Текст книги "Старость аксолотля"

4. Иллюзион/Open/Venice00

В Венеции идет дождь, голуби куда-то попрятались. На Пьяцца Сан-Марко глинная старушка сражается с глинным пуделем на длинном поводке. Агерре перепрыгивает через поводок, хотя в том нет необходимости. Старушка его не видит, запертая в CLay, Corporeal Layer (of Reality)[175]175
  Вещественный слой реальности. CLay – созвучно clay, глина.


[Закрыть]. Зато его видят, похоже, все гости и обслуживающий персонал глинного ресторана, когда-то кафе Байрона и Бальзака, куда входит Агерре. Фиолетовый камзол искрится под их астигматическими взглядами.

Есада Ори ОНХ (всего два года без сна, номер 603 у Лужного) встает, приветствуя Агерре, как повелевает этикет Ордена. Агерре чувствует, что Есада встала бы и так, из чистого искреннего уважения. Двадцатилетняя ксенотичка, изначально на индийских и японских генах, фенотипируется в образе столь молодой, изящной, просто филигранной девушки, что у Фредерика в ее присутствии – глинном или иллюзионном, неважно – невольно пробуждаются отеческие чувства, а она отвечает ему симметрично. Очень длинные, черные как смоль волосы, кожа цвета меда… Технология значительно ушла вперед, сизигии в последние годы почти безошибочны – никаких внутренних глиевых дефектов, никаких фиолетовых капель.

Есада улыбается, кланяясь. Она всегда инстинктивно вызывает у него симпатию. Он помнит, как она приносила присягу и как была напугана во время ритуала. Ее родители, деды, прадеды с рассвета до заката трудились в грязи рисовых полей. Если бы не Бостонская хартия, она никогда бы не покинула свою деревню.

– Гритц.

– Гритц.

Они садятся. Подходит официант, подает меню, зажигает свечки. Парадный камзол Агерре мокро отсвечивает фиолетовым. В Глине и на планете ксенотик обязан строго придерживаться кодекса Ордена, в том числе в одежде. Иллюзионный Агерре, собственно, мог бы появиться и в штатском, но с другой стороны, ему, Primus Inteч pares Ordo[176]176
  Первый среди равных Ордена (лат.).


[Закрыть] Homo Xenogenesis, это не слишком подобает. Так что друг напротив друга сидят фиолет и серебро, утонченная красота и топорное уродство, CLay и GRI – маленький онтологический парадокс под крышей кафе «Флориан».

Приносят заказанные ими блюда, и они теперь едят, одновременно сон и материю. Крайне невежливо встречаться на публике с глинными в закрытых иерархиях Иллюзиона; не следует дополнительно дозировать реальность, иначе все мы кончим техноаутистами, идущими с одинаково широко раскрытыми глазами сквозь холодные бури и жаркие ночи и разговаривающими с духами… А так по крайней мере каждый видит тех же самых духов, и когда Агерре дружески беседует с малышкой Есадой за трюфелями и лазаньей, весь ресторан наблюдает за каждым жестом и каждым выражением лиц пары ксенотиков – ресторан и полтора десятка его отражений на низших уровнях иерархии Иллюзиона, это популярное заведение. Есада настаивала на встрече на публике.

Агерре не слишком это нравится, но, естественно, он не может пока что спросить ее о причине; не здесь. Хотя, по сути, причину прекрасно знает – но ему все равно интересно, что ответит Есада. Ему мало что известно о молодой ксенотичке, но он достаточно успел ее узнать, чтобы понять – умело лгать ей не хватает смелости.

