Текст книги "Взгляд со Стороны. Избранные Рассказы"

На Всякого Мудреца…

Одно время я читал лекции в Калифорнийском Университете по своей специальности – теория и практика датчиков. Но потом мне это надоело и я решил пойти в совершенно другую область – в том же университете стал читать лекции о связи искусства и науки. Были лекции о Золотом Сечении, о гениях Ренессанса, об изобретениях Леонардо да Винчи и его живописи, а прошлой весной одна такая лекция называлась «Секреты Старых Скрипок из Кремоны», где я рассказывал о разных гипотезах высокого качества старинных итальянских скрипок.

В университетской аудитории набралось довольно много слушателей, где-то около сотни. Эта тема многих интересовала, даже людей далёких от музыки. Когда после лекции я выходил из здания, ко мне подошёл высокий поджарый господин лет пятидесяти, с загорелым лицом, в шортах, гавайской рубашке, пляжных шлёпанцах на босу ногу, но с аккуратно зачёсанной назад сединой и в очках в дорогой оправе. Я его приметил раньше, на лекции он сидел в первом ряду и делал пометки в своей записной книжке. Он остановил меня и сказал:

– Спасибо за лекцию, она мне на многое открыла глаза. Не хочу вас задерживать, вижу вы торопитесь, но быть может вы сможете уделить мне какое-то время? Мне надо с вами поговорить. Нет, нет, не сейчас – когда вам будет удобно. Я хочу пригласить вас на ланч и посоветоваться по поводу старой итальянской скрипки, которую я недавно купил.

– Ну что-ж, никаких проблем, – ответил я, – только хочу напомнить, я на лекции про это говорил и опять подчеркну: я не музыкант, не скрипичный мастер, и не эксперт-оценщик. Мои познания o скрипках ограничены технической стороной и я не смогу дать никакого профессионального совета по вашему инструменту. Эти вопросы не ко мне.

– Я это понимаю. Мне просто хочется чтобы вы мне подсказали, что следует делать с моей скрипкой? Когда вам удобно встретиться?

– Короче говоря, мы с ним назначили рандеву через пару дней. Для подходящей атмосферы разговора выбрали маленький итальянский ресторанчик. Стены там были размалёваны лубочными видами неизвестного мне итальянского прибрежного городка, где волоокие рыбачки стояли у корзин с непропорционально большими рыбинами, осьминогами и прочими морскими гадами. Официант мог говорить по-итальянски, оливковое масло и уксус из Мóдены были что надо, а потому атмосфера оказалась вполне итальянская, хотя и не имеющая отношения к музыке. Когда в назначенное время я зашёл в ресторан, мой новый знакомый уже ждал меня за столиком в уютном углу. Я его сначала даже не узнал, так как одет он был неожиданно по-деловому: синяя в полоску рубашка, галстук, серый костюм, из нагрудного кармана пиджака торчал розовый платочек. Сразу видно серьёзного бизнесмена. На полу около его кресла лежал старомодный скрипичный футляр довольно побитого вида. Он встал, пожал мне руку и представился:

– Давайте познакомимся поближе. Меня зовут Джерри Н.

Тут подошёл официант и Джерри заказал графинчик домашнего кьянти, которое оказалось совсем неплохим. Сначала мы поговорили о всякой ерунде – погоде, меню, и что стоит тут заказывать, а когда принесли вино, мы чокнулись и он рассказал мне следующее:

– По профессии я финансовый маклер, проработал двенадцать лет в Нью-Йорке на Уолл-Стрите. Руководил инвестициями высокого риска, то есть хедж-фондами, и за последнюю пару лет сделал на этом приличные деньги. Вы, уверен, знаете, как эфемерно всё в нашем бизнесе – что легко пришло, то легко уйдёт. Но своими деньгами я решил не рисковать. Поэтому получив за прошлый год жирный бонус, вышел в отставку, уволился и в прошлом месяце переехал сюда в Калифорнию. Начинаю новую жизнь. Снял пока на год кóндо недалеко от океана и теперь хочу пожить в своё удовольствие, благо с деньгами у меня всё в порядке. Однако возраст ещё не располагает к полному безделью. Не сидеть же целый день на пляже! Чтобы не скучать, хотел было заняться спекуляцией недвижимостью, но, к счастью, быстро передумал. Этот рынок сейчас чахлый, а конкуренция огромная – не оберёшься головной боли. Мне это надо? Впрочем, зачем я вам это рассказываю? Давайте-ка лучше перейду к моему делу. Вот послушайте.

