Текст книги "Ловцы душ"

– Умею, – ответил он твердо. – Будешь доволен.

– Не сомневаюсь, – кивнул я ему. – Скажи-ка еще вот что. Ты слышал, чтобы где-то в окрестностях обитал по-настоящему набожный монах или отшельник? Человек, пользующийся повсеместным уважением, известный своими святолюбивыми поступками, может, даже чудесами, санкционированными Церковью?

– Святой при жизни, да? – усмехнулся Козоёб.

– Именно.

Некоторое время он размышлял, потирая лоб.

– Расспрошу, – пообещал. – Что-то мне, кажется, говорили: какой-то пустынник или вроде того…

– Очень хорошо, – сказал я.

– Инквизитор ищет благословения святого? – Я услышал в его голосе нечто схожее с насмешкой, но когда взглянул ему прямо в глаза, усмешка сбежала с его губ. –  Расспрошу, – повторил он тихо и вышел из комнаты.

* * *

До имения барона Хаустоффера путь был неблизкий. Как минимум две недели дороги, да и то – если не произойдет ничего непредвиденного. Понятное дело, две недели верхом, и передо мной встала непростая проблема: как заставить моего скакуна принять в седло существо, которое пробуждало в нем панический ужас? Но выбора не было: я просто не представлял, как преодолел бы этот путь пешком. Мог, правда, нанять телегу, но, учитывая, что в последнее время шли дожди, я знал, что дорога наверняка превратилась в болото. А значит, на телеге пришлось бы ехать куда дольше, чем идти пешком. Кроме того, верхом мы сможем держаться подальше от многолюдных трактов, а я не хотел слишком многим – и слишком часто – показывать мою спутницу. Поэтому мне не оставалось ничего, как приучать коня к вампирице, и я надеялся, что для этого хватит тех нескольких дней, которые мы проведем в гостях у Козоёба.

Я проснулся среди ночи, взглянул на кровать. Тихо выругался.

Вампирицы не было.

Я горжусь своим чутким сном и еще не встречал человека, который сумел бы приблизиться ко мне на расстояние удара. А здесь – я специально лег на пороге, в дверях, чтобы девушка не смогла выйти незаметно. Увы, дверь открывалась наружу, поэтому девушка просто переступила через меня, пока я спал. Но я не услышал ни шороха, а моя интуиция и моя чуткость спали мертвым сном вместе со мной.

Я снова выругался и отправился на поиски.

В каморке было темно, и хоть я ничего не видел, но ощутил тошнотворный запах крови. Беззвучно вынул кинжал, но не успел ничего сделать, как почувствовал: некто аккуратно, но сильно берет меня за запястье.

– Не нужно, – услышал я шепот. – Это я…

– Что ты здесь делаешь, во имя гнева Господня? – я вложил кинжал в ножны.

Отступил и внес из прихожей слабенькую лампадку.

Первое, что я увидел, – губы и подбородок вампирицы, измазанные кровью. Сразу подумал, что она убила Козоёба, а значит, мне придется куда-то девать тело и потом незаметно выбираться из городка.

Я вздохнул. Девушка, не обращая внимания на мое присутствие, облизала пальцы.

– Хочешь? – показала на погруженный во тьму угол каморки.

– Спасибо, моя дорогая, но я не голоден, – ответил я вежливо.

Сделал три шага, держа лампадку в вытянутой руке. И вздохнул с облегчением. На полу лежал не Козоёб, но всего лишь белый песик с волнистой свалявшейся шерстью. С мертвыми глазами и разорванным горлом. И я надеялся, что хозяин как-то да смирится со смертью собаки, приняв во внимание, что он мог и сам оказаться на месте пса.

– Я была очень быстрой, – пояснила она со вздохом. – Он не страдал.

– Доедай, и пойдем со мною, – попросил я.

Она присела над трупиком и впилась в него зубами. Я услышал громкое чавканье и сосание: звук такой, словно кто-то раздавил на полу апельсин и теперь пытался выпить его сок.

Наконец она закончила и встала, улыбаясь. Острые зубы блестели красным.

– Ням-ням, – сказала она.

