Текст книги "Волшебные и страшные мифы леса. От феникса до Иггдрасиля"

Береза. Духовное сияние

Глядя на «низкую» березу, высота которой редко достигает и тридцати метров, и на ее хрупкие и податливые ветви, кажется странным, что кто-то воспринимал ее как космическое древо, удерживающее мир.

Однако сибирские шаманы считали березу олицетворением моста, соединяющего Небесный мир, Земной мир и Подземный мир, хотя, как мы видели, обычно такую роль отдавали куда более величественным деревьям.

Причина этого символизма, вероятно, кроется в изумительной белизне и почти неземной ауре березы, которые делают ее облик таинственным и вызывают уважение.

Более того, несмотря на хрупкость, береза является одним из самых древних и выносливых деревьев в мире, она с легкостью смогла адаптироваться к самым разным климатическим условиям. Не всегда быть самым большим означает быть самым мудрым или могучим!

Шаманы с северо-востока России рассказывали, что когда великий бог Юрюнг Айыы Тойон, верховный властитель мира, создал первого шамана, то поставил в его жилище березовое дерево с восьмью длинными ветвями, на которые, в свою очередь, положил восемь гнезд. В этих гнездах затем появятся на свет и окрепнут восемь детей Творца, что символизировало связь земного и божественного миров.

Шорские шаманы употребляли сушеные мухоморы, обладающие сильными галлюциногенными свойствами, а затем отправлялись к березе и проводили в трансе около нее многие часы, вызывая божественных духов и души умерших. В частности, у бурятов будущий шаман должен был пройти следующий обряд инициации: ему требовалось свалить березу и установить ее ствол внутри своей юрты. После этого старый шаман проводил ритуал очищения дерева, вырезая на нем сакральные символы. Затем будущий шаман заходил внутрь и начинал медитировать, чтобы вызвать духов.

У славян береза использовалась как символ возрождения в народных и религиозных весенних праздниках, поскольку она зацветала одной из первых после зимы. Весной по традиции посреди сельской площади устанавливали огромный березовый столб, вокруг которого целый день водили хороводы. Ночью же дерево сжигали, а оставшиеся от него угли разбрасывали по земле. Этот обряд повторялся раз в год, чтобы изгнать русалок – духов прудов и озер. По легенде, когда лед сходил с водоемов, эти сверхъестественные создания выходили в белых одеяниях на сушу и подкарауливали в березовых рощах случайных путников. Горемыки, которые поддавались русальим чарам, становились их пленниками и умирали.

Если мы отправимся дальше на запад, то и там обнаружим любопытную и разнообразную символику, которая окружает это дерево. В древнем руническом алфавите футарке, наиболее распространенном у викингов, каждая руна ассоциируется с каким-то словом: так, восемнадцатой руной в нем является В – Berkana, или береза. По представлениям скандинавов, это дерево было крепко связано с женственностью и родами. Так же, как и буква В внешне имеет отдаленное сходство с фигурой беременной женщины. Береза олицетворяла женскую троицу древнескандинавского пантеона, сочетая в себе свежесть Фрейи, самой прекрасной богини Асгарда, мудрость и опыт Фригги, супруги Одина, и мрачность Хель – дочери Локи и владычицы подземного мира.

Как и на славянских землях, в Европе береза символизировала скорый приход весны. Кельты посвящали дерево Бригите – богине света, вдохновения и очищения. Богиню изображали с березовым посохом, которым она возвращала мир к жизни после зимы. Поэтому в Ирландии был обычай прогонять веточками березы дух уходящего года из своих домов. Обычным делом был и настой из березового сока, которым отмечали приход теплого времени года.

Невозможно оставаться равнодушным к великолепию березовой рощи. Глядя на утопающие в лучах света белоснежные стволы, легко представить, какой магической силой обладает это с виду хрупкое дерево.

