгляды, параллельное течение мыслей.

– Скоро у меня родится внук… – без всякой связи начинает почти шепотом фон Равенштюк. – Я должна была присутствовать при родах. Есть ли пенсия для ксенотиков? Когда нам придет пора умирать… от старости… куда нас Переваяют? Гравиметры рас, сегодня еще не выбравшихся из ила, будут читать наши кладбища, звучащие громче галактического ядра… Как я, собственно, ввязалась в это инквизиторство?

– Вас выбрали тайным голосованием из пула отобранных по жребию кандидатов.

– Демократия. Ух. Вблизи, однако, она теряет большую часть очарования.

Он оставляет ее, отягощенную мыслями о себе самой как Великом Инквизиторе ОНХ и страхом смерти от рук убийц, нанятых некоей опасающейся разоблачения силой, – и входит в Иллюзион/Open/Rome00.

Там он пробуждает от стимулируемых Стражем грез Есаду Ори, чтобы сообщить ей, что ее изгнание подошло к концу. Она не нарушила присягу, тайна выдала сама себя, так что ей незачем больше бояться за свою жизнь. В ходе разговора, когда они стоят под окнами просторного холла квартиры ксенотички, еще не до конца пришедшей в себя после выныривания из столь глубокой виртуальной реальности, приходит рассылаемый демоном Замка циркуляр о призыве Инквизитора. Есада смотрит на Фредерика большими глазами, чересчур изумленная, чтобы о чем-то спрашивать.

– Возвращайся на Агерре, – говорит он ей. – Я созову Совет. Ты дашь показания, до отчета Инквизитора.

– Я не хочу…

– Чего ты не хочешь? – ему приходится наклониться, чтобы услышать ее слова.

– …в политику.

Она снова вызвала у него чувство вины.

Затем он навещает в Иллюзионе/Persomal/Amiel01 Карлу Пайге.

Над этой частью Лазури как раз восходит солнце. Карла заснула в роще за гасиендой, в плетеном кресле. Теперь ее будят – Агерре и свет утренней зари. Женщину пробирает быстрая дрожь, – а может, она осознанно отряхивается от холодной росы.

– Что-о?.. – зевает она, плотнее закутываясь в красно-синее одеяло.

Ксенотик протягивает руку.

– Идем.

– А-а… куда?

– Открой связь, и увидишь.

– Почему, собственно, я тебе так верю?

Но она уже встает, уже тянется к его руке. Легче поддаться, чем воспротивиться, для сопротивления нужны силы, некая мотивация – а у нее их нет.

– Потому что мое сердце все равно в твоих руках.

– О, какие мы сегодня романтичные! – И уже стоя на краю четырехстенного кубика Агерре, спрашивает: – Так что?

И он ей рассказывает – минуту, две, четверть часа, не спеша, в ритме светской беседы.

По мере рассказа Карла преображается в ту самую леди Амиэль вечером после смерти Габриэля, в конце даже точно так же обнимает себя от холода больших пространств, точно так же опирается плечом о стену.

– Он был здесь? – после короткой паузы спрашивает она.

– Габриэль? Да.

– Как он сюда попал?

– Хороший вопрос. Предполагаю, что за глиокристом. Судя по тому, что я знаю, последние исследования его группы шли в этом направлении, а в нынешние времена разведка является неотъемлемой частью любого научного проекта – он вынужден был иметь в виду конкурентов. Собственно, я охотно бы поговорил с его сотрудниками…

– Пройдись до кампуса над Заливом, – Карла показывает движением головы на звезду. – Почему «Глупец»?

– На память. Да, и можешь уже взять те два миллиарда.

Она косо смотрит на него.

– Я пыталась. Никто не отвечает. Похоже, предложение уже неактуально.

10. Кто боится Фредерика Агерре?

– Сцилла, дружище, где тебя опять носило? Три месяца не видел тебя в АС. Смотрю, ты каждый раз берешься за какие-то сомнительные задания!

– Ха, на этот раз я Ваял на стороне ангелов. Лига снова начала шарить за Яслями. Кто-то в Нью-Йорке придумал, будто наши безумные ученые прячутся в шуме ядра. Поверишь?

– Так или иначе, возвращайся быстрее, чувствую, ты мне понадобишься.

– Уже вижу. Инквизитор! Джииз! Думаешь, ты так просто из них все вытянешь?

– Да я прекрасно понимаю, что они не идиоты и откажут Настазии.

– И те, кто откажется…

– Вот именно.

