Текст книги "Космополис архаики. Готические стихотворения"

«И краски нет – воскрасить свеи…»

 
И краски нет – воскрасить свеи,
Иконы течные сорвут,
И нас архангельские веи
К одесным жертвам призовут.
 
 
Хотя и смертники мы были,
И растерзались на веку,
А нашей кровию избыли
В миру по царствиям тоску.
 
 
Сколь могут цвет и немость длиться,
Один Христос пусть говорит,
Вновь крови этой не прелиться,
Днесь о венцах она горит.
 

«Узрел аз, яко скорбно молился Отцу…»

 
Узрел аз, яко скорбно молился Отцу
Иисус, как просил Он защиты,
Но кровавые змейки текли по венцу,
Серпантином серебря ланиты.
 
 
Мы прошли Галилею в канун Рождества,
Приближались чудесные святки,
Изо уст солоных восточались слова,
Всё уродцы казали ухватки.
 
 
В темных келиях звезд юровых не видать
И Господе не слышал моленье,
И потщился Христос вековечно рыдать
Во Отцовских грехов искупленье.
 
 
И лились из очей прелядащих Его
Только стынущей крови потеки,
И просил Он у Господа лишь одного,
Чтоб не были продавцы жестоки.
 
 
Но послали Христоса за мертвой водой,
Ах, неможно в нея заступаться —
Воскресать Ему нощно с исчадной Звездой,
В ледяной колыбели купаться.
 

«Нощный плач на Господнем пороге…»

 
Нощный плач на Господнем пороге
О четверг лишь внимут ангелки,
И приветят собитых в дороге,
И возьмут горицвет-васильки.
 
 
Это сирые утвари наши,
Это сребро цветочков земных,
Те внелистники горние зряши,
Не могли и набрать мы иных.
 
 
И мертвы, и лазури алкаем,
А воссветятся хоры огней,
Мы такою красой засверкаем —
Наших вретищ не будет красней.
 

«Ты розы любила при жизни…»

 
Ты розы любила при жизни
Пурпурные, с черной росой,
Но время торжественной тризне
Сверкать белоснежной красой.
 
 
И вот окончанье недели,
И рушат литании высь,
Убойные брызги сордели,
В алмазных следах запеклись.
 
 
Мы вместе стояли пред Богом,
Дождешься, явлюсь ко шести,
Чтоб демонов пестовать слогом,
Во адских зерцалах тлести.
 
 
Забыть ли последние встречи —
Венец наших тяжких надежд
Из роз, обжигающих речи,
Истерзанных льдом твоих вежд?
 
 
Уверуй, за крестные муки,
Брильянты кровавые слез
На небе положат нам в руки
Букеты невянущих роз.
 

Архаические опусы
Седьмой фрагмент

 
Мы, Господе, ушли, слова молвить, к Тебе
Вопиять со трубой ерихонской не можем,
Отжили в нищете, разве княжей хвальбе
Доверясь, приняли смерть за царственным ложем.
 
 
То ль кадим на пирах, то ль сбиваем порог,
Неживые одно, а юроды трясутся,
Нашей кровию всё горний красят мурог,
Агнцы бойные там алчут век и пасутся.
 
 
Серебряные днесь кубки на пол сольем,
Пить неможно, Господь, в Рождестве, несказанным
Плакать чадам Твоим, потому не поем —
Расписали кресты чернецветом розанным.
 
 
Почитали кого, соклонялись пред кем,
Те поклоны учли божевольные рады,
И звонити по нам, да царь-колокол нем,
Пусть уж вина испьют, в лозны зря винограды.
 
 
На иродов теперь променяли агнцов,
Утварь вынесли прочь, до костей обокрали,
Так, Господь, опознай, мы без цветных венцов,
Индо в руки свои лиры красные брали.
 
 
Персты ль прятать в крови, подойдяши к двору,
За нагорной Звездой мы, Господе, влачились,
Предстоим же в слезах на багряном юру,
Вижди нас и не бей – царевати мы тщились.
 