За три дня до моего отъезда из Нью-Йорка мне позвонил один мой бывший клиент, которого я не видел более года, и напрямую спросил, не могу ли я одолжить ему пятьдесят тысяч долларов? Сказал, что вся его наличность вложена в разные ценные бумаги, но никакой банк ему денег в долг не даст под то, что он задумал. Родом он из Гонконга, в Нью-Йорке бывает наездами и кроме меня не знает никого, кто может иметь свободную наличность. Меня такая просьба весьма удивила. В Америке деньги в долг берут либо в банке, либо у близких родственников. А тут он просит у совершенно чужого человека. Хотя быть может так принято у них в Гонконге? Не знаю… Я обычно денег в долг не даю – я ведь не банк, а тем более столь большие суммы, но все же поинтересовался, что у него на уме? Он не хотел это рассказывать по-телефону, приехал ко мне на квартиру и поведал про неожиданно подвернувшуюся возможность быстро заработать большие деньги. Сказал, что вложив пятьдесят тысяч, за какие-то пару месяцев можно их превратить чуть ли не в полмиллиона. Я, знаете ли, много лет занимался вложениями во всякие рискованные бизнесы и потому мне стало интересно, что это он там задумал? Я слыхал много волшебных сказок про пятьсот или даже тысячу процентов быстрой прибыли, но лично сам ничего подобного ещё не встречал. То есть, слыхать – слыхал, но руками не щупал. Обычно такие штуки оказываются жульничеством, на которое попадаются лишь самые наивные простаки. Но чем чёрт не шутит? Я всё же тёртый калач, меня так просто на мякине не проведёшь – обман носом чую. Мне стало интересно и я попросил его объяснить в чём тут дело.

Он мне рассказал, что в Манхэттене в районе Челси живёт старикашка-итальянец. Родни у него нет, живёт один. Снимает квартиру в высотке, два раза в неделю к нему приходит пуэрториканка, убирает, стирает, покупает продукты. Одинокому в Нью-Йорке трудно и он надумал переехать во Флориду. Поэтому ему срочно нужны деньги. Пенсии на жизнь во Флориде ему хватит, но вот для покупки там приличного жилья в доме престарелых сбережений у него недостаточно. Чтобы набрать нужную сумму он уже распродал всякие семейные ценности – ну там старинные часы, драгоценности от покойной супруги и прочее. Единственное ценное, что у него пока осталось – старая итальянская скрипка, которая досталась ему от его отца, а папаша получил эту скрипку от своего отца, то есть дедушки этого старикашки, профессионального скрипача, когда тот в начале прошлого века иммигрировал в США из Италии. Старикашка сам не музыкант, скрипка у него пылилась в кладовке много лет без дела, и он уверяет, что это очень ценный инструмент. Скрипке около 300 лет и он хочет её продать за 100 тысяч долларов. Старик предложил мистеру Ли (так звали моего гостя из Гонконга) купить у него эту скрипку как вложение капитала. Итальянские скрипки в Китае ценятся очень высоко, особенно старые. Сказал, что на ней можно хорошо заработать. Этот Ли сам в скрипках немножко смыслит – в детстве учился играть. Как увидел он эту скрипку, сразу понял, что она действительно очень старая и потому наверняка ценная. Виду не подал, что его это очень заинтересовало, и сказал старику, что хочет посоветоваться с экспертом и узнать какая ей настоящая цена. Тот ответил – без проблем, и они назначили встречу с известным в Нью-Йорке оценщиком струнных инструментов. Однако старик сам пойти не мог, он вообще из дома почти не выходит, но дал мистеру Ли скрипку под расписку, и он повёз её к господину Морелю, так звали этого эксперта. Тот внимательно скрипку рассмотрел, проверил каталоги и сказал, что это редкая скрипка 1727 года от мастера из Венеции по имени Санто Серафим. Это конечно не Страдивари, который стоит миллионы, но тоже дорогой инструмент. Для сравнения – более поздняя скрипка Серафима была продана два года назад на аукционе Сотби за 400 тысяч долларов. Так что есть большая вероятность, что и эта будет стоить что-то в этом районе и может даже больше, ибо цены на такие редкие вещи постоянно растут. Её надо лишь почистить и привести в порядок.