– Фрай.

Исколесив весь Иллюзион вдоль и поперек, приведя в движение шестеренки политики, он не может больше тянуть и падает в объятия НавигатораXG на максимальном SpaceSculptor'е. К Глупцу он летел другим путем, возвращается уже не зигзагами, не гадая от звезды к звезде. Но и теперь не может Ваять по прямой – между Глупцом и Точкой находится простершаяся на многие парсеки Смерть Степанова.

Ваяя, Агерре «видит сны» о Сардинии. Он очень хорошо помнит те три недели, проведенные с Карлой Фиоре – три недели, которые он никогда не проводил с Карлой Фиоре, – под лазурным небом, отражавшемся в искрящемся море и стеклах ее противосолнечных очков, когда она смотрела на него с полуулыбкой, слегка наклонив голову, наполовину реальная в облаке бело-желтой взвеси средиземноморского света, заставлявшей щурить глаза. Запах ее пота, смешанный с запахом крема для загара… Когда они не загорали и не плавали, ходили на очень долгие прогулки по каменистым и песчаным пляжам Сардинии – Карла босиком, есть нечто непреодолимо эротичное в виде женщины, ступающей по земле и камню голыми ногами. И эти ее платья, до колен или до середины щиколотки, на узких бретельках, всегда светлых цветов, из тонкого хлопка… Он фотографировал ее, но лишь врасплох, в окружении солнца и ветра, пойманную в странных позах, с заслоняющими лицо волосами, поднятой к небу загорелой рукой, в состоянии неустойчивого равновесия. Она потом разглядывала эти фото, по-птичьи наклонив голову и удивленно моргая. За все время не выпало ни капли дождя, и под воздействием почти африканской жары они зарядились некоей беспокойной энергией, которую отдавали после захода солнца, когда становилось прохладнее. Он помнил жар ее разогретой кожи под пальцами, под языком, запах раскаленной гальки в ее побронзовевшей коже, аромат ее волос. Они пили местные дешевые вина – и таков был ее вкус, когда наступала глубокая ночь, и оставался лишь вкус, запах, осязание, изредка – неразборчивое слово, бездумный шепот. Он просыпался в крупнозернистом предрассветном мраке, чтобы с летаргическим удивлением констатировать гармонию, с которой срывалось с их губ медленное дыхание, даже сердца бились в одном и том же ритме. Якобы некоторые звери – щенки из одного помета, спящие в одних и тех же логовах члены одной стаи, – могут сработаться, синхронизироваться именно таким образом. Он вставал раньше, заваривал ей кофе, открывал окна – обычно они и так уже были приоткрыты. Над портом кружили чайки. Звуки местной речи, язык, которого он не понимал, добавляли этим минутам послевкусие некоей тайны, магии, чересчур экзотической, чтобы быть вообще сколько-нибудь постижимой для человека. И тогда она запрыгивала сзади на него, засмотревшегося и заслушавшегося, касаясь его кожей и тепло дыша в затылок, а потом…

Раздавленный и убитый, он извивается в тесных и все сильнее сжимающихся сплетениях смертоносного Ваяния пространства-времени. НавигаторXG информирует о состоянии исполнения макроса SpaceSculptor'а; Агерре уже почти на месте. Фредерик вкладывает все свои силы в пущенный назад Cage, расталкивая враждебное Ваяние. А что это, собственно, за макрос, какое правило Ваяния, которое так его душит, почти давит? Тоже наверняка некая версия Cage. Агерре не отдает себе в этом отчета, но когда он парит над поверхностью ложа в верхнем четырехстенном кубике своего Сада (он стер OnTheGround, и его внезапно охватила невесомость), на лице, на шее, из лимфатических узлов проступают большие жирные слезы глии, фиолетовая слизь на белой коже; такая боль, такая мука. Страж работает на максимальных оборотах, прокачивая гормоны и их гасители, раздражая соответствующие мозговые центры. Четверть, полсекунды, секунда, две… пфух! – лопается внешнее Ваяние, Сад Агерре в открытом космосе. Половина астрономической единицы от планеты Агерре, между ней и звездой, тридцать градусов над эклиптикой. НавигаторXG сразу указывает источник смертоносного Ваяния и запускает макрос IronMaiden[184]184
  Железная Дева (англ.).