Я знал: мне придется вернуться сюда, чтобы убрать останки; я не хотел еще сильнее напугать хозяина, что, несомненно, случилось бы, найди он разорванного пса. Я знал также, что мне придется внимательней следить за вампирицей, поскольку та более напоминала дикого зверя, чем человека, и не было никаких гарантий, что она снова не выберется на охоту, едва только проголодается. Правда, как я понял из ее слов, девушка старалась не охотиться на людей, но мне не хотелось, чтобы кто-то увидел, как она выслеживает собак, котов или крыс. Кроме того, я не мог дать гарантий, что однажды голод к человеческой крови не окажется слишком силен.

Утешало одно: объектом ее желания явно буду не я, поскольку, кажется, она некоторым образом ко мне привязана. А значит, если ей потребуется свежая кровь, эту кровь придется для нее достать.

Что ж, в конце концов, в этой местности находилась не одна лавка мясника.

* * *

Ремесленник, нанятый Козоёбом, справился на удивление хорошо. Сделанные им предметы я вложил во вьюки, поскольку пока они не были мне нужны. Я узнал также, где обитает святолюбивый отшельник, и оказалось, что нам, дабы попасть в его скит, понадобиться лишний день дороги. Пока все складывалось по-моему.

– Прощай, Козоёб.

– Прощай, – ответил он, и в голосе его я слышал отчетливое облегчение. – Ты…

– Да, я доволен, – сказал я.

– А значит, мы…

– Больше не встретимся, – закончил я за него. – Только держи язык за зубами и не заставляй меня когда-нибудь появляться снова, чтобы показать твоей женщине и твоему ребенку несколько интересных штучек.

– Тебе не нужно мне угрожать, – отозвался он шепотом.

– Не нужно, – согласился я.

Мой Бог, и куда подевался тот Козоёб, который по пьяному делу вызывал на площадку для поединков имперских солдат и для которого убить человека было как плюнуть?! Насколько же семья и цепи любви ослабляют волю и тело человека! Насколько же делают податливым для любой угрозы, пугливым и беспомощным… Я мог лишь радоваться, что со мной-то подобное несчастье никогда не случится.

Я был уверен, что он меня не предаст. Во-первых, а что он мог сказать? Донести, что инквизитор Его Преосвященства появился у него с худой и вонючей женщиной, требуя постоя? Местные инквизиторы наверняка лишь посокрушались бы о вкусе Мордимера Маддердина. Конечно, он мог поделиться своими подозрениями насчет того, что женщина эта не была человеком. Но такое обвинение нужно было доказывать, особенно если выдвигалось оно против инквизитора. Во-вторых, Козоёб знал, что я не бросаю слов на ветер и не прощу ему повторного предательства. Оттого я полагал, что он попросту обо всем забудет. Кто знает, быть может, забудет настолько удачно, что через год-другой даже перед самим собой не признается, что видел старого товарища?

Ради его благополучия я надеялся, что именно так все и будет.

Козоёб протянул руку, но та зависла в воздухе.

– Я простил тебе, – сказал я ему, – но не забыл.

Отвернулся и вскочил на коня.

Вампирица повернулась ко мне с улыбкой.

– Я его глажу, – похвасталась, и я и вправду видел, как ее рука движется по лоснящейся шерсти. – Наверное, ему нравится…

Что ж, за несколько дней мой скакун привык к присутствию девушки, и эффект оказался вполне удовлетворительным. Она держалась в седле вполне сносно, хоть я и был убежден, что долгое путешествие дастся ей непросто. Велел, чтобы она надела широкий плащ с глубоким капюшоном, который скроет её худобу и спрячет ее лицо.

Девушка поерзала в седле и удобно оперлась о меня спиною.

– Купишь мне когда-нибудь коня? – спросила.

– Конечно, моя дорогая, – ответил я.

* * *

На третью ночь мы разбили лагерь посреди маленькой полянки неподалеку от склонов гор. Ха, лагерь – это сильно сказано. Я разжег костер, а на собранном хворосте разложил шерстяные одеяла – поближе к огню, чтобы тепло доставало до нас. К счастью, несколько дней уже не моросило, поэтому я надеялся, что ночью нас не разбудит дождь. Впрочем, Мордимер Маддердин ночевал и не в таких местах – а пара капель дождя не произвела б на меня особого впечатления. Хотя, конечно, и не порадовала бы.