Грибы. Мистические обитатели лесного покрова

Лишенные хлорофилла, корней, листьев и семян, грибы, без сомнения, являются одними из самых странных и невероятных хранителей леса! С древних времен они волновали человеческое воображение своей загадочной природой, способностью распространяться и проникать везде и всюду, ядовитыми и галлюциногенными свойствами, которыми обладают некоторые виды. Все это превратило грибы в объекты народных верований и легенд, где им часто приписывались темные и сверхъестественные силы.

Древняя скандинавская легенда гласит, что однажды могучий конь Одина Слейпнир, измученный сумасшедшей скачкой, изрыгнул наземь кровавую пену. Попав в почву, слюна скакуна дала начало грибам багряного цвета.

Можно предположить, что речь шла о красных мухоморах – грибах, которые, пожалуй, больше других окружены ореолом таинственности: нередко им приписывают магические свойства из-за их сильного галлюциногенного воздействия.

Ацтеки и майя называли галлюциногенные грибы teonanácatl’, что означало «плоть бога»: и по сей день они считаются священными из-за своих наркотических свойств и используются шаманами во время спиритических ритуалов.

Для коренных сибирских народов мухоморы тоже были священными грибами, которые использовали во время церемоний и праздников, а также чтобы погружаться в транс во время лечебных практик, контактировать с душами умерших и толковать сновидения. Первоначально это было исключительное право шаманов, но впоследствии из-за ослабления их власти и угасания шаманизма взаимодействовать с галлюциногенными грибами стали и другие члены племени.

Коренные жители Сибири обнаружили, что моча людей, которые съели мухоморы, тоже обладала психоактивными свойствами, и создали безумный обычай пить собственную или чужую мочу после поедания этих грибов, чтобы продлить их воздействие.

В бретонских легендах встречается поверье, что грибы растут и распространяются из-за дьявола, который в облике жабы скачет по лесу и отдыхает на них во время остановок. Кстати, в Великобритании демон иногда изображался в виде жабы, восседающей на мухоморе как на троне.

В Древнем Риме грибы, хоть и ценились высоко в кулинарии, считались в первую очередь символом смерти. Существует немало историй, как мифических, так и реальных, которые связаны с их зловещей символикой.

Рассказывают, к примеру, что император Клавдий так любил грибы, что, собственно, и умер из-за них: его супруга Агриппина, которая знала о кулинарных пристрастиях мужа, отравила его ядовитыми грибами, чтобы посадить вместо него на трон своего сына от первого брака, Нерона.

Согласно католической легенде, грибы появились из крошек, оброненных на землю Христом и Святым Петром, когда они шли через лес и делили друг с другом две краюхи хлеба. Одна из них была светлая и дала начало съедобным грибам, вторая – темная, от нее и пошли грибы ядовитые.

Некоторые грибы из-за их странной и вызывающей формы носят колоритные фольклорные названия. Например, индейцам мапуче из чилийского Сантьяго и другим народам грибы Xylaria polymorpha более известны как «пальцы мертвеца», поскольку своим внешним видом они напоминают фаланги, торчащие из земли.

Канун Иванова дня, 23 июня, у некоторых северных народов ассоциировался не только с ведьмами, но и с грибом «масло тролля», способным указать на троллей поблизости. В Швеции в эту ночь разжигали костры из деревьев девяти разных пород и кидали в них «масло тролля», чтобы остановить злых духов, бродивших по земле.

Встречались поверья, что в грибах скрываются души умерших. Сибирский народ орочи верил, что усопшие воскресают в виде грибов на луне. В мифологии индейского племени сапотеков – что грибы появляются в том месте, куда упала звезда или ударила молния.

Ведьмины круги

На протяжении тысячелетий считалось, что неожиданное появление круга из грибов указывает на присутствие магических сил. Предполагалось, что такие круги возникают по ночам и перемещаются из одного места в другое без каких-либо причин.

О грибных кругах существует множество легенд, однако большинство из них повествует о феях, эльфах и прочих крошечных фольклорных созданиях, танцующих внутри колец, которые считались порталами между нашим миром и волшебной страной.