[Закрыть], вновь требуя от Фредерика ста процентов энергии. У ксенотика захватывает дух в груди, но он подчиняется приказам программы, это вполне справедливые процедуры, единственная возможная реакция в подобной ситуации – которая, правда, не имеет прецедентов, но более предусмотрительные ксенотики составили себе скрипты практически на любой случай, включая близкий взрыв сверхновой, и теперь, быстрее любой осознанной мысли, чередуются атаки, контратаки, октоморфические финты, внезапные коварные Ваяния, жестокое убийство в объятиях нематериальных клешней, когда на оболочке удаленного на миллионы километров Сада открываются почти точечные гравитационные воронки, в регулярных и нерегулярных мозаиках, каждая из которых тянет живокрист в свою сторону. Живокристу эти напряжения непосредственно не угрожают, нужно сперва преодолеть «броню» защитного Cage, с противонаправленными градиентами гравитации. Миллисекунда, три… разница энергии слишком велика, IronMaiden Агерре поглощает Cage тайного убийцы. Теперь приходит пора живокриста – даже он, прочнее которого не бывает, с плотными кристаллическими связями, лопается и разлетается в тысячах направлений одновременно. Спущенный в узкие гравитационные воронки Сад покушавшегося сверкает короткой вспышкой материи, сжатой до состояния плазмы, после чего – после снятия макроса Фредерика – высвобождается в пустоту в виде короны белых струй. А потом снова темнота.

Шесть секунд – столько все это длилось. Агерре падает на ложе. Пульс возвращается в норму. Дрожащей рукой Фредерик стирает с себя пот и глию.

На входе в Иллюзион не пробиться сквозь оповещения о контакте. Имплант Агерре, используя импровизированные детекторы Сада и гравиметры над полюсами ближайшей планеты, наносит на карту Смерть Убийцы. Постглиотическое искажение пространства-времени еще переливается между формами, не фиксируясь на окончательной фигуре – это может продлиться минуту, может год (в таком диапазоне находятся имевшие место до сих пор четыре случая смерти ксенотиков).

Агерре занят другим делом. Он входит в Иллюзион/Personal/Aguerre17 и поднимается на ноги в скриптории Замка. Взяв у первого попавшегося писаря последний список Лужного, он вычеркивает в нем неспящих с потенциалом в пределах плюс-минус десять процентов от октоморфической энергии, измеренной на защитном Cage покушавшегося. Получается семь фамилий. Он инициирует высокоприоритетную связь с этой семеркой, посылая официальные коды Примуса ОНХ. Не дают о себе знать лишь трое. Писарь проверяет этих троих в текущих реестрах. Двое исполняют контракты, в соответствии с которыми они сейчас Ваяют где-то в килопарсеках от Ферза.

Кто же в итоге остался? Бартоломео Куомо, неспящий в течение шести лет. Фредерик туманно его припоминает. Последнее местопребывание: Орбитальные Сады Агерре. Он заказывал сверхбыстрый живокрист.

Агерре навещает Настазию фон Равенштюк. Инквизитор принимает его в живокристной вилле на Дао Ся, на патио над двухсотметровым водопадом, в сердце недээнковых джунглей.

– Скольких вы уже успели допросить?

– Шестнадцать, фрай.

– Вы брали у них присягу молчания?

– Нет, вы ничего об этом не говорили.

– Знаю. Меня только что пытался Заваять насмерть фрай Бартоломео Куомо. Он был среди этих шестнадцати?

– Най, – Ксенотичка смотрит на Фредерика с явным подозрением. – Что вы, собственно, планируете, фрай? – и с внезапным гневом добавляет: – Я уже выполнила задачу, или мне дальше их допрашивать?

– Обязательно. Всех.

Префект Хесьег ожидает Агерре в своем кабинете на самом верхнем этаже Каланчи, откуда простирается вид на весь Агерре-сити. Каланча находится уже за Большим Аттрактором, вскоре ее ждет перемещение.

Глинный Фредерик плывет в своем Саду к планете на десяти процентах SpaceSculptor'а, сорока процентах Cage/Armour'а: иллюзионный Фредерик смотрит через обрамленное кутрипическими сорняками панорамное окно на Город Хаоса, погруженный в вечную ночь, сверкающий под бледными звездами и светлым кольцом. Судя по толпам на воздушных дорожках, близится вечер.