– Доброй ночи, – сказал я, заворачиваясь в одеяло.

– Спи сладко, – ответила она и рассмеялась. Я понял, что она только что вспомнила это выражение из своего прошлого – и именно поэтому так радуется.

Я заснул: может, и не сладко, но крепко. В какой-то миг, однако, что-то меня обеспокоило, и я открыл глаза: в полном сознании, настороженный и внимательный.

Вампирица сидела надо мной, и на лицо ее ложился теплый отблеск от углей костра. Черные глаза горели, как два факела во тьме.

– Я видела твой сон, – прошептала она.

Я лишь усмехнулся, поскольку обычные люди не видят снов других людей.

– Она такая красивая, – добавила она мечтательно.

Ну да. Я совсем забыл, что моя приятельница – не простой человек. Ба, да она вообще не была человеком! Однако, несмотря ни на что, как она могла проникать в сны других людей?

– Думаешь, я тоже буду такой красивой? Может, когда-нибудь тебе приснюсь? – на лице ее появилась неуверенная усмешка.

– Конечно, будешь, – ответил я искренне, поскольку был уверен, что едва она нагуляет мяско, превратится в интересную женщину. Но пока от этого ее отделяло фунтов пятьдесят: она больше напоминала скелет. Скелет с выразительными черными глазами, которые в этот миг внимательно меня изучали.

– Зачем ты видишь сны о ней?

Ответ на этот вопрос был непростым, я и сам частенько задавал его себе. Что мог сделать – да только пожать плечами и ответить: «не знаю».

– Нет-нет, – махнула она рукою, и я видел, что она раздражена. – Не так я хотела… – Она надолго замолчала. – Лучше быть с кем-то, чем просто видеть о нем сны, – удалось ей наконец сформулировать свою мысль, и, довольная собой, она хлопнула в ладоши.

Я рассмеялся. И верно, все же просто, да?

Жаль, что не для меня.

– Мы не можем иметь все, чего только пожелаем, – ответил я.

– Почему?

– Потому что Бог так устроил мир.

– Недобрый Бог, – отвернулась она, а я снова рассмеялся.

Внезапно она втянула воздух и насторожилась. Выглядела теперь, словно кот, приготовившийся к нападению.

– Сссерна, – прошипела.

Прянула во тьму, и только я ее и видел. К счастью, она была достаточно сильна, чтобы после каждой охоты приносить мне несколько кусков мяса, которое я мог испечь на костре. Да и сама она питалась не только кровью убитых зверей. Охотно ела обычную пищу, хотя кровь пробуждала в ней куда больший аппетит.

Я завернулся в одеяло и снова уснул, зная, кто – как всегда – явится мне во сне, и одновременно не в силах решить, хочу ли я, чтобы эти сны закончились – или чтобы продолжались.

* * *

Мы остановились после полудня, и я приготовил котелок похлебки с зайчатиной (мясо, ясное дело, великодушно принесла моя спутница, высосав из тушки всю кровь). Я был зол, поскольку у меня закончилась соль, а пресную еду я не люблю. Утешала меня лишь мысль, что в замке Хаустоффера я наверняка наемся досыта – и еда будет вкусна. Также я надеялся, что мне удастся покинуть замок господина барона столь же легко, как и войти туда. Но до визита я должен был поговорить с девушкой, хотя понимал, что это будет непросто – из-за состояния ее памяти и проблем с проговариванием того, что она могла знать.

Вампирица как раз окунула палец в котелок, облизала и скривилась.

– Мордимер, невкусно, – сказала. – Хочешь, я поймаю тебе зайца?

Я понял, что имеет в виду живого зверька, чьей крови я мог напиться, – оттого лишь поблагодарил ее. Из двух зол я предпочел бы несоленую похлебку.

– А помнишь, что ты ела ребенком?

Она посмотрела на меня, не понимая.

– Крыс, котов, собак, – ответила, подумав.

– Нет-нет. Ты вспомни, милая. Вспомни самые далекие времена. Что видишь?

– Мою маму… Расчесывала меня каждое утро, – усмехнулась она.