Гэльские легенды рассказывают о людях, которые забредали в ведьмовские круги после того, как слышали доносившуюся из них музыку. Околдованные мелодией, они танцевали там без устали или попадали в Страну фей, где не испытывали больше ни жажды, ни голода. В волшебной стране они могли танцевать годами, считая, что прошло всего несколько дней, а когда возвращались, падали, окаменев, на землю, если не успевали тут же что-нибудь съесть.

На шотландском острове Скай бытует верование, что если войти в ведьмин круг, то станешь невидимым для тех, кто находится снаружи. В Йорке, напротив, считают, что увидеть фей можно, только если обежать круг изнутри определенное число раз, обычно три или девять.

Люди часто сторонятся ведьминых кругов. Еще в конце XIX столетия жители английского Шропшира остерегались хоронить умерших в тех местах, где появлялись круги из грибов. А в Уэльсе верили, что любого, кто отважится вступить в такое кольцо, будут преследовать неудачи.

Часть вторая. Обитатели лесных земель

Волки. Дикая сущность

Серый, загадочный и довольно устрашающий, волк – весьма распространенный по всему миру зверь, которого любят и порой ненавидят. Со временем он приобрел славу вечно голодного и опасного хищника, и его архетипический образ представляет дикую и неукротимую сторону природы, которая постоянно угрожает человеку. В действительности в естественной среде волк редко без причины нападает на людей, если не брать в расчет такие исключения, как жеводанский зверь[8]8
  Волк-людоед, нападавший на людей на севере французского графства Жеводан в 1764–1767 годах и убитый серебряной пулей. Прим. науч. ред.


[Закрыть] и итальянский зверь из Кузаго (о нем мы подробнее поговорим чуть позже).

Несмотря на то что подобные случаи редки, во многих сказках волк – злой персонаж, который воплощает в себе все черты безжалостного и кровавого убийцы.

Всем, конечно, хорошо известна сказка о Красной Шапочке в той версии, что изложена братьями Гримм. Однако немногие знают, что первым эту народную сказку записал француз Шарль Перро, который как минимум на столетие опередил немецких собирателей фольклора.

В его Le Petit Chaperon Rouge нет никакого счастливого финала, а волк – что не слишком завуалировано автором – приходит изнасиловать несчастную Красную Шапочку. В морализаторской части своей истории писатель советует девочкам, особенно миловидным и красивым, никогда не доверять словам незнакомцев, потому что за пленительными речами доброжелательных юношей может скрываться волчья суть.

Итак, волк становится метафорой той жестокости, что скрыта в человеческой натуре и беззвучно притаилась в обществе. Образ, который за много столетий до этого уже присутствовал в разных традициях по всему миру. Одним из первых мифических ликантропов был, конечно, Ликаон, властитель греческой Аркадии – региона Центрального Пелопоннеса. В «Метаморфозах» Овидия рассказывается, как Зевс превратил его в волка за крайнюю жестокость.

Спустя столетия у скандинавских правителей ценились как элитные войска воины-ульфхеднары. Эти бойцы облачались в волчьи шкуры на голое тело и употребляли перед битвой галлюциногенные грибы, чтобы войти в транс, благодаря чему не испытывали никакого страха. Ульфхеднары любили сражаться стаей. Можно предположить, что именно такой тип языческих военных практик, который был впоследствии демонизирован христианством, привел к растущей популярности историй о волках-оборотнях в Средние века. Например, архиепископ Олав Магнус рассказывал о волках-оборотнях, нападавших на дома людей.

Позже образы ликантропов и волколаков вобрали в себя различные черты и других монстров, например вампиров, и утратили свой первоначальный вид.

Волк предстает не только свирепым убийцей, но и существом, которое очень тесно связано со своей стаей и семьей. «Сила волка находится в его стае, а сила стаи – в волке», – говорит Редьярд Киплинг, автор «Книги джунглей», истории о младенце Маугли, подобранном и воспитанном волчьей семьей. Этот персонаж не единственный пример доброжелательности волков. Так, вспомним и о Ромуле и Реме, которых вскормила волчица.

