Текст книги "Пани Зофья. Вы всё перепутали"

Глава 2

Со временем все портится и становится хуже.

Даже трамваи теперь без ступенек. Так быстро в них садятся, только успевай. Внутри так холодно, что летом приходится надевать свитер. Но самое ужасное – они идут так плавно и гладко, что забываешь схватиться за поручни.

Трамвай резко затормозил на площади Артура Завиши, и все полетели вперед. Такое торможение случается, когда автомобиль блокирует пути, но в этот раз для самого водителя трамвая полной неожиданностью стала его собственная остановка. У меня не было времени схватиться за поручни. И, чтобы не упасть, я задрыгала ножками, точно пятидесятилетняя на вечере встреч. Я протанцевала со своей тележкой несколько шагов вперед, несколько шагов назад, пока не приземлилась на колени пожилого мужчины.

Я быстро встала. Испугалась, что испортила ему книгу, которую он читал во время поездки. Он ничего не сказал. Двери открылись, и, выходя, я снова посмотрела на него. Я видела его раньше. Он всегда сидел один и всегда с этой книгой. Глупое название: «Иметь или быть?» Это, наверное, одна из тех книг, в которых абсолютно ничего не происходит, зато исследуется банально простой вопрос: как жить? Не надо быть философом, чтобы понять: надо жить так, чтобы не умереть в одиночестве со старой, потрепанной, давно прочитанной книгой в трамвае – морозильной камере без ступенек, – раздавленным пожилой дамочкой, не успевшей ухватиться за поручни. Вот как надо жить.

Трамвай с худым читателем уехал.

Я вернулась домой по улице Паньской. Орда обезумевших велосипедистов мчалась по недавно сделанной для них дорожке. Началась охота на пешехода, который хотел бы перейти на другую сторону. Пересечение велодорожки было более рискованным, чем пересечение трамвайных путей. В лучшем случае вагоновожатый позвонил бы в свой колокольчик и погрозил пальцем. Кроме того, видя рельсы, можно предположить, откуда приедет трамвай. Велосипедисты же возникают из ниоткуда. Смотри не смотри на тротуар, а так никогда и не узнаешь, когда окажешься на священном пути велосипедистов. Они добились у города этих дорожек и ведут за них ожесточенную борьбу. Только ступи на розовую плитку, как тебя смешают с грязью, покалечат или задавят насмерть.

Несмотря на наличие собственных транспортных путей, часть велосипедистов в поисках славы заезжает на территорию, которая уже сотни лет отведена для автомобильного движения. А там кулаками не машут и никого не обзывают. Велосипедист или пешеход, который замедляет движение, то есть нарушает священные принципы пропускной способности, может быть попросту сбит. Это происходит совершенно законно, а убийство человека при таких обстоятельствах называется несчастным случаем.

Я закрыла глаза, стиснула зубы и двинулась вперед. Треньканье велосипедного звонка, крик, одно торможение и два оскорбления – удалось проскользнуть практически незамеченной. Никто меня не ударил и не плюнул в меня. Я почувствовала почти неуважение к своей персоне.

Хорошо было вернуться к родным пенатам, чтобы не утратить последние социальные связи. К счастью, время от времени меня навещали распространители товаров. Они рассказывали длинные и интересные истории. В основном касавшиеся бытовой техники: пылесосов, кастрюль и сковородок. Большую часть можно было купить.

Я добралась до улицы Медзяной. Уже издалека я заметила деревянные заборы и экскаваторы. Они снесли типографию «Дом польского слова». Видно, так будет лучше. Город прекрасно развивается. Строят нам тут Будапешт.

Из-за деревянного забора выехал грузовик. Среди обломков лежали сломанные деревянные полки, с которых мы брали иллюстрированные сказки, когда приходили сюда с сыном. Хенрик часто читал вслух. Всем это нравилось, а ему нравилось рисоваться. Он читал до тех пор, пока дети не слетались на него, как бакланы на старое дерево.

Какое-то время я стояла и смотрела на то, как строители расчищают пространство от наших воспоминаний под новые инвестиции.

Перейдя на другую сторону, я заметила, что улица странным образом опустела. Чего-то не хватало. Исчез кирпичный дом! Целиком. По адресу улица Медзяная, четыре. Казалось, что улица Медзяная лишилась передних зубов.