Теперь у нее были почти нормальные зубы. Я заметил, что те заострялись, лишь когда она была голодна или раздражена. Несомненно, была в этом анатомическая загадка, ибо каким образом человеческая кость может меняться в зависимости от настроения?

– Где ты жила?

– Большой дом, – развела она руками, чтобы показать, насколько он был велик. – И сад, – внезапно всплеснула она ладонями.

– Что росло в твоем саду?

– Финики, инжир, оливы, – сказала она мечтательно, но выговаривала эти слова так, будто слышала их впервые.

Финики, инжир, оливы. Все это были плоды стран юга. Солнечной Италии, прекрасной Греции и… Святой Земли.

– Как назывался твой город? Какой царь там властвовал? Каким богам вы молились?

Я задал слишком много вопросов сразу и увидел, как она забеспокоилась. Глубоко вдохнула, будто хотела учуять зверя и таким образом получить повод скрыться в лесу.

– Прости, – я взял ее за руку. – Слишком много вопросов, верно?

Я гладил ее, и она успокаивалась под моими прикосновениями.

– Город. Много людей, дома, разговоры, толпа. Помнишь?

– Смердело, – сморщила она нос. – Там, между домами.

Вопрос об имени царя был глупым, поэтому я решил его не повторять. Но ведь она должна помнить имя бога, которому молилась. В момент, когда она стала вампиром, ей было не меньше семнадцати, а в этом возрасте люди уже могут рассказать о своей религии и участвуют в мистериях, связанных с верой.

– Какому богу ты молилась? Ты и твои близкие?

– Адонаи, – ответила она, и на лице ее отразилось восхищение. – Ох, Адонаи!

Адонаи было именем, которым набожные евреи замещали имя Яхве, почитая учение Писания. Ибо слово «Яхве» нельзя было произносить никому, кроме священников иерусалимского Храма, и даже тогда его старательно заглушала молитва верных. Получается, она была еврейкой!

– Ты видела Его? – рискнул я. – Видела, как он шел на гору с крестом на плечах?

Она прикрыла глаза.

– На голове Его была корона из терний, спина Его была в крови. Скажи, ты видела?

– Да, – прошептала она с закрытыми глазами. – Я бежала рядом. – Она замолчала надолго, но я спокойно ждал дальнейших слов. – Он упал. Я дала ему напиться воды и отерла ему лицо платком. Он взглянул на меня. – Девушка задрожала и расплакалась.

Я прижал ее: она всхлипывала прямо в мое плечо.

– Был такой печальный, и у него так все болело. Мне было его жаль!

Если она говорила правду, это означало, что была хорошей девушкой, а ее печаль могла прийтись по нраву Господу.

Но тогда почему она наказана? А может, это не наказание, а дар, которым она просто не сумела правильно воспользоваться?

Какое-то время она всхлипывала.

– Ты шла с Ним до конца? На самую вершину? Видела, как он страдает на кресте?

Она хотела кивнуть, но только ткнулась мне носом в шею.

– Это мы, сотканные из света. Он обещал нам! – крикнула с отчаянием.

Я чувствовал, как в меня втыкаются ее ногти. Когда поглядел, то увидел, что она порвала на мне рубаху и поцарапала тело и что пальцы ее окрашены алым.

– Перестань! – Я с трудом оторвал ее от себя и оттолкнул…

Она взглянула на меня, как испуганный зверек, которому кто-то, кому он безгранично доверял, причинил неожиданную обиду. Но потом ее взгляд упал на мои исцарапанные руки, она взглянула на свои окровавленные пальцы.

– Я не хотела! Мордимер! Не хотела! – крикнула, и в голосе ее я слышал страх вместе с отчаянием. – Я не причинила тебе вреда? Правда? Мордимер? Не причинила?

Я протянул руки и снова ее обнял. Надеялся, что запах крови, сочившейся из царапин, не вызовет у нее внезапного аппетита, который сметет все барьеры. Я не сомневался: она искренне переживала бы о моей смерти, но я знал и то, что она сумела бы убить меня прежде, чем успела бы подумать. А это был бы глупый конец для инквизитора: погибнуть от рук создания, в существование которого он еще недавно не верил.