Более того, лучший друг человека – собака – происходит именно от волка. Ей, верному товарищу, не важны ни социальное положение, ни род занятий хозяина. В прошлом именно собак использовали как защиту от тех же волков. Например, ирландских волкодавов, среди которых, без сомнений, выделяется легендарный Гелерт. О нем я расскажу вам вскоре.

Возможно, волк не так уж и отличается от человека. И не исключено, что именно по этой причине мы так сильно его и боимся.

Волки-оборотни и ликантропы

Дикий волк сам по себе может быть опасным зверем, и страшно представить, что произойдет, если к его природным инстинктам добавить еще и коварство человеческой натуры. Люди, способные превращаться в волков (одни благодаря магическим способностям, другие из-за божественного наказания), встречаются в многочисленных легендах и рассказах по всему миру.

Эти существа чаще всего делятся на две отдельные категории:

1. Волки-оборотни – это люди, на которых наложено ужасное проклятие, из-за чего они каждое полнолуние превращаются в волков и испытывают непреодолимую жажду крови.

2. Ликантропы – это существа, способные по своему желанию принимать облик волка или человека. Часто ликантропы обладают непомерным коварством и жестокостью убийцы.

В Средние века фиксировали целые эпидемии ликантропии, которые распространялись от поселения к поселению и заканчивались резким вмешательством инквизиции и казнями на кострах.

Ликантропы и оборотни описываются как огромные, невероятно сильные волки, куда более опасные, нежели обычные звери. Распознать их в человеческом обличье непросто. Самыми общими признаками являются: слишком густые брови, налитые кровью глаза, необычайно вытянутые клыки, указательный палец более длинный, чем средний, и особый аппетит к сырому мясу.

Помимо сверхъестественной силы эти существа обладали еще и бессмертием. Считалось, что защититься от них помогает только серебряное оружие, и лучше бы оно было благословлено священником.

Для этого отлично подходит меч, но сразить оборотня можно и на расстоянии серебряными стрелами или пулями. Отдельные растения тоже считаются отличным средством против оборотней, особенно аконит, который по-английски так и называется wolfsbane («волчий яд»).

В древности считалось, что превратиться в ликантропа можно с помощью языческих ритуалов, однако со временем куда популярнее стала версия, что ликантропия передается через укус, примерно как в случае с зомби.

Но иногда волками-оборотнями становились куда более загадочным и зловещим образом, нежели из-за «простого» заражения. Например, странный случай произошел в 1685 году в немецком Ансбахе, небольшом поселении южнее Нюрнберга, где волк разорвал на куски нескольких местных жителей. Тут же распространился слух, что жуткие убийства совершил не обычный волк, а оборотень, в чем никто не сомневался: как раз незадолго до происшествий скончался Михаэль Лейхт, бургомистр Ансбаха (в те времена эта должность была чем-то средним между мэром и коронованным правителем), которого местные жители ненавидели за то, что он годами тиранил их и обманывал. Поговаривали, что жестокий наместник в действительности избежал смерти, а его душа вселилась в тело волка.

Местные охотники соорудили так называемый колодец для волков (по-немецки Wolfsgrube) – ловушку для диких зверей, которая представляла собой замаскированную ветками и соломой яму с каменными стенами, глубиной около трех-четырех метров. На дно такой западни кидали свежее мясо или чаще всего привязывали живую приманку, например овцу, поросенка или гуся. Волк, учуяв запах добычи, крутился вокруг соломенного настила до тех пор, пока не падал в колодец, где оказывался в ловушке. В тот раз в качестве приманки использовали петуха.

Волк провалился в яму и был убит охотниками. Однако по-настоящему зловещие события произошли после этого. С мертвого животного содрали шкуру и надели на него мужской наряд, а на морду натянули деревянную маску с париком. Затем тушу протащили через все селение, а после вздернули на виселице на вершине холма. С тех пор в Ансбахе больше никто не встречал никаких оборотней.

