Текст книги "Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России"

Завод В. И. бутовича

О заводе моего брата Владимира Ивановича я скажу всего несколько слов, так как его коннозаводская деятельность не заслуживает особого внимания. Года за три до смерти отец выделил брату его часть имения и состояния. Он получил хутор Родимое, в котором было около 3 тысяч десятин земли и который входил составной частью в большое елисаветградское имение отца, носившее название Бежбайраки. Родимое было передано брату со всей живностью и инвентарем. Рысистый завод отца к тому времени был уже значительно сокращен, вернее, сократился сам собой из-за падежей и непорядков, тогда в нем царивших, но отец все же дал брату десять рысистых кобыл. Завод брата просуществовал не более семи-восьми лет.

Решительно нет никакого интереса сообщать имена этих десяти кобыл. Следует лишь сказать, что производителем для своего завода брат купил первоначально серого жеребца Мраморного, а затем каракового жеребца Кота. Кот был куплен в Санкт-Петербурге на бегах и имел рекорд 5.16,1. Он происходил из завода Смольянинова и был сыном знаменитого мосоловского Кролика. Дети этого Кролика выиграли свыше 84 тысяч рублей, а его дочь-рекордистка Крылатая 4.42,2 оказалась по своей заводской деятельности подлинной жемчужиной для завода Шубинского. Напомню, что серый жеребец Проворный тоже был сыном Кролика и в свое время успешно подвизался на ипподромах. Поступив производителем в завод братьев Емельяновых, он дал там хороших и резвых детей, и одно время мне принадлежала его дочь – серая кобыла Крошка 2.23,3. Несмотря на высокое происхождение и недурную для того времени резвость, Кот был совершенно посредственной лошадью: узкогрудый, плоский и даже бестипный.

Насколько Кот был нехорош, настолько Мраморный был прямо-таки великолепен по себе. Об этой лошади надлежит сказать несколько слов. Мраморный – серый жеребец завода И. К. Дарагана. Брат купил его случайно на ярмарке в Елисаветграде, совершенно изломанным, в ужасном виде. Лошади тогда уже было лет шесть-семь, и она, видимо, прошла не одни варварские руки. Брат ее подлечил, привел в порядок. Это была крупная, приятная и чрезвычайно дельная лошадь, к тому же костистая и достаточно породная. Это был рысак настоящего, хорошего типа, вполне в духе прежних тулиновских лошадей. Он был весьма интересного происхождения – сын известного тулиновского Машистого и голицынской Твердыни.

Крылатая 4.44,2 (Кролик – Львица), р. 1891 г., зав. К. Н. Обидиной

В то время, когда Мраморный был у брата, в завод приехал Шишкин. Посмотрел лошадь, она ему понравилась, и он попросил показать ее в манеже, после чего тут же и купил за 800 рублей. Мраморного, конечно, не следовало продавать, но у брата не было ничего заветного… Шишкин сумел угадать в Мраморном очень резвую лошадь и, подготовив его, пустил на бега, где Мраморный бежал очень хорошо, показав резвость 2.22,3, что было превосходно для уже немолодой и столь побитой лошади. Впоследствии Шишкин покрывал Мраморным своих кобыл. От Шишкина Мраморный попал в завод Боборыкина, где и кончил свои дни.

Брат в своем заводе не произвел ничего мало-мальски путного, а потому я закончу на этом историю его карьеры коннозаводчика.

Деятельность В. И. Бутовича как спортсмена может оцениваться более положительно. Свою призовую конюшню, которая пополнялась в основном рысаками моего завода, брат основал в 1908 году. Охотился он исключительно на юге России и держал конюшню в продолжение нескольких лет. Наездником у него был известный А. Е. Петров, долгое время служивший у Л. А. Руссо и от него перешедший к брату. Когда брат ликвидировал свою конюшню, Петров поступил к великому князю Петру Николаевичу. В течение ряда лет брат был монополистом на ипподромах Одессы и Киева, и в его цветах начали свою призовую карьеру такие лошади моего завода, как Кот, Кронпринц, Лакей, Фудутун, Низам, Безнадёжная-Ласка. Конюшня у брата была поставлена образцово, денег на это дело он не жалел – в то время он всецело отдавался интересам призовой охоты. Как спортсмен брат снискал себе в охотничьих кругах юга общее уважение и любовь.