– Сотканные из света? Не понимаю. Что это значит? – Я гладил ее по спине, чтобы успокоить.

– Это мы – сотканные из света, – прошептала она. – Избранные…

– Избранные к чему?

Девушка долго молчала, но не потому, что не хотела отвечать – скорее всего, искала правильные слова и верные мысли.

– Чтобы нести Его слово, – ответила неуверенно и словно чуть вопросительно. Но так сильно выделила слово «Его», что я не сомневался, о ком речь.

Значит, согласно моей спутнице, люди, превращенные в вампиров, должны были сделаться кем-то наподобие апостолов Иисуса, но одаренных сверхъестественными способностями! Вот только почему тогда они утратили память о своем призвании? Почему им велено алкать человеческой крови? Почему Христос, сойдя с креста своей муки, не использовал их силу во время марша армии на Рим? Почему забыл о них? Или отчего-то счел непригодным инструментом и предоставил самим себе?

– Расскажи, что произошло, – предложил я ласково. – Постарайся, моя дорогая. Вспомни. Что ты делала, когда Его распинали?

– Стояла. Смотрела. Мне было печально, – она говорила глухим голосом, будто черпая из воспоминаний, которые давным-давно потонули во мраке забвения и к которым она обращалась с удивлением и страхом.

– Взглянул на меня и улыбнулся, – добавила. – Избрал меня. Я знала. И не только меня…

– Откуда ты знаешь?

На этот вопрос она уже не смогла ответить. Я лишь ощутил, как пожимает плечами.

– И что случилось после?

– Умер, – вздохнула она.

– Кто умер? – не понял я.

– Он.

Ну что ж, мы точно знаем, что Христос не умер на кресте. Конечно, мне была известна ересь, представители которой именно так и утверждали, но я не думал, чтобы вампирице встречались эти проклятые еретики. Видимо, мгновенную слабость она сочла за смерть, всем ведь известно, что Господь наш висел на кресте много часов, прежде чем решился сойти во Славе и покарать своих преследователей.

– И тогда я упала… – Она снова замолчала надолго.

– Что было дальше?

– Меня окружил свет. Я слышала прекрасный голос. Поток… – Она замолчала и лишь тяжело дышала мне в шею.

– Поток? – переспросил я.

– Ко мне струился сверкающий поток… Змий и голубка! А потом, – она задрожала всем телом, – тьма и кровь!

Я даже вздрогнул – такова была сила ее крика. Она отодвинулась от меня, и я увидел, что лицо ее искривлено гримасой боли и ужаса.

– Всюду кровь! Тьма! Больше не было света! Не было! Темно, темно, страшно! А ведь мы сотканы из света! Он обещал! Что после Его смерти мы…

– Ш-ш-ш… – Я снова прижал ее к себе. Она тряслась, будто стояла на ледяном ветру.

– Он пос-с-смотрел на меня, – прошипела зло.

– Ты ведь говорила, что он умер, – сказал я спокойно.

– Он умер, а тот новый – посмотрел! Тот, другой! Я упала! Потеряла сознание!

Может, она говорила об одном из разбойников, которых распяли вместе с Господом? Но, гвозди и терние, при чем здесь разбойники?!

Зубы вампирицы вдруг застучали так, будто кто-то с необыкновенной быстротой молотил костью о кость. Она обняла меня, обхватив ногами мою талию. Сжала так, что я почувствовал, как трещат ребра. Я не мог вздохнуть. Не мог двинуть руками, не мог даже крикнуть и поэтому испугался.

Изо всех сил я оттолкнулся от ствола ногами, и мы опрокинулись. Я упал не на девушку, которая внезапно разомкнула объятия и обмякла. Выпутался из ее рук и отошел в сторону. Некоторое время прерывисто дышал, потом ощупал ребра. Болели, но, к счастью, были целы.

Я глядел на нее, лежавшую в траве, и не мог понять, откуда в этом устрашающе худом теле берется столь необычная сила. Приблизился и присел на корточки рядом. Она была без сознания, дышала спазматично и хрипло. Бледные губы и закрытые глаза. Я поклялся, что в другой раз буду осторожней, поскольку опасался, что второго такого нападения не переживу. Хуже того – я знал теперь: девушка не властна над собой, над своими словами, желаниями, над своей силой.