Волки-оборотни очень популярны в массовой культуре и часто встречаются в современных фэнтези-произведениях. В «Гарри Поттере» те, кто был укушен оборотнем в зверином обличье, заражался ликантропией и превращался в волка каждое полнолуние. Если же оборотень кусал кого-то, будучи в человеческом обличье, укушенный начинал испытывать лишь отдельные звериные инстинкты, например непреодолимую страсть к сырому мясу.

Иногда образ волков-оборотней вдохновлял авторов на создание собственных фантастических существ. Например, Акира Торияма для своей знаменитейшей манги «Жемчуг дракона» (Dragon Ball) придумал расу сайянов, которые во время полнолуния могли превращаться не в волков, а в огромных обезьян.

Волчьи шкуры. Отрывок из «Саги о Вёльсунгах»

Давным-давно на землях Гунналанда высился величественный и прекрасный дворец. Внутри него находился самый роскошный зал, о котором только можно было мечтать. В центре зала рос пышный дуб Брансток. Этот великолепный дворец принадлежал конунгу Вёльсунгу, сильному и достойному мужу, потомку конунга Рерира и самого Одина. Вёльсунг женился на Хльод, которая родила ему одиннадцать детей, в том числе и двух близнецов: красивейшую и хитроумную Сигни и Сигмунда – могучего и мужественного воина, равного по силе своему отцу, а то и превосходящего его.

Шли годы, дети Вёльсунга взрослели, и слава о красоте Сигни росла вместе с ней. Так что однажды у ворот королевского дворца появился претендент на ее руку.

Звали его Сиггейр, и был он конунгом Готланда и великим завоевателем. Был этот муж сильным и хитрым и казался идеальной парой для Сигни, и все, начиная с Вёльсунга и Сигмунда, с воодушевлением приняли его предложение о женитьбе. Все, кроме самой Сигни, но ее мысли и чувства никого не волновали.

По случаю помолвки устроили пышный праздник. Пир шел горой, столы ломились от яств, а пиво и мед текли рекой, так что гости опьянели настолько, что заснули мертвецким сном. В этот самый момент из угла поднялся старец, который целый праздник сидел в стороне от всех, и направился к дубу, росшему в центре зала.

Голова старца была покрыта широким черным капюшоном, на лице его росла пышная длинная борода, а правый глаз закрывала повязка. С гулким хохотом, который разнесся по всему дворцу, старик обнажил свой меч и с силой вонзил его в дуб Брансток, после чего превратился в ворона и, взмахнув крыльями, унесся прочь из дворца.

Когда утренние лучи солнца осветили главный зал, Сигмунд, сын Вёльсунга, проснулся после безмятежного сна. Все вокруг еще спали, и, когда он с хрустом разминал свою шею, пытаясь унять головную боль после попойки, он вдруг заметил меч, торчащий из ствола дуба.

Это был огромный, прекрасно выкованный меч, и Сигмунд не мог вспомнить, чтобы прежде видел его у кого-то из воинов своего отца. Охваченный любопытством, он разбудил остальных, чтобы узнать, кому принадлежит этот дивный клинок, но его хозяин так и не обнаружился.

– Ладно, не вижу причин, почему мы должны оставлять его здесь! – прогудел воин с длинными густыми усами, которого звали Йорик, и схватился за рукоять диковинного меча, чтобы вытащить его из ствола. Однако сколько он ни пытался, ему это так и не удалось.

Остальные воины тоже пытались вытащить по очереди застрявший клинок, и никто не мог сдвинуть его хоть немного. Когда же сам Сиггейр, стряхивая пот с белоснежной бороды, сдался перед зачарованным мечом, дошла наконец-то очередь и до Сигмунда.