Они разговаривают на нейтральные темы: о наводнениях в Южной Америке, Третьей войне за Тайвань, антимонопольном сговоре против ICEO, последнем софте для Стражей, книге Дроппа, нового гуру ультраконвергенционалистов, манифесте фрай Ивана Петрча, дежурного оппозиционера ОНХ, и, естественно, также о погоде на бирже. Три года назад сто долларов были для Есады состоянием мечты – сегодня она переводит между спекулятивными фондами сотни миллионов. А ведь она одна из самых бедных ксенотиков. Но можно ли забыть о собственном детстве? Агерре ненавязчиво наблюдает за ней во время еды, словами, мимикой, жестами, взглядом проявляя бескорыстную симпатию. Да, в конце концов ты о нем забудешь, но оно все равно останется в тебе, в самых изначальных рефлексах, в подсознании, во снах, в не поддающихся логической аргументации склонностях. Острое чувство неадекватности, тихий страх перед справедливой местью богов и великая радость по малейшим поводам – комплекс неполноценности. Или как раз наоборот – комплекс превосходства, уверенность в возвышении. То, как экономно и аккуратно Есада режет и ест свое жаркое (в «Кафе Флориан» каждое мясо на оригинальных генах!), вызывает у Агерре легкое чувство стыда. Фрай Ори решительно ближе дорожка пониже. Как ни парадоксально, это может означать, что тем сложнее будет Фредерику подчинить ее своей воле.

– Это вино в самом деле такое хорошее?

– О да.

– Во всяком случае, тут применяют иллюзионные приложения. Ммм.

Потом они идут прогуляться по ночной Венеции. Дождь перестал, камни по-рыбьи блестят от свежей воды. Он взял бы Есаду под руку, не будь она настолько ниже ростом.

Пьяцца Сан-Марко напоминает озеро масла в венце огней, вокруг трапеция тенистых аркад, из Палаццо Дукале выбегают хохочущие подростки; на сияющем циферблате часов Торре дель Оролоджио девять сорок. Становится холоднее, Есада натягивает на руки пурпурные перчатки.

Агерре лишь требовался сигнал. Он накладывает на трансфер криптопечать их Стражей. В открытых иерархиях они оба, Фредерик и Есада, теперь будут произносить бессмысленные последовательности слогов, результат случайных сочетаний положения губ и дрожания гортани.

– Ты слышала про Габриэля Пайге?

Она даже не поднимает взгляда.

– Да, фрай.

– А что именно слышала?

– Об этом много говорят в прессе. Убийство знатной персоны в день праздника ксенотиков, в Агерре-сити. Было много шума. Ожили квинсианцы. Третий в истории положительный вердикт суда Арте. Снова начнется юридический пересмотр личных конституций.

Она слишком много говорит, слишком быстро. И смотрит не на него, прямо перед собой. Руки скрещены на груди, красные перчатки под мышками. Икона скрываемого страха.

Агерре слегка сжимает ее плечо.

– Есада, – тихо говорит он. – Я ведь все знаю.

Какое-то время они идут спокойно. Она смотрит под ноги, обходит лужи. По их гладкой поверхности можно понять иллюзионную природу Агерре: для ксенотических стамп не существует дополняющих симуляционных приложений.

– В реестрах Ордена этого нет, – наконец говорит Ори.

– Нет.

– Переводы шли под присягой, на крипто Стража. Я сообщала только те данные, что полагалось по правилам. Маларет – виртуальное сообщество.

– Знаю, я проверял: подставной председатель правления и так далее.

– Тогда откуда?

– Лорд Амиэль доверялся жене.

Есада выпускает изо рта воздух – облачко дыхания перед лицом, сконденсированный выдох.

– Ах вот как.

– Да.

Они останавливаются на мосту над каналом. Под ними сталкиваются две, потом три, потом четыре гондолы, борт в борт, волна от моторной лодки сталкивает их на другие. Стампа фрай Ори более мягкая и не столь очевидная, как у ксенотиков старших поколений, и нарушает окрестное распределение вероятностей.

– Куда вы летали?

Она ошеломленно выпрямляется, глядя на Агерре широко раскрытыми глазами, а глаза у нее темно-карие, очень большие, почти без монголоидных складок. Когда у нее не дрожат веки, видно детское удивление на гладком лице.

– Этого он ей не рассказывал?

– Очевидно, нет.

– Что ж…

– Так куда?

– Фрай Агерре!

– Что тебя возмущает?

– Я давала присягу…

– Но это не закон, это всего лишь обычай.

Есада в конце концов моргает (возможно, ей что-то попало в глаз).

– Не могу поверить, что ты это говоришь. Ты.