«От итальянских темных сосен…»

 
От итальянских темных сосен,
Купин восблизимся туда,
Где нищий инок безголосен
И рдеет Божия Звезда.
 
 
Певец ли, Марсий – все мы квиты,
Гвоздей кровавых не учесть,
Одни сегодня басовиты
Призраки оперы, как есть.
 
 
Но этот мрамор стен холодный,
Понтификатов римский счет
Наш горисветник черноводный
Огнем лядащим рассечет.
 

«Пред очами светильными будем стоять…»

 
Пред очами светильными будем стоять,
Пред очами светильными Бога живого,
Изнемевшими уснами в смерть вопиять,
Да не сможем промолвить ничтожное слово.
 
 
Возлишили в миру нас распятий-венцов,
А и сами от жизни петлей откупились,
Ан попали в тенета замирных ловцов,
На серебро откупное те не скупились.
 
 
Для последышей жалких к раздаче нашлась
Гробовая парча, а на пир не пустили
Тех, в ком тонко Господня слеза исплелась,
Ах, всю смерть мы ея сквозь парчу золотили.
 
 
Чрез нее и узрим, кто венок заплетал
На преславную смерть Вседержителя-Бога.
Полной мерой, Господе, Ты чад испытал,
Не гони же теперь от златого порога.
 

«Поздно смерти ответить и как …»

 
Поздно смерти ответить и как —
Безнадежно мы были язвимы,
Гнали нас, яко блудных собак,
Лики жгли балахонами зимы.
 
 
Бог позволил тебе умереть,
Пропеклись замогильные краски.
Дольше смерти неможно гореть,
Всебелы наши темные маски.
 
 
И прекрасен же этот в огнях
Смертных свечек декабрь поминальный,
Отразивший и в жалких тенях
Лишь Югаси оскал карнавальный.
 

«Февраль звездами хороводит…»

 
Февраль звездами хороводит,
Сих будут звать, кто жизнь сокрыл,
И нас ко Господу проводит
Пурпурный ангел-шестикрыл.
 
 
Посконны вретища, не рдятся
И во чистилищном огне,
А ликам Божиим годятся,
Чтоб мироточили оне.
 
 
Ах, нет одеснее любови,
За коей Смерти не косить,
Елико хватит слез и крови —
И можно цвета испросить.
 
 
Рамена сгорбим золотые,
И ангел истинно речет,
Что мы были в миру святые
И наша кровь с икон течет.
 

Космонавт

 
В безвоздушном театре горело
На «Востоке», за сталью кулис,
Гордеца инородное тело,
Комильфо и властителя крыс.
 
 
Кто в миру был актером случайным,
Разве может еще умереть,
Даст Господь ему промыслом тайным
Со свечами одесно гореть.
 
 
«Север-юг» показали приборы,
Сублимируя черный накат
В цвет граната, и мертвый взор Коры
Осветил верфь дороги от Врат.
 
 
С утлым шаром воздушным навеки
Он вернулся для жизни земной.
И летает в рабочем отсеке
Гермошлем над черницей свечной.
 

«Обрели мы царя в вертоградном рядне…»

 
Обрели мы царя в вертоградном рядне,
Потешались глушцы, как осанну пеяли,
Наши слезы точат в четверговом вине,
Из цветочной пыльцы чадов нощно ваяли.
 
 
И убитых одно имяреки не чтут,
Цветяную их бель пеленают во грязи,
Кровь ли шла на письмо, лишь в смерти и прочтут,
Были мальчики все, днесь юродные князи.
 
 
Только, Господи, чернь предостойна хвалы,
Вот начнут различать набоженников чистых
По среде – и слетят в серебре ангелы,
И опять заберут самозванцев речистых.
 
 
Всё молчим и молчим, чтоб серебро Твоих
Херувимов таить, нет и тайного прока,
Бились в звонницах мы, червно кликали их —
Крови узри виры, буде Лета широка.
 

«Кто смог дожить до пятницы страстной…»

 
Кто смог дожить до пятницы страстной,
Пусть здравствует, за Божеским порогом
Восстанет образ в прелести иной,
Когда замкнет уста небесным слогом.
 
 
Пиитов отличают времена,
Их участи тяжеле не бывает,
Каким бы не идти путем зерна,
Блаженного царевна убивает.
 
 
Что славят жабу чурную оне,
Лишаются видения и злости,
Опасно ль умереть, а жить вдвойне
Опасней от лягушачьей милости.
 
 
Коль вечное искусство умирать,
Сиречь, коль вечно праздное искусство,
Начнемся хоть лжестраждущих карать,
Чтоб алгеброй еще поверить чувство.
 
 
В расчет нелживых блядей не берем,
Иродная их выпестует муштра,
Ограним нощь, а утром и умрем,
Как прочил огнеокий Заратуштра.
 
 
А хватит нам августовских пиров,
Себреток нехолодных целований,
Спокойней здесь избавиться даров
Троянских, либо нобелевских званий.
 
 
Лишь яд в цене у парий и химер,
Но случая манкиры не упустят,
Другим наука пушкинский пример,
А нынешние вежды не опустят.
 
 
Страшней охот мышиных их возня,
Тулупчиков отвратней в барской моли,
Чур, демоны сладкие, чур меня,
Меня от балов, Цинтия, уволи.
 
 
Не крысам ли священную войну
Фанфарно объявлять, вдыхая серы,
Правее о французскую волну
Гранить с Трюффо новейшие размеры.
 
 
Иль в случае бесхлебья у Саррот
Разжиться золочеными плодами,
Пусть мышею венчает сердце крот,
Чтоб царствия не грязнить и следами.
 
 
А нечего как станется пренесть
Всевидящему Спасу, полотенец
Не будет, выйдем с лирами как есть
На иродную смерть из ветхих сенец.
 
 
Для Бога мертвых нет, а для царей
И небы – только мрачная гробница,
В огнях воскресных зорь и алтарей
Багряной тенью виснет плащаница.
 

«Безъязыким пребранно молчать…»

 
Безъязыким пребранно молчать,
А и нам нелегко говорить,
Иль ко Господу время кричать,
И Звездою, и Словом сорить.
 
 
Выйдет Боже на красный тернец,
Зряши молча всекровицу-гнус,
Да вознимет лазорный венец —
Пусть красуется царь Иисус.
 
 
Синь и синь разлетится тогда
От заплетенных нами венков,
И гореть чрез терновник Звезда
Будет присно, во веки веков.
 

«Лишь раз ты взглянула не в те зеркала…»

 
Лишь раз ты взглянула не в те зеркала
Пред сонмом парадных порталов,
Насквозь тебя звездная падь и прожгла,
Блеснув шестилучьем средь залов.
 
 
Доселе зерцала горят и горят,
Абрисы чужие лелея,
Сугатные отроки денно парят,
А нощно – цветет Галилея.
 
 
Печальное утро Ирода-царя,
Не бысть арамейскому свету,
И что ночевати, всесвечно горя,
Божиться Христу-первоцвету.
 
 
Молчи и пребудь благодарна судьбе
За выспренних мук неизбежность,
Сейчас только ангелы узрят в тебе
Высот непорочную снежность.
 
 
Елико такою тебя сберегу,
Пусть гниль торжествует над златом
И мертвая краска горит во снегу
Очей твоих черным закатом.
 

Седьмой архаический этюд

 
О двенадцатый день мы приидем туда,
Где одне ангелы Божьи звезды считают,
С затисненой слезой восковая Звезда
Пусть блаженно горит, буде те послетают.
 
 
Мы принесли ея не в потребу алчбе,
Яко дарную персть, мы ея сожимали,
Шли мертвы-неживы и поднесли к Тебе,
Венценосный Христос, чтоб везде принимали.
 
 
Хватит пити-гулять, восхмельна братия,
В хлебы пышны макать очерневшие персты,
Белый девок ловить, не из грязи ль в князья
Подалися, к чему ваши души отверсты.
 
 
Белый венчик со роз не рядите ж Христу,
Взор его помутнел мертвокровно в лазори,
Обещали почто долю всем золоту,
Лихоимная чернь лишь избегнула мори.
 
 
Гинем, святый Господь, всяк Твой малый птушец
Ангелами побит и лядает во нощи,
И неможно ему предраешный чистец
Пролететь-обойти чрез убельные мощи.
 
 
И прешли по звездам Твой восхвальный порог,
И навек первенцы захлебнулись водою,
Из успенных криниц, Вседержителе-Бог,
Отчерпнули ея, за шестой слободою.
 
 
Ныне зри, Господарь, пустобиту главу
Юродива сего, всё Те нощно тризнился,
А теперь мертвый царь к Твоему рукаву
Тянет нищи персты – аз в юродстве блазнился.
 
 
Только нет никого за горбатой спиной,
Боле псальмы Твое не споют слезоточно,
Как паду, преклонись, преклонись надо мной,
Кайстру с кровию чад подними неурочно.
 

«Зачерствеют Господние хлебы…»

 
Зачерствеют Господние хлебы,
Утомятся музыки алкать,
И тогда для столовой потребы
Станут выбитых певчих искать.
 
 
Вина красные паки лиются
И в трапезных сует суета,
Что ж витии зело не смеются,
Им теперь и всеславить Христа.
 
 
Низойдет Он во золоте синем,
Узрит веры пустые цветки,
И распятья мы внове преминем,
Чтоб кровями заплесть васильки.
 

Ретроспекция

 
Пространство, ниспадающее к Летам,
Шагренью зацветает колдовской,
Пугая небодержцев, по приметам
Зиждится на хаоснице покой.
 
 
Иголок стог, спрессованный тепла
Янтарным утюгом, цветы и осы,
И клеверная готика села
Горят, багря небесные откосы.
 
 
Горит сие вольготно, а и мы
Недавно хорошо еще горели,
Свои жизнеприходные псалмы
Пеяли ангелочкам, в акварели
 
 
Рельефные порфировая мгла
Сливалась, паки розовое масло
Текло на те образницы, игла
Стрибога колченогого (не гасло
 
 
Тогда светило вечное, в нощи
Пылалось, денно благость расточало,
Сейчас квадриги эти не ищи,
Мой спутник, светодарное начало
 
 
Приблизилось к ущербному витку
И Ра уже не помнит колесницы,
О том великолепии реку
Едва не машинально, чаровницы
 
 
Альфические голову кружат,
Кому б они ее не закружили,
Пути неклеверные прележат
Далече, звездочеты ворожили
 
 
Нам ранее хожденческий удел,
Поэтому благое приближенье
К фернальному источнику, от дел
Божественных далекому, круженье
 
 
Оправдывает, впрочем, утаим
Реченье потаенное и думы,
Пока о тех образницах стоим,
А прочие алкают нас) из сумы
 
 
Небесной возникала иль иной
Пригодный к рисовательству источник,
Пейзаж цветился краской неземной,
Менялись боги славские, цветочник
 
 
Винценту нагонявший воронья
Скопища лепотой своей манящей,
Франсиско, Босха зревший, остия
Чурные простирал и настоящей
 
 
Временности дарил полет цветов,
Задача живописцев упрощалась,
Любой натюрморт вечности готов
Служить был, мертвой ауры вмещалась
 
 
Колонница в бумажной ободок,
В папирусы и глину, в мрамор бледный,
Герой, сюда он больше не ездок,
Москвы чопорной взор и разум бедный
 
 
Любил здесь утешать, поздней других
Ревнителей высокого искусства
И балов парвеню за дорогих
Гостей держали музы, трепет чувства
 
 
Столь дивным быть умеет, что порой
Плоды классификации превратны,
Тогда бессмертье красочной игрой
Художник подменяет, многократны
 
 
Примеры искушений таковых,
Уж лучше свято веровать в обманность
Словесности, амфор музыковых,
Таящих в неге звучности лишь странность,
 
 
Какую верить алгеброй прямой
Нельзя никак, ацтеки иль шумеры
Скорей дадут гармонии седьмой
Бетховенской симфоньи, где размеры
 
 
Верховною блистают красотой
И грозностью небесной вдохновляют,
Разгадку музоведам, запятой
От смерти жизнь фривольно отделяют
 
 
Камен миссионеры, о холстах,
Скульптуре, изысках архитектурных
И вовсе говорить смешно, в местах
Надмирных, скажем проще, верхотурных
 
 
Считают их условною средой,
Обиделся б немало Иероним,
С ним иже, но коварною рудой
Полнятся арсеналы, а синоним
 
 
Творенья чаще ложности посыл
Являет, сокровенности барьеры
Легко берут демоны, Азраил,
Чурные Азазели и химеры,
 
 
Ну кто не любит мучить молодых
Наперсников созвучий и палитры,
Игры азартной баловней седых,
Даруют им черемники и митры
 
 
Престольные (понтифики, расчет
Ведите новых эр католицизма),
И царские тиары, не сечет
Главы повинной меч, но классицизма,
 
 
Барочности иль готики сынов
Достойных, чтобы узреть своевольство,
Готовы много дать сии, не нов
Такой сценарий творчества, довольство
 
 
Предложено когда, духовники
Эфирных аонид и замечают
По прихоти, бывает, высоки
Мишени, их со звездами вращают
 
 
Чермы и тролли, демоны одне,
Сколь ангелы оплаканные туне
Искать влачатся в призрачном огне
Товарищей успенных, а коммуне
 
 
Художнической низкий экземпляр
Какого-то лихого фарисейства
Наследовать приходится, маляр
Адничный мог бы этого лицейства
 
 
Бежать вернее, цели в небесах
Теперь герои редко поражают,
Ищи огонь у музы на весах,
Пожарище осталось, ублажают
 
 
Черемный слух творителей чреды,
Тем легкости одной необычайной
Лишь мало будет, прочие среды
Безмолвствуют, высотности случайной
 
 
Им огонь параллелен, впрочем, пут
Бесовских отстраниться удавалось
Честным, сейчас искусственный диспут
Уместен ли, елику не сбывалось
 
 
В истории центурий роковых
Иное прорицательство, коль слова
Порой терялась магия, живых
Не спросим, а мертвым сия полова
 
 
Зиждительных горений тяжела,
Обманов цену знают неботворцы,
Так бысть сему – с черемного стола
Возьмем себе под эти разговорцы
 
 
Червенной водки, аще до адниц
Зайти пришлось, а, может быть, придется,
Обманем хоть иродских черемниц
И тождество мирское соблюдется,
 
 
Нам ложию сквернили бытие,
Платили им за чурное коварство,
В ответ порфирокнижия свое
Восполним искаженьями, а царство
 
 
Нецветное простит сиречный грех,
Зерцала сем равно минуть возбранно,
Пусть виждят из серебряных прорех,
Как тени наши царствуют сохранно,
 
 
Берут вино и водку от стольниц,
Альковные миражи забывают,
Меж белых осиянных чаровниц
Сидят, еще одесно пировают,
 
 
Полнощно свечи бархатные тлят,
А гоблинов и черем искаженных
Виденья души слабые целят,
Когорты юродивых и блаженных
 
 
Влекутся вдоль некропольских полей,
Разбитые, жалкие, в прахе млечном,
Чем далее, тем паче тяжелей,
Не смея лживо царевать на вечном
 
 
Пути, определенном для ночных
Певцов, какой любили звездочеты
Сребрить мездрою конусов свечных,
Ведя свои астрийские расчеты.
 

«Окунули в пречерную грязь…»

 
Окунули в пречерную грязь
Нас пред тьмою невольного братства,
Поелику диавольский князь
Зловелел не прощать святотатства.
 
 
Всё кровавые тянем персты
Ко юродно тускнеющим лирам,
Биты серебром эти кресты,
Их Амурам алкать и Земфирам.
 
 
Об одном лишь молили Царя,
Чтоб рыдала блудница Мария,
Виждя бойные кровь-прахоря,
Чтоб и остие жгла ее мрия.
 
 
Ей рекли: «Мы во грязи черны
И жалки, а венцами одесны,
Были смертницы в нас влюблены
И пылались царевен ложесны».
 
 
Неизбывно теченье веков,
От напрасно слогов исцеленных
Не отречься, достанет штыков
У охранников падей истленных.
 
 
Помнишь, присно тяжелым огнем
Наливались понурые взоры,
И алкали губители днем
Наших слез и слетались в затворы.
 
 
Проповедовал кто – те ж чреды
Мертвецов, мгла очей Вельзевула
Заточилась тогда ли в сады,
По листве, яко гниль, полоснула.
 
 
Только вершники нас и увьют
В звездных нетях святого подворья.
И прогнившую кровь перельют
Из очей в буераки Нагорья.
 

Стансы

 
Снова листья бурые под снегом
Будто заметались в полусне,
Вспыхнул над мерцающим ковчегом
Лунный огнь в пурпурной вышине.
 
 
Значит, все еще владеет нами
И в миры иные не ушло
Вставшее над снежными холмами
Осени прощальное тепло.
 
 
Хватит ли его для оглашенных,
Время колокольчиков темно,
Литий по церковным совершенных
Слышать фарисеям не дано.
 
 
Вижди, как хромающий Мазепа
С Карлом венценосным говорит,
Петр внимает речи их из склепа,
Гетмана и служек не корит.
 
 
Много божевольных в мире, каста
Нощная, миражи серебря,
Пирствует, слепая Иокаста
Балует зефирами псаря.
 
 
Мертвые помазанники черни
Новые урочества дают,
Редкие волошковые терни
Багрием свивая, предают.
 
 
Пуст, Гораций, мраморник эпохи,
Некому воздвигнуть монумент,
Нищенские даровали крохи
Челядям за царский диамент.
 
 
Явлен аще столп нерукотворный,
То мемориалии печать,
Нет царям почета, гладоморный
Рок их, тщетно к ангелам кричать.
 
 
Нам еще судить ли сех доверят,
Что искать сочувствия толпы,
Вервию притроновою мерят
Век александрийские столпы.
 
 
Смерть есть сон, мерцают в тусклой глине
Млечные волнистые зубцы,
И горят у мертвых на помине
Звезды тверди, вечные пловцы.
 
 
Замков и костелов небоскаты
В темной ряби, и уже простор
Истончен луной, его агаты,
Заостряясь, ранят милый взор.
 
 
Через миг один придавят вербы,
Пруд и церковь черные катки.
И на световом тогда ущербе
В бездну глянут наши маяки.
 

«Ангелочки юдольно висят…»

 
Ангелочки юдольно висят,
Их темны золотые огни,
Преглумились над всяким, кто свят,
Нас теперь не узнают они.
 
 
Веселятся ль и ныне купцы,
Даром каждый с худою сумой,
Багряничные наши венцы
Оторочены черной каймой.
 
 
Воссмотри, это, Господи, сплошь
Мы лием желтизну василькам,
Как в чертоги златые уйдешь —
Всех отыщут по цвет-маячкам.
 

«И опять в волосах поправляешь своих…»

 
И опять в волосах поправляешь своих
Ты златые ромашки – цветки полевые,
От снегов прибираешь и пестуешь их,
Пусть еще погорят, яко пташки живые.
 
 
Но иные пичуги летают-свистят
В райских областях, где горемык воскрешали,
Обижают юродивых чады, хотят,
Чтобы служек хоромных мы век потешали.
 
 
И в декабрьском окладе пылающий хлеб,
Там проходит Христос, не черня луговины.
И недаром разбили зерцала судеб,
Возлюбивши его, претерпели помины.
 
 
И ко лику Христу васильковый венок,
А как Суд отгремит, в золотые короны
Уберут нас, и всяк во гробу одинок
Не пребудет, но узрит Господние троны.
 
 
Лишь тогда и взойдем на престольный порог
Да покажем язвимые раны прилюдно,
Не суди беспричинно, о Господи Бог,
Упоила нас жизнь беленой непробудно.
 

«Убей, Господе, только упаси…»

 
Убей, Господе, только упаси,
Пречтившим чудотворного Николу
Вобили на червеющей Руси
В дыхницы по осиновому колу.
 
 
Почто днесь уповать на чудеса —
Из усн точится чермно клокотанье,
И птичьи мы сличаем голоса,
Виждь ворона с соловушкой братанье.
 
 
Ах, смяты колокольчики в венках,
Возьми же сирых чад, Господе правый,
И чернь пускай точит во рушниках,
Гасящих нощно клекот наш кровавый.
 

«Горний светоч угасится кровью…»

 
Горний светоч угасится кровью,
Всплачет ангел Господень о сем,
И тогда с первозванной любовью
Мы Христосу венец поднесем.
 
 
Это наши распятия тлеют,
Со звездами равнимы они,
Яко мертвым цветочков жалеют,
Изукрасим слезами огни.
 
 
А пылати венцу, не претмиться,
Тщетно мертвые воды лиют,
Без огоней святым ли томиться —
Крови наши и звезды увьют.
 

«День слагался из слов…»

 
День слагался из слов,
Как ударные слоги стояли
Телеграфных столбов
Крестовины в слезящейся дали.
 
 
Тень Голгофы с утра
Украшая венками сонетов,
Огнь святого костра
Угасал пред багрянцем портретов.
 
 
Золотой пьедестал
Ныне полон еще оглашенных,
Царь небесный устал
Различать двойников безыменных.
 
 
Веселились они
И багровую глину месили,
Юровые огни
Терниями чужими гасили.
 
 
И кусты, и трава,
И в сознании выросший ельник
Становились слова,
Уходящие в свой понедельник.
 

Архаические опусы
Восьмой фрагмент

 
На Крещение свет и для нищих златей,
Вечных царствий горят гробовые чертоги,
Ангелочки в ряднах веселы от затей,
Только агнцы вотще обивают пороги.
 
 
Мы любили, Господь, пору святок всегда,
Так серебро с колод юродам изливали,
Что и сами в Твои затекли невода,
Червной цветию с нас образки малевали.
 
 
Красны гурбы снегов при свечах восковых,
Поточились огни тех слезящихся свечек,
Рассчитаемся днесь на живых-неживых,
Кинем хлебы и нощь скрасим златью сердечек.
 
 
Вот святкуем опять, но всестольный одно
Темен праздник, где Князь винограды алкает,
И в златой мишуре не искрится вино,
Разве пена уста пурпурой претекает.
 
 
И хотели, Господь, пировати-гудеть,
Приснославить Христа, на Звезду любоваться,
Да не вышло теперь – под иглицей нам рдеть,
Во зерцалах Твоих кровяно рисоваться.
 

«Мы кровавые реки прешли…»

 
Мы кровавые реки прешли
Из живой и со мертвой воды,
И не стало нас видно с земли
До рождественской первой Звезды.
 
 
А как всходит она в багреце
И под Божией твердью парит,
Каждый мертвый цветок на венце
Иисусе трепещит-горит.
 
 
Ах, нетленны разводы сия,
Будут горние краски пылать,
И тогда мы явимся, лия
Во терницы багряную злать.