Юный воин стиснул зубы и напряг все мускулы, ожидая, что клинок придется тянуть с огромной силой, но неожиданно, едва он прикоснулся к рукояти меча, тот с легкостью выпал из ствола дуба, словно вода, что сочится из расселины в скале.

На мгновение в зале воцарилось молчание, которое тут же было нарушено радостным гвалтом. Сигмунд поднял меч над головой, и все поняли, что клинок теперь заслуженно принадлежит ему. Только Сиггейр считал успех сына Вёльсунга нечестным: ему было очевидно, что юноша сумел вытащить застрявшее оружие лишь потому, что сделал это после всех остальных. Сиггейр отвел юного воина в сторону и сделал ему предложение: «Взамен этого меча я готов дать тебе золота в три раза больше, чем он весит!»

– Ну уж нет! – усмехнулся в ответ Сигмунд, опьяненный победой. – Ты не купишь золотом то, чего не смог добыть честью, конунг Сиггейр!

Эти слова так сильно задели самолюбие Сиггейра, что он поклялся отомстить Вёльсунгу и его наглым детям. С такими черными мыслями он сел на свой корабль вместе с невестой и вернулся в Готланд.

Прошло несколько месяцев, жизнь текла своим чередом, но однажды в земли Гунналанда явился посланник Сиггейра, который сообщил, что его правитель объявил о своей свадьбе с Сигни и приглашает конунга Вёльсунга со всеми его детьми в Готланд, где он с радостью отплатит им за все, что они предложили ему в прошлую встречу.

Предвкушая изобильное пиршество, Вёльсунг с детьми скоро отправились в путь, однако им было неведомо, что Сиггейр на самом деле вовсе не собирался устраивать для них праздник: вместо яств и пития правитель Готланда приготовил острые клинки, чтобы, как он считал, свершить справедливую месть. По счастью, Сигни узнала о коварных планах жениха и направилась в порт, чтобы предупредить отца и братьев, которые должны были приплыть туда на своих кораблях.

Когда Вёльсунг с сыновьями прибыли на место, Сигни бросилась им навстречу и рассказала о намерениях Сиггейра, умоляя родных поскорее отплыть обратно.

Однако конунг Вёльсунг поднял голову к небесам и со смехом произнес: «Да услышат мои слова все девять миров. Еще до своего первого вдоха я дал себе зарок, что никогда и ничего не испугаюсь: ни пламени, ни лезвия меча, – и ни за что не отступлю перед лицом опасности. Так я поступал всегда, вплоть до сегодняшнего дня. Возможно, я уже стар, дочь моя, и свою жизнь мне следовало бы ценить больше, чем славу, но я не хочу, чтобы распространилась весть, что мои сыновья убежали в страхе перед лицом смерти. В ста битвах сразился я за свою жизнь, и в ста из них я одержал победу. Так что, говорю тебе, мы храбро выступим и сегодня и не убоимся смерти, даже если она нам суждена».

Сигни поняла, что решение отца не изменить, потому что Вёльсунг был воином с твердыми принципами, готовый умереть с честью.

Вскоре последовала жестокая сеча. И хотя соратники Вёльсунга в десять раз уступали своей численностью армии Сиггейра, каждый из воинов короля Гунналанда бился, не щадя ни себя, ни врагов, так что каждый из них восседает теперь в Вальгалле вместе с Одином.

Когда и сам Вёльсунг достойно пал смертью храбрых, от его немалой дружины осталось лишь десять его сыновей.

– Он мой! – ухмыльнулся Сиггейр, пытаясь вырвать меч из ножен Сигмунда. В ответ юноша плюнул в лицо правителю Готланда. Оскорбленный Сиггейр немедленно приказал казнить строптивца, но едва его приказ попытались исполнить, как появилась Сигни, которая обратилась к жениху: «Муж мой, не предавай их легкой смерти на поле битвы. Давай еще немного развлечемся, прежде чем убивать их…»

– Должно быть, ты безумна, раз увещеваешь меня предать твоих братьев мучительной смерти, – со вздохом ответил Сиггейр, однако не согласиться с новоявленной супругой он не мог: сыны Вёльсунга заслуживали еще немного страданий.