Услышав это, мистер Ли пришёл в большое возбуждение, вернулся к старику и сообщил ему, что был у оценщика и тот сказал, что скрипка действительно старая, но в плохом состоянии, требует ремонта и цена ей сегодня не более 75 тысяч, а потому, чтобы на ней что-то заработать Ли готов её купить за 50 тысяч.

– Погодите, Джерри, – прервал я, – так ведь этот ваш знакомый из Гонконга просто жулик. Он решил бедного старичка надуть самым бессовестным образом, предложив ему чуть ли не в десять раз меньше. А кроме того, мне несколько подозрительно, что ему сделали оценку за бесплатно. За официальный сертификат эксперты могут легко запросить плату до 10 % от стоимости, а потому они часто завышают оценку чтобы их плата была выше. Этот ваш знакомый, он что, заплатил оценщику такие большие деньги?

– Вот и я спросил мистера Ли, сколько он заплатил? Он мне ответил, что за официальную оценку с сертификатом было бы очень дорого, но за устную Морель с него взял фиксированную плату в 500 долларов, вне зависимости от оценки. Так что, похоже цена в 400 тысяч или около того – реальная. Серьёзные деньги, что и говорить. Я потом сам пошёл на интернет проверить и нашел там, что скрипок Серафима сохранилось мало и они действительно очень дорогие, да и репутация у этого Мореля весьма высокая.

И потом, почему вы говорите – жулик? Вы ведь не финансист, инвестициями не занимаетесь, зачем же так сразу припечатывать? Извините за нравоучение, но вам надо бы знать, что в финансовом мире надёжно работает лишь единственный механизм – дёшево купить и дорого продать. С этого мы и живём. Так весь Уолл-Стрит работает, так и я свои деньги сделал. Никакого жульничества в этом нет, просто нормальный бизнес. И вообще, где гарантия, что эта скрипка будет продана в десять раз дороже? Может только в два или три. Есть риск и немалый. Короче говоря, я понял, что такой редкий случай пропустить глупо и решил в этом деле принять участие. Мы с мистером Ли поехали к старику в Челси.

Квартирка у него была в хорошем высотном доме, обставлена скромно современной мебелью. Меня несколько удивило, что на столе стоял компьютер, хоть и старомодный. Старичок, видать, был не лопух. На вид ему было сильно за восемьдесят, слабого здоровья, передвигался он по квартире с ходунком на колёсиках. Ли представил меня как своего партнёра и сказал, что я могу тоже принять участие в сделке. Я эту скрипку повертел в руках, сделал вид, будто с пониманием, хотя в этих делах абсолютно ничего не смыслю. Даже на концерты не хожу. Решил для порядка поторговаться – сказал, что мы можем предложить 35 тысяч. Но старик сразу упёрся, даже обиделся, и заявил, что меньше, чем за пятьдесят не отдаст и не хочет слышать никаких других предложений. Или берите, – говорит, – или уходите. Это его последняя цена. Я сказал, что мы подумаем.

Мы вышли из дома, уселись за столик в соседней кафешке и я этому мистеру Ли из Гонконга сказал, что денег ему одалживать не буду, это не в моих правилах, но предлагаю другой план. Я готов сам заплатить все пятьдесят тысяч, а потом мы продадим скрипку и после продажи я ему выплачу 20 % комиссионных от прибыли. Ли сначала заартачился, запросил 50 %, но я ему прямо сказал, что это его единственный шанс и другого такого инвестора, как я, ему не найти. Скрипка ценная и у старика она долго не залежится. В Нью-Йорке на такой товар найти покупателя нетрудно. Наконец, он согласился. Мы пошли в мой банк, там я взял банковский чек на предъявителя, а кроме того мы быстренько составили на одной страничке договор между нами. Там же в банке договор отпечатали в двух экземплярах, нотариально заверили и вернулись к старику. Я отдал ему чек на пятьдесят тысяч, забрал скрипку, и уже на следующее утро улетел сюда в Калифорнию. Вскоре, один местный приятель рассказал мне про вашу лекцию о старых скрипках, я пришёл послушать, и так мы с вами познакомились. Вот и всё.