– А кто же знает лучше меня? – он снова берет ее за плечо и ведет на тротуар набережной. Они сворачивают к Пьяцца Сан-Марко. – Я расскажу тебе, как было на самом деле. После сизигии первой дюжины мы подали групповой иск. Патент на ксеногенез имелся только у CasLabs НАСА, они не выходили за пределы юрисдикции местных судов. Мы выиграли и поставили условия. В то время все уже сломя голову искали новых кандидатов, чтобы разрушить нашу монополию. «Нашу» – ибо мы с самого начала являлись группой. Тогда же Степанов откинул копыта, и стало ясно, что означает смерть ксенотика. Нас принудили к более строгому надзору со стороны Стражей. Мы сумели добиться лишь независимого крипто. Уже было понятно, что существует и, что хуже, усиливается резкое противостояние между «нами» и остальным человечеством. С этим нужно было что-то делать, слишком многое зависело от ксенотиков, мы были слишком ценны, но вместе с тем слишком опасны. О непосредственном контроле, репрессивных средствах и тому подобных методах речь не шла, не только вследствие их непрактичности, но прежде всего для того, чтобы не отпугивать очередных кандидатов. Впрочем, это было уже после нескольких десятков крупных договоров с частными консорциумами, и мы располагали небольшим состоянием для юридических битв и лоббирования; так или иначе, с нами бы не справились. И что же они сделали? Наняли инженеров-меметиков, и те сконструировали оптимальный миф. Ordo Homo Xenogenesis. Одновременно возвышающий нас и укореняющий служебную этику. Иерархическая структура, этика и эстетика по образцу религиозных организаций. Символика, непосредственно выводимая из отличительной черты, красота из уродства; не стыдиться, а гордиться. Так что – глия на знаменах, глия на одежде, – он проводит ладонью по фиолетовому камзолу. – А также закон Ордена и присяга о неразглашении. Это не что иное, как предохранительная система, Есада. Награда и оковы. На этом основано истинное могущество меметической инженерии: ты осознаешь, что тобой манипулируют, но подчиняешься; знание не защищает от иррационального обаяния. Такова правда. Это все искусственное, фрай.

Перед ними Базилика Сан-Марко. Они входят в полумрак собора, но тут же останавливаются в притворе: нефы не охвачены сетями Иллюзиона.

– Что значит – искусственное? – спрашивает Есада. – Оно настоящее, – она поворачивается к далекому алтарю, показывает на распятие. – Кто может со всей уверенностью утверждать, с чего начиналось это?

Агерре плохо себя чувствует в столь достойных жалости ситуациях, он охотно сбежал бы в иронию, цинизм, насмешливые афоризмы человека, который все это давно уже обдумал, пережевал и выплюнул. Но легкое чувство стыда-нестыда в отношении Есады, столь молодой, столь искренней, все еще колет Фредерика, и он ловит себя на том, что тихо ей завидует. Чему именно можно завидовать у ксенотички? Наивности?

– Значит, вопрос чести? – бормочет он. – Я что, подбиваю тебя на предательство?

Есада отворачивается.

– Да. Пожалуй, да.

– Но ведь ты знаешь, что таким образом защищаешь убийцу.

Девушка робко улыбается.

– А разве не такую именно этику для нас спроектировали? Священников, врачей, юристов?

– Майгод, какой прекрасный парадокс! – Агерре опирается о холодный камень.

Есада нервно отбрасывает волосы – пурпурные пальцы в черных переплетениях.

Мимо проходит пара туристов, почти стопроцентно глинных; они едва не спотыкаются, засмотревшись на Ори.

– Венеция, Глина, – шепчет Агерре, медленно и едва слышно, как подобает духу в доме Господа. – Где еще есть столь большое собрание старины? Где это стало бы большей катастрофой? Ксенотика здесь не убьют. Правда? Правда, Есада? Как долго ты собираешься тут скрываться? Следующий Хамелеон уже тебя ждет. Скажи, и они лишатся мотива.

Она лишь качает головой.

– Зачем ты вообще хотел со мной встретиться? Агерре, успокойся. Ты с самого начала знал, что я ничего не скажу, не могу сказать. Зачем?

– Буду гадать.

5. Семь Мечей, Папесса

Она ничего не сказала; значит, остаются данные из официальных реестров Ордена. «Маларет Лимитед» нанимала Есаду Ори ОНХ с многочисленными перерывами в течение двух с лишним месяцев, начиная с сентября.

Копии счетов, имеющиеся в архивах Ордена, говорят о семистах двенадцати часах активного Ваяния и почти столь же долгом периоде готовности. Скрепленный присягой перед Стражем обычный один процент для ОНХ раскрывает величину гонорара ксенотички. Лорд Амиэль через подставную «Маларет» выплатил юной Ори восемьдесят восемь миллионов долларов брутто. Учитывая текущий уровень спроса на услуги ксенотиков, трудно счесть эту сумму высокой. Если, однако, взглянуть на это со стороны Габриэля… Только величайшие крезы имеют с ксенотиками личные контракты, а лорд Амиэль к таковым не принадлежал. Восемьдесят восемь миллионов наверняка стали для него немалыми расходами.

В архивах Ордена находятся также положенные выписки из бортовых журналов Есады Ори, но опять-таки это абсолютный минимум, требуемый Орденом: голые балансы времени и расстояния. Ничего о направлении и целях полетов. Так и должно быть – кто бы иначе доверился ксенотику? Каждый наем равнялся бы выдаче коммерческих тайн компании. Присяга, за которую столь судорожно цепляется Есада, возможно, фактически является лишь обычаем – но в таком случае это один из основополагающих обычаев для ксенотика и его роли в экономике. Есада вполне справедливо удивлялась: Агерре не вправе был ожидать, что она выдаст предсмертные тайны лорда Амиэля. Зачем тогда Фредерик навестил ее в Венеции?

Ибо он заранее знал, что прибегнет к тому, к чему всегда прибегают ксенотики в подобных ситуациях – иррациональному гаданию; а чтобы вызвать резонанс, нужно как можно больше приблизить мембрану к источнику вибраций.

Еще прогуливаясь с Есадой по дождливой Венеции, он покинул Агерре-сити и переместился за пределы атмосферы, в Орбитальные Сады. Орбитальные Сады Агерре простираются на сто пятьдесят кубических километров, на стационарной экваториальной орбите, медленно разрастаясь в форме кольца. Естественное кольцо планеты начинается намного выше, но Сады не защищены от прилетающих оттуда случайных обломков и космического мусора, сталкиваемого на низшие орбиты. Фланель мягкого живокриста заполняет вдесятеро большее пространство, и отнюдь не в форме шара или эллипсоида. Большая часть живокристной ваты, столь мягкой, что из Садов она видится полностью прозрачной, служит буфером в пространстве между ними и кольцом. Всевозможные куски космического мусора вязнут в этой невидимой гуще – камни и лед, вплоть до микрометеоров. Такова поглотительно-перерабатывающая система Садов. Из перехваченной материи трансмутационный живокрист достраивает новые сегменты Садов или другие, независимые модули, в соответствии с потребностями, приоритетами, соотношением спроса и предложения, а также предлагаемыми суммами. Агерре все это мало волнует. Он владеет мажоритарными долями в компании, контролирующей Орбитальные Сады. По его заказу почти мгновенно перепрограммирован живокрист в одном из граничных секторов. Меняется фронт прироста структуры.

В то время как под кольцом медленно растет его личный Сад, Агерре пребывает в обществе леди Амиэль, ожидающей прибытия рейсового транспортника на Лазурь. (Почти все регулярные сверхсветовые Ваяния заворачивают на планету ксенотиков, ее расстояние от Точки Ферза все еще не превышает светового года). Внутренность Орбитальных Садов густо поросла разноцветными кутрипическими невесомниками. Клубящиеся массы кутрипической жизни скрывают из виду более отдаленные фрагменты Садов; здесь нет живокристных стен, только сам скелет – остальное составляют деревья, цветы, ползучие растения и мхи, а также виды, не имеющие аналогов в мире ДНКародной флоры. Тем более сквозь них не видно ни звезд, ни кольца, ни планеты. Разве что в Иллюзионе – но оба находятся на девяносто процентов в Глине.

Агерре раскладывает карты. Карла заглядывает ему через плечо.

– На что гадаешь?

– Путешествия Габриэля.

– А, ну да, – она какое-то время смотрит на арканы таро. Агерре тащит из трижды перетасованной колоды, от души. Стол оказывается слишком коротким, и он удлиняет крышку рывком еще на метр. Карла хмурится. – Гм… но как, собственно? При таком количестве переменных…

– Все не так плохо. Из архивов Ордена у меня есть примерные данные на тему расстояния, так что я уже ограничиваюсь сферой. Из нее вычитаю внутреннюю сферу, поскольку в данных временных границах не было никаких сообщений о Ваянии Ори.

– Но все равно это тысячи, миллионы звезд. Или я ошибаюсь?

– Най.

– Так что тогда? – Карла откидывается назад, кутрипическая растительность поглощает энергию движения и, прочитав намерения, переориентирует люльку из корней, приподнимая ее над крышкой стола и слегка разворачивая по перпендикулярным осям. Оба теперь висят над серебряно-золотым таро (колода в соответствии с Формулой Лужного), разложенным на эбонитово-черном столе. – Никогда до конца не понимала, по какому принципу это работает.

– Таро?

– Гадания ксенотиков. Ведь это же предрассудки.

– Майгод, еще одна! – вздыхает Агерре.

Карла косо смотрит на него, и на секунду к ней вновь возвращается аристократическая спесь. Резко трещит шелковый веер, сложенный быстрым движением пальцев.

– Окей, окей, – бормочет ксенотик. – Прочитай «Сны о Каракоруме» Лужного; могу тебе вкратце сказать, что все, естественно, завязано на глию.

– Естественно, – бурчит женщина. – Deus ex gluex,[177]177
  Бог из глии (лат.).


[Закрыть] можно было ожидать.

– Но такова правда. Нульвременные трансмиссии открывают двери в бездны непредсказуемости. Пока мы не в состоянии этим воспользоваться, – тем не менее, GRI и межзвездная информационная сеть функционируют в реальном времени лишь благодаря глиевым биопередатчикам, вроде как убогим и теряющим наносекунды на искусственных соединителях. Ты же сама знаешь. В то время как мы, неспящие, не только имеем ее в модулях связи имплантов, не только в Стражах, но и в генах, в крови, в мозгах, мы ею думаем. Часть импульсов вообще идет не через синапсы, но через остатки глии. А глия и глия – во мне, в других неспящих, в Болотах, на Шадре – как ее отличить? Где она кончается, где начинается? Нет даже множественного числа.

Он выкладывает очередную карту: Папесса. Тем самым замыкается левый крест, открытый Колесницей.

– Так что, когда я гадаю, я пытаюсь проникнуть именно туда. Дать шанс проявиться тому знанию, которым не имею права владеть. Организовать форму для улавливания неуловимой информации. Создать матрицу для резонанса, вызванного во мне тем, чего я даже не сознавал. Фальшивая нотка в голосе фрай Есады. Движение глаз Габриэля. Сотая сплетня на приеме. Мелкие аномалии в какой-то из тысяч статистик; недавно я поглотил все отчеты Ордена за последний год. Я знаю лишь, что ничего не знаю. И потому гадаю.

Карла задумчиво обмахивается веером, поглядывая на Агерре и карты.

– Таро.

– Да.

– Пользуются популярностью.

– Да. Большинство из нас прибегает к картам. Некоторые бросают кости животных. Некоторые – стебли тысячелистника. Некоторые приносят в жертву внутренности или кровь. В любом случае, это должен быть набор способных к случайному изменению элементов с богатой символикой.

– Роршах.

– С фидбэком. Подчиненный правилам. Способный концентрироваться.

– Почему бы тебе сразу не спросить, кто поручил задание Хамелеону?

– В конце концов спрошу. Когда соберу достаточно данных, чтобы вызвать резонанс, и закрою число возможных ответов.

Она снова погружается в задумчивость. Агерре раз за разом раскладывает карты. Кутриповые инсектоиды разносят прививки для пассажиров, отправляющихся на Лазурь, Искатель и Войтылу. Один садится на плечо женщины, укалывает сквозь блузку. Это выводит ее из транса – а может, и из Иллюзиона.

– Им следовало ожидать.

– Гм?

– Суверенам Хамелеона. Что кто-то из вас вычислит их с помощью такого гадания. Боже милостивый… в столице ксенотиков, на глазах всего человечества!.. Им следовало ожидать.

– Да.

– И тем не менее…

– И тем не менее.

В Иллюзионе/Open/OrbitalGardenAguerre00 объявляется установление живокристного коридора с рейсовиком на Лазурь. Карла глубоко вздыхает, наклоняется к Агерре, и древорост гнется вместе с ней. Она хватает ксенотика за плечо и крепко сжимает.

– Погадай себе, Фред, – шепчет она. – Погадай себе самому. Вы не бессмертны.

Агерре удивленно моргает. С секундным опозданием отрывает руку от карт, берется за пальцы женщины и целует ее ладонь и запястье. Взгляды их устремлены друг на друга. Дрожат кутрипические листья.

Полуулыбка.

– Но как же громко мы умираем.

Последующие шестнадцать часов, после отлета Карлы Пайге с телом мужа в их имение, пока не вырастет Сад Агерре, ксенотик беспрерывно гадает.

6. Против бесконечности

Что может человек против бесконечности? Что может ксенотик? Неуверенное гадание ведет фрай Фредерика Агерре крутой дорогой сквозь галактику.

Его Сад, реализованный по стандартной программе, невелик, но, как открытая структура, создает впечатление простора. Шесть ажурных плоскостей пересекаются вдоль восьми линий, не до конца перпендикулярных и не до конца параллельных – таким образом возникает одно закрытое помещение и двадцать шесть в той или иной степени открытых в звездный космос. Закрытое тоже не вполне закрыто: живокрист каждой из плоскостей несколько иной – то полупрозрачный, то сетчатый – и внутрь камеры просачивается холодный свет звезд. В камере находятся джакузи и прочие приспособления для ванной. Запас воды и живокристные фильтрующие установки занимают нижний пятистенный кубик; с шестой стороны вода давит на пустоту. По крайней мере, так могло бы показаться смотрящему на Сад снаружи. В действительности Сад имеет строго определенные границы: толстый, полностью прозрачный термоизоляционный живокрист защищает его от вакуума, придавая ему близкую к сферической форму.

Агерре возлежит на футонах в верхнем переднем трехстенном кубике. Все еще находясь на сто процентов в Глине, он наблюдает из-под полуприкрытых век, как звезды расходятся в стороны перед Садом. НавигаторXG едет верхом на Агерре, выполняя одновременно три макроса, в том числе классический SpaceSculptor[178]178
  Космический скульптор (англ.).


[Закрыть] на 99,7 процента максокт. Когда в сумме используется почти весь октоморфический потенциал Фредерика, когда мозг его распухает в объятиях Стража – Агерре впадает в состояние, ближе всего подобное сну из тех, что ему доступны. Его охватывает приятное тепло, конечности тяжелеют… Сад тем временем плывет сквозь космос со скоростью, во много раз превышающей скорость света.

Первый макрос, OnTheGround[179]179
  На месте (англ.).


[Закрыть], фиксирует Ваяние локального гравитационного колодца под водяным кубиком Сада, устанавливая направления тяготения. Второй макрос, более утонченная версия Cage, устанавливает внешние защитные гравитационные поля, а SpaceSculptor версии 16.12 (апгрейд четырехдневной давности) формирует «локальное седло» пространства-времени и постоянно преобразует его непосредственные окрестности, «стягивая» спереди и «растягивая» сзади. Агерре летит к первой из указанных таро звезд.

Тем временем его полубессознательные мысли дрейфуют к Карле – Габриэлю и Карле. Его несупружество с Карлой состояло из трех фаз. В первые годы после сизигии, когда даже целибат становился отчасти очередным из снобистских чудачеств, Фредерик о Карле вообще почти не помнил. Потом познакомился с ней во второй раз, как с женой Габриэля Пайге (еще до того, как тот получил титул) – и так начался невозможный союз Фредерика с Карлой. Он жил так семь или восемь лет, в самые неожиданные моменты предаваясь инфантильным мечтам об альтернативной жизни, в которой он поплыл бы на Сардинию, – заменителю снов. У него имелся альтернативный дом (под Севильей), альтернативная карьера (переводчика при Лиге Суверенов), альтернативные друзья, альтернативные горести и радости, и дети, и мгновения экстаза, и любовь до смерти – для которой альтернативы не было. Естественно, Карле он никогда об этом не говорил. Впрочем, во время той фазы после первой новой встречи он ни разу с ней не разговаривал; с Габриэлем – да (Габриэль уже опубликовал свои ксенобиологические труды, защитил патенты и начинал сотрудничество с ICEO и ОНХ), но не с Карлой. Не стоит мешать мечты с реальностью, шизофрения была полностью стерильной. Так что третья фаза началась с их разговора в Глине. Альтернативная жизнь оказалась поддельной: Карла была женой Габриэля, а не его. Не было детей, не было любви, не было ничего – лишь одно мгновение, кусочек той адриатической ночи, существовала возможность, так никогда и не реализовавшаяся.

Ложь, сон неспящего, пустота… и тем не менее, он помнил. А память не изменить, как не изменить себя, даже если бы он этого хотел. (Не хочет.) Так что на самом деле Карла его жена – отношение Фредерика к ней во многом построено на воспоминаниях об их совместной жизни. Отсюда рефлексы, психологические реакции, его нынешние к ней чувства, а также комплексы – как, например, тот, что велит ему теперь странствовать на сверхсветовой волне по Млечному Пути в поисках тайн, которые привели к артистичной смерти лорда Амиэля от рук Хамелеона неизвестного происхождения.

А ведь его ждут важные дела в Агерре-сити, ведь он знает, что плохо поступает, выходя на столько часов из Иллюзиона. Но вместе с тем чувствует, что должен довести до конца это расследование, что иначе не смог бы взглянуть жене в глаза.

И потому он летит. Первая звезда отстоит от Точки Ферза на тысячу семьсот с лишним световых лет. Голубой гигант, лишенный планет – во всяком случае, распыленный на месте из Сада живокристный дисперсионный телескоп не улавливает отражения хотя бы одной, не дрожит от их резонанса импровизированный гравитометр. Не сюда ли Переваяла Габриэля Есада? Освободившись из когтей НавигатораXG, Агерре стоит у края бокового кубика и смотрит во тьму, вращающуюся вокруг ослепительно белого диска гиганта. В руке – графин с путапорром. Два кубика были заполнены перед отлетом кутрипической биомассой, и за это время успели развиться из имплантов внедренные в живокрист растения. Сад начинает напоминать сад, под босыми ногами ксенотика стелются желтые вьюнки. Присев, он ставит графин и раскладывает над пустотой две мандалы; Тройка Кубков заслоняет солнце. И он летит дальше. Что поделать против бесконечности? Приходится обманывать.

Двойная система. Пульсар. Четверная система. Белый карлик. Туманность. G3 с планетами. G5 без планет. Дни, месяцы. Все более долгие остановки у проверяемых звезд – тогда он входит в Иллюзион/Earth, Иллюзион/AguerreCity, исполняет накопившиеся обязанности.

Снова ходят слухи о хакерских атаках на Стражей, Агерре приходится созывать пресс-конференции у Каббалистов. Вопрос поднимается с регулярностью лунных приливов, от рационального анализа никакого толку, страх настолько непреодолим, что у гидры подозрений раз за разом отрастает новая голова. Хуже того, боятся сами ксенотики. «Я уже перестал верить, что это когда-нибудь закончится, – вздыхает доктор Шарский, шеф криптологов Ордена, когда они ждут в атриуме Дворца Шифров в Агерре-сити открытия иллюзионного чата. Атриум находится на самом верхнем, сороковом, этаже обширного здания в стиле барокко, и сквозь открытую крышу падает отраженный от кольца свет. Прохаживающийся между фонтанами павлин не обращает внимания ни на криптолога, ни на ксенотика; в них нет даже промилле Глины. – Это как с Кеннеди. Розуэллом или Коррадолами, – объясняет Шарский. – Теория живет собственной жизнью. Достаточно вообразить потенциальную угрозу. Ибо теоретически Стражи действительно могут редактировать вас против вашей воли, если кто-то взломает их код. Тот факт, что коды взломать невозможно, теряет свое значение, когда представляешь себе ад, в который превратила бы мозги ксенотиков одна хитроумная программка; Холокост отдыхает. Это простые принципы психологии». «Не помню, сколько мы уже потратили на инженеров-меметиков». «Знаю. Но точно так же было во время Холодной войны с ядерными арсеналами. А вы еще опаснее». Пробивает час, и атриум расширяется в тысячу раз, заполняясь иллюзионной толпой.

ICEO откладывает очередной раунд переговоров по вопросу шестилетнего коллективного договора с Орденом. В ганноверских бюро канцелярии Лоуэлл, Лоуэлл & Чей, представляющей Ordo Homo Xenogenesis, встречаются представители сторон. С момента заключения трастовой сделки между более мелкими корпорациями и правительственными агентствами, направленной против молохов, объединенных в Interstellar Commercial Enterprises Organization[180]180
  Межзвездная организация коммерческих предприятий.


[Закрыть], последняя начала применять тактику задержек и уклонений. Для Агерре и Мари-Анн Ликоцци ОНХ, надзирающей за юридической деятельностью Ордена, это остается политически-экономическим абсурдом.

Переговорщики Лоуэлл, Лоуэлл & Чей разводят руками. «Это не имеет смысла, фрай. Именно они должны стремиться к скорейшему подписанию договора, прежде чем трест успеет что-то придумать. А так они стреляют себе в ногу», «Разве что какие-нибудь новые Ясли… – ворчит Ликоцци. – Но Элька с Сириуса ничего не зарегистрировала».

Террористическая атака на Кордильерский лифт – в результате сплошные опоздания и толчея на земной орбите. Из трех лифтов этот становился жертвой саботажа уже трижды. Серьезные повреждения никогда не причинялись (размещение зарядов, способных привести к крупным разрушениям живокристной установки, требовало бы фактического содействия со стороны администрации лифта), однако простои, возникающие из-за всеобщего замешательства, проводимого расследования и неустанных налетов экспертов страхующей лифт компании, полностью разрушают график. Правительство Бразилии покупает услуги двоих ксенотиков для непосредственного Переваяния своего самого срочного груза на орбиту. Один из этих нанятых – Джон «Шутник» Лемоут; забавы ради он вмешивается в атмосферу над Центральной Америкой. Дожди, наводнения и засухи. Агерре снова приходится выступать послом доброй воли.

Открытие молодой землеподобной планеты в отдаленной части рукава галактики: Вектор Ферза сворачивает и растет. Возможно, самое время Переваять планету Агерре на орбиту звезды, которую пересекает вектор? Ситуация дополнительно осложняется тем, что группа титулованных экономистов из Оксфорда выступает с пересмотром некоторых коэффициентов изначального алгоритма Ферза, и теперь Векторов два. Кому верить? Небольшая разница может повлечь миллиардные потери. Старик Ферз проводил свои расчеты по заказу прото-ICEO. Каждой звезде он приписал набор показателей, описывающих ее удаление от других звезд, частоту полетов, стоимость экономического обмена и так далее; все это в единицах, сводимых к рабочему часу ксенотика в сто окт. Столь заурядная имитация галактики, естественно, мало что значит для 99,9999… процентов локаций, но для небольшой их доли из окрестностей Солнца она находит место, являющееся отправной точкой наиболее экономичных маршрутов ко всем тем звездам. Именно это и есть Точка Ферза, и ее положение отнюдь не совпадает с положением Земли: пространственный расклад интересов человечества не является идеально симметричным. Хватит немногого – небольшой технологический переворот, более эффективный метод сизигии, землеподобная планета на периферии… и Точка дрейфует через космос на целые парсеки. Часто изменения взаимно нивелируются, но иногда они накладываются, накапливаются, и тогда Вектор выстреливает, будто гидравлическое копье. Ибо Вектор Ферза – слишком умозрительный показатель, описывающий предполагаемое перемещение Точки в заданном временном интервале. Однако для Примуса ОНХ является вопросом чести удержание положения своей планеты как ближайшего к Точке и, соответственно, центрального коммуникационного узла. Все дороги должны вести к Агерре.