Текст книги "Карлос Кастанеда. Продвижение к Силе. Закрытый семинар великого мастера"

Урок дона Хуана

В период учения у дона Хуана у меня был соперник. Вернее, соперница – колдунья по имени Каталина. Дон Хуан намеренно столкнул нас и заставил эту женщину обозлиться на меня.

Я еще тогда не имел достаточно личной силы и не мог вступить с ней в схватку. Как-то в селении индейцев яки устраивался праздник. Я мог бы не ходить на него, но многие из селения знали меня, и я подумал, что им будет приятно, если я приду повеселиться вместе с ними. Честно говоря, мне не было особенно весело там, но дело не в этом. Мне незачем было ходить на этот праздник. Я шел просто убивать время – и это в тот самый момент, когда у меня появился сильнейший враг! Каталина напала на меня неожиданно, мне едва удалось избежать смерти. После того нападения я был полностью вымотан и восстанавливался довольно долгое время. Вот к чему приводит неумение сопоставлять.

Если бы я сопоставлял все свои действия с тем, что у меня есть враг, каждый мой шаг был бы стратегией. И я бы пошел на праздник в индейское селение только в том случае, если бы это совпадало с моей стратегией.

Когда-то я думал, что сопоставление, стратегия – слова из области логики. Однако логики здесь нет. Ум должен отключиться от любых ментальных построений. Он должен раствориться во внешнем мире, либо (что гораздо сложнее) погрузиться в мир внутренний, в так называемое безмолвие. Для этого нужно прекратить внутреннюю болтовню.

Мы сидим в комнате, окна которой выходят во внутренний двор университета. В этот час во дворе никого не бывает, в комнате тишина. Но если бы вы обладали таким слухом, которым обладает человек знания, вы бы услышали, какой дикий шум стоит здесь. Этот шум – ваша внутренняя болтовня.

От нее нелегко избавиться, но есть одна простая техника, которая может помочь вам на этом пути. Я сам «изобрел» ее – не без подсказки дона Хуана. Когда я надоедал ему своей болтовней (как внутренней, так и внешней), он говорил мне: садись и пиши. Я писал в его присутствии часто по несколько часов, и при этом мой ум совершенно освобождался от болтовни, и я был способен воспринимать любое знание. В те моменты, когда я писал, дон Хуан находился рядом и будто бы ничего не делал. В действительности же он обучал мое тело. Я это понял гораздо позже, когда начал обнаруживать, что мое тело знает, как себя вести в ситуациях, в которые я не попадал никогда ранее.

Условие одно: писать нужно то, что приходит вам в голову сейчас, в этот момент. Вы просто садитесь и записываете все приходящие в голову мысли, какими бы бредовыми они ни казались. Оценивать их нельзя, а если оценка появилась, ее надо записать в виде слов. Но этим вы займетесь дома, а сейчас мы поучимся слушать внешний мир.

Слушание мира

Доктор Кастанеда велел нам улечься на полу и расслабить тело. Как и в прошлый раз, он называл группы мышц, мы направляли туда свое внимание, и мышцы расслаблялись.

– Сосредоточьтесь на звуках, – говорил Кастанеда. – Здесь очень тихо, но тишина полна звуков. Чтобы вам было легче, сконцентрируйтесь на первом же звуке, который вы услышите. Главное, чтобы он был постоянным. За этим звуком придут и другие.

Он умолк. Я стал вслушиваться в окружающее пространство. Ничего. Тишина, казалось, была абсолютной. Я не слышал даже биения собственного сердца. Я искал слухом хоть какой-нибудь звук, и это продолжалось довольно долго. Вдруг я понял, что такой звук есть, я слышу его, я все время его слышал. О стекло билась муха – совсем маленькая мушка, иначе она бы жужжала. Тем не менее я хорошо слышал, как бьется о стекло ее маленькое тельце. Я сосредоточился на этом звуке, и постепенно он стал усиливаться. Вскоре он стал сильным настолько, что я понял: это не один звук, а сочетание нескольких звуков. Я стал их сортировать. Кроме биения мушки о стекло, я слышал дыхание лежащих рядом, стук их сердец, шуршание листвы за окнами. Но все же большинство звуков я не мог распознать, они были мне незнакомы. Я столкнулся с тем, что вынужден был давать им названия, задумываться, на что это может быть похоже.

Вскоре я заметил, что, когда задумываюсь, звуки исчезают, и мне приходится начинать сначала. Я сделал одно важное наблюдение. Моему сознанию не нравились незнакомые звуки. Вернее, ему не нравились звуки не сами по себе, а то, что они не подходят ни под одну категорию привычных звуков. Эти звуки составляли какой-то незнакомый мир, и этот мир пугал мое сознание. Поэтому оно их просто-напросто заглушало. Я стал еще напряженнее вслушиваться в пространство. Чем внимательнее я слушал, тем меньше мне хотелось заниматься сортировкой и распознанием звуков. Собственно, у меня на это уже не хватало внимания. Я просто слушал. Вдруг меня охватило чувство, что каждый из этих звуков существует не сам по себе, а только в сочетании со всеми остальными. «Между ними есть связь», – мелькнула мысль.

* * *

Не знаю, сколько мы пролежали, вслушиваясь в мир. Кастанеда «разбудил» нас. Но и поднявшись, я все еще слышал тот оркестр звуков, который неслышно играл вокруг потрясающую симфонию неведомого мира.

Карлос попросил нас поделиться своими ощущениями. Первой должна была говорить девушка по имени Даниэль. Она подбирала слова с большим трудом. Сперва я подумал, что она просто заснула и теперь пытается выкрутиться из неловкого положения, что-нибудь сочинив на ходу. Но затем понял, что я сам вряд ли смогу рассказать о том, что слышал, потому что слышанное не укладывается в рамки привычного языка.

– Этому даже не дашь названия! – только и сказал я, когда очередь дошла до меня.

– Совершенно верно, – кивнул Кастанеда. – Я дал вам эту практику именно для того, чтобы вы почувствовали, каково это: переживать то, что нельзя никак описать. Слушание мира – великолепная практика, она эффективнее даже, чем расфокусированный взгляд. Все же глаза воспринимают готовые формы, к которым они уже привыкли. Видение необычных вещей на фоне этих форм появляется именно потому, что фон слишком привычен. И это может напугать. Со звуками все гораздо легче. Сознание может смириться с тем фактом, что не все звуки вписываются в знакомые ему категории. Ему не слишком это приятно, однако это то, что оно может «проглотить». Сознание быстро оставляет попытки распознавания звуков и позволяет вам просто слушать. В этот момент мир по-настоящему рождается для вас.

На следующий день я пошел в переулок, где на меня чуть не налетел коричневый «родстер». Кастанеда велел мне явиться туда ровно в то же самое время. Но я вышел чуть пораньше: я помнил, что тогда до занятия оставалось не больше получаса, и решил, что если я явлюсь в переулок минута в минуту, у меня просто не будет времени почувствовать, что же такого особенного в этом месте и почему Кастанеда назвал его «местом Силы».

Я немного тревожился по тому поводу, что снова могу увидеть коричневый автомобиль. Хотя Кастанеда и говорил, что это больше не повторится, мне было страшно. Я впервые столкнулся с такими вещами, и от осознания того, что в мире действует какая-то реальная, но невидимая сила, мне было не по себе. Карлос сказал, что я должен просто пойти туда и ничего не делать, а если не получится «не делать» – попрактиковать расфокусированный взгляд. Но это было именно то, чего я не собирался делать ни в каком случае. А ну как снова явится тот коричневый ретромобиль? Лучше уж я просто прогуляюсь по переулку. Так я думал, пока не попал в то самое место, где мимо меня пронесся загадочный родстер. Я постоял несколько мгновений и вдруг почувствовал, что у меня нет никакого страха. Меня буквально обволокло спокойствием. Я был уверен, что на этом месте со мной никогда ничего не случится. Что бы я ни делал.

Я настолько осмелел, что даже стал практиковать расфокусированный взгляд. Я вдруг захотел, чтобы опять на меня мчалась коричневая ретромашина с откидным верхом. Я стоял, ожидая ее, стоял в самом центре переулка. Я бросал вызов Силе. Но она не являлась. Я почувствовал прилив энергии. Мне показалось даже, что в переулке посветлело. Сначала я подумал, что это солнечные лучи отражаются в окнах верхнего этажа, а свет оттуда падает на улицу. Но ничего подобного не было. Тем не менее переулок действительно был полон светом. Я засмеялся: я ощущал себя хозяином здесь. Постояв еще немного, я отправился на занятие.

* * *

Когда я вошел в аудиторию, мне вдруг подумалось, что я мог бы купить квартиру в том переулке. Я сообщил об этом Кастанеде, когда настала моя очередь рассказывать о домашней практике.

– Это плохая идея, выкинь ее из головы! – резко произнес он. – Места Силы существуют не для того, чтобы в них жить. Никто не живет в колодце: оттуда берут воду! В это место ты будешь возвращаться, когда тебе понадобится помощь или защита. В этом месте ты отныне будешь пополнять запас Силы, истраченный в битвах. Но нельзя делать это слишком часто, иначе оно иссякнет. Пока ты учишься, можешь приходить туда раз в неделю – в тот самый день и час, когда ты встретил Силу в образе коричневого автомобиля. Гуляй там, наблюдай, впитывай, запоминай все до мелочей. Это пригодится тебе, когда ты будешь восстанавливать образ этого места во сне или наяву. Он должен впечататься в тебя – тогда это место будет всегда с тобой. Ты сможешь там спрятаться от врага. В месте Силы нельзя спрятаться лишь от смерти. Ведь именно там и будет происходить твоя последняя битва. Именно там – где бы ты ни был.

День третий. Непредсказуемость

Войдя в аудиторию, мы заметили, что в центре пола расстелен кусок синего полотна. Он занимал довольно большое пространство, так что нам пришлось в буквальном смысле «ходить по стеночке». Мы сгрудились у самой кафедры; там Кастанеда и расспрашивал нас о наших домашних практиках. После этого он вышел в центр, сдернул полотно с пола – и мы увидели, что пол в этом месте был замысловато расчерчен квадратами. Точнее, это была целая дорожка из квадратов, напоминающая вытянутый лабиринт. В центре «лабиринта» белел нарисованный круг, в котором было написано fire – «огонь». У меня возникло ощущение, что нечто подобное я уже видел.

– Это классики, – небрежно бросил Кастанеда. – Дети всего мира играют в эту игру, если, конечно, это нормальные дети.

И он засмеялся. Его смех был настолько заразителен, что все мы вдруг почувствовали себя так непринужденно, будто здесь – не семинар, а вечеринка. Не знаю, что на нас нашло, но мы словно перестали замечать доктора Кастанеду. Девушки стали вспоминать, как именно нужно играть в эту игру. Оказалось, что все знают разные варианты. Только я не мог ничего вспомнить, потому что в моем детстве этой игры почему-то не было. Тем не менее общее воодушевление передалось и мне. Я включился в разговор.

– Как, ты никогда не играл в классики? – спросила меня девушка по имени Люсия.

Меня стали учить. Насколько я понял, смысл заключался в том, чтобы в определенном порядке пройти все квадраты, дойти до центра и выйти обратно. Тот, кто, спутавшись, прыгал в центральный круг не в должном порядке, «сгорал» в «огне» и выходил из игры. Порядок прыжков был указан в квадратах цифрами. Они располагались так, что, действительно, было довольно сложно соблюсти правильный порядок. Мы увлеченно следили за очередным прыгающим, гадая, удастся ли ему допрыгать до «огня» и выйти из него целым и невредимым.

Про Кастанеду мы забыли. Да что там! Мы забыли и про самих себя, мы словно превратились в детей!

– Признаться, я удивлен таким пренебрежением, – раздался холодный, резкий голос доктора Кастанеды. – Я проводил семинары в Америке и Европе, но нигде мне не встречались такие невежественные слушатели. Вы перешли все границы! И это – студенты одного из лучших университетов! Дикари!

Его слова подействовали на нас, как ушат холодной воды.

Кастанеда отчитывал нас, как провинившихся школьников. Мы и чувствовали себя таковыми. Лицо мое горело, от стыда я хотел провалиться сквозь землю. Такого позора я не переживал с тех пор, когда отец застал меня подглядывающим за переодеванием девочек в балетной школе (мне было тогда 9 лет). Думаю, нечто подобное испытывал в тот миг каждый из нас.

Вдруг Кастанеда изменился в лице и громко захохотал.

– Попались, поверить не могу, попались! – громыхнул он сквозь смех. – Как я вас!.. Ха-ха… Ну надо же!

Мы растерялись. Мы не понимали ровным счетом ничего. Думаю, не одному мне на какой-то миг показалось, что доктор Кастанеда сошел с ума.

Внезапно он прекратил смеяться и предложил нам взять стулья и рассесться вокруг мелового лабиринта.

– Игра в классики имеет своей целью пройти через лабиринт и суметь из него вернуться, – спокойно сказал он. – В центре круг с надписью «огонь». Бывают и другие надписи, например «котел» или «яма». Все это символизирует смерть, могилу, адский огонь. Прыгая через классы к центру, вы символически спускались в Аид, прыгая обратно – возвращались на землю.

* * *

– Это инициационная игра, – продолжил Кастанеда, – я думаю, в нее играли еще тогда, когда не были изобретены ни буквы, ни цифры. В процессе учения маг тоже должен пройти такое символическое умирание и воскрешение. В горах Мексики дон Хуан показывал мне место, где хоронят воинов, охотников за Силой. Их погребают под кучей веток, и они проводят там довольно долгое время. В них умирает обычный человек, а воскресает маг. Смерть одного статуса и рождение другого – в этом заключается смысл любого посвящения. Во время своего «умирания» маг не просто приобретает «статус» мага. Он учится. Он учится у Силы, которая его «забирает» на то время, пока он остается «мертвым». Эта Сила, разумеется, смерть. У смерти можно научиться многим замечательным качествам. Высшие маги учатся у смерти до самой смерти, простите за тавтологию. Мы же сегодня остановимся только на одном из этих качеств. А именно – на непредсказуемости.

Смерть всегда непредсказуема. Никто не знает, когда она придет. Она непредсказуема, а потому неуязвима.

Маг, человек знания, тоже должен быть непредсказуем. Он не может позволить себе быть предсказуемым, потому что вовлечен в вечную битву Силы. Если он будет предсказуем, Сила сметет его. Вы пришли сегодня на обычное семинарское занятие. Вряд ли вы ожидали, что вам придется играть в классики. Менее всего вы ожидали, что сможете поддаться легкомысленному настроению и забыть обо всем на свете. И уж чего вы не ожидали вовсе – что я начну вас распекать. Я не должен был вам разжевывать это все так подробно, но у нас просто нет времени на то, чтобы каждый из вас доходил до таких вещей своим умом.

Сегодня вы на собственном опыте убедились, что простая смена настроения может привести в замешательство, а значит – сделать человека уязвимым. Простая манипуляция настроением – самое малое, на что способен маг. Те из вас, кому доведется хотя бы немного продвинуться по пути знания, еще не раз столкнутся с этим качеством магов. Хорошо, если вам посчастливится учиться на примере ваших союзников. Но если вас будут учить соперники, вам не выйти без серьезных ран из этой битвы.

В свое время дон Хуан сильно ругал меня за то, что я был слишком предсказуем. Я завтракал, обедал и ужинал в одно и то же время. Если этот режим по каким-либо причинам нарушался, я чувствовал себя скверно. Дон Хуан объяснял мне, что предсказуемость – свойство жертвы, но никак не охотника за Силой. Маг не может позволить себе быть предсказуемым, иначе он станет жертвой.

Человек становится предсказуемым, потому что его успокаивает иллюзия стабильности. Действительно: каждое утро восходит солнце, каждый вечер оно заходит, и наступает ночь. Но все не так просто. Каждый вечер мир погружается во тьму, он перестает существовать, он умирает! А с каждым рассветом – возрождается вновь, и это уже другой мир. Только глупец может сохранять иллюзию того, что каждый день видит один и тот же мир. В свое время, когда дон Хуан объяснял мне все эти вещи, я пытался возражать ему: мол, мир остается прежним, в этом можно убедиться, если ночью зажечь электричество. Но я был неправ.

Электрический свет может сохранить только очертания мира, но сам он сильно меняется под влиянием тьмы. В темноте живет множество различных сущностей. Мне лично довелось убедиться в том, насколько меняется мир, когда землю окутывает тьма. Дело не в том, что во тьме мы можем не замечать чего-то, что прекрасно видели при свете дня. Дело в том, что мир действительно становится иным. В нем появляются вещи, которые никогда не существовали ранее. Он перестает быть предсказуемым, и потому мир ночью опасен. В нем может выжить только тот, кто умеет быть непредсказуемым. Тогда его не поймать.

Глосс – договор об одинаковости

Чтобы быть непредсказуемым, надо уметь избавляться от глоссов.

Глосс – это своего рода договор об одинаковости. Мы все давно договорились воспринимать мир одинаково. Глосс – это система соглашений, которая облегчает понимание и экономит кучу времени, но делает нас предсказуемыми и управляемыми.

Управление группами людей, от школьников до населения целой страны, строится на предсказуемости. Мы живем в системах глоссинга. В Америке она одна, в Европе – несколько другая, но все же мы вкладываем в одно и то же понятие одно и то же значение. Когда мы говорим «дом», то имеем в виду некое здание, где есть стены и крыша над головой. Для мага, человека знания, домом может быть туман, или ночь, или набор непонятных никому другому фраз. Для него дом – это такое состояние сознания, в котором он чувствует себя хозяином, только и всего. Быть может, он чувствует себя дома, когда идет дождь. Для нас это неприемлемо, но именно это и нужно для того, чтобы быть непредсказуемым.

Непредсказуем – значит непобедим. Как можно напасть на дом человека, если его домом является дождь?

Мне пришлось учиться непредсказуемости годами. И все равно эта наука мною не постигнута до конца. Поэтому я лишь дам вам направление, я не могу обучить вас непредсказуемости.

Для начала вам нужно уяснить себе, что люди воспринимают все окружающее как систему образов. Есть образ леса, образ города, образ пустыни. Если я скажу вам, что самая большая пустыня – это Нью-Йорк, вы решите, что это всего лишь метафора. Но для человека знания это не метафора, а реальность.

Мы живем по шаблонам. Нам кажется, что это удобно, но на самом деле шаблоны ломают нас. Никто не испытывает голода по утрам, но социальный шаблон заставляет нас есть, притом есть довольно плотно. Считается, что утром нужно съедать большую часть дневного рациона. В обед – вполовину меньше, а самую меньшую часть оставлять на ужин. Это какая-то извращенная логика. День – это поле битвы. Хороший воин никогда не станет наедаться перед битвой. Он может позволить себе более плотную пищу только после сражения. А мы делаем наоборот: наедаемся до начала сражения.

Сила, которую мы должны были оставить для важной битвы, уходит на то, чтобы переварить пищу. Человек знания ест лишь тогда, когда чувствует голод, и прекращает трапезу, как только почувствует сытость. Он не обжирается, не впихивает в себя еду насильно, как это делаем иногда мы, – «потому, что надо поесть» или «потому что вкусно». Для человека знания вообще нет понятия «вкусно». Для него есть только понятие Силы. Пища – это Сила. И он знает, что, если возьмет Силы больше, чем ему потребно, эта Сила уйдет, захватив с собой и толику его личной силы.

Кажется, что это очень легко – питаться лишь тогда, когда появляется чувство голода. Но голод тела и голод ума – разные вещи. Тело испытывает голод не так часто, как ум. Ум – вот что соблазняет и губит тело. Сначала ум «поглощает» все эти прекрасные кушанья, которые выглядят очень аппетитно, так что тело вынуждено следовать за умом. Волки питаются раз в сутки, иногда – реже. Волк никогда не будет есть только потому, что есть еда. Вы идете путем Волка, вы должны научиться есть только тогда, когда голодны.

Разрушить, а не изменить шаблон

Разрушение шаблонов ведет к непредсказуемости, но именно – разрушение. Часто под непредсказуемостью подразумевают простую смену шаблонов. Например, если профессор придет на лекцию не в пиджачной паре, а в джинсах и футболке с непристойной надписью на груди – это будет всего лишь смена шаблона. Если этот же человек станет менять шаблоны слишком часто, такая смена станет еще одним шаблоном. Фокус не в том, что вы внешне делаете не то, что от вас ожидают. Фокус в том, что вы все время делаете то, что вам надо, что вам действительно надо. Но люди в большинстве своем не знают своих истинных потребностей. О своих потребностях прекрасно осведомлен только младенец. Когда он голоден, он кричит, когда сыт – отрыгивает. По мере взросления человек впитывает в себя потребности, которые навязывает ему социум, и всю жизнь следует только им, а не тому, что ему действительно нужно.

В этом вас многому может научить ваша смерть. Осознавая ее постоянное присутствие, вы учитесь оценивать потребности с точки зрения истинности. Когда смерть стоит слева, у вас просто нет времени на удовлетворение прихотей. Человеку знания достаточно присутствия смерти, но почувствовать его дано не каждому. Сами того не замечая, люди прилагают массу усилий для того, чтобы почувствовать присутствие смерти. Подсознательно они знают, что смерть – единственный друг и помощник, единственный серьезный стимул, единственный стоящий повод для действия, для поступка. Отчаянное пьянство или наркомания – все это способы почувствовать смерть. С этим же связаны любые рискованные ситуации – восхождение в горы, плавание под водой, полет на дельтаплане, прыжки с парашютом. Долгие путешествия, открытие неведомых стран – всё это способы «умирания», всё это пути, которые, как мы надеемся, научат нас чему-то очень важному. Смена социальной деятельности или встреча с незнакомцем – это тоже встреча со смертью. Это всегда производит на нас весьма сильное впечатление. Каждое такое переживание возвращает нас к нашим истинным потребностям, но редко кто осознает подлинное значение таких переживаний. И все равно – даже будучи подсознательными, эти опыты играют порой решающую роль в нашей жизни.