– Ну хорошо, – сказал я, – а что вы от меня ждёте? Чем я могу быть полезным?

– Вот она, эта самая скрипка (он поднял с пола футляр, положил его себе на колени, отщёлкнул запоры и открыл). Я теперь живу здесь в Калифорнии и, по правде говоря, не представляю с кем тут мне о ней говорить, что делать дальше? Как и кому её продать? Не идти же сразу в Сотби – должны ведь быть какие-то более простые пути для продажи старых скрипок. Может есть какие-то дилеры, которых вы знаете? Я ведь в этих музыкальных делах полный профан и ещё месяц назад скрипку от гитары не отличал. Вы хоть и не скрипичный эксперт, но судя по вашей лекции, в скрипках всё же разбираетесь. Можете мне посоветовать, куда мне с ней обратиться?

Я молча протянул руку. Джерри вынул скрипку из футляра и подал мне. Я стал её внимательно рассматривать. Это действительно был очень старый инструмент на котором явно много лет никто не играл. Одной струны не хватало, мостик был с отколотым уголком, в нескольких местах лак был стёрт до дерева. Но это всё мелочи. По виду она была похожа на тирольку, то есть скрипку с сильно выпуклыми верхней и нижней дéками, или стенками. Такие тирольки раньше делали в Австрии и Богемии. Это меня несколько озадачило – почему такая форма у скрипки, сделанной в Венеции? Колки были инкрустированы золотом, очень красивый узор дерева на задней стенке. Снаружи были засохшие пятна грязной канифоли, а внутри – клочья пыли. Я достал из кармана свой телефон и включил в нём свет. Посветил внутрь через эфу, то есть прорезь в верхней деке. Был виден покрытый пылью и пожелтевший от времени ярлык с надписью по латыни «Санто Серафим сделал в Венеции в 1727 году». Верхняя дека, хотя грязная и потёртая, была в идеальном состоянии – ни царапин, ни трещин. Но вот когда я стал разглядывать нижнюю деку, то есть заднюю стенку, увидел то, что мне сразу не понравилось. В её средней части была небольшая трещина. Вообще-то трещины в скрипках, особенно в старых, явление довольно частое. Обычно их можно починить, хотя это и несколько снижает цену, но на качество звука влияет мало, разумеется, если чинил хороший мастер. Но вот эта трещина была в неудачном месте – около деревянного штыря «душка», который изнутри акустически соединяет верхнюю и нижнюю деки. Мне показалось, что трещина проходит прямо под душкой, то есть в месте малопригодном для ремонта – плохой признак.

– Послушайте, Джерри, – сказал я, – похоже скрипка действительно очень старая и, судя по ярлыку, сделана знаменитым мастером. Хотя, если помните, я говорил на лекции что ярлыки часто подделывают. Я в ней вижу пока две проблемы – во-первых по форме она не очень похожа на традиционную итальянскую скрипку, а во-вторых меня беспокоит вот эта трещина. Может ерунда, а может и нет. Мой совет – прежде чем продавать, покажите скрипку хорошему мастеру и спросите его мнение. Я вам дам пару адресов, поезжайте хотя бы по одному из них и поговорите.

* * *

После этой встречи я о Джерри не слыхал около месяца, а потом он сам позвонил и опять пригласил меня на ланч в тот же итальянский ресторанчик. В этот раз он снова, как и на лекции, появился в пляжном облачении, лицо его изображало весёлость и довольство жизнью. Неужели продал скрипку? Мы заказали вино и салаты, и он сказал:

– Мне тут у вас в Калифорнии положительно нравится. Надоела Нью-Йоркская духота, толпы и вечная спешка. А здесь солнце, сухой воздух, приветливые девочки на пляжах и всеобщее благодушие. Впрочем, я позвал вас не делиться своими эмоциями по поводу местной жизни. Сами знаете. Вам, думаю, интересно узнать чем же закончилась моя эпопея со скрипкой. Весело закончилась. Вот послушайте.