Так, десятерых пленных воинов привели в лес. Там их привязали к деревьям, и каждую ночь приходила волчица и раздирала на части одного из несчастных братьев, а другие слушали, как она грызет кости убитого.

Девять ночей приходила волчица, и девять братьев Сигмунда были безжалостно растерзаны ею. Наконец наступила десятая ночь, а с ней пришел и черед младшего сына Вёльсунга. Волчица подошла к нему и приблизила свою страшную морду к его лицу. Тогда Сигмунд вонзился зубами в ее язык и с силой вырвал его из пасти. Затем он вцепился мертвой хваткой в тело волчицы и, утянутый ею, освободился от пут. После этого Сигмунд голыми руками сразился со зверем: обычный человек не продержался бы и пяти минут, но сын Вёльсунга вышел из схватки победителем, проломив волчице голову. После чего скрылся в лесу.

Шли годы, и Сигни тайно замышляла отомстить мужу, когда узнала, что Сигмунд не погиб и теперь живет в лесу по соседству с королевским дворцом.

Она решила, что наконец-то пришел час воздать Сиггейру по заслугам. Конечно, осуществить задуманное только вдвоем с братом не получится, и им понадобятся союзники. Сначала она подумала про своих детей, рожденных от Сиггейра, но те были слабыми и робкими, недостойными зваться внуками конунга Вёльсунга. Кроме того, Сигни сомневалась, что они готовы убить своего отца.

Тогда Сигни обратилась за помощью к юной заклинательнице Вёльве: «Великая волшебница, могла бы ты создать иллюзию и дать мне твой облик?»

Вёльва улыбнулась и кивнула в ответ. Затем она произнесла магическое заклинание и превратила Сигни в себя, а сама обернулась королевой Готланда. В таком обличье дочь Вёльсунга пришла к брату и попросила разрешения остаться с ним на ужин.

За беседой и шутками они разделили вкусную трапезу. После ужина Сигмунд, не догадываясь, что перед ним его сестра, предложил ей возлечь с ним, на что Сигни ответила согласием.

От их связи родился мальчик Синфьетли, который, когда ему исполнилось тринадцать лет, был в десять раз доблестнее всех сыновей Сиггейра. В нем текла истинная кровь Вёльсунгов, и никто не мог бы остановить его. Когда он достаточно повзрослел, Сигни отправила его к Сигмунду, чтобы тот сделал из него настоящего воина. При этом ни тот ни другой не знали, что на самом деле приходятся друг другу отцом и сыном.

Синфьетли был ловким юношей. Он рос, испытывая особенную ненависть к Сиггейру, которого считал своим отцом, и очень сильно любил мать. Та всегда заботилась о нем больше, чем о его сводных братьях, так что он не колеблясь согласился на ее просьбу отправиться к Сигмунду. Каждую ночь Синфьетли с настоящим отцом, вооруженные мечами и щитами, нападали на отдельные отряды Сиггейра и уничтожали их целиком, наводя панику среди воинства. Однажды в лесу они наткнулись на чью-то хижину. Пол в ней был запачкан кровью, а посередине лежали две истерзанные волчьи туши.

– Что будем делать? – спросил Синфьетли у отца.

– А чего ты хочешь? Снимем шкуры и завернемся в них, раз снаружи стоит такой холод, – отвечал Сигмунд.

Так они и поступили: содрали с мертвых волков шкуры, сделали из них накидки и облачились в них. Но едва они надели их на себя, как почувствовали, что по их спинам пробежал холодок. С беспокойством отец с сыном переглянулись и вдруг заметили, как с их внешностью начали происходить изменения: глаза пожелтели, клыки вытянулись, а волчья шерсть намертво приросла к их собственной коже. Спустя мгновение они превратились в самых настоящих волков.

Отец с сыном обнюхали и признали друг друга. Несмотря на звериный облик, они по-прежнему могли общаться, а вой и рык в их собственных ушах звучали как вполне понятные фразы и слова. Немного времени потребовалось им, чтобы привыкнуть к своему новому обличью, и уже скоро они ощутили, как ими овладевает голод: им требовалось отведать крови.

– Когда наткнешься на отряд, – пролаял Сигмунд, – завой так громко, как только сможешь, и я немедленно примчусь к тебе на помощь.

Синфьетли кивнул, и они разбежались в разные стороны. Мчаться по лесу с волчьей скоростью и ощущать мощь и ловкость своих четырех лап, пока свежий бодрящий ветер ласкает густой мех, было по-настоящему упоительно.

Наконец Синфьетли обнаружил лагерь воинов. Он громко завыл, и через мгновение Сигмунд оказался рядом. Словно яростный порыв ветра, они так стремительно и неотвратимо вцепились в глотки врагов, что несчастные даже не успели их толком и разглядеть.

Спустя несколько минут все солдаты лежали, растерзанные, на земле вокруг. Синфьетли чувствовал, как слюна наполняет его пасть. Ему хотелось еще и еще новой крови. И, ничего не сказав другу, он снова кинулся в чащу. Его глаза безумно сверкали в поисках врагов, и когда Синфьетли наконец-то обнаружил еще один лагерь, то уже собрался было радостно завыть… Но сдержался. Ему не хотелось, чтобы Сигмунд отнял у него добычу.

В этом лагере было куда больше воинов, чем в предыдущем, но Синфьетли это не волновало. Горячая кровь солдат лилась по лесной траве так же мощно, как и адреналин по его венам. Когда последний солдат был убит, Синфьетли, мокрый от пота, зашелся в радостном вое. Тут же из зарослей выпрыгнул Сигмунд.

– Я же сказал, чтобы ты меня предупредил! – бешено прорычал он. – Впредь не смей больше нарушать мои приказы!

– Почему? – недовольно спросил Синфьетли. – Ты разве не видишь, что я только что сделал? Нет в мире существа, которое способно одолеть меня. Так зачем мне следовать твоим глупым приказам, старик? Юнец еще не успел закончить фразу, как Сигмунд бросился на него. Они бились с такой яростью, что на этом фоне битва между двумя воинствами могла показаться сущим пустяком. Огонь ярости и спеси распалял Синфьетли, однако у его отца было нечто большее – опыт, которого юному воину еще не хватало.

Обманным прыжком Сигмунд отступил в сторону и тут же вонзил клыки в шею Синфьетли. Молодой волк пошатнулся: из его горла хлестала кровь, которая смешивалась с кровью растерзанных солдат, и спустя мгновение он без чувств распластался на земле. В молчании Сигмунд смотрел на тело Синфьетли, а затем отвернулся от него. Юноша не подчинился ему и не заслужил жалости и снисхождения. Он как был, так и остался змеенышем из выводка Сиггейра.

– Отец… – простонал Синфьетли, собрав остатки сил. И нет такого отца, который бы не узнал своего сына, просящего о помощи.

Внезапно вся правда открылась Сигмунду: вот почему тогда давно та молодая ведунья возлегла с ним, вот почему Синфьетли так внешне на него похож. Не издав ни звука, он взвалил тело сына себе на спину и отнес его в свое жилище. Там день за днем Сигмунд выхаживал его, хотя оба еще оставались в волчьих обличьях. Отец находил лечебные травы, срывал их зубами, пережевывал и затем со всей нежностью прикладывал к ранам сына.

Прошло больше недели, прежде чем Синфьетли открыл глаза. И однажды, на рассвете, молодой волк снова поднялся на ноги, полностью выздоровев. Молча отец с сыном поглядели друг на друга, а затем обнялись, осознав, что снова вернулись в человеческое обличье. Они вкусили опьяняющую и дикую ярость волка и едва не стали зависимы от нее, однако сумели ее укротить и запрятать внутрь себя.