Что из сказанного ею было истинным воспоминанием, а что – бредом либо фантазией больного разума?

Действительно ли она была на Голгофе при распятии Господа? Да, в это я верил, пусть даже разум мой и содрогался пред этой верою. Ведь люди не живут полторы тысячи лет! Быть может, она и Хаустоффер были попросту демонами неизвестного ранее вида? А может, злые силы пообещали им купель в потоках света, чтобы после злобно одарить кровавым проклятием?

Что ж, наверняка в замке барона Хаустоффера мне будет проще найти ответы на эти вопросы. Может, дворянин вспомнит что-то из того ужасного и прекрасного дня, пусть он и утверждал прежде, что напился, уснул и проспал Сошествие нашего Господа.

Я взял девушку на руки и уложил на одеяло. Всматривался в ее лицо и думал, правда ли то, что эти глаза под сомкнутыми веками видели Иисуса Христа, Триумфатора и Освободителя? И я все сильнее сомневался, стоит ли везти ее в замок Хаустоффера. Может, наилучшим местом для нее стал бы монастырь Амшилас?

Но я поймал себя на мысли: не хочу, чтобы ее обидели, а в монастыре Амшилас знание ценили куда сильнее жизни. А ведь моя спутница была лишь напуганным зверьком, который мне доверял. Не вышвырнешь же щенка, которого накормил и принял под опеку. Некогда кое-кто замучил животинку, которую я опекал, – я вспомнил об этом, и мне пришлось схватить левой рукой правую, чтобы сдержать дрожь.

Не позволю, чтобы это произошло снова…

* * *

– Как тут красиво, – сказала она с чистым восторгом.

Я взглянул в ту сторону, куда она смотрела. Быстрый поток срывался с нескольких скальных порогов, впадая в небольшое озерцо внизу. Вода пенилась, капли разбивались в невесомый туман. Над водопадом и озером склонялись кусты – сочная зелень. Внизу вода из озерца переливалась широким ручьем, над поверхностью там выступали выглаженные хребты серых камней.

– Красиво, – согласился я, глядя на разноцветных стрекоз, летавших над водой.

– Останемся здесь. Да, Мордимер? Останемся?

– Змий и голубка, – напомнил я.

– Да, – отозвалась она печально. – Я должна знать, правда?

Не она – я. Знать должен был я. Она уже, видимо, давно смирилась с тем, кем или чем является. Я, однако, хотел довести дело до конца, невзирая на цену, которую придется заплатить за любознательность.

– Именно, – сказал я ей. – Ты должна знать.

– Ты останешься со мной? Потом? Да, Мордимер? Навсегда? – Она смотрела на меня умильным, покорным, собачьим взглядом.

– Конечно, моя дорогая, – ответил я. – Не покину тебя, если ты этого не захочешь.

Я надеялся, что Хаустоффер пожелает опекать ее, поскольку не мог придумать, что сумел бы сделать я сам. Все же они принадлежали к одному виду, и я знал, что в них должно отозваться чувство общности. Назовем это истинным именем: зов крови. Оба они чудесные существа, и я надеялся, что девушка будет куда более счастлива в замке барона, нежели со мной.

* * *

История любит повторяться. Остановились мы там же, где и в прошлый раз. Внутри замок выглядел куда хуже, чем я помнил, а люди смердели так, будто их вываляли в навозе. Свечи немилосердно коптили, дым вился в воздухе, разъедал глаза.

Когда я оставил вампирицу в комнатушке и сошел в переполненный зал, заметил Йоахима Кнотте – капитана стражи господина барона. Узнал его сразу же, поскольку он не слишком-то изменился со времени нашей последней встречи. Лишь прибавилось седых волос, сколько-то фунтов брюха да появился широкий, изукрашенный пояс.

– Инквизитор! – крикнул Кнотте. – Кого я вижу!

Я подал ему руку, а он пожал ее так, будто хотел вырвать ее из сустава.

– Вы постарели, инквизитор. Больше морщин, больше серебра в волосах…

– О, это просто свет так ложится, – ответил я ему.

– На этот раз вы без красавчика? – спросил он, и я понял, сколь незабываемое впечатление произвел на него Курнос.

– Вместо него со мной спутница, – ответил я. А когда он принялся озираться, добавил: – Уже спит. В комнате.

– Молодая? Красивенькая?

– А как там господин барон? – проигнорировал я его вопрос.

– Только между нами, да?

– Как между лучшими друзьями, – ответил я, и мы оба усмехнулись.

Нетерпеливым жестом он согнал из-за стола в углу своих людей – и мы заняли их места.

– Скоро наступит тот час, когда я покину службу, инквизитор, – вздохнул он. – И так же думают большинство моих людей.

– И почему же?

– Не люблю, когда слишком часто убивают безо всякого повода.

Я приподнял брови.

– Не поймите меня превратно, господин Маддердин, – продолжил он. – Я не питаю особой нежности к человеческой жизни: не раз и не два, помоги мне Господь, я сам ее отбирал. Но я никогда не убивал за то, что в моем присутствии кто-то охнул, или за то, что, спешиваясь, я угодил ногой в коровье дерьмо, или за то, что стог сена неровно уложен, или за то, что вода в колодце слишком жесткая на вкус…

– Все настолько плохо?

– Плохо? – фыркнул он. – Плохо – это когда у вас сапоги жмут. Тут грядет бунт. Неделя-другая, и простецы восстанут. Ждут лишь того, кто сумел бы их возглавить. Кого-то, кто покажет, чего они стоят, – и тогда горе всем нам…

Я в тот миг подумал, что таким человеком мог бы стать я. Не пойдет ли мой разговор с бароном проще, когда за спиной будет с сотню топоров и вил? Сплотить недовольных простецов для меня было проще, чем выхватить нож из ножен. Однако это было бы не по закону. Хаустоффер оставался владыкой здешних земель, а бунт против него означал бунт против установленного порядка.

Еще я подумал, не рассчитывал ли Кнотте именно на то, что я поведу людей на замок? Но намерения так поступать у меня не было.

– Твой господин поручил мне некую миссию, и смею уверить, что я – пусть частично – ее исполнил, – сказал я.

Он глянул на меня хмуро и внимательно.

– Уезжайте, – посоветовал. – Ни к чему вам здесь быть.

– Не могу, – сказал я с неподдельной жалостью. – Поверьте – не могу.

– В таком случае – следите за тем, что происходит вокруг, – склонился он ко мне, – ибо в этом замке вам не помогут ни черный плащ, ни серебряное распятие.

– Полагаете, он сошел с ума?

– Если вообще когда-либо был нормальным, – скривился Кнотте. – Нас оставил в покое, потому что знает: я не позволю ему взять никого из моих людей, а если убьет меня, они уедут. – Он заметил, наверное, мой ироничный взгляд, поскольку тотчас же добавил: – Уедут если не из верности, то из страха, что окажутся следующими на ужин.

– Тогда отчего вы просто его не зарежете?

Его лицо окаменело от гнева.

– Я – наемник, господин Маддердин, но не убиваю тех, кто меня нанял. Это вопрос профессиональной чести, хотя не знаю, можете ли вы это понять.

– Честь, – повторил я. – В этом случае – лишь пустое слово, господин Кнотте, которым вы прикрываете собственный страх.

Я думал, что он рассердится, но Кнотте лишь склонил голову.

– Может, и так, может, и так, – согласился тихо.

Это обеспокоило меня куда сильнее, чем все ранее им сказанное.

– Я бы сделал это, если бы вспыхнул бунт, – сказал он еще, что лишь подтвердило мои подозрения.

Власти смирились бы с таким решением проблемы, поскольку император вполне обменял бы голову злого барона на несожженный замок, неразрушенные села, непокинутые дома. Потому, скажем, что такое решение не прервало бы приток налогов, а бунт подавил бы дворянин – вроде Кнотте, который в конечном итоге сразу же предал бы себя в руки Светлейшего Государя.

Йоахим казался честным человеком, оттого я решил ему довериться.

– Если я не вернусь, сообщите в Инквизиториум, – попросил его. – Сделаете?

Он смотрел на меня безо всякого выражения. И я ничего не мог прочитать в его взгляде.