Вскоре после нашей последней встречи я поехал в Лос-Анжелес, как вы советовали, показать скрипку знающему мастеру. Это оказалась солидная фирма. Я был впечатлён их бизнесом – делают новые инструменты, продают старые, чинят, оценивают, – вообще полный спектр услуг для профессиональных музыкантов. Мне это всё было в новинку и весьма интересно. Меня представили специалисту по починке струнных инструментов. Пожилой господин, очень приветливый и видать опытный. И представьте, даже денег с меня не взяли – сказали, что первая консультация бесплатная, а мне вторая и не нужна.

Он как на скрипку глянул, сказал то же, что и вы – тиролька, хотя действительно очень старая. Потом посветил фонариком в прорезь, взял длинный пинцет, сунул его туда и потянул ярлык. Тот сразу отклеился и мастер его вытащил наружу. Оглядел со всех сторон и с усмешкой протянул мне: «Смотрите, – говорит, – фальшивка. Сделано лихо, вероятно на Фотошопе». Обратная сторона ярлыка оказалась чистой белой бумагой, а снаружи напечатана фотокопия старого пожелтевшего ярлыка. Ну и трещина эта, что вы в прошлый раз увидели, ремонту совсем не подлежит, и потому на этой скрипке играть нельзя. Короче говоря, он сказал, что вот если бы без трещины, такую скрипку можно продать за три, ну может за пять тысяч, а с этой трещиной она годится только, как украшение, чтобы на стенку повесить. Красивая старая деревяшка, не более. Вот на что ушли мои пятьдесят тысяч. Да, меня крепко нагрели…

– Господи, – сказал я, – но кто же вас обдурил? Старик-итальянец?

– Оба, – почему-то радостно ответил Джерри, – я как из Лос-Анжелеса вернулся, тем же вечером позвонил в Гонконг мистеру Ли, но телефон, что он мне оставил, оказался фальшивым, как и ярлык. Исчез мистер Ли. Иди, ищи его в Азии – там таких «Ли» миллионов сто. Я тогда решил полететь в Нью-Йорк к старику-итальянцу и потребовать свои деньги обратно. У меня всё равно там были дела и потому я должен был в Нью-Йорк лететь. Когда я пришёл в его квартиру в Челси, там была та же мебель, тот же старомодный компьютер на столе, но жили какие-то люди из Миннеаполиса. Они снимали квартиру на неделю и ни о каком старике с ходунком не слыхали. Дали мне телефон хозяина квартиры и я ему позвонил. Хозяин сказал, что уже несколько лет он сдаёт эту квартиру приезжим туристам. Кому на месяц, кому на неделю, а некоторым вообще на пару дней. Никакому старику-итальянцу он никогда не сдавал и такого не знает. Правда, в те самые дни, когда я был в той квартире с мистером Ли, он её на неделю сдавал какому-то китайцу по имени Чианг. Хозяин не знает мистера Ли, но по моему описанию, он сказал, что похоже Чианг и Ли – тот же самый человек.

Я полагаю, что эту аферу они провернули вдвоём. Ли узнал, что я увольняюсь из фирмы и получаю солидную сумму. Он и его партнёр – не знаю вправду ли старик, а может ловкий актёр, вероятно купили в какой-та антикварной лавке старинную негодную скрипку, изготовили для неё фальшивый ярлык и разыграли для меня всю эту комедию. И ведь тонко как всё сделали! Не стали лепить ярлык, скажем на Страдивари – уж слишком подозрительно было бы, а выяснили, что был такой итальянский мастер Санто Серафим и использовали его имя. Известного оценщика приплели, будто он назвал им высокую цену. Мистер Ли снял на неделю квартиру в Челси под именем Чианга, вероятно показал хозяину фальшивые документы, и поселил там мнимого старичка-итальянца, своего сообщника. Закинули мне наживку и я её заглотнул, как последний лопух.