– Проследите жизнь Куомо назад вплоть до его сизигии, – говорит Агерре, не глядя на Хесьега, который вместе с полутора десятками иллюзионных сотрудников стоит по стойке смирно. – Всю личную собственность, материальную и нематериальную. Скопируйте файлы каббалистам. Список контактов, особенно за последние три года. Друзья, если они у него были. Статистический анализ поручений, которые он выполнял. Анализ его инвестиций. Мнения о его гадательных способностях. Малейшие следы связей с лордом Амиэлем и…

Все шатается, прыгает по вертикали и горизонтали, дрожат края, предметы падают на пол, кричат люди. Сразу же включаются помехи симуляции тяготения; Агерре машинально пытается запустить макрос левитации, но, сдержавшись, лишь отходит от окна. Впрочем, все быстро успокаивается.

– Что это было?..

– Крайст, это Смерть Куомо, – Агерре сплевывает. – Видать, угодила в глубокую впадину, – он поворачивается к секретарю. – Новая гравитационная карта системы!

– Будет сделано, фрай.

Тем временем Агерре совещается со следователями. В Милиции Ордена служат исключительно апатриды со стандартными конституциями и вассальными присягами. Покушение на главу Ordo Homo Xenogenesis – главное преступление, так же как и участие в заговоре с целью лишения его жизни. Милиция Ордена, естественно, не обладает никакими полномочиями вести расследование на других планетах, под юрисдикцией других государств – но в Иллюзионе/Open она может действовать повсюду.

В завершение встречи все целуют перстень Примуса.

В своих апартаментах в Агерре-тауэр Фредерик пытается обрести эмоциональное равновесие. Покушение на жизнь любого бы взволновало, трудно вернуться после такого к повседневным делам – однако для ксенотиков, которых за несколько секунд успокаивают соответствующие программы Стражей, силой удерживая в узких рамках химической и нейрофизиологической нормы, естественный путь психического восстановления закрыт. Диагностика Стража показывает, что Агерре спокоен; но как он может быть спокоен, если со времени атаки не прошло еще и получаса? Память, просвеченная до бледной таблицы событий, беспокоит его тем более. Он хотел меня убить! Хотел меня убить! И Примус холодно прокручивает это у себя в голове, расхаживая по безлюдным апартаментам.

Апартаменты Фредерика в Агерре-тауэр редко заполняются шумом разговоров, а если и так, то иллюзионных. Это еще один из побочных эффектов успокаивающих функций Стражей – неспособность создавать прочные чувственные связи, высвобождать сколько-нибудь сильные психологические реакции. Неспящие могут самое большее вспоминать чувства, ту лихорадку души, которую они испытывали во времена до сизигии – если вообще хоть что-то испытывали. Но обжигает ли воспоминание об огне? Пугает ли воспоминание о страхе?

Апартаменты Фредерика Агерре просторны и пусты. Кто сейчас звонит, кто ломится к нему в Иллюзионе? Журналисты, политики, подчиненные и партнеры в делах Ордена; они.

И Карла Пайге.

– Не хочу забивать тебе голову, наверняка у тебя сейчас полно работы, просто когда грянула новость, что было покушение и на тебя… и что это ксенотик…

– Что, уже такое крупное событие? Спокойно, ничего со мной не случилось.

– Я тебе говорила: погадай самому себе. Гадал?

– Это так не работает, – морщится Примус, глядя в ветреную ночь.

Если честно, никто не знает, как это работает.

Снова трясется земля. Люди на воздушных аллейках над АС судорожно хватаются за поручни, падают плашмя на живокрист, запускают спасательные программы его сети. Небо над Городом Хаоса зарастает черными фракталами.

Из кучи прочих иллюзионных оповещений секретарская программа Фредерика выделяет красным одно: просьбу о непосредственном контакте от Ивана Петрча ОНХ (в настоящее время шестого номера у Лужного, неспящего в течение семи лет). Фрай Петрч приложил к идентификационным кодам зашифрованный набор координат. Агерре расшифровывает сообщение и проверяет координаты: это Глупец.

Он открывает связь.

Петрч появляется в фиолетовом жилете поверх красной рубашки; жилет вышит карминовыми розами. Длинные волосы скреплены серебряной заколкой. Глия на его коже не видна, но окрашивает белки глаз, отчего те похожи на глаза демона – черные зрачки в темно-синих шарах.

Агерре протягивает Петрчу руку, тыльной стороной вверх, с большим блестящим перстнем.

Они долго молча смотрят друг на друга; каждый застыл в своей позе, устремив на другого леденящий взгляд. Наконец Иван стряхивает с себя чары, поворачивается и медленно выходит на балкон.

Агерре опускает руку. Итак – свершилось.