– Доноситель получает часть имущества обвиненного, – пояснил я. – А за убийство инквизитора нет иного наказания, кроме смерти после пыток. Вы получите кучу денег.

Он кивнул:

– Если не вернетесь – донесу. И не ради имущества, поверьте.

Я верил.

– Берегите себя, – предостерег он напоследок. – Он – свирепый. Воистину свирепый.

– Свирепый – это я, господин Кнотте, – сказал я снисходительно. – Хаустоффер всего лишь подлый. И я не прихожу, чтобы карать за криминальные преступления. Что мне за дело, если он убивает простецов? Пусть уплатит виру, а если это были свободные – то пусть ответит перед судом. Мне все равно.

– И вы говорите, что несете закон и справедливость, – фыркнул он.

– Чего вы от меня хотите, господин Кнотте? – спросил я измученным голосом. – Я не рыцарь на белом коне и не прибыл сюда, чтобы принести спокойствие и порядок. Я не намерен вознаграждать честных бедняков и карать алчных богачей. Я лишь инквизитор, меня касаются вопросы веры. Окажись барон еретиком, я лично отправил бы его на костер. Но если он правоверный христианин, то и моя роль закончена. Я не исправляю мир, господин Кнотте: Господь одарил меня достаточным смирением, чтобы понимать – это невозможная задача.

Долгое время мы молчали.

– Если бы я сомневался так сильно, как вы, давно бы отошел от службы, – сказал он наконец.

Потом помолчал и добавил:

– Я приду к вам завтра. Будьте готовы.

Не знаю почему, но два последних слова прозвучали как-то двусмысленно… В любом случае мне и вправду нужно было приготовиться к встрече.

* * *

Барон Хаустоффер выглядел именно так, каким я его запомнил. Только когда я заглянул в его глаза, те показались мне измученными безумием. Но, может, я слишком поддался воображению и слишком доверился словам Кнотте.

– Мастер Маддердин, – сказал он. – Не думал, что вы когда-либо захотите еще раз воспользоваться моим гостеприимством.

У него был странный голос. Барон словно бы старался говорить отчетливо и медленно, опасаясь, что, если отпустит вожжи, слова польются против его воли и он уже не сможет их контролировать.

– Я обещал, что как только что-то узнаю, не премину сразу же сообщить об этом господину барону.

– И что же ты узнал?

Внезапно вампирица шагнула вперед.

– Знаю вас, – прошептала. Хаустоффер присмотрелся к ней внимательней. – Вы были там. Спали.

– О чем это она? – спросил он резко.

Я без слов задрал рукав ее рубахи и показал барону знак змия и голубки, вытатуированный на ее плече. Тот сиял во всей красе: казалось, рисунок жил собственной жизнью.

Барон схватил нож и разрезал рукав своего кафтана. Змий и голубка на его плече тоже сияли, а я почти почувствовал невидимую нить, что соединяла их татуировки. В этот миг невозможно было усомниться, что оба они – существа, отмеченные тем же знаком одной и той же силой.

– Она видела все, что случилось на вершине Голгофы, – объяснил я. – Глядела на казнь нашего Господа, а потом потеряла сознание. Я не сомневаюсь, что во многих аспектах она схожа с господином бароном. Необычайно сильная и быстрая, и у нее такой же голод крови…

– Но это же селянка, – скривился он.

– А кем были вы, господин барон, в Палестине, если осмелюсь спросить? Князем? Фарисеем, знатоком Писания?

– Ты слишком много себе позволяешь, Маддердин. – Лицо его исказилось от гнева.

– Кроме того, она не была селянкой, господин барон, – я решил проигнорировать слова хозяина. – Жила в большом доме в Иерусалиме. Лишь позже жизнь ее пошла так, как пошла.

– Она сумеет дать ответ на нашу загадку?

Я пересказал ему разговор, который состоялся у нас с нею. Вампирица, казалось, нас не слушала. С явным интересом разглядывала себя в огромном хрустальном зеркале и осторожно трогала пальцами его поверхность. Хаустоффер уселся в кресле (меня он и не подумал пригласить сесть, оттого я смиренно остался стоять) и долгое время ничего не говорил. Закрыл глаза, и я даже подумал, что он заснул.