– Джерри, – удивлённо сказал я, – непохоже, что вы сильно расстроены. Вы же потеряли пятьдесят тысяч!

– Ну вначале, конечно, да – был расстроен. Но потом, когда во всём разобрался и понял как они это ловко провернули, пришёл в полный восторг – вот это класс! Так поиметь МЕНЯ! Профессионала и ушлого финансиста, который каждое рискованное дело десять раз проверит, прежде, чем достанет чековую книжку. И всё же попался, как младенец! Ну мастера! Ну артисты! Даже зависть берёт! Вот у кого надо учиться работать!

А деньги – что деньги? Я уж вам говорил: легко пришли, легко ушли…

Страсти Лошадиные

Много лет назад работал я в маленькой медицинской компании в штате Коннектикут, где был большой шишкой на крохотной ёлке – начальником инженерного отдела, состоявшего всего-навсего из меня, лаборанта и двух техников. Мы разрабатывали и строили довольно хитроумные приборы для исследований клеточной ткани. Как-то раз, перед перерывом на ланч в лабораторию зашла секретарша и говорит мне:

– Там пришёл какой-то господин. Он хочет поговорить с медицинским инженером. Вы не выйдете к нему?

В приёмной ждал элегантного вида седоголовый джентльмен лет шестидесяти; я представился как биомедицинский инженер и спросил, чем могу быть полезен? Он назвал своё имя: Флойд Карлсон, и сказал, что хочет обсудить одну интересную идею, и, если я не возражаю, он приглашает меня на ланч в соседний ресторанчик, где мы сможем поговорить. Я согласился, и мы отправились через дорогу в кормушку, куда работники нашей фирмы часто заходили перекусить. Заказали себе по салату с сардинами, и Флойд поделился со мной своей идеей:

– Не уверен, что вы знаете, но у многих животных, включая человека, скелетные мышцы содержат волокна двух типов: медленного сокращения и быстрого сокращения. К примеру, у кур есть белое мясо – оно из быстрых волокон, и тёмное мясо, состоящее из медленных волокон. Тёмное оно потому, что сильно пронизано кровеносными капиллярами. Но я не о курах. Меня интересуют лошади. У лошадей те же два типа мышц – медленные и быстрые. Фокус, однако, в том, что у одной лошади почему-то преобладают быстрые волокна, а у другой – медленные. Но вот у какой – какие и в какой пропорции, это дело случая. Очень важный вопрос – узнать, что там у конкретной лошадки за волокна?

– А почему это важный вопрос, – спросил я, – не всё ли вам равно, какие у коня или кобылы мышцы? Это же не курица с белым и тёмным мясом. Мы лошадей не едим.

– Мы-то точно, не едим, – засмеялся Флойд, – тут дело тоньше. Лошади, с преобладанием быстрых волокон, хороши для бега на короткие дистанции, а те, что с медленными волокнами, показывают лучше результаты на длинных пробежках. Они ещё хороши для тяжёлой работы, например возить грузы. Медленные мышцы густо пронизаны капиллярами и обильно снабжаются кровью, а вот быстрые могут запасать энергию и выделять её с большей силой, но там капилляров мало, кровоснабжение хуже, и они быстрее устают…

– Флойд, – перебил его я, – кому в наш век дело до лошадиных мышц? Сейчас везде трактора и машины…

– Да вы что! – воскликнул он, – а на ипподромах ведь не трактора скачут, а лошади. Когда жеребёнок родится у какой-то призовой кобылы или от миллионного папаши-производителя, очень важно знать, какие у этого жеребёнка мышцы. Когда вырастет, сгодится ли он для состязательного бега, или просто для верховой езды, детишек катать? Призовые лошади стоят миллионы, и жеребята он них идут за огромные деньги, если у них есть хороший беговой потенциал. Тип мышц и определяет этот потенциал. На скачках крутятся бешенные деньги. Если, к примеру, знаешь, что у какой-то лошади преобладают быстрые волокна – ставь на неё, шансы выиграть в тотализаторе на ипподроме будут куда выше.

– Ну, и как же вы определяете, какие там волокна? – поинтересовался я.