Я сильнее сжала ручку тележки и ускорила шаг. Мне стало плохо. Как будто началось стихийное бедствие, ураган, сносящий целые дома. Меня переполнял страх. Мир внезапно начал исчезать. Мне захотелось как можно быстрее схватиться за что-то прочное. То, что останется. Чтобы и я не исчезла. Чтобы я не исчезла в истории, в небытии, в забвении. К счастью, наш кирпичный дом еще стоял. Там я почувствовала себя лучше. Вне досягаемости черной дыры.

Мое настроение улучшилось лишь на минутку, потому что в провонявшей мочой подворотне стояла странная группа людей. Они на что-то смотрели. Я подошла.

– Кто-то умер? – спросила я молодых людей.

– Надеюсь, что нет, – ответила девушка с розовыми волосами.

Я посмотрела на них. Камуфляжная одежда, крашеные волосы, капюшоны на головах. Они выглядели подозрительно, потому что стояли в подворотне, но у них не было ни пива, ни сигарет, и они не мочились.

– Что вы здесь делаете? – спросила я.

– Мы блокируем, – сказал молодой человек.

Посмеялся надо мной, думая, что я глупая и не понимаю, что происходит. Конечно, я не знала, в чем дело, но понимала, что те, кто стоял в подворотне без какой-либо четкой цели, наверняка хотели что-то украсть. У меня был на это нюх. Я прекрасно могла вынюхать вора и не собиралась спускать им это с рук.

Не успела я что-то сказать, как раздался страшный шум.

– Они внутри! – крикнул кто-то.

Молодые люди вскочили и побежали, чуть не задев меня.

– Сзади зашли!

– Суки!

Я пошла за ними, потому что мне не нравилось, когда меня вот так оставляли, и мне было немного любопытно, что там происходит.

Они побежали через двор к парадной. К счастью, не моей. Действительно, там было два входа, но только один был открыт.

Добравшись туда, я пережила шок. Женщина с первого этажа придерживала дверь и всех приглашала внутрь.

– Входите! Заходите скорее! – нервно подгоняла она всех.

– Что это за кошмарный заговор? – спросила я. – Что, черт возьми, здесь происходит?

Молодые люди бросились к лестнице, я последовала за ними. Еще несколько женщин пошли за мной. Хотя они были моложе, но выглядели ничуть не лучше меня. Я себя так не мазала. Я стремилась к естественности, как Аня Рубик[1]1
  Рубик Аня – польская топ-модель. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Стройная фигура, экология, диета и половое воспитание молодежи. Все это очень интересно.

Женщины хотели обогнать меня, но я не дала. Крепко ухватившись за тележку, я расставила локти и заняла всю ширину лестницы. Они так сильно толкались, что буквально пронесли меня на руках полпролета. Я их поругала, но на самом деле без их помощи я бы не смогла преодолеть столько ступенек.

В парадной был полумрак. Шум. Люди толкали друг друга.

– Что здесь происходит? – спросила я женщину рядом со мной. – Пенсии выплачивают?

– Они вошли с черного входа и обманом проникли в квартиру.

– Кто?

– Как это «кто»? Судебный пристав и полиция.

– С полицией? – Я была удивлена. – Так это же хорошо?

Что-то мне не понравилось в логике этих людей. Они не были похожи на преступников. Может быть, бандиты находились в чьем-то доме, а отважные жители и значительная группа случайных прохожих произвели гражданский арест? Преступлений я насмотрелась по самое не могу.

Видимо, в толпе ждали подобного возгласа, потому что шум на минутку утих, люди посмотрели на меня, а невысокая женщина, почти со слезами на глазах, схватила меня за руку и закричала:

– Старушка права! Вперед! Давайте защищаться!

Я хотела объяснить, что не такая уж я и старушка, просто предпочитаю быть естественной, чтобы не испортить цвет лица, но толпа двинулась наверх, и мы вместе с ней.

– Здесь им не пройти! – добавила она уверенно.

Мы поднялись на этаж под шум и крики. Люди ужасно толкались.

– Оставьте ее в покое, бандиты! – крикнул кто-то.

При этих словах все замерли, и на некоторое время стало немного тише.

– В последний раз предупреждаю вас, – спокойным голосом произнес стоящий посреди коридора высокий элегантный мужчина. – Пожалуйста, разойдитесь. Вы нарушаете закон.

В этот момент старая дверь со скрипом открылась, и из квартиры вышли двое полицейских. Они что-то несли. Мне было плохо видно. Возможно, какую-то мебель. Во что бы то ни стало мне хотелось увидеть, из-за чего поднялась вся эта шумиха.

Я встала на цыпочки, но этого было недостаточно.

– Поднимите меня, – обратилась я к седовласому мужчине.

– Конечно, – ответил он. – Поднимите эту даму!

Он подхватил меня. Остальные помогли. Это была очень странная компания, потому что все помогали друг другу, ничего не прося взамен. Через минуту я уже была над всеми.

Я увидела, что несли полицейские, и сразу пожалела, что увидела это.

Это была… бабулька…

Свернувшаяся калачиком, испуганная и пристыженная. Лишенная достоинства. Я, конечно, знала ее. Однажды, когда я выбросила старый хлеб, который уже ни на что не годился, я заметила, как она несла его домой. Глупая, подумала я.

Я узнала хлеб, потому что весь его бок был в плесени. Из-за нее я перестала выбрасывать хлеб. Даже испорченный. Даже если бы я уже не стала его есть, я не видела причины, почему кто-то должен был нажиться на моей потере.

Она была в тапочках. В руке сжимала изображение Девы Марии и старую фотографию, вероятно свадебную.

– Она у них? – спросил седовласый мужчина, державший меня.

– Думаю, да, – с трудом ответила я.

Через минуту я спустилась на землю. Меня пронзила дрожь. Мне стало душно. Я бы не устояла на ногах, но меня так плотно сжимали люди, что шансов упасть не было.

– Подвинься! – Я оттолкнула стоящего впереди мужчину. – Плохо мне, задыхаюсь!

Он отпрянул, расталкивая стоящих перед ним людей. Толпа продвинулась вперед.

– Назад! – снова призвал нервный мужчина в костюме. – Это ни к чему хорошему не приведет! Прошу разойтись немедленно!

Но людям некуда было отойти, потому что те, кто находился на лестнице, вероятно, тоже хотели увидеть, что происходит наверху. Полицейские с бабулькой на руках и элегантный мужчина в костюме оказались прижаты к стене и обездвижены.

Я хотела немедленно уйти, но не могла даже повернуться. Давка была невыносимая. Они чуть не сломали мою тележку. Я не могла дышать. Все кричали и толкались. Напряжение росло. Казалось, что все закончится каким-то взрывом, прорывом плотины, всплеском агрессии или еще каким-то стихийным бедствием.

– Кто организатор этого несанкционированного сборища?! – крикнул нервный элегантный мужчина в костюме.

Ни у кого не было ответа на этот вопрос. Все посмотрели друг на друга. Я не успела ни на кого посмотреть, потому что почувствовала, как кто-то ухватил меня за плечи, а кто-то за ноги. Тот же седовласый мужчина, который дал мне возможность увидеть полицейских, схватил меня и попросил остальных сделать то же самое. Через минуту я снова была над всеми.

Мне хотелось быть менее заметной, но это было сложно, потому что я бросалась в глаза так же, как папамобиль.

– Пожалуйста, вразумите людей, – обратился ко мне элегантный мужчина в костюме, – и скажите им, чтобы они расходились, пока не поздно!

Я была до смерти напугана. В его глазах было что-то злобное. Какая-то демоническая безжалостность. Любой бы его послушался.

– Люди… – Мой голос дрожал, но я продолжила: – На что вы смотрите? Вы что, не видели бабульки в тапочках?

Большинство молчали. Кто-то засмеялся.

– Я предупреждаю вас! Это серьезно! – взволнованно произнес элегантный мужчина в костюме.

– Люди…

– Пожалуйста, разойдитесь! Это нарушение закона!

– Пожалуйста, не перебивайте меня! Я стараюсь! Думаете, это так просто?!

– Вы несете ответственность за этих людей.

– Люди… Этот элегантный мужчина в костюме нас всех одного за другим арестует!

Толпа взорвалась.

– Браво!

– Так и есть!

– Арестовывай!

– Давай, арестовывай всех!

– Хорошо! Очень хорошо!

– Законы только для богатых!

Элегантный мужчина в костюме взмок. Атмосфера настолько накалилась, что он оставил попытки взять ситуацию под контроль. Я чувствовала, что подвела его и что, возможно, он мне этого не простит. Шум усилился. Люди страшно толкались. Меня приперли к стене. Последнее, что я видела, – это как полицейские опустили старушку и отступили.

Элегантный мужчина в костюме с яростью крикнул мне:

– Мы еще увидимся! Я обещаю! Можете быть уверены! Вы еще очень сильно пожалеете об этом!

Я с горечью подумала, что он прав и что его слова сбудутся.

Было так душно, что можно было потерять сознание. Люди ликовали, кричали и аплодировали, но постепенно все стихло. Кто-то ударил меня локтем по затылку, но извинился. Потянуло свежим воздухом.

Собравшиеся принялись обсуждать произошедшее. Они улыбались. Благодарили друг друга. Меня тоже.

– Вы были очень мужественны, – сказала невысокая женщина. – Они бы выбросили ее на улицу.

Старушка вернулась домой. Кто-то ей помог, потому что идти она не могла. Так сильно дрожала, что фотографии постоянно выпадали из ее рук. Часть собравшихся вошла в квартиру вместе с ней. Я пошла к себе. Люди попрощались со мной так, как будто мы были знакомы.

Никто не помог мне подняться по лестнице, как несколько минут назад. Мои ноги дрожали от усталости и эмоций. Мои каблуки стучали по каменной лестнице, как у тощего чечеточника из черно-белого довоенного кино.

Плохо было дело. Я размышляла, достаточно ли на двери замков, чтобы я чувствовала себя в безопасности в собственном доме.

* * *

Мне потребовалось немало усилий, чтобы открыть дверь, которая давно требовала замены. Наконец удалось. Она издала пронзительный скрип, как колени какого-нибудь улыбчивого восьмидесятилетнего участника занятий по гимнастике в клубе для пенсионеров. Внутри все выглядело так, как будто я вообще не покидала квартиры. Возможно, имело бы смысл открыть окно, так как воздух несколько застоялся, но я не люблю сквозняков. Легко простудиться.

Наконец-то дома. Я отставила тележку. Достала из шкафа тапочки и села в старое удобное кресло. Я бы уснула, если бы не неприятное громкое бурчание, доносившееся из моего желудка. Я встала, хотя это было нелегко, и пошла на кухню.

Я открыла холодильник. Я боялась, что его содержимое испортилось, что я почувствую отвратительный запах гнили и мне придется долго его отмывать. К счастью, ничего подобного не случилось.

Холодильник был пуст. Остатки горчицы и засохшая петрушка, с которой я понятия не имела, что делать. Хлеб в контейнере заплесневел. Картошка под раковиной сморщилась и проросла.

Для меня, как и для всей земной цивилизации, весьма актуальной стала необходимость поиска новых источников энергии.

Я вышла на лестницу. Мне особо некуда было идти. Может быть, Голума еще не арестовали и у него есть лишние овощи? Его дверь была ближайшей.

Я нажала на звонок. Только через какое-то время я услышала скрежет замков, но дверь настежь не открылась. Ее удерживала цепочка, оставляя зазор в несколько сантиметров.

– Это я, соседка, – вежливо сказала я.

Приходя без предупреждения в дом убийцы, лучше быть спокойной и собранной. Я поставила ногу в щель, чтобы мой собеседник не смог закрыть передо мной дверь.

– Что случилось? – спросил женский голос.

– Я хотела приготовить суп, а у меня закончилась соль. Я вернулась из больницы и еще не была в магазине.

Через щель я увидела молодую женщину лет сорока. Не очень красивую, запущенную и уставшую. У нее был избыточный вес, типичный для ее возраста. Мне аж грустно сделалось при мысли, сколько же она всего съела, чтобы у нее отложилось столько лишних калорий и наросла такая красивая запаска на талии. Мне такая была бы к лицу. Свитер сидел бы лучше, а юбка не сползала бы на бедра. Соседка была даже немного похожа на Голума. В ее больших голубых глазах трудно было найти хоть капельку сочувствия к моей персоне.

– Так это вы? – спросила она, смерив меня взглядом.

Что я могла ответить на этот вопрос? Тот факт, что я – это я, был для меня более чем очевиден, и не требовал подтверждения.

– Не знаю, что отец в вас нашел, – сказала женщина. – Так дал себя окрутить. Бедняга.

– Что вы имеете в виду?

– Я дам вам эту соль.

– Одолжите. Я пришла одолжить. Я отдам, как только схожу в магазин.

Она вернулась в квартиру. Протиснувшись сквозь щель, я увидела, как она нагнулась к шкафчику, отставив довольно круглый зад.

Неожиданно передо мной появилась красивая светловолосая девица. Должно быть, ее удочерили.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Розалия. Для друзей Рози.

– Ага, тогда буду звать тебя Розалией.

– Дедушка рассказывал о вас, – сказала она. – Вы ему очень нравились.

– О тебе он ничего не говорил.

– Уберите ногу.

– Нет.

– Уберите ногу, потому что я не могу снять цепочку.

Маленькая, а соображает. Надо быть с ней поосторожней и не слишком ей доверять. Но у меня не было выбора. Я убрала ногу. Дверь на минутку закрылась, а затем полностью открылась.

Я вошла внутрь.

У Голума я была всего раз, еще с Хенриком. Теперь его квартира казалась очень маленькой. Расстояние между стенами уменьшилось, потолок стал ниже. Раньше здесь было просторно.

– Из чего вы готовите этот суп? – спросила краснолицая соседка, увидев меня внутри.

– Я еще не начала готовить, – ответила я. – Пока это только идея на стадии концепции.

Она тяжело вздохнула и с упреком посмотрела на Розалию. Та прижалась к матери и, по всей видимости, сняла нараставшее в ней напряжение.

– У меня есть несколько картошек. Возьмете? – предложила соседка.

– Раз вам они не нужны, могу их использовать. Еда не должна пропадать зря. Вам должно быть это известно.

– Я ребенку готовлю, так что могу дать вам половину головки цветной капусты.

Мы пошли на кухню. Светловолосая девица с лицом ангела пошла в гостиную и уткнулась в телефон.

– Какая-нибудь косточка тоже не помешает, – заметила я. – Суп должен быть наваристым, как вы понимаете.

Она посмотрела на меня вопросительно и на минутку задумалась.

– Поступим иначе. Я вам ничего не дам…

– Ах, вот оно как! – Я разозлилась, потому что с самого начала знала, что так оно и будет. – Думаете, это я в ответе за то, что сделал ваш отец-извращенец? Что это из-за меня он убил? Якобы из ревности? Нет уж. Он просто таким был. Старый набожный любитель подсматривать. Да еще и лысый!

Она вспыхнула, но сохранила спокойствие.

– Я хотела сказать, – сказала она наконец, – что все поделить не получится. У меня есть одна кость, которую я не разрублю. Я приготовлю больше и пришлю к вам дочь, когда суп будет готов.

Она оказалась куда хитрее, чем я ожидала. Притворилась вежливой, чтобы заставить меня чувствовать себя виноватой. Я не хотела попадаться на ее удочку и извиняться. Не говоря уже о том, чтобы меня вытурили и я вернулась домой ни с чем.

– Хорошо, хорошо, – ответила я, скрестив руки на груди. – Вот так бы сразу. К чему все эти нервы? Только не кладите в него слишком много зелени, а то я не люблю.

Она покачала головой и начала готовить.

– Я буду ждать в гостиной, – добавила я. – Мне не хочется сидеть одной дома.

Я пошла в гостиную и уселась на неудобном диване.

Соседка готовила долго и медленно. Она суетилась, зная, что я жду. Все мелко-мелко рубила.

– У меня есть зубы, – наконец сказала я. – Не обязательно рубить все подряд. Сгрызу.

Она не обратила на меня внимания. Ничего не ответила. Невоспитанная.

Я встала, потому что мне надоело ждать. Подошла к окну, но не могла смотреть на дыру, оставшуюся от типографии «Дом польского слова». Я надеялась, что, когда там построят еще одно офисное здание, в нем будет ужасно, так как его построят на книгах.

Я заглянула на кухню.

– Вам, наверное, все равно, что здесь происходит, – сказала я соседке, когда она что-то жарила на сковороде. – Грабят средь бела дня.

– Это вы о выселении? Здесь это обычное дело. Они захватывают район. Дом за домом. Сносят. Людей выгоняют. Что-то собираются строить. Некому их остановить. Они привели чистильщиков. Хотя ходят слухи, что стооднолетняя Стефания подала в суд на такого чистильщика. Можете себе представить?

– Кажется, я видела один сюжет по телевизору. Красивый, круглолицый, с большим животом и задом. Сразу видно, что он респектабельный бизнесмен. Богатый и важный.

– Вы так считаете? Знаете, что это за чистильщики? Их так с презрением называют. Самые грязные люди в мире. Их селят в дома, а через несколько дней канализация засоряется, перекрытия гниют, крысы плодятся, паразиты размножаются, на лестничных клетках все в экскрементах. Невыносимая вонь, фекалии, болезни. Жильцы не выдерживают и сами съезжают.

– Может, его за это приговорят к какому-нибудь страшному наказанию. Только важно, чтобы другие из тюрьмы не сбежали.

– Полагаете? Тогда я вас удивлю. Его уже выпустили, а судья, который вел дело, уволился.

С ней невозможно было спорить. У нее на все был ответ. Нервная спорщица.

Она вышла из кухни.

– Дочь, оладьи со сковороды сними! Мне в туалет надо.

– Хорошо, – ответила девочка, не отрывая глаз от экрана телефона.

На сильном огне в масле оладьи мгновенно начали шкварчать, наполняя помещение божественным запахом, а желудок – пищеварительным соком. Прямо слюнки потекли.

– Не надо. Я помогу, – сказала я Розалии. – Еще обожжешься. Или еще хуже.

Дети могут быть такими неуклюжими, и от них больше проблем, чем пользы. Я поставила тарелку на место, взяла вилку и подняла сковородку. Вдруг я почувствовала что-то странное. Покалывание в руке. Сковорода начала трястись. Я удивленно смотрела на происходящее. Никогда раньше ничего подобного со мной не происходило. Я схватилась за сковороду другой рукой, но это нисколько не помогло.

В долю секунды с накренившейся сковороды на конфорку капнуло немного масла, и понеслось.

Сковорода вспыхнула. Я отшатнулась, а то сожгла бы себе ресницы. И как бы я выглядела? Людям бы на глаза не смогла показаться. Когда-то с Хенриком мы ездили на Зегжинское водохранилище, всего-то на полдня, но мы взяли с собой плитку и массу всего остального. Было ветрено, и, когда топливо в плитке закончилось, Хенрику не хотелось снова поджигать ее, поэтому он подлил в бак денатурата при все еще зажженной горелке. Какой был взрыв! Хорошо, что он себя не сжег, бедолага. Но несколько недель ему пришлось носить шапку, потому что выжег себе одну бровь. Несмотря на шапку, выглядел он странно, потому что казалось, что эта бровь приподнята и он все время чему-то удивлялся.

– Мама, пожар! – крикнула Розалия.

Я схватила тряпку и уже собиралась потушить сковородку, которая непонятно когда успела вовсю разгореться. Но прежде чем я успела что-либо предпринять, на кухню вбежала испуганная соседка. Мамочки, какой шум она подняла! Тоже мне проблема! Огня она, что ли, никогда не видела!

– Что вы делаете? – крикнула она с порога.

Я совершенно ее не интересовала, а ведь со мной могло что-то случиться.

Она накрыла сковороду крышкой, которая сразу же погасила пламя.

– Ручка разболталась, – укоризненно сказала я.

– Это новая сковородка.

– Я бы потушила ее, – ответила я. – Ничего страшного не произошло. Подумаешь, огонь – обычное дело.

Соседка прислонилась к столешнице и обмахивалась рукой, словно великая княгиня после самостоятельного подъема по лестнице.

– Почему бы вам не открыть окно? – предложила я. – Здесь можно задохнуться. Подумайте о ребенке. Дышать нечем.

Дыма было не так много, как это иногда случается, когда какой-нибудь негодяй поджигает мусорный бак, но я хотела чем-нибудь ее занять. Чем-то даже самым простым. Чтобы ей было о чем подумать, а не доискиваться причин, проводить расследования и вообще бессмысленно и без необходимости ругаться.

Она пошла, но через секунду уже вернулась.

– Оладьи сгорели, – сказала она дочери. – Суп будешь?

– ОК, – кивнула дочь.

Меня и не спросили. Пошел воздух.

Расставили тарелки. У соседки это заняло столько времени, что, наверное, все уже должно было перевариться. Я пообещала себе, что в таком случае есть не буду.

Я села на скрипучий стул и погрузила половник в супницу, чтобы зачерпнуть гущу. Через минуту хозяйка, пожелав приятного аппетита, дала сигнал к началу приема пищи.

Я твердо решила не жалеть замечаний по поводу низкой калорийности супа и вредного влияния зелени на его вид и вкус. Все это, конечно, делалось ради поварихи, чтобы она знала, как готовить в будущем. К сожалению, мне не удалось поступить так, как я задумала, потому что мое ослабленное тело подверглось безжалостной атаке. Эндорфинами. Они нанесли удар по центральной нервной системе, головному мозгу и речевому центру. Поэтому вместо серии реплик мне удалось только пробормотать:

– Сойдет.

– Спасибо. Хотите еще?

Я воспользовалась предложением, но вторая порция меня не удовлетворила, как я и ожидала. Она не произвела уже такого впечатления, как первая, и третью тарелку я съела действительно только из вежливости, почти безо всякого удовольствия. Именно поэтому суп мне запомнился средненьким.

Не в духе и отяжелевшая, я встала из-за стола. Задержалась у двери.

– А что там с вашим отцом? – спросила я. – Не думайте, что меня это как-то интересует. Я спрашиваю из вежливости.

– Не очень хорошо.

– Он ведь больше никого не убил?

– А вот это вы зря. Вы думаете, он специально убил того злодея? Даже если он это заслужил? Он мучил моего отца в течение многих лет, но все началось еще раньше. Когда он по пьяни напал на мою мать. Они подрались тогда. Отец выдвинул обвинения, и того посадили. Он отсидел два года, но, когда вышел, стало еще хуже. Как напивался, так устраивал скандалы, несколько раз избивал моего отца, угрожал ему смертью и однажды пытался поджечь квартиру.

– Я этого не знала. Признаюсь, история очень интересная.

– Мой отец много раз обращался в полицию. Это не помогло. Когда он увидел сломанную дверь в вашей квартире и этого мерзкого человека, выходящего с вашими вещами, что-то внутри у него дрогнуло, он не смог этого вынести, и случилось самое худшее.

– Я не знаю, что и сказать, но вы же не ждете, что я буду благодарить вас?

– Прокурор держит его под арестом. Без суда, без приговора, без свиданий, без врача и без возможности досрочного освобождения.

– Так можно? Это ведь не отель с бесплатной едой и крышей над головой. Пусть или судят, или гонят в шею! А не откармливают его сутками за госсчет. В конце концов, кто-то же за это платит!

– Прокурор хочет быть уверен, что отец будет осужден. Он должен признать его виновным, в противном случае ему придется выплатить компенсацию за время, проведенное под стражей. Он не может себе этого позволить.

Я посмотрела на двух грустных женщин.

Я всегда считала, что убийц должна постигнуть самая страшная участь. Что им надо пустить кровь, затем расчленить и по частям отдавать в больницы для пересадки органов. Однако из-за Голума, который под влиянием эмоций оборвал жалкую жизнь гниды, пьяницы и вора, грустили два, возможно, даже не самых плохих человека. Для них он всегда был отцом и дедом. Неважно, что он сделал со злым подлым человечишкой. Они надеялись на весточку от него, ждали, что встретятся, что он снова обнимет их своими некогда сильными руками, прижмет к себе, как всегда это делал. Что он вернется к ним. Если вернется.

Какая это была неприятная ситуация! Как они могли так поступить со мной? Я пришла во вполне хорошем настроении, а уходила в плохом. Суп того не стоил.

– Приходите к нам еще, – предложила соседка. – Мы будем очень рады.

– Опять на суп? – спросила я. – Может, какое-нибудь мясо приготовите?

Она улыбнулась, открывая передо мной дверь.

Я вышла, невольно поклонившись. Вяло я подошла к своей двери и положила руку на ручку. Перед моими глазами промелькнула череда ужасных картин. Все они связаны были с бабулькой в тапочках. Мог ли кто-нибудь прийти и за мной? И вынести меня в коридор в ночной рубашке и тапочках? И сказать, что я больше не живу здесь, потому что подорожало электричество или квартплата? Окажусь ли я из-за этого на улице, чтобы в ближайшую зиму замерзнуть на автобусной остановке, на лестничной клетке или на ветхой дачке?

Нет, это невозможно… В конце концов, когда я подписывала документы у нотариуса, я подала исковое заявление. Это означало, что до суда с домом ничего нельзя было сделать. Если только не нашелся кто-то еще, кто претендовал на него. Сама мысль об этом привела меня в ярость. Неужели мой сын нашел Хенрика, чтобы завладеть домом? Это было слишком! Доигрался мой сыночек! Его ждет хорошая взбучка! И все равно этого было недостаточно! Я просто не могла в это поверить!