Во время одной поездки к брату я познакомился с заводом Нейберга, которому не посвящаю отдельного очерка лишь потому, что этот завод не производил чисто рысистых лошадей, а был создан из местного материала путем прилития рысистой крови только через жеребцов-производителей. Вообще говоря, я полукровных заводов не описываю и делаю исключение для завода Нейберга лишь потому, что хочу рассказать, как в него случайно попал поистине знаменитый жеребец завода А. Б. Казакова. Этот жеребец один, благодаря своей из ряда вон выходящей препотенции, создал славу заводу Нейберга.

Из Касперовки в Бежбайраки мы обыкновенно ездили на лошадях. Расстояние между этими двумя имениями было 100 верст, и ездили мы всегда с подставой. Касперовская четверня, пройдя 50 верст, у знакомого колониста отпрягалась, отдыхала и затем возвращалась домой, а в экипаж закладывалась новая четверня, присланная из Бежбайраков. С отдыхом на подставе у немца-колониста, где подавался нам обед, этот путь мы легко делали за восемь часов.

Однажды, приехав на подставу, я с удовольствием отправился отдохнуть в чистый домик колониста, где почтенных размеров хозяйка уже хлопотала у стола и где было уютно, свежо и прохладно. Отдохнув и поблагодарив любезных хозяев, я вышел из дома и был удивлен, увидев у подъезда новую четверню великолепных вороных лошадей, рослых, сухих, породных и типичных, каких ранее никогда не было у брата. «Что это за лошади?» – спросил я кучера. Тот мне объяснил, что это новая четверка, купленная у Нейберга по 225 рублей за голову. Я обошел лошадей и не мог ими налюбоваться: четверка была удивительно хороша, а лошади так однотипны, будто все были сделаны по одному образцу. «Первый раз слышу о таком заводе», – сказал я хозяину. Он покачал головой и заметил, что лучших лошадей, чем у Нейберга, нигде нет. Приехав к брату, я сейчас же стал расспрашивать про этот завод. И вот что я узнал.

Верстах в пятидесяти от Бежбайраков жил богатый колонист по фамилии Нейберг, еще отец его завел завод. Брат мне рассказал, что лошади Нейберга очень хороши по себе, что он там недавно был и что родоначальником завода считают какого-то знаменитого жеребца по имени Полкан 7-й, но что аттестат его утерян. Все это меня крайне заинтересовало, в особенности после того, как за вечерним чаем брат сообщил, что у Нейберга купить лошадей почти невозможно: все немцы, а их в Херсонской губернии очень много, берут его лошадей нарасхват, поэтому он никогда не водит своих лошадей на ярмарки и не продает их барышникам-ливрантам. «По себе это замечательные лошади, и лучших трудно сыскать, – добавил брат. – Странно, что ты ничего не слышал об этом заводе от немцев-колонистов, ведь они ценят этих лошадей на вес золота, а немцы понимают толк в хороших лошадях». Все это вместе взятое, да еще имя какого-то легендарного Полкана 7-го, так меня заинтересовало, что я решил ехать к Нейбергу, дабы лично осмотреть этот завод и узнать, в чем там дело. Брат решил отправиться вместе со мной, и дня через три мы собрались.

Нейберг принял нас любезно и повел в конюшню показать своих лошадей. Конюшни, длинные, глинобитные, чисто выбеленные, были просты, но выглядели приятно. Вывели жеребца. По моде немцев-колонистов он был раскормлен свыше всякой меры, но так хорош по себе, что я им залюбовался. Лошадь была крупная, дельная, очень сухая, ребристая, с великолепной спиной и удивительно породная. Глаз, оскал, шея – все это прямо просилось на картину. Словом, выставочный экземпляр и настоящий орловский рысак! «Как зовут жеребца?» – спросил я хозяина. «Полкан 9-й, – последовал ответ. – Это внук знаменитого Полкана 7-го, который создал наш завод». Впрямь становилось интересно, что это здесь, в херсонской глуши, за династия Полканов. Я решил смотреть лошадей дальше, а потом ознакомиться с их породой. Два брата Полкана 9-го оказались столь же хороши, но несколько легче. Ставочные жеребцы выглядели один лучше другого, и все в типе отца и двух его братьев. Это были дельные, правильные и превосходные рысистые лошади. Воспитание они получили верховое и трех лет осенью распродавались в разные руки по записи, так был велик спрос на них. Ни о какой тренировке и заездке, конечно, не было и речи.

Посмотрев всех лошадей, мы поехали по табунам. Матки, двухлетки и годовики были так же хороши, как и только что виденные лошади, и совершенно однотипны. Масти они были исключительно вороной и вороно-пегой. Лошади произвели на меня очень большое впечатление, и, вернувшись в имение, я просил Нейберга рассказать историю завода и показать книги. Вот что я услышал.

«Мой отец очень любил лошадей и в середине шестидесятых годов случайно купил в Одессе знаменитого по бегам вороного жеребца Полкана 7-го. Он его купил у Бернадского. Но в силу каких-то недоразумений отец не получил на жеребца аттестата. Этот Полкан 7-й был замечательной лошадью и создал отцу завод. Кобылы у отца были простые и полукровные, но от них Полкан 7-й давал таких замечательных детей, что в какие-нибудь десять лет лошади отца прославились во всей округе. За них стали платить хорошие деньги, и отец, увидев, что дело это выгодное, увеличил количество кобыл в своем хозяйстве. Так мало-помалу создался наш завод – теперь я могу уже назвать его заводом, поскольку у меня нет ни одной лошади без крови Полкана 7-го. Он жил до 30 лет и дал массу жеребят. У всех моих соседей – Шульца, Фейна, Рота, Ёнера – есть потомки Полкана 7-го, и хозяева не нахвалятся. Теперь нет колонии, где бы не было жеребца моего завода и вообще моих лошадей».

Выслушав хозяина, я ему возразил, что никогда не было знаменитого призового рысака по имени Полкан 7-й, а также призового охотника по фамилии Бернадский. Не сомневаясь в том, что Полкан 7-й был замечательной лошадью, так как мы только что видели его потомство, я утверждал, что он все же не был призовым рысаком. Нейберг стоял на своем. Владимир, улыбнувшись, сказал ему: «Вы не спорьте с братом, он известный знаток генеалогии и знает породу всех лошадей. Если он что говорит, значит это так!» На этом наш разговор тогда закончился, и я просил показать мне заводские книги.

Книги велись аккуратно. Родоначальницами завода были кобылы неизвестного происхождения, и среди них одна вороно-пегая, по-видимому замечательная, так как все ее дочери были оставлены в заводе. От этой кобылы и произошли все пегие лошади Нейберга. Их было много, и Нейберг мне пояснил, что отец его любил лошадей этой масти, да и покупатели брали их весьма охотно. Позднее – вероятно, после хороших продаж полукровных детей Полкана 7-го – были куплены три рысистые кобылы, и за все время существования завода только дважды были взяты посторонние рысистые жеребцы из Елисаветградской конюшни. Завод велся в самом тесном родственном скрещивании, имя Полкана 7-го везде повторялось. Я не мог не обратить внимания на этот факт и спросил Нейберга, почему они прибегают к родственному скрещиванию. «Так вел дело папаша, так его веду и я, – последовал ответ. – Результаты очень хорошие, и у нас всегда покупали лошадей, а не аттестаты».

Заводская книга велась на немецком языке, и брат, который свободно читал и говорил по-немецки, переводил мне. Задав еще несколько вопросов Нейбергу и еще раз посмотрев на выводке Полкана 9-го, мы простились с хозяином и отправились домой.

По дороге я только и говорил, что о заводе Нейберга. Лошади его мне очень понравились, и я ломал голову над тем, что за лошадь Полкан 7-й. Его происхождение меня чрезвычайно заинтересовало, я решил, что он недаром носил свое имя и, вероятно, происходил либо от самого Полкана 6-го, либо от одного из его сыновей. Кузнецов, купивший завод Казакова, имел свой завод в Харьковской губернии, и многие его лучшие лошади разошлись по заводам юга России. Скорее всего, это была кузнецовская лошадь. Так я подумал и на этом успокоился.

Вернувшись в Касперовку, я в заводских книгах Полкана 7-го найти не смог и решил, что происхождение его навсегда останется неизвестным. С. Г. Карузо по моей просьбе также предпринял изыскания по заводским книгам, но результатов не добился. Сам факт, что какой-то замечательный по себе рысистый жеребец по имени Полкан 7-й дал целый завод, да еще при таких неблагоприятных условиях, и прославил этот завод на целый громадный район, был настолько знаменателен и интересен, что я о нем рассказывал многим.

В том же году в Дубровке, во время знаменитого аукциона, куда съезжалось столько любителей, знатоков, коннозаводчиков, ремонтеров и барышников, я рассказал о Полкане 7-м и заводе Нейберга. Присутствовавшие на аукционе колонисты его, конечно, знали, были в восторге от моих слов и устроили мне овацию, а некоторые ремонтеры и старые барышники поддержали меня вполне, дав самые лестные отзывы о лошадях Нейберга, – они их тоже знали и ценили. Во время нашей беседы выводка и продажа шли своим чередом. Аукционист выкрикнул имя лошади и прочитал ее происхождение, как сейчас помню, необыкновенно фешенебельное. Мы все невольно обернулись, чтобы посмотреть на лошадь: это был козел, сухой, поджарый и бесспинный. Старик Хмара, полтавский барышник, показал на него пальцем и, не стесняясь, довольно громко сказал: «В породе десять Императорских призов, а лошади три копейки цена!» Мы улыбнулись и разошлись.

Ровно через десять лет после того, как я посетил завод Нейберга, мне удалось разыскать происхождение Полкана 7-го. Он действительно был призовой рысак, бежал и выигрывал, родился в заводе А. Б. Казакова от Полкана 6-го и Милой и принадлежал в 1861 году Н. Ф. Бернадскому. Таким образом, хотя не вполне (Полкан 7-й не был знаменитым призовым рысаком), Нейберг оказался прав. Его отец, добросовестный немец, верно удержал в памяти имя лошади, имя ее владельца и то, что она бежала и выигрывала. По этим данным я точно установил происхождение Полкана 7-го и на радостях дал телеграмму брату, прося его сообщить обо всем Нейбергу.

В свое время лошади Нейберга произвели на меня такое сильное впечатление, что я решил купить у него для своего завода пегого жеребца с закрепленным именем Полкана 7-го. Я написал об этом брату, и Нейберг охотно уступил мне великолепного пятивершкового вороного жеребца Холстомера, сына Полкана 10-го. Этот Холстомер и пришел из Херсонской губернии в Прилепы. Долгое время он был производителем в моем пегом заводе, а за тем я его подарил своему другу Лодыженскому. Холстомер во всех отношениях был замечательной лошадью, по типу вполне рысистой. Я очень дорожил им, и он дал много ценного не только мне, но и по всей нашей округе.

Расскажу теперь, как мне удалось разыскать происхождение Полкана 7-го. Ни в одной заводской книге Полкан 7-й не был записан, но мне удалось разыскать эту лошадь в Рысистом календаре за 1861 год, где на странице сто девяносто четвертой значится: «Полкан 7-й, вор. жер. Н. Ф. Бернадскаго, зав. А. Б. Казакова, от Полкана и Милой». Полкан 7-й родился в 1857 году у А. Б. Казакова, еще до продажи этого завода Кузнецову. Жеребец бежал только один год, четырех лет, и выиграл шесть призов на сумму 810 рублей. Впервые он появился в Екатеринославле 2 июля 1861 года и выиграл приз у кобылы князя Трубецкого, оставив за флагом Бойца завода Шидловского. Затем он бежал в Полтаве 15 июля и выиграл у той же кобылы Трубецкого и серого Щёголя г-на Мызко. Там же 18 июля в розыгрыше Большого приза государственного коннозаводства он опять победил и получил два приза. В Харькове 19 августа Полкан 7-й снова пришел первым, оставив за флагом, между прочим, известную кобылу Л. И. Сенявина Овечку. Через два дня он вновь выиграл, показав свои лучшие секунды на три версты – 5.57, и этим бегом закончил свою призовую карьеру. Итак, Полкан 7-й выступил пять раз, пять раз пришел первым, а один раз получил еще и второй приз. И ни разу не был побит! Принимая во внимание его четырехлетний возраст и то, что он бежал первый год, такую призовую карьеру можно признать блестящей, а показанную им резвость – очень хорошей.

Лет через десять после того, как я познакомился с Нейбергом, у меня купил несколько лошадей некто Бернадский, управляющий заводом Сухомлинова, херсонского губернского предводителя дворянства. Бернадский рассказал мне, что его дядя, Н. Ф. Бернадский, был богатейшим человеком и имел в Одессе замечательных выездных лошадей. Отсюда я сделал вывод, что Бернадский, убедившись в высоких качествах Полкана 7-го, не стал его больше пускать на бега и взял в городскую езду. Я склонен думать, что Полкан 7-й был одним из лучших сыновей Полкана 6-го и именно поэтому ему дали имя отца. Известно, что по хреновской традиции, которой, весьма возможно, придерживались и у Казакова, номер к имени лошади давали только жеребцам, предназначавшимся в завод продолжать линию отца. Многие южане, обладая очень большими средствами, покупали лучших лошадей для городской езды, и в этом отношении Одесса, в то время столица юга, своими выездами напоминала Москву. Об этом мне говорили Якунин и другие охотники. Художник и коннозаводчик А. Д. Чиркин, по словам Х. В. Куприянова, вызывался даже писать этих одесских лошадей и однажды получил от грека-миллионера заказ написать десять портретов лучших орловских рысаков, что и исполнил. Где находится эта коллекция, мне, к сожалению, неизвестно, хотя я ее в Одессе и разыскивал. Мы видим, какие охотники были среди тогдашних одесситов, и потому совсем не удивительно, что Бернадский не пожалел денег и купил лучшего четырехлетка в заводе Казакова. Это тем более вероятно, что покупка состоялась в 1861 го ду, а в 1863-м Казаков продал свой исторический завод. Весьма возможно, что в 1861 году мысль о продаже завода у него уже созрела и потому Полкан 7-й не был ему нужен в качестве будущего производителя. Все это приводит к мысли, что Полкан 7-й был замечательной лошадью, одним из лучших сыновей великого Полкана 6-го, и нельзя не пожалеть, что в свое время он не попал в первоклассный рысистый завод.

Скажу теперь несколько слов о происхождении Полкана 7-го. Его отец – Полкан 6-й, и этим все сказано! Его мать – Милая, дочь Сокола, сына Полкана 3-го, и Дунайки, родной внучки знаменитой Весны, матери Чистяка 3-го. Однако есть еще одно обстоятельство, на которое следует обратить внимание: это закрепление в родословной Полкана 7-го имени Полкана 3-го по следующей формуле:

Несомненно, это закрепление сыграло немалую роль и усилило в самом Полкане 7-м все положительные качества его великого пращура Полкана 3-го.

Итак, я рассказал здесь все, что знал о Полкане 7-м. Я столь по дробно остановился на деятельности жеребца, всю жизнь проработавшего в полукровном заводе, так как считаю, что создание целого завода одной лошадью, как это было с Полканом 7-м, заслуживает величайшего внимания. Полкан 7-й не только создал отдельный завод, он сделал больше: он создал целый, и притом весьма обширный, район и был жеребцом совершенно исключительной препотенции. Имена таких лошадей не могут и не должны забываться, ибо они принадлежат истории.

Мой завод

Приступая к описанию своего завода, я должен сделать оговорку: я ограничусь лишь приведением фактического материала, расскажу, как я вел завод в различные периоды времени, какие были получены результаты и какие допущены ошибки. Таким образом, этот очерк будет носить несколько иной характер, нежели все остальные в этой книге.

Отец мой умер летом 1900 года. По разделу с братьями я наследовал завод отца и сделался коннозаводчиком. В Касперовке я прожил после смерти отца еще пять лет, вернее, эти годы там находился мой завод, так как я в это время еще был в кавалерийском училище, затем служил в полку и в имении проживал очень мало. Это был первый этап жизни моего завода.

Прежде всего надлежит, конечно, дать характеристику того материала, который был мною получен. Я уже говорил, что завод отца был в то время в полном упадке, а потому материал, который я получил, был весьма невысокого качества. Но осознал я это не сразу. Первоначально я думал, что, если куплю хорошего жеребца, дело быстро пойдет на лад. Кто из нас в молодости не отличался оптимизмом? Однако вскоре я понял, что на таком материале далеко не уедешь, а потому стал приискивать жеребца и заводских маток в рамках моих средств, которые тогда были очень ограничены.

Рыцарь был возвращен из Дубровского завода осенью 1900 года, и он стал моим первым производителем. Большая часть заводских маток, которых я наследовал, были дочерьми Рыцаря (Граната, Залётная, Заурядная, Комета, Свирель, Славянка, Соседка, Счастливая). С остальными дело обстояло так: Волшебница была завода Кузьминова, Задача и Прихоть – завода Козловского, Неприступная – завода Теренина. Все дочери Рыцаря были недурны по себе, в особенности рыжая Счастливая и гнедая Заурядная, но отвести от них призовых лошадей не удалось. Эти кобылы дали мне недурных упряжных лошадей, которые были проданы либо на юге, либо за границу. Задача, Прихоть и Неприступная были старухи – на них как на заводской материал надежды было очень мало. Кобыла Волшебница была кругом кровей завода Варшавского, однако без имени Приветного, который создал славу этому заводу. Она была мелка, бесспинна и нехороша по себе.

Теперь, когда я пишу эти строки и даю оценку этому материалу, я прихожу в ужас от такого маточного состава, но тогда, по молодости лет, я довольно бодро смотрел вперед и верил в успех дела. Имей я опыт и достаточные знания, я бы понял, что выгоднее всего распродать всех этих маток и начать завод сызнова, но опыт приходит с годами, и недаром говорят, что за него платят деньги. Пришлось заплатить их и мне.

Касперо-Николаевский конный завод корнета Я. И. Бутовича

Получив завод, я съездил в Дубровку, где уже и до этого бывал, и просил Ф. Н. Измайлова дать мне хорошего и вполне надежного человека в качестве смотрителя завода. Измайлов, очень меня любивший, охотно пошел навстречу моему желанию и осенью того же года прислал в Касперовку Т. М. Алексеенко, который окончил Дубровскую школу наездников, но таланта к езде не имел, а потому и пошел в смотрители завода. Это был очень скромный, честный и порядочный человек. Он прослужил у меня почти девять лет, а когда в завод поступил Н. Н. Ситников, вернулся на родину, в Дубровку. Так как я в то время еще учился, а затем служил, Алексеенко самостоятельно вел мой завод сначала в Касперовке, а потом на Конском хуторе. Разумеется, я был с ним в постоянной переписке и давал ему заглазно разные указания (какова была ценность этих указаний, можно судить по тому, что мне тогда минуло 19 лет). У Алексеенко был один большой недостаток: он был чересчур мягкий человек, что называется, мямля. В таком большом имении, как Касперовка, где было много старых служащих, его, нового человека, прижимали, а дать отпор он не умел.

Первый год существования моего завода крыл кобыл Рыцарь, а его дочерей – один из жеребцов, находившихся в Касперовке, а также жеребцы моего брата. Так было до покупки первого моего производителя – вороного жеребца Типичного завода Борисовских. Я купил его заглазно в Санкт-Петербурге. Вместе со мной в кавалерийском училище учился юнкер Буланец, который рассказывал мне чудеса о красоте жеребца Типичного, принадлежавшего г-же Ильенко, вдове Е. М. Ильенко. Мне нужен был жеребец, я посмотрел породу Типичного и пришел в восторг. Типичный родился в 1882 году от Молодчика и знаменитой Тучи. В нем оказалось все лучшее, что было по кровям в Борисовском заводе, притом именно классически призовое. Я с пылом юноши решил, что сам Бог посылает мне этого знаменитого, как мне тогда казалось, жеребца. На меня, конечно, подействовало и то, что Типичный был когда-то куплен Е. М. Ильенко, большим знатоком лошади, а равно и рассказы о красоте Типичного. Все это меня так наэлектризовало, что я купил этого жеребца заглазно за 500 рублей. Типичный крыл у меня кобыл один сезон. Он был куплен осенью 1901 года, а после случки в 1902-м я продал его за те же деньги А. С. Путилову, так что на этой лошади я ничего не потерял. Типичный был действительно хорош по себе, а оскал, голову и шею имел поразительной красоты. У меня сохранился превосходный портрет Типичного кисти Репина-сына. Увидев этот портрет, Путилов поспешил купить Типичного, причем так волновался, как бы я не раздумал его продать, что сейчас же поехал домой за деньгами. Типичный был хорош по себе, а Репин его еще несколько приукрасил, а потому не удивительно, что он понравился Путилову.

В том же 1901 году я купил еще только одну лошадь, и это была первая купленная мною заводская матка. Звали ее Быль, родилась она в заводе великого князя Дмитрия Константиновича от Бычка и Радости. Я ее купил из-за рекорда и происхождения, тоже заглазно на аукционе в Дубровском заводе. Быль оказалась типичной дочерью Бычка. Она стояла на хороших ногах и была суха и дельна. Спина была, конечно, мягковата. Масти она была красно-гнедой, столь типичной для всего рода шишкинского Бычка. Первые два года Быль у меня прохолостела, но затем дала от Недотрога двух весьма недурных безминутных кобыл – Былину и Бюрократию, после чего я ее продал. Эту продажу я теперь считаю ошибкой, Быль следовало лучше, а главное, больше использовать.

В 1902 году я не только купил для своего завода настоящего производителя, но и имел возможность прикупить еще пять заводских маток, причем за двух из них заплатил дорого, так как это были замечательные призовые кобылы. Осенью того же года я купил своего первого, если можно так выразиться, серьезного производителя – белого жеребца Недотрога. Недотрог пришел в Касперовку в сентябре 1902 года, начал крыть кобыл в 1903 году, и первый его приплод появился у меня в заводе в 1904-м. Так как Недотрог сыграл в моем заводе большую положительную роль, то я подробно остановлюсь на этой лошади.

В Санкт-Петербурге я познакомился с Феодосиевым, который вскоре после этого переехал в Москву и поселился в гостинице. Когда в 1902 году я после производства в офицеры месяц жил в Москве, то ежедневно бывал у Феодосиева. Это оказался очень знающий человек, хороший рассказчик. У него по вечерам постоянно собирались гости, только спортсмены, и велись интересные беседы о лошадях. Тут-то Феодосиев и начал подготавливать меня к покупке Недотрога, который тогда ему принадлежал. После долгих разговоров о классе и породе этой лошади Феодосиев показал ее мне на езде, а потом на выводке. На езде Недотрог был великолепен, на выводке – хуже. Лошадь мне понравилась, и я стал думать о покупке. В то время Недотрога почти совсем не ценили, так как считали, что он будет плохим производителем. Это мнение основывалось на том, что он перенес сильную плевропневмонию, после чего потерял свой класс и у Коноплина дал нескольких жеребят, из которых тогда никто не проявил класса. Феодосиев держался другого мнения и считал, что Недотрог будет замечательным производителем. Насколько это мнение было искренно, вопрос, конечно, другой. Все, кто бывал у Феодосиева, поддерживали его и решительно советовали мне купить эту лошадь. После некоторого колебания, приняв во внимание класс и происхождение Недотрога, я его купил за 7000 рублей и отправил в Касперовку.

Недотрог (Нежданный – Буянка), белый жеребец, р. 1891 г., завода П. Г. Миндовского. Это была небольшая лошадь, ростом ровно в три вершка. По себе он был правилен и породен, но то, что называется, пряничный конек. Голова была хороша, но шея грубовата, с кадычком. Линия спины небезупречна, но связка великолепная. Окорока очень хороши. Ноги поразительно сухи, но у передних было бы желательно больше запястья и лучше кость. Стоял ногами совершенно правильно. Он был, несомненно, в орловском типе, но далек от идеала орловского рысака. Купив Недотрога в завод, я не сделал ошибки, но позднее, когда стал опытнее и имел совсем другой заводской материал, я бы его в завод все же не взял.

Класс у Недотрога был несомненный. Он не только выиграл Императорский приз, но до болезни поставил на три версты рекорд орловского рысака и выиграл все именные призы, на которые был записан. После болезни он ехал посредственно, Феодосиев же преследовал только коммерческий интерес. Словом, как призовая лошадь Недотрог пережил свою славу, а потому Феодосиеву было нелегко его продать. Следует еще отметить, что на нем ездил на призы В. Кейтон, а это был большой плюс для лошади, и весьма возможно, что в других руках Недотрог не показал бы такой резвости. Искусство Кейтона немало способствовало тому, чтобы Недотрог стал рекордистом. Более опытный, нежели я, охотник все это учел бы, но для меня тогда это было еще тайной за семью печатями. Наконец, по своему характеру Недотрог в конюшне и на обыкновенной езде оставался очень милой и доброй лошадью, но на призах был смолоду сбоист, очень строптив и горяч. Все это также следовало принять во внимание, покупая производителя в завод, ибо призы стали разыгрываться исключительно по общей дорожке и характер лошади начал играть очень большую роль.

Я не стану здесь приводить происхождение Недотрога – его порода и без того довольно известна. Я лишь выскажу ряд соображений, к коим пришел много позднее, да приведу крайне интересный отзыв о резвости отца Недотрога – Нежданного.

Н. Сверчков. «Лебедь» (Лебедь 5-й – Красава), р. 1847 г., вор. жер. зав. А. И. Павлова

Н. Сверчков. «Крутой 2-й» (Крутой – Метла), р. 1868 г., зав. Н. И. Ершова, 5.07

Рекорд Нежданного, относительно скромный, не дает понятия об истинном классе этой резвой лошади. Завесу над истинным классом Нежданного приоткрывают следующие строки Прохорова из его корреспонденции, помещенной в журнале «Русский спорт» в 1884 году. Нежданному было тогда три года.

Н. Сверчков. «Горностай» (Горностай 4-й – Дуброва), р. 1829 г., зав. В. И. Шишкина

Прохоров делился с читателями своим мнением о трехлетках, работавших в Москве: «Из трехлеток ярко выделяется вороной жеребец Нежданный, принадлежащий известному охотнику и коннозаводчику П. Г. Миндовскому, собственного завода, от Крутого 2-го завода Ершова, знаменитого по своим беговым успехам на ипподроме, принадлежащего И. И. Дациаро и сейчас находящегося в его заводе, где он допускается в публичную случку; мать Нежданного – Небось от Любимца и известной призовой кобылы Небось завода М. С. Мазурина, дочери Сорванца завода Д. П. Нарышкина, что от знаменитого Молодецкого завода Блохина, а Небось – завода В. Я. Тулинова. Нежданный совершал круг (1½ вер.) без 17½, резвость замечательная!» Из этих слов видно, что Нежданный был не только лучшим трехлетком своего года, но и выдающейся по резвости лошадью. Если ему не удалось показать эту резвость и стать официально первоклассным рысаком, то этому виною руки, в которых он находился.