– Есть стандартный метод – особым шприцем берут у лошади биопсию, то есть образцы волокон из разных мышц по всему телу, потом замораживают их при жидком азоте и посылают в Англию в специальную лабораторию. Там делают анализ и отправляют владельцам отчёт. Одна проба стоит десять тысяч зелёненьких – хорошие деньги, да и лошадям это очень болезненно, и есть риск инфекции. Владельцы лошадей на это идут весьма неохотно, но деваться некуда.

– Ну хорошо, это всё очень интересно – сказал я, доедая свой салат, – однако я на скачках не играю, лошадей у меня нет, и, по правде говоря, не понимаю, я-то чем могу вам помочь?

– Фирма, где вы работаете, как мне говорили, специализируется в приборах для исследования биологических тканей. У меня к вам вопрос, а вернее, деловое предложение – можете ли вы найти способ для определения типа мышечных волокон без всякой биопсии? То есть, не протыкая шкуру лошади, а через её поверхность, быстро и безболезненно для животного. Если можете, я оплачу все расходы на разработку, потом мы наладим производство и прибыль поделим пополам. Как вам это предложение?

– Мне надо подумать прежде, чем я смогу вам сказать что-то определённое, – ответил я. Кроме того, я на зарплате в этой фирме и без позволения хозяина заниматься бизнесом на стороне не имею права. Дайте мне несколько дней, я вам позвоню.

На этом наша беседа о быстрых и медленных мышцах закончилась. Вернувшись в компанию, я зашёл в кабинет к хозяину и рассказал ему об этом разговоре. Он к идее о детекторе лошадиных мышц отнёсся весьма скептически и сказал, что для его компании такой лошадиный бизнес не по профилю. Однако, если мне интересно, он не против того, чтобы я в свободное от работы время что-то для Флойда Карлсона придумал.

У меня дома было несколько книг по анатомии человека и животных, и я довольно быстро разобрался с мышцами. Вскоре мне пришла в голову мысль, что раз медленные мышцы значительно гуще пронизаны капиллярами, а капилляры наполнены кровью – хорошим проводником электрического тока, значит электрическое сопротивление быстрых и медленных мышц должно заметно разниться. Особенно вдоль и поперёк волокон. На основе этих соображений я разработал электронные схемы датчика и детектора, сделал чертежи механических деталей, а затем позвонил мистеру Карлсону:

– Послушайте, Флойд, у меня есть кое-какие соображения, как сделать поверхностный измеритель мышц для лошадей. Он будет несколько напоминать стетоскоп, где вместо мембраны установлены электрические контакты, которые нужно будет прижимать к шкуре лошади. Я уже сделал чертежи; приходите, я вам их отдам. Надо только найти какого-то механика чтобы изготовить детали этого детектора.

Флойд нашёл механика-умельца, дней через десять принёс мне все детали, а на уик-энде я смонтировал электронную схему и собрал прототип мышечного детектора в небольшом чемоданчике. На конце кабеля был датчик-«стетоскоп». Для измерения мышечных волокон его надо было смазывать специальным гелем и прижимать к шкуре там, где находилась интересующая нас мышца. Лошадей для испытаний поблизости не обнаружилось, поэтому я измерил свой бицепс, но полученные цифры ничего не говорили. Откуда мне было знать, какие там у меня под кожей мышцы – быстрые или медленные? Я позвонил Флойду, он сразу приехал и я ему сказал, что прототип готов, но что он показывает – совершенно непонятно. Хорошо бы где-то найти несколько лошадей, у которых раньше брали биопсию и свойства их мышц известны. Мы этих лошадей обмеряем и сравним биопсию с показаниями нашего прибора, чтобы его откалибровать.

Флойд обрадовался и сказал, что с этим проблем не будет. У него есть несколько знакомых конюхов на ипподроме Парк Бельмонт на Лонг-Айленде, что недалеко от Нью-Йорка, мы туда поедем и, он уверен, они нас допустят к их призовым лошадям.

В следующую субботу я на машине поехал в Парк Бельмонт. Подкатил к конюшням и сразу увидел Флойда, который ждал меня на паркинге. Я достал из багажника свой чемоданчик с мышечным детектором и мы пошли к одной из входных дверей. Меня поразило, что почти около каждой конюшни стоял или Роллс-Ройс или Бентли. Я спросил Флойда:

– Насколько я понимаю, в конюшнях находятся призовые лошади, которые стоят миллионы долларов. Видимо, эти роскошные автомобили принадлежат владельцам лошадей?

Флойд засмеялся:

– Ну что вы, лошадиные владельцы – народ скромный, они приезжают навестить своих лошадок на простых машинах, Шевроле или Тойотах. А на Роллс-Ройсах ездят жокеи. Вы наверняка над этим не задумывались, но я вам скажу: жокей – это такой маленький человечек, у которого мозгов явно меньше, чем у лошади, на которой он скачет. По правилам ипподрома он получает 10 % от выигрыша, а потому довольно скоро успешный жокей становится очень богат. Но поскольку ума у него нет, то как ему тратить деньги, он сообразить не в состоянии. Единственное, что приходит в его безмозглую голову, купить страшно дорогой автомобиль, чтобы этим уесть других жокеев. Так что, не удивляйтесь: таков мир ипподрома. Вы меня тут у дверей подождите с чемоданчиком, туда без разрешения посторонним входить нельзя. Я пойду сначала сам и постараюсь уговорить конюхов, чтобы нам позволили измерить лошадей.

Флойда не было с четверть часа, а когда он вышел, то сказал, что конюхи боятся подпускать к лошадям незнакомых людей, да ещё что-там с ними делать, и уговорить их невозможно. Однако, в конюшне как раз оказались два владельца трёх призовых коней с известной биопсией, и они в принципе не возражают, но хотят узнать у меня детали опыта. Затем Флойд провёл меня внутрь и познакомил с двумя джентльменами. Я им рассказал, как работает детектор и как будут проходить измерения. Услышав, что через электроды пойдёт электрический ток, они сначала заволновались, но я их успокоил, сказав, что ток очень слабый, и я могу это доказать на личном примере. Затем я закатал рукав, прижал датчик к руке и включил детектор. На дисплее появились цифры, а со мной ничего не случилось. После этого мне позволили подойти к лошадям.

За какие-то полчаса я промерил все мышцы на ногах и крупах трёх красавцев-скакунов и записал цифры в свою лабораторную книгу. Владельцы, Флойд и конюхи на всё это смотрели с интересом и даже изредка помогали – придерживали строптивых лошадок, чтобы те не суетились. Когда всё было закончено, я дал номер своего факса лошадиным хозяевам и попросил, чтобы они мне прислали копии отчётов по биопсии. После этого мы с Флойдом разъехались по домам.

Тем же вечером я получил два факса со всеми данными и занялся обработкой эксперимента. После того, как всё было готово, стало ясно, что мой прибор даёт верные показания где-то в 70 % случаев, что для начала совсем неплохо. Но главное – я понял, как надо его улучшить. Я сделал изменения в схеме, позвонил Флойду и попросил для проверки улучшенного детектора организовать ещё один раунд испытаний на тех же самых лошадках. Он обещал всё сделать в самое ближайшее время. Вскоре он мне позвонил и сказал, что будет ждать меня в субботу на ипподроме у тех же конюшен, что и в прошлый раз.

Когда в субботу часов в десять утра я открыл гараж и сел в машину чтобы поехать на Лонг-Айлэнд, увидел что на улице стоит чёрный кадиллак, загораживая мне выезд. Я посигналил, но кадиллак не сдвинулся с места. Тогда я вышел из гаража и подошёл к его водителю, чтобы попросить отъехать. Тут дверь машины открылась и вышел коротенький смуглый человек, в синем костюме, с зубочисткой в пухлых губах и солнечных очках, что меня слегка удивило – день был совсем пасмурный и даже смуглый, как и этот мускулистый коротышка. Ещё больше я удивился, когда он назвал меня по имени, потом открыл заднюю дверь и вежливо предложил мне сесть внутрь. Я ответил, что у меня для шуток нет времени, я тороплюсь, а в кадиллаке мне кататься не интересно, и попросил его отъехать от гаража. Но он замотал головой, вынул зубочистку и сказал с заметным итальянским акцентом: